Легко и просто

Лина.       Я открываю глаза.       Серое небо. Ветер быстро гонит низкие темные тучи.       Я уже видела такое небо однажды. Где?..       Холодно.       Ветер злой, он такой колючий, безжалостный. Небо слишком близко, оно падает, давит, в него жутко смотреть, но еще страшнее — то, что вокруг.       Низкий гул.       Широкая дорога и черная стена у меня за спиной.       Стена шершавая и теплая. Высокая, такая, что не видно, где заканчивается, она теряется в серых тучах, которые неустанно гонит и гонит ледяной ветер.       Я стою у края, вправо длится бесконечная чернота. Слева выходят из-за стены и маршируют вперед шеренгой по трое солдаты.       «Раз-два, раз-два, раз-два», — безотчетно отсчитывается в голове марш.       В висках бьется пульс.       Я не знаю, куда идут солдаты. Я не знаю, как я здесь оказалась. Я знаю лишь, что уже где-то видела жуткое небо над головой, и все.       Далеко впереди в небе вспышка. Затухающий свет вырывает на мгновение многоэтажные здания. Бесконечная шеренга идет туда.       Нет. Шла.       Разом, в одну секунду черная река останавливается. Трое делают разворот и идут в мою сторону.       Мысли лихорадочно прыгают. Взгляд не может нигде задержаться, упирается в землю. Ладонь прижимается к шершавой стене в поисках чего-то, но чего? Надежности или надежды?       Если я боялась, никогда не показывала страха. Даже самые близкие порой не знали, о чем я думаю. Сейчас в голове крайне дурацкая мысль: спросить, снимают ли они кино, объяснить, что совершенно случайно оказалась на площадке, и что я сейчас уйду.       Это не кино.       Я слышу — беспрерывный низкий тревожный гул, кажется, что повторяется одно и то же слово, но не могу разобрать, какое. Я чувствую — запахи: едкая кислота, машинное масло, почему-то горелая проводка, и что-то еще, неизвестное и до тошноты жуткое. Я вижу — в небе друг за другом стремительно проносятся летательные аппараты, из-за высоты непонятен размер, но — я знаю, что они несут в себе. Погибель.       Ладони сжимаются в кулаки, я поднимаю глаза и понимаю, что уйти не смогу. Смесь запахов в воздухе душит, вытравляет вокруг все живое. Стена за спиной давит. Надежды нет.       Я хочу зажмуриться и не знать, но вместо этого смотрю широко распахнутыми глазами.       Трое безмолвно стоят передо мной. Этим солдатам не нужно оружие. Оружие — они сами.       Солдатская экипировка проста — высокие ботинки, перчатки, защитный костюм и шлем с непрозрачным визором. Знаков отличия нет. На шлемах в районе глаз горят красные точки. И это добавляет особой жути в полностью закрытые, неизвестные, а потому словно нереальные образы.       Стоящий по центру убирает визор. У него бледная кожа, белые глаза в бесцветных ресницах — черная крупица зрачка не меняет размера — и больная улыбка на тонких губах.       — Почему сразу больная? — обиженно спрашивает он высоким голосом. — Откуда ты знаешь про мои болезни?       Я забываю, как дышать отравленным воздухом.       — И правильно, живые организмы без защиты здесь долго не протянут, — соглашается мужчина.       Невозможно определить его возраст.       — Это и не важно, — кивает он, все еще улыбаясь и не моргая.       Второй солдат убирает визор своего шлема. Он точная копия главного — а я знаю, что центральный их командир — только нет улыбки и точек зрачков в глазах. Он не видит.       — Но все слышит, — поясняет командир.       Он поймает и уничтожит любую цель.       — Догонит, как бы быстро она не убегала.       Да я поняла уже, что ты здесь главный Уточняющий.       Улыбка исчезает. А я дохожу до той стадии, когда страх исчез, уступив место нахальному фатализму. Бежать некуда, ни назад, ни вперед.       — Как добралась? — понижает голос командир. — Сильно устала?       Начать с того, что я не помню, как здесь оказалась.       — Это тоже неважно, — на сомкнутых губах вновь возникает пугающая улыбка.       Становится трудно дышать.       — Да, местный воздух быстро выводит из строя.       Так и не произнеся ни одного звука в этом разговоре, я слышу, как из груди вырывается хрип, и начинаю надсадно кашлять, прижавшись спиной к черной стене. Перед глазами идут круги, закладывает уши.       Третий солдат поднимает визор. Я вижу Лека. У него белые глаза, черные точки неподвижных зрачков. Не моргая, он смотрит и смотрит.       Командир кивает. Лек делает шаг вперед, подхватывает меня на руки.       — А я так надеялся, мы побегаем, — слышу я разочарованный голос.       И все исчезает.

