His small queen

14 февраля 1982 Стоя уже минут пятнадцать возле шкафа и всеми силами пробуя дотянуться до верхней полки, на которой лежал мой любимый свитер, я раздражённо хмурилась, догадываясь, кто здесь похозяйничал в моё отсутствие, так как в силу маленького роста я никогда не клала что-либо наверх, полки там всегда были пусты, а сейчас наоборот. После многочисленных попыток я наконец зацепила рукав любимой одежды, которая так удачно свалилась мне на лицо, и облегченно выдохнула: всё-таки тянуться на носочках столько времени, чтобы добраться до нужной вещи, убийственно. Мой взгляд плавно переместился в сторону кровати, и в ту же секунду я хлопнула себя рукой по лбу. Там стоял стул. С его помощью я бы уже давно смогла достать эту несчастную вещичку и не растрачивать нервы впустую, но нет же, мы ведь невнимательные. Немного посетовав, я всмотрелась в большое зеркало и заметила в нём молодую девушку со слегка вьющимися каштановыми волосами чуть длиннее плеч, мягкими чертами лица и почти идеальной фигурой. В самом деле, стан мой напоминал песочные часы и радовал глаз пленительными изгибами и довольно аппетитными округлостями. Прекрасно. Но по моему мнению, во мне не было ничего такого, что кому-то могло понравиться: будь то большое количество родинок по всему телу или шрам на ноге от укуса собаки, слишком пушистые брови и большие глаза. Это были мои подростковые комплексы. Лет в двенадцать, в самом разгаре переходного возраста, моя талия была широковата, и один мальчик сказал, что я «самое некрасивое и жирное недоразумение, которое в жизни ему приходилось видеть». Тем самым он здорово навредил моей тогда ещё неокрепшей психике. Да, со временем я стала лучше, и давно уже не была той заплаканной малышкой, но брошенные мальчишкой обидные слова остались в сердце до сих пор. Этому мальчику было пятнадцать. Мир жесток. Задумавшись, я не сразу услышала стук в дверь, а поняв, что это мне не показалось, побежала открывать, ни капли не осознавая, во что одета. — Оу, дорогая, тебе повезло, что это я пошла звать тебя, а не отец или кто-то из мужчин, как предполагалось, — сказала Анита, заходя в комнату, — иначе скандал вышел бы знатный. Я осмотрелась и вдруг поняла весь масштаб катастрофы: на мне было только нижнее бельё и колготы телесного цвета, а тёплая клетчатая юбка завышенного кроя ожидала своего часа на кровати, как и любимый чёрный свитер. Со стороны это выглядело слишком пошло, слишком по-взрослому. Но я же по сути находилась в своей комнате, а не щеголяла по всему дому в таком виде, так что никаких проблем в принципе не должно было быть. Пусть глазеют. — Эми, давай, я помогу тебе, если нужно, — Анита присела на тот самый злосчастный стул, — так как у тебя есть всего пять минут: парни уезжают. Твой отец сегодня снова не в духе, даже не улыбается. Я начала в ускоренном темпе натягивать на себя одежду. Подбежала к зеркалу, поправила волосы и накрасила губы красной помадой, оставляя лицо почти нетронутым косметикой. Зачем накладывать на себя тонны грима, если к вечеру всё превратится в одно сплошное яркое пятно? Да, я не умею краситься, потому что руки растут не из того места и мне приходится так отвечать. Когда-нибудь всё равно придёт момент и этот навык у меня обязательно появится. Всему своё время. — А вы не поедете? — спросила я вслух у папиной жены, защёлкивая на ушах золотые серьги с маленькими бриллиантами. Подарок папы на шестнадцатилетие. Это их первый выход в свет. Свои драгоценности, а их у меня было не так много, я берегла как символ искренней любви. А бижутерии у меня было хоть отбавляй. Анита так по-доброму улыбнулась, что у меня не было ни единого шанса не улыбнуться ей в ответ. Она была прекрасной женщиной, любящей и поддерживающей в любых начинаниях. Искренней и не любящей меня тогда, когда я с ней разговаривала на «вы». Она злилась, но злилась она настолько мило, что я сразу начинала смеяться, а она подхватывала мою волну, и злости как ни бывало. Всё-таки она приняла меня как родного ребёнка, коих у неё не было. Как я поняла, они с отцом и не планируют. Но это их дело и вообще не должно меня касаться. — Девочка, у меня дела. Съёмки. Но я бы не отказалась поехать с вами: парни сегодня хотят что-то новое записать. Это волшебные моменты. — Для начала папа завезёт меня к маме, она хочет меня видеть, сами знаете, и мне это не особо нравится, а потом… Но договорить я не успела: в коридоре послышался гул, и в следующую минуту дверь комнаты отворилась и в неё зашёл отец. По его внешнему виду сложно было не заметить, что одно неверное слово — и мне припомнят все ошибки, все оплошности, ещё и на репетицию не пустят. Нет, дорогой папа, я лучше промолчу. Если вы думаете, что молодые родители у таких