Легко и просто

Кэт.       — Кэт, ты с ума сошла, какой месяц?!       — Рус, ничего не знаю. Мое желание — чтобы ты месяц исполнял мои желания.       — Нет, это не дело…       — Руслан! Не дело — распускать дурацкие сплетни, втягивать в них меня, и надеяться потом, что тебе это так просто сойдет с рук.       — Ну, Кэ-э-эт, ну ты чего-о-о…       — Так, Рус! Закругляйся давай. У меня сегодня выход, между прочим, в кои-то веки. Я тут, понимаешь, одним ухом клыки почистила, другим ухом сижу тебе отвечаю, а ты не сообщаешь ничего важного, кроме своего нытья.       — Почему ухом? Ты же левой рукой теперь зубы чистишь.       — Рус, — глубокий вдох. — Я понимаю, ты в трауре. Но не до такой же степени!!!       Я в самом деле решила научиться писать левой рукой также, как и правой, и мне сказали, что если чистить ею зубы, через месяц все будет зашибись. Я приступила к эксперименту и, конечно же, об этом знала если не вся Контора, то наш отдел точно.       Руслан осознал свою тупость и попробовал обмануть.       — Ха, я же пошутил, какая ты наивная.       Ну да, ну да.       Хитрый вспомогатель наконец-то перестал меня отвлекать и отключил связь, в надежде, что я забуду про спор. Вот, кто наивный, спасенья нет.       Звякнула смс.       «У тебя клыки, ты ведьма что ли?»       И через секунду.       «Ой, вампирша то есть».       Я захотела выбросить телефон, и так бы и сделала, если б не решила рассказать обо всем Юльке в «аське». Та послала в ответ миллион ржущих смайликов, а потом закидала выдержками из нового цитатника, и теперь уже я отправляла смайлы.       Выходя из дома, я не захотела остановить переписку и пытала Юльку, как Руслан попал в Контору — не иначе, кто-то из руководства ему по-крупному задолжал. Юлька сама была не в курсе, но горячо соглашалась с такой версией.       Мой телефон не тянул одновременный запуск приложения и музыки, пришлось доставать плейер, но это ничего. Юлька сыпала цитатником, как из рога изобилия, и я покатывалась со смеху, направляясь к назначенному месту.       Сегодня проводили пробу на отрицание потенциальной.       Андрей велел подойти к кофейне, где будут сидеть она с Витькой и друзьями — у Славы день рождения, даже обыгрывать не пришлось, там как раз сделают «финт наушниками». Я от души надеялась, что меня не поймают на подходе и не развернут домой.       А как же зовут эту девчонку, как же, как же. Не помню, вертится на языке. Ну да фиг с ним, фиг с ним.       Прибыв на место, я караулила за углом, держа в правой руке телефон, а в левой mp-3 плейер, и чувствовала себя ребенком, у которого в одной руке воздушный шарик, а в другой мороженое. Как же все-таки с возрастом меняются приоритеты. Хотя… Тут я крепко задумалась о том, что вообще-то не отказалась бы сейчас ни от мороженого, ни от шарика.       Перед глазами живо возникли десерты упомянутого заведения, Витька, который их в данный момент употребляет, и в завершение проснулось яркое чувство несправедливости.       Я высунулась из-за угла, подошла к окошку и аккуратно заглянула, найдя Витьку с компанией за одним из столиков. Витя случайно посмотрел в окно, увидел меня при полном параде и подавился. А я успокоенно вернулась обратно в засаду с чувством выполненного долга.       Ладно, вернемся к музыке и юмору, раз уж ничего не суждено более…       В руку мне поспешно вложили огромный вафельный рожок с тремя видами разного мороженого.       Я подняла глаза к небу и вознесла благодарность за это свалившееся на меня чудо. Но они там, кажется, что-то забыли…       — А шарик?       — Что? — спросил голос, наверное, ангела, ниспосланного ко мне с восхитительным даром.       — Шарик где?       — Не было там никаких шариков, — помедлив, отозвался ангел, и я уловила знакомые нотки.       Тут он меня, собственно, и загородил своей ангельской тушкой в метр девяносто от остального бренного мира.       — Эндрю. Анри. Нет, Арни. Нет, Анри. Анджей. Арей. Точно. Привет, Арей.       — Я Андрей.       — Ну подумаешь, две буквы забыла.       Я укусила один из шариков, гадая, что же мне сейчас ответят.       — Все отменяется. Отбой.       Я посмотрела на него, на мороженое, на него…       — Слушай, ты мне его сунул, чтобы я, взбесившись, тебя не убила?       — Во-первых, ты не сможешь меня убить. Во-вторых, это маскировка. Я неправильно выразился, будет не отмена, мы переиграем. Она должна увидеть нас вместе. Решит, что встречаемся, тогда отрицание получится ниже и другого характера. Сначала так попробуем.       — А мало того, что ей Витя удружил?       — А вдруг там вообще не сработает? И она не будет страдать муками совести, а схватит новые наушники и продолжит дальше пирожные есть? А тут мы.       — А вдруг будет?       В это самое время мимо меня, сильно задев плечом, прошла потенциальная.       По информации досье, очень вежливая и милая девочка, даже не повернула головы в мою сторону, а быстро шагала дальше.       — Оп, меня, кажется, узнали, — хмыкнула я. — Сколько физической агрессии!       — Нет. Что-то не так. Она тебя как будто не заметила, — глядя ей вслед, медленно произнес Андрей. — И меня…       — Я такая незаметная?       Андрей не успел ответить, к нам подбежал Витька.       — Ух, и вломила же она мне! — поделился он. — Когда все стали типа расходиться, она попрощалась, сказала на ухо, что я свинья и тому подобное, ее бесит так поступать, и казалось, что все знают про наушники, и смотрели, как она будет выкручиваться. И пошла одна. Андрей, ты засек?       — Ага. Беги быстрей остужать!       Витька унесся за девушкой. Сразу после его место занял Славик.       — Хорошо посидели, — доложил он, пожимая руку Андрею и принимая от нас поздравления с его днем. — Нормальная девчонка, смеется, шутит. Твердила все время, что ей кажется, будто день рождения у меня не сегодня, двадцать второго, а двадцать девятого. А знаете, что прикольно? Маме срок как раз ставили двадцать девятого числа, но я поторопился, не доносила недельку. Так что, можно сказать, угадала. Ну, я пошел, меня в пивной уже ребята ждут. Пока!       Славка испарился. Я вновь принялась за мороженое, а Андрей, нахмурившись, смотрел в одну точку.       — О чем задумался, Арюша?       — Понял.       — Что?       — Вот почему мы не могли понять, что не так с ее фоном. Она чувствует, как должно быть изначально.       — А? — я туплю, но во всем виновато мороженое, точно.       — Это не совпадение. Она чувствует, понимаешь? Точную дату рождения Славки. Спорю, у нее со всем так, вроде просто интуиция, а на самом деле знает, как должно было случиться.       — И в чем от этого польза?       — Пока без понятия. Таких потенциальных ни разу не было, вот это точно.       — А что она мимо нас прошла, словно не заметив, это что значит?       — То, что мы с тобой не должны находиться в этом мире.       Я ударилась взглядом о темные стены, а ведь успела немного забыть — как это.       — Ты знаешь, — проговорил он, имея в виду себя.       — Знаю.       — Мы не рождались здесь, и она нас не видит.       — Подожди, а фотографии? Она же меня по ним запомнила!       — Фотографии это другое. На фото она не знает, что ты не отсюда. Фото она прекрасно видит. А в жизни попытается пройти сквозь тебя или толкнет и не заметит, не то, что вспомнит потом. Пошли в контору, поможешь отловить Дэнчика.       Изо всех сил стараясь успеть за его стремительными шагами, я почти бежала.       — Так сегодня суббота.       — Так это же Дэнчик. Опять в отделе.       — И что ему дома не сидится, коту бедному скучно станет.       — Может быть, кот радуется, когда Дэнчик сваливает.       Я фыркнула — такой вариант вполне мог подойти.       Остаток пути прошли в молчании, но Контора была близко отсюда.       Народу в коридорах сегодня попадалось мало, а у аналитиков так вообще никого не было, кроме Дэнчика, который, уронив рыжую голову на руки, сладко спал за столом у себя в кабинете.       — Нормально.       Дэнчик нежно всхрапнул.       — Ути, какой миляга, — умилилась я.       — Вот ты его и буди, — свалил все на мои плечи бессовестный Мишкозаместитель, а сам выскользнул в отдел и стал греметь там дверцами шкафов.       — Дэн, — прошептала я, хотя надо было как раз наоборот.       — Кэт, — из сна отозвался Дэнчик, повернул голову на бок, улыбнулся и продолжил похрапывать.       — А дома ты не мог поспать?       Он вновь улыбнулся.       — Дэнчик!       — Кэт… Я твой… золотистый медвежонок… — пробормотал этот рыжий.       — Я тебя сейчас в серенькие хомячки разжалую! — рявкнула я.       Дэн проснулся, подскочил и свалился с кресла.       — Кэт?       — Собственной персоной, представь.       — Мы все поняли, — сообщил Андрей, заходя с какой-то методичкой в руках.       — Все?!       — Ну, почти. Потенциальная — интуитик, — кивнул Андрей. — Перезагружай комп и открывай ее перспективу.       — Фух… А я что-нибудь говорил?       — Молчал, как рыба.       Сонно моргая, Дэнчик послушно ткнул reset.       Он, наконец, поднялся на ноги, Андрей стал показывать ему что-то в методичке, а я буравила взглядом их спины, скромно ковыряя пол берцем.       В ожившем компьютере Дэнчик открыл какой-то файл и на мониторе возник сложный график.       — Смотри, вот он, вот, вот, а еще фон отрицания был такого уровня, — щелкал мышкой Андрей, а Дэнчик то угукал, то датычёкал.       Мне быстро надоело.       — Дайте посмотреть. Подвиньтесь, выросли тут, тоже мне, баскетболисты, — проворчала я, распихивая парочку локтями.       Те послушно отодвинулись, а я смогла вблизи полюбоваться на кучу линий, похожих на кардиограммы.       — Ну, и что вся эта фигня значит?       С обеих сторон оглушительно заржали.       Терпеть не могу смех без причины. Поэтому они получили еще по паре тычков и рты закрыли.       — Вот здесь изменение фона, — показал Андрей пальцем на несколько пиков и три отмеченные в графике точки. — Вот тут, зеленой, перспектива встречи со вскроющей ее бывшей, то есть, с тобой. И мы видим…       — Ты видишь.       — Да, я вижу, а тебя такому не учили, что вскрыть ее надо, но это приведет к непредсказуемым последствиям. И оставлять ее просто так нельзя, и нельзя выводить на отрицание. Благодаря тому, что мы, то есть, я, конечно же, выяснил, можно подставить эти данные и посмотреть дальнейшую перспективу.       — Так все понятно, прямо очень-очень…       Дэнчику надоело стоять, он подвинул нас с Андреем и уселся обратно в кресло.       — Я такого никогда не видел, — теперь уже растерянно моргал он, глядя на взлетевшую вверх кривую после введения новых цифр. — Ничего не понимаю. Я? Не понимаю? Ох, елки…       Затем Дэнчик перешел на междометия, разговаривая сам с собой.       Мы с Андреем внимательно слушали и переглядывались. Я открыла рот, чтобы вернуть начальника Аналитического к действительности, но он вскочил, заявив:       — Я сейчас! — и выбежал из кабинета, по пути выхватывая телефон.       Отдаляющийся топот через отдел и по коридору свидетельствовал, что он далеко и надолго.       — Ну так, и что значит интуитик? — спросила я.       — То, что таких, как она, еще ни разу не было, — ответил Андрей. — Контора никогда с ними не сталкивалась и не вскрывала. Но — предполагала их существование, отсюда и название. Они чувствуют, как могло быть изначально, и неважно, что не стало. Есть много метаинтуитиков. Они улавливают события здесь и сейчас, настроение людей, могут угадывать ответы или как поступить. Мне интересно, она прошлые события чувствует или будущие тоже может?       — Забавное слово, — сообщила я, усаживаясь в Дэнчиково кресло.       Андрей присел на краешек стола.       — Термин Конторы. У тебя там Контор не было?       — Я о них не знала. Там же я была обычный человек, а не пионерка, блин… А у тебя? — и я поняла, что выдала себя совсем уж по полной программе.       Но Андрей ничуть не удивился, или просто не подал виду.       — Я тоже не знаю. По крайней мере, о Конторах такого типа.       — А были другого?       Он едва заметно нахмурился, лицо стало жестче.       — Есть до сих пор.       Конечно же, мне очень хотелось спросить. Но я ненавижу спрашивать и лезть кому-то в душу, поэтому довольно часто воспринималась другими людьми черствой и равнодушной. Часто, но не всегда.       — Давно ты перешел?       — Полтора года.       — Ого, раньше меня, — вырвалось против воли.       — Раньше, — Андрей задумался, кажется, вспоминая. — Там сейчас по всему городу вишни цветут…       — Войлочные?       — Обычные.       — На Дальнем Востоке прижились обычные?       — Я из Питера.       — Что? — а вот теперь я спрошу, пожалуй. — Тебя что, сюда переправили?       — Нет, меня из Питера перенесло в Хабаровск.       — Да этого не может быть!       — Как оказалось, может. Не одна ты Пазыкаева смогла шокировать.       А ведь наш Питер, не сказать, чтобы утопал в вишневых деревьях.       — Город больше не похож на ваш, привычный, — словно отвечая, отозвался Андрей. — Он теперь низкий, не выше трех этажей. Жилые дома до сих пор строятся.       — Как так?       — Война.       — Война? Какая? Вы сильно от нас… От них здесь отличаетесь, да? — не выдержала я.       — И отличаемся, и нет. Страна такая же большая. Города... Основные названия, языки, алфавиты. Ключевые события схожи, но не во всех деталях. И есть множество своих событий, до такой степени, что они затронули весь мир. Время у нас идет чуть вперед, точнее, его стали считать раньше, чем у вас, от Рождества.       — А тебя не потребовали перевести в питерскую Контору?       — Мы вели переговоры, учитывая, что выбросило здесь, решили оставить и попробовать выяснить, почему. Хотя, с пионерами сложно, ты ведь знаешь.       — А сам не захотел?       — Нет. Мне туда ни к чему. Мой Питер не такой, а вашего — мне хватило картинок.       — А какой?       — Он остался для меня заснеженным. Той зимой снега выпало просто неимоверно. Все дома, что я видел, когда меня перевозили, под крыши замело.       — Перевозили?       Андрей вертел в руках компьютерную мышь, то переворачивая ее, то крутя колесико. График на мониторе то увеличивался, то уменьшался.       — Была война, Кэт. Я прошел ее всю, от начала до конца, 5 лет. Мне было 26, когда она началась.       Что-то неуловимо не сходилось. Ведь значит, если ему 31, война должна была закончиться в этом году? А он перешел полтора года назад. Ничего не понимаю.       — Мой отряд почти все время был в городе. Нас пятеро осталось, я и четыре сержанта. И в самые последние дни был налет и обстрел какой-то химической дрянью. Мы успели надеть защиту, но двое все равно погибли. Знаешь, в воздухе была такая взвесь, она не оседала еще двое суток. Она покрывала тела на улицах, как пеплом, только бело-желтым. Кто где стоял, там и падал. Когда мы свезли их всех к хранилищу, я снял маску. Но не вышло, даже кашля не было. Сидел, сидел там рядом со всеми. А потом подбежал сержант, и как вмажет мне в ухо. Мне никогда до этого не было так больно… Ну что, маску надел, пошли дальше. А через три дня объявили войне конец. Начали отстраиваться. Новые домики, фонари на улицах. Я на завод пошел работать, всю оборонку опять перевели на мирную промышленность. Знаешь, все было так тихо, ровно, не заметил, как 10 лет пролетели. С сослуживцами я практически не виделся, друзей не осталось, и по правде сказать, мне хорошо одному, я не понимаю, как люди могут бояться одиночества… А в один прекрасный день в дверь постучали и сообщили, что тот сержант, только уже полковник, умер, а меня попросили проехать в Петербургский научно-исследовательский институт, запретив брать с собой личные вещи.       Андрей замолчал, аккуратно поставил мышь на стол, устало потер лоб.       — А потом? — еле слышно хрипло прошептала я.       — А потом выяснилось, что идет изучение всех, кто попал под ту атаку. Она проводилась не только в нашем городе, а во многих, и даже в других странах. И те, кто выжил без защиты, оказались очень интересными… У выживших, о ком узнали, оказались на химию разные реакции, мутации что ли какие-то. Кто-то перестал чувствовать боль. Кто-то стал иммунен к болезням.       — А ты?       — А меня изучали двадцать лет, но так и не смогли сказать, что случилось.       — Что?!       Он ухмыльнулся.       — Я не соврал тебе, Кэт. Я родился в 2137 году, отправился на войну в 26, окончил ее в 31 и, несмотря на то, что после прошло еще 30 лет, мне до сих пор 31 год. Все процессы в организме идут без сбоев, я великолепно себя чувствую, и ни черта, понимаешь, не старею.       — Нормально!       — Как сказать…       Рука Андрея потянулась к куртке и вытянула запечатанную пачку сигарет.       — Убери, — потребовала я.       — Прости, что-то я совсем забылся.       — Нет, ты не понял. Я бросаю.       — Я тоже.       Пачка спряталась обратно в карман. Интересно, он скоро ее откроет?       — Как показала практика, раз в два дня, дольше не получается.       — Ты мысли читаешь?!       — Я бросаю.       Я фыркнула.       — Слушай… Тебя правда изучали двадцать лет? И не выпускали?       — Правда. Я привык. Человек ко всему привыкает, а мне много не надо. Давали бы книги читать и ладно. Иногда перевозили с места на место, тогда видел, что в городе творилось. Хотя, знаешь, хотелось иногда погулять по нему. Пройтись по улицам, по площади с памятником той войне. Все его боятся, а я почему-то любил, там кошак, ну, то есть, сфинкс черный, здоровенный такой… А те, кто над нами ту химию рассеял, сами не знали, почему такая реакция. С ними уже мирный договор и импорт жвачки, а также вот эти исследования. На основе моих — чего только не планировали создать, начиная от омолаживающего крема, заканчивая супер-солдатом.       — А как ты перешел?       — Меня перевезли в очередную лабораторию и вели по коридору. Прикинь, в каком они были шоке, когда шли нога в ногу, смотрели в затылок, и тут этот затылок исчез. А я оказался здесь на вокзале, на платформе пригородных электричек. Знаешь, что мне нравится в людях? Что все будут смотреть, оглядываться, но ничего не спрашивать и проходить мимо. Стоит мужик в белой униформе, я ее робой называл, с надписью на груди и спине «ПЕТЕРБУРГ-2198», и ничего. Я постоял, постоял, а потом пошел гулять. Около парка за мной Сергеич и подъехал.       — И у тебя там совсем не было никого родных?       — Нет, я детдомовский.       — А жена?       — Как-то не успел. Не хотел. Не знаю… Некоторые наши, под наблюдением, объединялись в пары, это не запрещали, скорее, было любопытно посмотреть, что получится. А мне это было неинтересно. Ну, может, я чувствовал что-то. Что не там…       — Что — не там?       — Кто.       — Что?       — Кэт! — загребая рукой в сторону, в кабинет ворвался Дэнчик с бешеными глазами, и меня с кресла моментально сдуло.       Он плюхнулся на свое место, а за ним, тяжело топая, забежал начальник отдела Программистов, который загородил собой и Дэна и стол с компьютером. Он принялся что-то громогласно объяснять и тыкать пальцем в монитор. Монитор качался.       Как мы их слоновий топот издалека не услышали, понятия не имею.       Андрей на всякий случай тоже отошел.       — А у нас твою маленькую проблемку с возрастом смогли объяснить? — шепотом спросила я.       — Пазыкаев точно не ответил, но мне кажется, у них дела пойдут быстрее, на 20 лет не затянется. Даже вот работать разрешили, и анализов почти не берут.       — Это хорошо.       — Угу.       Дверь вновь отлетела в сторону и вбежала наш главный приемник Наташа.       — Дэнчик, ну что там у тебя? Орал мне в трубку, орал. О, Кэт, и ты здесь! Андрей, салют, — она широко улыбнулась, проскользнула мимо и встала рядом с главным программистом.       Снова началась бурная дискуссия.       Я покосилась на Андрея снизу вверх.       Андрей покосился на меня сверху вниз.       Столкнувшиеся взгляды тут же разлетелись и уставились на неинтересные стены бежевого цвета.       — Дэн, ты обалдел, как я тебе график почувствую? Заработался совсем? — донесся возмущенный голос Наташи.       — Послезавтра идешь мозолить глаза Лешкиной потенциальной, — не дал расслабиться Андрей. — В платье и на шпильках.       — Что?!       У стола замолчали и повернулись в нашу сторону.       — Дальше, дальше, это не про вас, — махнул им Андрей, и те послушно отвернулись.       — Почему опять Лешкиной?       — Юлька тоже не сработала. Возвращаем тебя.       — Ты в своем уме? Я не буду надевать никакое платье со шпильками, — возмущенно зашипела я, красочно думая об убийстве и не заботясь, что уловит Наташка.       — А кто тебе сказал, что будет легко? Думала, в сказку попала? Всего лишь в параллельный мир, — парировал Андрей.       — Мало вам над Юлькой издеваться было, теперь надо мной? Изначально я должна быть на фотках и все!       — Ты же печалилась, что с Витькиной вечно отмены, зато здесь нет.       — Эй, там, помолчите, ничего не слышно из-за вас, — несправедливо обвинили от стола.       — Может, нам вообще уйти? — оскорбились мы в один голос.       — Да, валите быстрей, и дверь закройте, — рассеянно попросил миляга Дэнчик, и я отметила припомнить ему медвежат с хомячками в ближайшем будущем.       В реальности мы послушно вышли из кабинета, тихонько прикрыв за собой дверь.       — Ты куда сейчас? — спросил Андрей.       — В костюмерную! Вы же не отстанете, окаянные. А если Пазыкаев добавил в сценарий, то не отмахаюсь, даже если ногу сломаю. Ты раньше не мог мне сказать?       — Я забыл.       — Ничего себе, заявочки. И какой после этого из тебя Миш… кхм, заместитель?       Андрей быстро взглянул на меня, но промолчал.       — Андрей! — раздался из-за двери дикий вопль в три голоса, причем не одновременно, а кто в лес, кто по дрова.       — Блин, — буркнул Андрей и зашел обратно.       А я, предвидя не хуже интуитика, что меня не позовут, отправилась в костюмерную.       Просторный кабинет никогда не закрывался. Я походила между рядов с вешалками, выбирая. Обычно сценаристы дают общие рекомендации, участники подбирают одежду сами или с помощью костюмера Яны. В редких случаях, как в моем с потенциальной Витьки, представляют подробное описание. До сих пор думаю — неужели салатовая линза так критична?       Печально вздыхая, я оказалась у длинной стойки под табличкой: «Где-то до колен (на средний рост), короткий рукав. Не вечерние, но не деловые». Яна примерно так подписывала все стойки с одеждой, и что самое главное — искать было очень легко.       