***       Я открываю глаза.       Длинная узкая лампа на белом потолке. Свет, неверный, болезненный, он будто искалечен.       Низкий гул, в котором чудится одно и то же слово, но все никак не выходит понять, какое.       Я приподнимаю голову с жесткой подушки и смотрю вокруг.       Голые стены белого цвета. Я лежу поверх одеяла, одетая не в привычную одежду, а белые штаны и рубашку. От сгиба правой руки отходят два тонких черных провода. Они идут за кровать к непонятному прибору на штативе. Рука заклеена непрозрачным скотчем.       Я чувствую, как вновь начинает стучать в висках и боюсь пошевелиться.       Страх поднимается следующей дурной волной, когда понимаю, кто поместил меня в эту комнату.       И он тут же открывает незаметную в стене дверь.       Теперь без спутников, и сменил одежду — вместо защитной куртки строгий китель, застегнутый внахлест на левую сторону. Край кителя у плеча оформлен в виде трех вытянутых лепестков. Шлем отсутствует, у него зачесанные назад белые волосы — тонкая прядь упрямо падает на лоб.       — Очнулась? Ну как тебе? — интересуется белоглазый своим раздражающим высоким голосом и улыбается, как ни в чем не бывало.       — Что — как? — хрипло интересуюсь в ответ.       Как мне вот это все — больничная койка, капельница, непрерывный гул, мое появление неизвестно, где и каким образом, или выводящий из равновесия белоглазый парень со странностями?       — Почему сразу со странностями, — уже привычно отзывается он на мысли. — Что в твоем понятии значит странность?       Он подходит к кровати, по-прежнему не моргает, зрачки не меняют размер, и эти черные точки не дают отвести от них взгляд. Я вспоминаю белоглазого Лека и прошу, чтобы это мне лишь привиделось.       — Где Катька и Кэт? — решаю пойти в наступление.       — Кто? — удивляется белоглазый.       — Мои друзья.       — Ах, это… Там, где ты оставишь. Всегда.       Что?       — Да, сильно же ты надышалась, — кивает он, изображая сочувствие.       Он ответит мне, кто такой и где я, интересно?       — Ты знаешь ответ.       — Ничего я не знаю. Так ты скажешь?       — Тебе это не нужно, — он подходит к кровати вплотную и наклоняется к моему лицу.       Я инстинктивно отшатываюсь, я не хочу быть рядом. Слабо приклеенный к руке скотч отходит, и я понимаю, что в руке нет иглы — там просто два скрученных вместе проводка.       Я вскакиваю с кровати, быстро отхожу на два шага. Каменный пол под босыми ногами холодный — долго не простоять.       Белоглазый медленно идет в обход.       — Не шуми, все хорошо, — пытается успокоить он, но промелькнувшая улыбка все портит, не дает поверить ни на секунду. — Нам просто нужна небольшая перезагрузка. Системе требуется перезагрузка, ты же знаешь.       Какой системе, что он мелет.       — Этой. Твоей системе. Ты так трудилась над ней, создавая.       Дыхание перехватывает.       — Сейчас перезагрузимся, и ты вернешься, — сверлят меня две черные страшные точки.       Больше нет сил спрашивать, что происходит. Шаг за шагом, я отдаляюсь. Но скоро идти будет некуда — на пути стена.       Гул усиливается.       — Ты говорила, что так будет, — вновь заговаривает жуткий тип. — Ты обо всем предупреждала. Я выполняю твой приказ.       — Какой приказ?       — Не дать тебе все разрушить. Воссоздавать с нуля довольно энергозатратно, знаешь ли. Ведь тебе уже столько раз приходилось делать это, Лина.       Я вздрагиваю от звука собственного имени.       Белоглазый останавливается в трех шагах.       — Тебе было скучно, и ты придумала, — уговаривает он вспомнить.       Да как вообще можно придумать тот бред, который творился со мной?       — О, ну что ты, ведь все это довольно весело, — возражает белоглазый, ухмыльнувшись. — Вспомни, как ты прописывала алгоритмы поведения всех твоих спутников. Добавляла детали. Как перезапускала по очереди тот и этот миры. Или — в самом деле, думаешь, можно попасть в другую Вселенную, пройти без проблем по другой планете, не сгинув в первый же час? Что маги воруют одежду, а семейство вампиров, форменные идиоты, будет с кем-то церемониться? Это созданные тобой ограничения. На самом деле — все они опасные звери. В один из перезапусков сдержать не удалось, скоро ты вспомнишь, что было. Хотя лучше бы не было. Но если в общем — нет никого. Даже меня. Только ты. Вспомни, Лина. Есть только ты одна. Вспомни, Лина. Вспомни.       