бунтующих подростков, как я, это очень хорошо, что вы всё время поддерживаете друг друга, прощаете всё что можно, у вас общие интересы, то где-то вы крупно ошибаетесь. Не сказать, что с папой я была в плохих отношениях, конечно значительно в лучших, чем с мамой, но всё же я не могла ему рассказать всё, как например, Аните. — Эмили, ну сколько можно копошиться? Ты на свадьбу, что ли, собираешься? — папа выразительно на меня посмотрел, а его взгляд так и говорил «быстрее», и вместо того, чтобы ответить, я просто потупила взор, рассматривая пол. Иногда и в самом деле лучше промолчать, даже если у тебя что-то спрашивают. И себе нервы сохранишь, и другим. — Эмили, я же с тобой разговариваю. — Папа, давай не будем ругаться, потому что ни я, ни ты не промолчим, а ссориться с утра — это беды не миновать, — произнося всё это, я попутно одевалась, а когда замолчала, была уже в высоких ботинках, а на моих плечах красовалось симпатичное сиреневое пальто. — Я тебя люблю, ты же помнишь? Отец улыбнулся. Иногда этой улыбки от него было достаточно трудно добиться, как бы мы с Анитой ни старались. С виду он кажется добрым-предобрым, на камеру улыбается, всегда весёлый и в то же время серьезный мужчина, а вот дома временами ходит темнее тучи и на все вопросы отвечает: «Нормально». Ну, нормально так нормально. — Ну ты и хитрая лиса, Эмили, знаешь, когда зубы заговорить. Помимо папы тогда в комнату зашли дядя Роджер, дядя Джон с тётей Вероникой и Фредди, но только сейчас я обратила на них внимание. Больше всех выделялся Фредди: он был воодушевлён. Нет, не так сказано: возбуждён! Его скулы подрагивали от нетерпения, глаза горели каким-то непонятным светом, а сам он так и сверкал, как только что до блеска отполированный хрустальный бокал. Это было довольно странно наблюдать. — Дорогуши, давайте поспешим, — с нетерпением сказал Фредди, расхаживая по комнате взад и вперёд, — у нас не так много времени. — Фредди, но сейчас только десять часов утра, куда мы так торопимся? — дядя Роджер с подозрением прищурился на него, и по его внешнему виду можно было отчётливо понять, какой он сонный. Наверняка совсем недавно его подняли с кровати. Как же я его понимаю! — Не только, а уже. Роджер, тебе ли не знать, как трудно записать хотя бы твою партию с первого раза, что уже говорить про мою. Меркьюри замолчал и, остановившись возле моей кровати, с улыбкой что-то поднял. К моему невероятному стыду и ужасу, это был мой лифчик ярко-красного цвета, который я с вечера забыла убрать в шкаф. — Наша малышка выросла, Брай! — он смахнул со своего лица невидимую слезу моим же лифчиком и звонко рассмеялся. — Фредди, положи на место! — воскликнула я, когда нервы уже не выдержали. Личное пространство на то и личное, чтобы никто в него не влезал. — Что положить на место, это? — он покрутил предмет моего нижнего гардероба на пальце и усмехнулся. Ну ты же, блин, торопился, так чего прицепился к этой вещи? — Оно так прелестно выглядит, но на тебе, наверное, ещё лучше, — озорные глаза Фредди сверкали ярче самого крупного алмаза. Я никогда, наверное, не смогу привыкнуть к такому раскрепощённому Фредди. — Так, Фаррух, я тебя сейчас вышвырну прямо в окно, что это за разговоры? — в папе взыграл его отцовский инстинкт. — Тем более про Эмили. Так ты можешь разговаривать только со своими женщинами, но не с моей дочерью. Она не для тебя, старый извращенец! Ещё немного, и из его ушей повалил бы пар. Я обвела взглядом всех остальных — у них было такое выражение лица, которое мне подсказывало, что совсем скоро они не выдержат и их смех будет слышен даже в студии в нескольких милях от нашего дома. — Брай, не горячись, это же шутка, — Фредди подошёл ко мне и приобнял за плечи, при этом не сводя глаз с отца, — дорогуша, ты ведь не обижаешься на престарелого рок-н-рольщика за такие глупые шутки? В тот момент, когда он посмотрел на меня сверху вниз, прижимая к своей груди, мне показалось, что отчего-то защемило сердце и стало труднее дышать. Фредди обладал невероятной энергетикой и магической красотой. — Если всё так и продолжится, то мы никуда не успеем, и значит, мой единственный от вас выходной день будет напрасно испорчен. А этого я вам простить не смогу, и месть моя будет страшна, — дядя Роджер с самым беззаботным выражением произнес эти угрожающие слова, сидя на кровати и лениво подпирая щёку. — Фредди, не смущай Эмили ещё больше, иначе огребёшь и от меня. — Я с тобой ещё разберусь, — Брайан показал двумя пальцами знак того, что он следит за ним, но рассмеялся, а после повернулся ко всем. — Не знаю, как я мог забыть это, но факт остаётся фактом: вы все сейчас садитесь в машину Роджера, а я отвожу Эмили к Крисси. — Прекрасно! А меня кто-нибудь собирался об этом предупредить?

