Memories for two, pt.1
9 февраля 2015 г. в 03:14
Achtung: Очень много курсива, стыдно мне, братья-сестры, стыдно.
Альфред пытался не скрещиваться взглядом с вьетнамкой. Не от смущения, а от его отсутствия. Потому что ему это понравилось, действительно понравилось. Он просто спас ее в который раз, и приступ стыда потух - уступив желанию большего.
Он понимал, что из-за мытарств с питанием и поведением пациентки ему не придется пожить спокойно. Впрочем, терпения Джонсу не занимать: и не на таких управу находили - хоть Хонду взять, бывшего злодея и паназиатского доминанта. Который теперь тише воды и ниже травы под американским присмотром сидит.
Но даже такого беспокойства ("Это всего лишь беспокойство", - внушал себе Альфред) он не ожидал. Во время пятиминутной прогулки по саду, введенную скрепя сердце из-за болезненного вида подопечной, он проглядел момент, когда та проглотила пучок подозрительной травы. Периферийным зрением уловил последний миг и учуял опасность, а в следующий момент уже накинулся на нее.
- Совсем рехнулась? - напускная вежливость, которой он подражал Артуру, сразу сошла, и Альфред резко встряхнул вьетнамку. - Выплюнь сейчас же! Решила отравиться, чтобы меня подставить? Я не допущу!
Осознавая, что требует невозможного, он взялся за единственный выход: протолкнул два пальца в ее горло. Потом он недоумевал, как не побоялся лишиться этих самых пальцев; в экстремальной ситуации тело действовало самопроизвольно и, как правило, верно. С одной рукой, облепленной зеленоватой рвотой, и другой - давящей на живот, он грудью ловил каждую судорогу ее спины. И это ему нравилось, черт возьми, нравилось до выступивших вдоль позвонка капель пота. Когда вся гадость вышла, он отошел, позволив ей осесть на землю и бросить короткое ругательство по-вьетнамски "Cứt chó!"*.
- Больше так не делай, иначе я могу всерьез разозлиться, - тихо сказал Альфред и сразу вышел. Чтобы скрыть дрожь удовлетворения. Властью над ней или чем-то другим, он не успел разобраться. Но это было чистое и острое ощущение, о котором кому-то знать необязательно. Где-то на дне разума и души настойчиво повторялось: "Это неправильно, мерзко, греховно!", однако американская твердоголовость и чувство непогрешимости парировали: "Это было спасение жизни. Вообще honi soit qui mal y pense!"** И избегал смотреть на спасенную.
"Сволочь... С***!" Такими темпами она действительно скоро руки на себя наложит, как орал этот полоумный. Если он не доконает ее первым, впрочем, этой радости он ему не доставит. Пусть с тысячелистником*** дело не выгорело ("..а выблевалось," - грубо, зато точно), но это, конечно, не конец.
Нужно еще потерпеть, следуя плану.
- Руки за голову, лицом к стене. Пожалуйста, - как можно мягче скомандовал Джонс и обхлопал ее с макушки до пят, она поморщилась. Не до конца осознанное подозрение кольнуло висок, когда ловкие пальцы задержались на шее и затылке несколко больше, чем требовал досмотр.
- Все в порядке. Можешь их опустить и повернуться ко мне, - отдышался он, разогнувшись.
"Жирный ублюдок, чтоб тебя удар хватил", - любезно пожелала она, когда розоватая кожа tây покраснела, а замасленная футболка облепила туловище, и понадеялась на повышение температуры с зенитом солнца.
- Ну же, будь умницей, - наручники оглушительно щелкнули на запястьях. Она скрипнула зубами, выдавив вежливую ухмылку на его участливое выражение лица. Уставилась на потеки под потолком, в углу крыша из листьев совсем прохудилась. Взять бы лестницу и... "Терпеть."
Только перед самым исполнением плана она позволила себе проверку-провокацию. И не пожалела - все прояснилось.
- Что ты сделала?
Она промолчала.
- Повторю еще раз. Что. Это. Было? - она со сдержанным презрением подняла подбородок. "Разве мне положено говорить, сэр?"
Альфред Ф. Джонс, благодаря определенному опыту, с младых ногтей умел прощать многие вещи. Нецензурную речь и безудержное пьянство, физическое насилие (чем старше он становился, тем смехотворнее это казалось) и душевную нечистоплотность. В большинстве случаев, это говорило об умственной и, главное, духовной незрелости, что всегда исправляемо и должно быть исправлено. Но существовало единственное, перед чем он никогда не мог сдержаться - перед спокойным пренебрежением, признаком холодного сформировавшегося - но заблудшего! - мировоззрения, которое очень трудно изменить. Непростительно.
Подсвеченные полуденными лучами глаза напротив золотились именно вызовом ему. Four, three, two, one - рекорд его самоконтроля за последний век, - и кулак, выброшенный к бледной скуле, столкнулся с блоком, смяв металл наручников. Она лишь едва двинула щекой - боль, затем молниеносно и выверенно пнула в колено и увернулась. Шипя, Джонс ухитрился вцепиться во взметнувшийся длинный хвост волос и рвануть на себя. Это начинало быть традицией - падать почти в обнимку.
"Déjà vu, mon ange****," - мурлыкнул до отвращения знакомый голос в сознании, от которого она инстинктивно содрогнулась и, судя по хрусту и потекшей влаге, попала точно в американский нос. Сомнительное мстительное торжество над обоими: этому и тому, продлившееся мгновение и сразу сменившееся злобой. Полноту последствий падения приняла она.
Расцарапанные руки вытянули и прижали над головой, которую она пыталась удержать от камней, чтобы не стереть в полосы лоб и рот. Чертов ублюдок вдавился в нее всем своим невероятно тяжелым телом, обездвиживая ноги, и видимо пытался раскрошить ее затылок только хваткой .
"Как глупо", - выкручивалась она, обдирая нити на порыжевшей форме. Trời ơi*****, опять кровь. На этот раз следование чутью обходилось дорого. Так, попробовать выпростать левую ступню. Джонс окончательно сломал оковы и вывернул ее руки за спину; тупая боль. Мерзавец.
Он рвано выдохнул сквозь стиснутые челюсти над ее ухом:
- Stubborn bitch******. Я-тебя-всеравно-перевоспитаю,- и ее вновь прошила дрожь от одного его запаха, поразительная чувствительность при ее образе жизни. Длинная ладонь сокользнула с шеи в темные волосы и резко дернула за них назад, заставляя выгнуться. В ее пересохшем горле клокотало мелодичное "Go f*** yourself!", составлявшее с недавнего времени основу ежевечерних телефонных разговоров американца с его старшим братом, как через ненависть и отчаяние она явственно почувствовала настойчивое трение.
Джонс медленно и с оттяжкой об нее терся.
Она захлебнулась вдохом.
Гребанный извращенец.
*корявый перевод можно посмотреть в google translate.;)
**фр. "пусть стыдится подумавший плохо об этом"
*** народная медицина утверждает о его заживляющих и просто благотворных свойствах для пищеварительной системы.
****фр. "дежавю, мой ангел"
*****вьет. ”о Небо", ”Боже"
******англ. ”Упрямая сучка"
Примечания:
Чёрт дери, или вред промедлений.
В чем суть данного стенания?
До меня только дошло, как я облажался, выкладывая главы о антропоморфном насилии стран друг над другом во время киномарафона "50 оттенков серого".
Занавес.