Крупинки зрачков сводят с ума. Настойчивый шепот заставляет верить ему против воли. Захлестывает ужас. Так не должно быть, все это неправда.       Потолок бесшумно начинает пропадать равными квадратами, в сравнении приходят на ум пиксели.       Скоро он исчезает, но за ним я вижу только Бездну. Черную и затягивающую. Там пустота, там тьма, там нет никого и ничего. А я стою на обрыве перед падением, я на обрыве. Я — на обрыве. Я упаду. Я падаю.       Обрыв, падение, пульс, проверка. Обрыв, падение, пульс…       Проверка.       Гул становится громче, достигает пика, и слово, которое бесконечно повторяется: «Проверка». Теперь я четко знаю.       — Верно, — ухмыляется белоглазый.       Он снова рядом.       Я медленно опускаю голову и смотрю в глаза. Бездна умещается в его зрачках.       — Эмоции лучший индикатор. А страх — самая верная и точная.       — Что вы проверяете?       — Тебя.       Он протягивает руку, но я рефлекторно отбиваю ее, я не хочу, чтобы он прикоснулся, он враждебен, мерзок, отвратителен.       Ушибленная рука болит.       Зрачки расширяются и занимают всю радужку. Ему больно тоже, поэтому белоглазый до крайней степени удивлен.       — До крайней степени — это плохо, — говорит он и делает стремительный шаг вперед. Кэт.       Режут глаз кислотно-яркие цветочки и отчаянно щебечут птички, не поймешь, от радости или наоборот. Голова раскалывается.       Я иду через поле, усыпанное цветом, между высоких кустов, в которых оголтело орут те самые птицы.       Что я здесь делаю?       Ветер с запредельной скоростью гонит по ядовито-голубому небу серые облака. Всё будто ненастоящее. Но я иду вперед, потому что назад — нет смысла.       Впереди речка. Узкая, быстрая, наверняка ледяная, и я заранее замерзла.       После реки поднимаются горы, покрытые густым лесом.       Возникает чувство, что я вернулась в место, где родилась, родной поселок, вот только одновременно оно на себя не похоже. Словно кто-то выстроил декорации, кое-как, неумело, решив: и так сойдет. Пусть незнакомые сопки — ведь сопки же, пусть речка в неправильном месте, пусть сумасшедшие облака и поехавшие птицы — нормально и таким кривым ансамблем.       Что-то заставляет остановиться, и лишь после этого я осознаю причину.       Рядом с водой спиной ко мне стоит коротко стриженный черноволосый парень в камуфляже и с автоматом за спиной. Я отказываюсь верить глазам.       — Правильно делаешь, — шепчет кто-то прямо в ухо, и я моментально отскакиваю подальше.       В метре от меня беловолосый мужчина в черной форме. Китель застегнут наискось на левую сторону, верхний край оканчивается тремя лепестками. На мужчине дурацкие белые линзы, его зрачки — маленькие злые точки — сверлят меня насквозь, от этого почти физически больно.       — Это не линзы, — обиженно тянет он.       — Угу, а я тогда невидимка. Не разговаривай со мной, ты меня не видишь, — почему-то отчаянно хочется нахамить незнакомцу, отвадить его поскорее, чтобы не приближался.       — Говорить с тобой как раз могу, если выбираешь только один параметр, — ухмыляется белоглазый.       И от этой улыбки нехорошо. От нее пробирает дрожь и хочется удариться в паническое бегство.       Словно понимая, улыбка становится еще более широкой и жуткой.       Я думаю, что мне надо идти к реке, не выпуская из виду белобрысого. Я знаю, что там нечего будет бояться.       — А это вряд ли, — шипит мужчина.       Тот, у реки, в камуфляже разворачивается и смотрит в нашу сторону.       Что он здесь делает? Впрочем, неважно.       — Неважно, — радостно соглашается противный незнакомец, пытается подойти ближе, но я отдаляюсь от него с равной скоростью.       — Кто ты такой? — спрашиваю я, хотя на самом деле мне неинтересно, и у меня тут внезапно наметилась кое с кем встреча.       — А ты уверена, что состоится? — наклоняет он голову к плечу и нахально ведет глазами сверху вниз.       Непроизвольно я окидываю себя взглядом и вижу вместо привычной одежды плотный комбинезон серого цвета. Слева на груди нашиты в ряд какие-то красные круги и квадраты. На ногах берцы.       — Ты уверена, что он тебя узнает? — медленно продолжает нежеланный собеседник. — Ах да, ведь он же тебя никогда не видел.       — Что?       — Он на войне, — выдыхает белоглазый, пряча руки в карманы кителя. — Война была так давно… А он все еще там. И будет всегда.       Я невыносимо хочу послать этого мерзкого типа, видимо, он что-то такое улавливает в мыслях, по лицу пробегает праведное негодование.       