Подумав, я выбрала черное платье с запахом и v-образным вырезом. Проходя мимо полок с обувью, прихватила лаковые шпильки. Подошла к большому трюмо с туалетным столиком, приложить к себе высвобожденный из чехла наряд, посмотреться.       — Кэт, Кэт! — ворвались в дверь Андрей с Дэнчиком и еще почему-то начальник программистов, а Наташку где-то потеряли. — Что тебе Витька про потенциальную говорил?! Чем она странная была, а то мы до него дозвониться не можем!       — Не помню… Фигню какую-то. Мне надо пойти платье примерить, а вы ждите тут, может, вспомню.       — Кэт, нам надо быстро! — истерил Дэнчик.       — Не помню, — отрезала я. — Звони Витьке, вдруг дозвонишься. Только, если не узнает, не назовись случайно медвежонком.       И пока у Дэнчика пропал голос, я быстренько шмыгнула в примерочную.       Я на самом деле не помнила, что Витя рассказывал, там была какая-то мелочь.       А начальники отделов в это время переключились на единственного заместителя.       — А тебе Витька что рассказывал?       — Он мне не докладывал подробно на этот счет.       — Ну, сходи к Кэт, вспомни, — пошутил начальник программистов и резко осекся.       Видимо, оказался контужен о темные стены.       — Я не принимал во внимание слова объекта Виктора. Свою ошибку признаю. Еще вопросы? — произнес ледяной голос, уже ставший привычным, вот только сегодня я узнала другой.       — Н-нет… Извини… те. Тупая шутка, Андрюх, — начальник отдела Программистов смутился и не мог найти слов.       Странно, что она не вырвалась у Дэнчика, он у нас известный шутник после Руслана.       А я пригладила на себе платье, надела туфли, проклиная их создателя, и перекинула волосы на одно плечо. И еще вспомнила, что болтал мне Витька, жалуясь на странности потенциальной.       С уверенностью внешней, но не внутренней, по поводу устойчивости, ненавидя шпильки, равно как утюги, я вышла пред очи страждущих ответов.       Двое восхищенно ахнули, а третий, что был у трюмо с феном в руках, безэмоционально, не отрываясь, смотрел на меня в зеркале.       — Потенциальная задолбала Витьку утверждениями, каждый раз проходя мимо строящихся зданий нескольких автосервисов, что ей кажется, будто это строят декорации для фильма, и их непременно взорвут.       — Что за бред, — фыркнул начальник программистов.       — Это которые недалеко от ее дома? — уточнил Дэнчик.       — Ага.       — Они же недавно сгорели. И там у актера нашего театра, который в Москву поехал на съемки сериала, машина крякнула.       — Да, и про все эти важнейшие новости несколько дней писали в газетах, — подтвердила я.       Дэнчик переглянулся с Андреем.       — Она на перспективу тоже видит, — медленно констатировал рыжий. — Уровень — офигеть. Хоть и не вскрытая еще.       — Звони Пазыкаеву, — кивнул Андрей.       — Подождите, — остановил начальник программистов и принялся спрашивать у Дэнчика что-то непонятное, а тот также непонятно стал вопить в ответ.       В этот самый момент Дэнчику позвонил Витька, тот с ругательствами достал застрявшую в кармане трубку, проорал: «Я перезвоню!», и продолжил спор.       Андрей под вопли приставил к виску фен и изобразил суицид. Я показала глазами на орущих начальников, и он послушно забрал с собой обоих.       Парочка тем временем выскочила в коридор, Андрею пришлось отправиться следом на вопль «Андрюха!». Фен оставил, хотя я видела, что колеблется. В дверях стремительно оглянулся на меня еще раз, и только затем побежал за орущими уже на приличном расстоянии Конторскими сумасшедшими.       А я в который раз печально вздохнула, переоделась, захватила костюм и потащилась домой.       По пути старалась вспомнить, что нужно купить, куча всего закончилась.       Два тяжелых пакета я выронила уже перед дверью, тупо глядя в одну точку пару десятков секунд.       Это ведь уже не первый раз. Я не думала об этом, я не обращала внимания. Стало так привычно.       С каких пор я стала называть это мое… жилое помещение… нору?.. берлогу?.. — Домом?! Лина. Настоящее время       — Алина, ну будьте благоразумны, я в самом деле ему ни грамма не поверил и хотел провести эксперимент! Честное слово, он обещал, что в течение суток пройдет. Сказал, в этом облике вы сохраните зачатки… то есть, разум сохранится, конечно же, а потом вы обязательно станете собой!       Думаешь, спасешься, белобрысый?       — Брысь, брысь! Фу! Ай, перестань, животное, что же ты делаешь…       А мне все равно. Это ты меня такой сделал. Страдай.       — Ах, зачем я послушал этого старика… Ай! Нога!       Во-от — нечего слушать первых встречных мужиков. Даже если они волшебники. Даже если ты пил с ними всю ночь. Флешбэк       Я открыла глаза. Голова трещала так, что даже застонать было больно, поэтому я молчала, не разжимая сцепленных зубов. О том, чтобы пошевелиться, и речи быть не могло. Как же мы напились…       Судя по резным деревянным ножкам прямо перед глазами, я улеглась спать рядом со стулом. Вслед за этим пришло осознание, что кроме головы болят затекшие шея и спина. Хоть бы не простудиться, а то вернуться домой с иновселенским насморком вообще не хочется. А-ай, голова-а-а…       Котович и Крестоф находились в противоположенных концах двора: откуда-то слева доносился оглушительный храп, справа мерное сопение с присвистом.       «Не храпите, — хотела сказать я. — Замолчите, пусть наступит тишина. Тишина во всех мирах, какие есть».       Но попытка открыть рот принесла новый адский взрыв в голове.       Местное солнце нещадно лупило в глаза, я давно подозревала, что эта Вселенная враждебна и имеет задачей наше полное уничтожение.       Сопение с присвистом прекратилось. Иван Брониславович проснулся.       Я слышала, как он поворочался, кряхтя, и на четвереньках пополз в мою сторону. Полз очень долго, старался изо всех сил. Наконец, всклокоченная белобрысая челка закрыла обзор на видимую глазу часть двора.       — Алина… П-позвольте спросить… Почему вы… на земле… валяетесь? — самоотверженно удерживая себя на четырех конечностях, поинтересовался Котович.       — Иван… Бр…ич… извольте отвалить… перегар… — разлепив губы и отчаянно страдая, попросила я, обнаружив, что голосовые связки еще могут работать. И твердо добавила. — С.       Котович себя два раза просить не заставил и мешком рухнул рядом.       — Что? — спросил он через время.       — Пе…ре..........гар-с…       — Я вам… незачет…       — Я тебе… каблук…       Окончание моего героического предложения заглохло в чужом кашле, от которого я тихонько заскулила. Храп оборвался, Крестоф поднялся на ноги и затопал в нашу сторону.       — Славно погудели! Вы чего валяетесь? — бодро осведомился он.       Теперь застонали в унисон оба.       — Как спалось? — решил изобразить из себя радушного хозяина старикан.       Мычание.       — О-о, какие вы хилые…       Мычание в знак согласия.       — Ну, ладно уже, поднимайтесь, сейчас я вас быстренько, — что именно быстренько Крестоф не договорил, но мне было так плохо, что ни капельки не страшно.       Затем я почувствовала, как неизвестная сила поднимает меня горизонтально в воздух и несет в дом. Котовича левитировали следом.       В доме мы опустились на стулья, а Крестоф сунул каждому по тому самому граненому яблоку.       — Употребите, и хвори все пройдут, — пояснил старик.       