***

24 ноября 1996 Дорога до дома, в котором мы раньше жили все вместе, а теперь там только мама и мои брат с сестрой, заняла немного времени, минут пятнадцать, не больше. Всю дорогу мы молчали, каждый был погружён в свои мысли. Я благодарна отцу, что он не полез с вопросами, а дал побыть наедине с собой, подготавливаясь к разговору с матерью, ведь я чувствовала, что что-то будет не так. Нет, я её, конечно, по-своему люблю, но начиная с самого рождения, у неё ко мне не было той пресловутой любви матери к ребёнку, да вообще никакой любви не было, а только одни придирки. Это не так, как надо, то не так сделала, как я хотела. Это добивало и сравнивало с землей мою и без того низкую самооценку. — Эмили, почему ты даже словом об этом не обмолвилась за всё то время, что мы жили вместе? — папа посмотрел на меня с сожалением; в его голосе слышались нотки разочарования, которое он даже не пытался скрыть, наверняка уже начиная винить себя и за это. — Ведь когда я находился дома, всё было так прекрасно, что у меня даже ни одной мысли не возникало, что всё это наигранно. — Ну конечно, когда ты был дома, а не пропадал на репетициях или в турах, она была самой ласковой и нежной мамой, любила меня и лелеяла, но на самом деле всё не так. Встав с кресла, я размяла мышцы ног, которые затекли от долгого сидения в одной позе, и потянулась, плавно подходя к большому окну, где находилось моё самое любимое подростковое место, в котором я могла находиться целыми днями. Под подоконником притулился маленький диванчик, на котором сейчас было разбросано множество маленьких подушек, а также, уютно скрутившись клубочком, спал маленький рыжий котёнок. — Как только ты уходил или уезжал, всё начиналось сначала. — Она объясняла чем-нибудь свои действия? — спросил у меня дядя Джон, покачивая головой. — Или просто без объяснения причин так вела себя с тобой? — Эту самую причину я узнала в пятнадцать лет, перед тем, как переехать жить к отцу. Как бы ужасно это ни звучало, она винила меня в том, что я родилась и испортила её только-только начавшуюся взрослую жизнь. Она не хотела так рано становиться матерью, а я ей спутала все карты. Ведь её родители не допустили бы того, чтобы дочка избавилась от ребёнка, тем более тогда, когда она была уже совершеннолетней и находилась в браке. Слова мне давались очень нелегко, потому что все воспоминания я пропускала сквозь себя, заставляя эту боль снова всплыть наружу. — Пять лет назад, перед смертью Фредди, она попросила у меня за всё прощения, и сейчас мы изредка и натянуто общаемся. Но я до сих не могу её простить за то, что у всех в детстве были любящие мамы, готовые целовать, обнимать своего ребёнка, говорить, как они его любят, а у меня она так делала только при тебе и при других родственниках, а в остальное время кидала вслед фразы «как же меня ненавидит и лучше бы меня не было». — Какой же ужас, Эмили! — глаза папы были воспалены, а сам он схватился за сердце и попросил у Аниты принести ему лекарство. — Почему я этого не знал и просто-напросто не замечал? Я бы… я бы… — А я знал! — Роджер плеснул себе в опустевшую чашку немного виски и залпом выпил, ожидая тех слов от Мэя, которые не заставили себя ждать. — Да, ты много чего знал, дорогой и любимый друг, — папа с лёгким раздражением следил за действиями Роджера, который снова налил себе алкогольного напитка для того, чтобы продолжить слушать. Вскоре так же поступил и отец с дядей Джоном, а я снова ограничилась чашкой горячего чая. Тем временем часы пробили двенадцать раз. Фредди тоже знал…