Чтобы хвори все прошли, хотелось невыносимо. Но также хотелось как-то донести плод до рта и надкусить. Котович смог первым - я услышала хруст, потом мычание, теперь уже блаженное, что придало сил, и я впилась, наконец, в розовый бочок. И впрямь, стало намного легче. К тому же яблоко только на вид казалось твердым, на деле было мягким и очень сладким. Пока мы с Иваном Брониславовичем лечились от жесточайшего похмелья, я вспоминала, как же это нас так угораздило. Флешбэк во флешбэке       Шел второй день нашего путешествия от столицы к обозначенной горной цепи. Дорога пролегала по лесистой местности. Не сказать, чтобы сильно дремучей, но густой и с предельно наглой мошкарой. Посмотрев карту, мы надеялись проскочить все это к вечеру и заночевать на опушке.       Невиданную штуковину сбоку тропинки первой углядела я.       — Иван Брониславович, смотрите — яблоко.       На траве лежало граненое яблоко. Нет, ну серьезно. Такого вырвиглазного розового цвета и в мелкую грань примерно 2 на 3 сантиметра, причем, без потери яблочной формы.       Котович на мой оклик вернулся, успев унестись вперед, посмотрел на яблоко, понюхал и решил, что надо выбросить. Так, на всякий случай.       Я расстроилась, но, в общем-то, спорить было не о чем. Забрав у него невидаль и посмотрев в последний раз, бросила ее за плечо, но звука падения почему-то не услышала.       Повернувшись на ходу, я споткнулась и остановилась, глядя на худого седого старика с бородой, в сером балахоне и высокой шляпе. Старик подбрасывал в ладони выброшенный плод.       — О-о… — изумилась я. — Гэнда…       — Продажной любовью не интересуюсь, девушка! — громогласно перебил дед, прожигая суровым взглядом.       — Что?! Какая любовь?!       — И то верно, какая там у тебя любовь, соплячки неопытной…       Пока я жалела, что выбросила яблоко, а другого рядом нет, в очередной раз подоспел Иван Брониславович. Он сумел более-менее внятно объяснить этому отнюдь не великому Гэндальфу, что мы направляемся к Хребту по заданию НАМбСа соседней страны, поэтому трогать нас нельзя и оскорблять постараться тоже.       Услыхав такое дело, старик обрадовался и объяснил в свою очередь, что яблоко выпало у него из корзины, он его искал, а мы вот нашли, и не заглянуть ли нам, раз пошло такое дело, на стакан прохладительного напитка.       — Ну, понимаете, мы очень торопимся…       — А вы, наверно, давно не ели горячего… окорока… Я, знаете, в этом лесу так долго живу, выучил все пути обходные, и как дорогу сократить. Окорок зажаристый получился… Хотите, я вам на карте нарисую? Пути и окорок.       — А пойдемте к вам? На дороге-то неудобно рисовать.       — А пойдемте!       И мы бодренько потопали к жилищу деда.       — Долго в дороге, отважные путники?       — Второй день, от столицы. Ну перестаньте, какие мы отважные, обычные путники…       — Отважные, отважные. Не всякий в этот лес по доброй воле сунется.       — Кхм… Эм... А почему?       — Уже совсем немного осталось, я здесь близко обитаю. Вот и пришли, добро пожаловать в мой уютненький уголок!       — Ничего себе, уголок…       Запрокинув головы, мы с Котовичем оглядели огороженную витиеватым забором трехэтажную домину с просторным двором и сарайчиками сбоку.       — Мне много не надо, я неприхотливый. Люблю тишину, понимаете, творить в одиночестве, я тот еще отшельник. Заклинательствую себе потихонечку, у меня магия, она другая, не как у городских, — болтал старикан, растеряв по пути всю суровость. — Ко мне из города консультироваться часто приходят, да. Но я от них так устал! Говорю: вот буду жить в лесу, на природе, и ничего больше не надо. Не отстают, негодники, все ходят, ходят, спрашивают. Зовут в город, зовут, таскают всякое, думают, задобрят. Я вот это яблоко, девушка, что ты подняла, да со всей своей дурости из-за плеча в меня бросила, специально выводил, особый сорт. Больше таких нигде нет, с других стран за ними едут.       — Да что вы говорите.       — Да! Они у меня под расчет, нельзя терять. А в первом городе после форпоста бывали? В Нэльнии. Ну, не пропустить его, точно были. Стража там за вами гонялась? Да ничего, она за всеми гоняется. Так вот, вы заклинания слышали, что они орут?       — Ну, вроде… — вспомнила я стражника, вопящего «Разойдитесь!» и так далее.       — Я научил. У меня вся стража по Ленорнии такие заклинания орет.       — Что-то не особо они действовали…       — Не-ет, ты дослушай. Я научил того, кто их научил! Я ведь очень занятой, меня на всех не хватит. Я как заклинания придумал, сразу их передал по цепочке остальным. Ну, а если в каком-то городе не срабатывают, значит, такой маг передавал.       Пока мы с Иваном Брониславовичем осмысливали сказанное, дедок что-то буркнул, и из дома сами собой вылетели здоровый стол и три стула, плотно вонзившиеся ножками посреди дворика.       Он нас усадил, а сам шустро сновал в дом, вынося на стол бутылки темного стекла, основательную закуску, и непрерывно болтал.       — Не люблю слуг, все сам, все сам, это очень помогает не расслабляться, знаете ли. Вот это вот — сам солил, попробуете, вообще здесь жить останетесь, гарантирую. Во, а это окорок, как обещал. А ну, подвиньтесь, сейчас я его подогрею…       Нам спешно пришлось убегать ему за спину, пока дед швырял здоровым файерболом в мясо на столе, а потом с руганью тушил огонь.       — Иван Брониславович, мы ненадолго, — предупредила я. — Посидим совсем чуть-чуть и пойдем.       — Да-да, Алина, ну что вы, не волнуйтесь.       -… а я ему говорю, нет, болотошлепов еще не собирал, не сезон, и болото высохло. Ну, как там, в Совете-то? — уселся бородатый на стул и уставился добрыми глазами.       — Нормально, — осторожно ответил Иван Брониславович, косясь на большие стаканы, которые дедок только что наполнил из бутылки.       — О, это замечательно! Я, когда там был много лет назад, у них тоже нормально было! Значит, ничего не изменилось. Хоть где-то стабильность. Давайте, друзья, за знакомство! Как вас зовут?       — Лина.       — Иван.       — О, какие имена. Небось, новые. А меня зовут Крестоф, — с ударением на первый слог представился старик. — За знакомство и молодые поколения!       Мы стукнулись стаканами, я хотела притвориться, что пью, но не получилось — штука в стакане оказалась божественной. На всяческих посиделках меня считали редкостной извращюгой, потому что всем напиткам я предпочитала вермут. Ну, и вся тара с вермутом, соответственно, была исключительно моей. И как же я давно его не пила.       — Нравится? — явно заметил Крестоф. — Сам настаивал, на лапах болотошлепа. Становится того вкуса и градуса, какой любит каждый, кто употребляет.       — Круто, — восхищенно оценила я. — Вот это вещь. Иван Брониславович, а вы что предпочитаете?       — Ой, ну я алкоголь практически не пью, это ведь вредно, плохо влияет…       — Так что?       — Красное полусладкое, — стыдливо прошептал препод и сделал еще глоток.       И разговор пошел как-то прям сам собой.       — Я, знаете, обучался в нескольких Академиях магии, меня в каждой так любили, так любили, отпускать не хотели, ужас просто. Я во всех записан лучшим учеником этого времени, да! Портреты мои висят. До сих пор преподавать зовут, с молодняком знаниями делиться. Но я сейчас не могу, возраст, знаете, и обязанности, но мне до сих пор письма шлют с просьбой вернуть… то есть, вернуться и занять руководящий пост. За знания!       Знания очень важны, как же за них не выпить.       — Подумаешь, то тут, то там пару книг взял. Это ведь все исключительно для самообразования и чтобы больше в заклинаниях не ошибаться. Я ведь разносторонняя личность, у меня интересов — тьма. А где найти, все знают, могли бы приехать, забрать, но ведь не едут же! Значит, не сильно они им нужны, раз только письма шлют. А я вот — здесь, на природе, на свежем воздухе. За природу!       Природа наше все, ее нужно любить и беречь, обязательно выпьем за природу.       — Вчера устал отгонять отсюда посыльных, прут и прут, мол, вернитесь, там в городе интересно, всяких тварей на границе гоняют, а вы без внимания, а ведь такая персона, такой мастер… За мастерство!       Талант не пропьешь, факт.       — А вы как поживаете? Что там в Совете, говорите, все нормально? Ну, молодцы. Вот у них из библиотеки книги у меня не получилось спе… Ну, да что я все про книги, да про книги. За дальние страны!       Путешествия — это круто!       — Ну, а у тебя, красавица, признавайся, есть рыцарь, похитивший сердечко?       — Нет.       — А у нее не рыцарь, а вамп…       — Иван Брониславович! Закусывайте.       — Что? А, да, ой, спасибо…       — А я, между прочим, один из создателей мощнейшего заклинания приворота! Может, надо?       — Спасибо, нет.       — Это ты зря, зря, на будущее может так пригодиться… А не желаешь познакомиться поближе с одиноким, умудренным годами мужчиной?       — Нет, и отодвиньтесь от меня.       — За прекрасных, но своенравных дам!       А потом я помню отрывками. Почему-то эти отрывки представлялись в голове шрифтом разного вида - жирный был голосом Крестофа, курсив - Котовича, а мой нормальным.       -… к Хребту давно ходил, там делать нечего. За то, чтобы у каждого в этом мире была цель в жизни!       -… ой, куда льете-то столько, куда, я же не пью!       -… одежка замысловатая, ну и мода в Совете.       -… прут, все, что плохо лежит, ворюги, пальто — только оставь без присмотра.       -… такая красивая девица, неужели нет никого?       -… быстрее, не видите, она замахивается!       -… понял, понял, все. За понимание!       -… сложно? В чем концепция?       -… не понял, что ты мелешь, но нормально, тут, главное, меру знать, ну, там подучил немного из книг, здесь сам разобрался. Не любой, надо изначально силу иметь особую… О, давай за великую силу!       -… се ля ви.       — Это он ругается так?       — Нет, это он в печали.       — За хорошее настроение!       -… а я — я хотел бы стать ее молекулой, чтоб быть с ней всегда-всегда…       — Это что за слово такое?       — Это наука…       — Как это, прям душу рвет. Еще раз за знания! И сразу — за вечную любовь!       -… обязаны за это — до дна! И вы, Алина!       -… закусывайте.       -… у кого бокал пустой? Ну-ка, ну-ка. За хорошую компанию!       И потом еще:       — За удачу!       — За дружбу!       — За верное истолкование дамами исключительно приличных намерений!       И напоследок:       — За нас с вами, за болотошлеп рогатый с ними!       Когда стемнело, мы любовались на восхитительно красивые яркие звезды в местном небе. Крестоф учил, как находить созвездия, но они здесь совсем уж какие-то мудреные, без пол-литра не разберешься. А после несколько раз по пол-литра разбираться уже особо и не надо.       Хотели приготовить второй окорок, потому что первый быстро кончился, но решили, что обойдемся соленьями, которые оказались действительно пальчики оближешь.       Пробовали петь, но слух и голос оказался только у меня, так что быстро забыли это гиблое дело, да и Крестоф упорно не запоминал песни мастодонтов русского рока. Не «Лакримозу» же исполнять, в самом деле.       Иван Брониславович жаловался старикану на мой вздорный характер, а тот ему очень сочувствовал и что-то втолковывал на ухо. Котович глядел на меня и смеялся. Я хотела поинтересоваться, чего это они такие храбрые, но взмахнула рукой, опрокинула стакан с напитком и заострила внимание на этом. Ну, то есть, уставилась на разлитую лужу, валяющийся бокал, и задумалась о структуре существующих вселенных, которых, как оказалось, великое множество.       А потом поняла, что кто-то не из присутствующих раз в восьмой настойчиво зовет меня по имени, и в шоке обнаружила в ложке отражение Лека. Тот понял, что я, наконец, на нем сфокусировалась и, набрав в грудь воздуха, радостно объявил: «О, любовь моя, наконец-то я тебя…», но я его прервала, и начала подробно рассказывать о свойствах металлов. Лек закрыл рот и покорно слушал, а я даже в небольшой ложке видела, какие огромные у него стали глаза от полученных знаний. «Ты чу-у-удный собеседник, как ты слушаешь и-зу-ми-тель-но», — сообщила я в конце, растрогавшись от такого понимания, уронила ложку, и дальше я ничего не помню. Флешбэк       Голова и спина прошли, когда я съела половину, но Крестоф велел прикончить до конца.       — Чудо, а не плоды, даже подгнившие вон, что творят, — радостно объявил он, когда мы доели.       Я поперхнулась и стала усиленно вспоминать, какая сторона могла быть испорченной.       — Я ж сказал, они на счету у меня. А вы думали, я свежие дам? Да не бойтесь, видите - все равно же помогли.       — А нам… Плохо не станет? — осторожно поинтересовался Котович.       — Поверь, дружище, плохо тебе было до этого, а все, что после уже не считается. Эх, весело с вами… Может, еще на денек задержитесь?       — Нет!       Посидели-то и впрямь душевно, честно забыв о том, что остались на чуть-чуть, но мы тогда стопроцентно в точку перехода опоздаем и определенно пойдем по наклонной. Но первым делом заскочим сюда, если что.       — А я обходным выведу?       — Нет.       — Ну, как хотите. Может, я организую по-быстрому, на часок?       — Нет!       — Эх… Ну, ладно уж. Хорошие вы путники, всегда бы такие к Хребту мимо ходили. И как вы только охрану умудрились проскользнуть…       — Какую охрану?       — Мою. Надо бы их уволить всех. А с другой стороны, тогда бы с вами не познакомился…       Сидя на стульях, мы с Котовичем синхронно повернули к нему похмелившиеся головы.       Крестоф вслух размышлял над степенью наказания неведомой охраны, потребовав дать ему нашу карту, чтобы нарисовать обходные дороги.       Со двора послышался шум.       — Ваше светлейшество, тварь повержена, Указ передал, пришлось остаться на мероприятия. А что это снаружи… А кто это здесь? — без стука вошел наместник.       Мы повернулись на него.       Наместник? Тот самый, которого недавно видели в столице?       Нас-то он, само собой, не видел, зато сейчас посмотрел, запнувшись о собственный плащ.       — Это из Совета, опять народ из Ближнего в точку отправили, — беспечно махнул рукой Крестоф, старательно вырисовывая жирный пунктир.       Мы замерли, осознав сразу две новости.       Мы ночь напролет пили в компании светлейшего правителя Ленорнии. И он прекрасно знал, что мы из другого мира.       А что нам там про Ленорнию рассказывали?..       — Подождите, так это вы отделали императора Влассилии? — вот это я помнила очень хорошо.       — Ой, ну перестань, своенравная дева, мы же договорились на «ты». Да и не так уж сильно я его отделал…       — Он даже в окно выпал.       — Ну, не выпал, а был выброшен, но это детали, — скромно уточнил Крестоф.       — Да ладно тебе… вам… ваше свтлшств…       — Подожди во дворе, — велел правитель наместнику, и тот, еще раз споткнувшись, утопал на улицу.       И как он только на чествовании героев нормально ходил, интересно. Может, под заклинанием. Зато понятно, почему Крестофа еще не нашли все, у кого он наворовал книг по колдовству — не хотели связываться.       Котович лихорадочно перечесывал пятерней челочку то на правый бок, то на левый, потом решил, что лучше по центру. Решение было неудачным, но я не стала поправлять.       — Пройдете на эту тропку, а потом вот здесь — резко свернуть, и вышли практически, — показал Крестоф карту. — Если точку провороните, возвращайтесь. Я даже охрану наказывать не буду, так славно с вами посидели, прям душевно.       — А-а…       — Ы-ы…       — Не бойтесь вы, нормальный народ в Ленорнии, это я слух специально пустил, когда править начал. Не охотится на вас никто.       — Точно?       — Да кому вы нужны. Мы давно здесь поняли, что с народца из Ближнего взять нечего, толку от вас никакого. Главное, чтобы вы, как можно быстрее и тише проскочили к своим точкам перемещения, и исчезли. А если не исчезли, то также тихо жили. Ну, временами появляются больные. Рыщут повсюду, думают, что от вас какой-то прок себе найдут, но от этого никто, как говорится, не застрахован.       — Какие слова…       — Истинно…       — А вы думали. Ну, давайте соберу вам ништяков в дорогу.       — Что?!       — Это меня наместник научил, он новые словечки после каждого визита в столицу привозит.       — А это точно? Без замены какой-то буквы, прям вот так?       — Молодежь нынче такая замысловатая пошла.       Под наши «Ну не надо, ну что вы» Крестоф щедро ссыпал в сумки все, что осталось от посиделок, и приволок из погреба еще разного вкусного.       Они с наместником вышли за забор проводить нас.       — Вон туда идите, вон — видите?       — Видим!       — Эх, славно посидели. А может…       — Нет! Но спасибо, премного благодарны, конечно, ваше свтлшств…       — Ой, да перестаньте. Э, слыхали? Я прямо как белобрысый с приветом говорить стал.       — Что?!       — Что слышали, Иван Брониславович. Я же говорила вам, закусывайте. Правитель сделал выводы. Идемте, помашите и не оборачивайтесь больше, — поставила я преподавателя на путь истинный.       Точнее, развернула на тропинке и придала ускорение ладонью между лопаток.       Котович послушно помахал, я последовала примеру. Скоро гостеприимный домик с со светлейшим правителем и его наместником скрылся из виду.       — А хорошо посидели.       — Не буду спорить, Алина, на высшем уровне.       — То есть, давно вы так не гудели.       — Ну… да…       Первое время шли молча. Первому надоело Котовичу, но как-то странно.       — Алина, а почему вы молчите? — вкрадчиво осведомился он.       Я, приподняла бровь и ничего не ответила.       «А в чем, собственно, дело?».       — Вы обычно много говорите…       «Я? Бред. Это тебя вечно не заткнешь».       — Неужели вам сейчас совсем не скучно?       «Ни в коем случае».       Задумал что-то, как пить дать, задумал. Ему надо, чтобы я заговорила.       Смутно припомнились жалобы поддатого препода на мою вредную личность Крестофу, и их обоюдный мерзкий смех.       Котович пока примолк, видимо, придумал не вызывать подозрений.       На опушку вышли достаточно быстро. Впереди простирались луга, вдалеке виднелись невысокие сопки и белоснежные от снега горы за ними. Я в жизни столько не ходила, сколько прошла здесь. И что удивительно, то ли дороги лучше, то ли еще по какой причине — на каблуках практически не уставала.       Мы приближались к перекрестку тропинок, и я переключилась на то, что забыла, по какой нам дороге — прямо или свернуть.       — Иван Брониславович, а вы не помните… — начала я, и тут он стремительно стукнул меня по плечу, крикнув что-то, похожее на кряканье…       -…яу-у-у, мяу-мяу! — закончила я свою фразу.       Ах, ты ж гад, мерзавец, ябедник! Вот чего ты ждал все это время — когда я рот открою, чтобы несправедливо сразу же и заткнуть!       Все эти слова на повышенных тонах я донесла до мерзкого кляузника, бегая вокруг его ног. А Иван Брониславович растерянно смотрел на нарезающую круги дымчатую пушистую кошку, не зная, радоваться ему или нет, потому как что-то подозревал… Настоящее время       Бегать на четырех ногах было удобно. И кидаться под ноги обнаглевшему преподу, вовремя убегая в сторону, тоже. Он спотыкался, ругался на меня, и тщетно просил вести себя хорошо. Я мяукала ему издалека ехидные гадости и готовилась к следующей атаке.       Всласть набегавшись, я бросилась Котовичу на брючину. Тот взвизгнул фальцетом, бросил сумку, изловчился и схватил меня, удерживая на вытянутых руках. Я разъяренно зашипела на бессовестного ученика чародея. Ух ты, как умею, самой понравилось!       Котович испугался и выронил, а я приземлилась на все лапы, радостно завопила и отбежала на безопасное расстояние.       Препод, опасливо оглядываясь через шаг, поправил наши сумки на плече, потому что теперь тащил обе. А моя одежда, кстати, трансформировалась вместе со мной.       Мгновением позже Котовичу в голову пришел неожиданный, совершенно непредвиденный вопрос.       — Алина, а вы не помните, по какой дороге нам нужно дальше?       Мы стояли на том самом перекрестке.       Не получив ответа, он задался следующим:       — Алина, а у кого была карта?       Я только презрительно дернула хвостом и чихнула. Вот славно получилось, прямо все презрение выказала.       Иван Брониславович потерял о-очень много времени, роясь в своей сумке, затем сунул нос в мою. Я тем временем, заведя уши назад, старательно перегрызала лямку его сумки, хоть и не вкусно. Увидел и отобрал, негодяй.       С горем напополам отыскав карту и сверившись, Котович, изменив природной аккуратности, быстро попихал в сумку все, что вытащил в процессе поисков, бесконечно мониторя, где я нахожусь, и потопал в нужном направлении.       Немного погодя, решил наладить контакт.       — Так удивительно, Алина, вот вы шатенка, а когда кошка — то серая, интересно, правда?       Я русая. Темно-русая, а за шатенку еще ответишь.       Он осторожно оглянулся, находя меня взглядом, и ощутимо вздрогнул, когда обнаружил совсем-совсем близко.       — Вы такая славная котейка, пушистая. А глазища, глазища какие. Знаете, какие у вас глаза?       Конечно нет, дай мне зеркало, идиот.       Котович не смог перевести мой требовательный мяв.       — Зеленые! Представляете? В жизни карие, а у кошки — зеленые. Я не понимают, что вы от меня хотите… Хотите на ручки?       На ручки?! К тебе?! Хочу, неси меня, раб, я утомилась.       Опасливо поглядывая, Котович все же протянул свои ручонки и поднял. Стало очень высоко.       Хм, а удобно. Можно и посидеть. Не смей меня гладить! Р-р-руки убрал!       — Да ладно, ладно, чего вы. Ай, не выпускай когти, животное! Ай, я не хотел! Простите, Алина, я машинально!       Но хитрый гад сумел все-таки почесать за ухом, и я с удивлением услышала какой-то новый звук, а через секунду поняла, что это собственное мурчание. Прикольно!       — Ах ты, лапушка, — заворковал белобрысый, теряя бдительность. — Ты посмотри, какая ты хор… хреновая кошка, плохая! Но какая же красивая и пушистая, и… Ай! И когтистая, зараза! Сейчас на своих четырех пойдете!       Тоже мне, напугал. Я пойду на своих четырех, когда сама этого захочу. А пока неси и не вякай.       — Ну вот, хорошая киса… Ай!       Примерно с такими фразами продолжался путь, пока не решили остановиться на перекус. Я к тому времени успела перекочевать Котовичу на шею, а если он говорил, что ему жарко, просто выпускала когти из лапы, что свисала в опасной близости от его ничем не защищенного горла. Тогда Котович забывал о температуре и некоторое время не тревожил меня своими мыслишками и словечками.       — Алина, я забыл попросить для вас кошачьего корма, — так искренне расстроился препод, что у меня дар мяукания пропал, когда мы расположились на травке и он достал из сумки, что Крестоф подкинул.       — Я ведь должен был предвидеть… Ай, понял, понял, уберите когти! Отойдите от меня, пожалуйста, я сейчас все сделаю, — поспешно нарезая мясо на мелкие кусочки, заверил этот субъект.       Наевшись, я пожелала себя увидеть, и начала требовать достать сию же минуту зеркальце.       Котович упорно не понимал, даже когда сделала вид, что собираюсь прыгнуть ему на спину — он едва шею не свернул, наблюдая, где я и что замышляю. Потом догадался.       — Давайте я сейчас все соберу, выйдем на дорогу, и вы мне лапой нарисуете?       Тугодум, какой тугодум, с кем я связалась.       На дороге он, к счастью, понял, что я изобразила, и долго рылся в моей сумке в поисках зеркальца.       Кошка и впрямь была хороша — длинношерстная, дымчатая, с ярко-зелеными глазищами, казавшимися маленькими в пушистой шерсти ушками и пышными усами на светленьких щечках. Сфотографируй меня, сфотографируй меня-я-яу-у-у!       — Алина, я бы вас запечатлел, но ведь не на что. Поэтому только в памяти.       Понял в кои-то веки… Ладно, идем дальше.       Уже близился вечер, а заклинание не думало испаряться. Видимо, действительно ждать, пока истекут сутки. Я вновь ехала на шее несчастного преподавателя, который платил по счетам за свою ошибку.       Дорога пролегала через поля с малюсенькими яркими цветами, по пути нам никто ни разу не встретился. Солнце приятно грело весь день, а сейчас клонило к закату. Судя по всему, заночевать придется тоже в поле.       Заприметив в поле небольшие стоги из тех самых скошенных цветов, мы обосновались у одного из них. Цветы приятно пахли.       Котович уже без шуточек вытащил остатки вчерашнего пиршества. Оказалось, если сесть рядом, отлично видно, как он отвлекается. Можно протянуть лапу и стырить здоровенный кусок мяса прямо из-под носа.       — Алина! Я думал, у нас перемирие!       Какое перемирие, болотошлеп ты сушеный, я не знаю такого слова.       После ужина я умылась так, словно всю жизнь это делала. Видимо, навыки полагались по заклинанию, но я не возмущалась.       Не знаю, как видят настоящие кошки, а у меня цветопередача совсем не изменилась, зато в сумерках стала гораздо лучше видеть.       В траве в поле шарилась какая-то мелкая зверушка, наподобие мыши, и она меня смутно волновала. Я смотрела в ее сторону и не могла решить, спугнуть или оставить в покое. Но ведь нельзя позволить ей так просто уйти, она может быть опасна. Может прийти ночью и попытаться умыкнуть наше добро. Сейчас я тихонечко подойду, она даже не услышит…       Котович вскрикнул от неожиданности, когда я ринулась в траву ловить предположительно мышь. Стремительно цапнула, кувыркнулась, но мелкая зараза ускользнула. Ничего, ночь длинная.       Зачем мне эта мышь? На самом деле, понятия не имею. Не Котовичу же ее приносить, когда поймаю. Но пусть только попробует зашуршать где-то поблизости!       Вернувшись обратно с невозмутимым видом, обнаружила, что препод решил готовится ко сну.       Пока я была превращена, Иван Брониславович все никак не мог определиться, как ко мне обращаться.       — Прекрати рыть под мой спальник! Ну пожалуйста, перестаньте!       Перестану, когда сама захочу.       — Я всем расскажу, что вы бессовестная ворюга!       Ты? Ты, соучастник похищения моего пальто, смеешь мне угрожать вот такими предъявами? Ха.       — Мяу!       — Алина, я надеюсь, что вы не покуситесь на мою жизнь во сне… Алина, куда вы лезете? Это мой спальник, я сейчас в него лягу. Хотите, я расстелю ваш?       Зачем мне мой, когда есть твой, он теплее, мягче и теперь будет моим.       Бедолага потоптался рядом, глядя сверху вниз на развалившуюся на его спальном мешке нахальную кошку.       Потом тяжело вздохнул, резко наклонился, и быстро стряхнул, взявшись за края мешка.       С громким мявом я улетела в цветы, а беспринципный тип принялся стремительно упаковываться, пользуясь секундной заминкой с моей стороны.       Когда я подошла, отряхнувшись, снаружи виднелась только белобрысая макушка.       — Спокойной ночи, Алина. Если превратитесь в человека ночью, с вашего позволения, достаньте ваши принадлежности самостоятельно, — прогудели из мешка.       Но в чем дело - я не позволяла.       Котович коротко крякнул, когда я, ни много ни мало, привалилась к его макушке. Теперь не откопается, пока сама не выпущу.       Белобрысый высунул грабельку, дотянулся и погладил. Я хотела зарычать на бесстрашного и бессмертного, но вместо этого замурчала. Препод немного повозился да и уснул, утомившись за день со мной воевать.       Я немного побалдела от собственного мурчания и, незаметно для себя, тоже отрубилась.       Снились котлеты, мышь и вермут. Хороший сон после хорошего дня. Катя.       Под ногами у меня старые железнодорожные рельсы, они почти скрыты разросшейся травой и цветами. Я раскидываю руки и проворачиваюсь на одной ноге, запрокинув голову к небу. Смотрю в сторону. Далеко впереди рельсы сливаются.       Позади меня оживает вокзал. Большая площадь. Люди, кто с большими сумками, кто налегке, торопятся сесть в длинный поезд с вагонами сине-белого цвета. Целуют и обнимают провожающих, что-то спрашивают у проводников.       И мне нужно ехать.       Я торопливо иду туда, подхожу к вагону. У него почему-то не стоит проводник, наверное, куда-то срочно позвали. Вспоминаю, что у меня нет билета. Что же делать? А если поймают?       В вагон по ступенькам поднимается семейная пара с маленьким сыном.       — Ну что ты боишься? — спрашивает меня мама.       — Поехали с нами, — зовет папа.       — А можно?       — Конечно. Билетов не спрашивают, — улыбаются они.       Мальчик сидит на руках у отца и с любопытством смотрит по сторонам.       Я забираюсь вслед за ними. Идем по узкому проходу к купе. Семья заходит, а я остаюсь у окна в коридоре.       Я смотрю на солнце, клонящееся к закату, на перрон с людьми, на невысокое белое здание вокзала чуть правее на площади.       Поезд медленно трогается.       Я так давно не ездила в поезде. Я всегда их безумно любила. Я не хочу в купе, я хочу стоять здесь, в коридоре, держаться за перекладину и смотреть в окошко. Как в детстве.       Рядом проходит и останавливается проводник в светло-голубой рубашке. Он знает, что у меня нет билета. Но он не сердится — ведь билетов не спрашивают.       — Куда мы едем?       — Туда, — указывает он по ходу следования.       — Мне надо домой.       — Мы едем Туда, — повторяет проводник. И добавляет. — Не бойся.       — Я не боюсь, — шепчу я.       Я знаю, поезд привезет меня, куда нужно.       Он набирает скорость, начинает большой поворот и одновременно спуск вниз. Наш вагон почти в конце. Я могу, прижавшись щекой к окну, увидеть состав впереди, и еще немного то, куда мы направляемся.       Кажется, семья из купе позвала меня посидеть с ними. Я отвечаю, что скоро приду.       Проводник направляется дальше по своим делам.       Я вновь прислоняюсь щекой к прохладному стеклу и смотрю вперед. Мне видны лес, далекие горы и светло-фиолетовые облака над ними.       Поезд едет туда.       В нужный час он прибудет.