Я все равно делаю еще шаг назад.       — Где девчонки?       Он что-то знает про них, я понимаю это.       — Кто?       — Я была не одна, — раздраженно цежу я сквозь зубы.       Что за придурок.       — Эй, попрошу, — обижается он.       Я ничего не понимаю, но не хочу больше с ним разговаривать. Мерзкий шнырь по чужим мыслям, прочь из моей головы, понял?       А девчонки найдутся, мы их вместе найдем.       Вот только тот, с кем я собралась их искать, снимает с плеча автомат.       — Как ты думаешь, с кем он воюет? — громко шепчет беловолосый.       В животе скручивается комок. Окатывает волна жара, а ноги прирастают к земле. Птицы резко замолкают.       Я смотрю на белоглазого, а за спиной слышу шаги. И не хочу их слышать.       Ненавистный собеседник тонко улыбается краешком рта.       Пронзает ледяной ветер. Облака с бешеным ускорением начинают бег в обратную сторону. Полевые цветы теряют яркость.       — Он тебе не поверит, — говорит белоглазый. — Сколько ни старайся. И никогда не верил. Ты ведь враг. Он всегда это знал, каждую минуту. Точнее, будет знать.       — Что ты несешь?! — выкрикиваю я, не выдержав.       — Он увидит. Он запомнит. И придет за тобой туда, специально, Кэт. Это круг, понимаешь?       От звука своего имени я вздрагиваю, как от пощечины. Мы не знакомились с этим отвратным мерзким типом. Откуда он знает?..       — О, а теперь я знаю еще больше, — кривляясь, распахивает он глаза и ухмыляется.       Какой весельчак.       Вокруг стремительно темнеет, сумерки сгущаются за секунды, и наступает совсем уже непроглядная тьма. В густой черноте остаются лишь белые глаза с точками неподвижных зрачков.       В этой черноте я перестаю чувствовать свое тело и не могу дышать. Кажется, я кричу, но крика не слышу.       Также стремительно, как потемнело, начинает светать.       Я перестаю задыхаться и понимаю, что упала на колени.       — Он запомнит тебя здесь и будет идти следом, где бы ты ни была, — сообщают мне свистящим шепотом. — Знаешь, почему тебя кидало по параллельным Вселенным? Это все из-за тебя, Кэт. Ты все начала и все уничтожила.       С отчаянным хрипом я поднимаюсь на ноги.       Я ничего не понимаю. Небо со страшными облаками давит. Бежать некуда. Хочу оглянуться, но только не видеть то, что позади. Только бы не видеть его…       — Почему же, посмотри, — уговаривают меня, насмехаясь.       Сжав рукава комбинезона, я поворачиваюсь.       Вижу белые глаза и черные крупинки зрачков.       — Проверка, — говорит Андрей механическим голосом и вскидывает к плечу автомат.       Белоглазый за спиной начинает громко смеяться. Катя.       С двух сторон пронзительно вскрикнули.       Я подскочила, ничего не понимая, запуталась в спальнике и свалилась обратно на землю.       Лина сидела, скинув плащ, которым укрывалась и, закрыв глаза, прижимала ко лбу запястье.       Кэт терла виски и изредка хрипло стонала.       — Вы чего? Девчонки, а? — испуганно позвала я, наконец, выпутавшись из спального мешка и пробуя натянуть рубашку.       — Никогда во сне не кричала, — выдохнула Лина. — И кошмары уже тысячу лет не снились.       — Это кошмар, — с облегчением поддержала Кэт. — Просто кошмар. Сон? Ха-а…       — У, — сочувственно протянула я. — Расскажете? Мне, бывало, лучше становилось и забывалось проще.       — Да такую дичь ни в сказке сказать, Котик… — поднимаясь, ответила Лина. — Я даже не знаю, как рассказывать, где начало, где конец, за что уцепиться.       — Во-во, — поддержала Кэт, прекращая, наконец, тереть виски.       — А мне тусовка какая-то, — стало смутно припоминаться мне. — Народ потерял кого-то. Точнее, мужик потерял. Странный какой-то, стремный, я бы сказала. Глазищи, ух! Жуть.       — Глянул на тебя и потерял дар речи? — а вот Кэт уже и пришла в себя практически.       — Не, меня там никто не видел. Кроме девчонки одной, но и то — она только в конце, когда тревога поднялась. Мужик тоже потерялся, — ухмыльнулась я.       Пожалуй, удивлю сегодня всех присутствующих тем, что самая первая соберу спальные принадлежности.       — А мужик куда потерялся? — уточнила Лина, подхватывая сумку, чтобы пойти к ручью.       — В портал свалил.       — А потом?       — Ну, а потом все забегали, туда-сюда. А потом уже вы стали орать, и я проснулась. Перепугали вы, конечно. Я аж истоминой, тьфу, испариной покрылась. О, во сне у одного фамилия была — Томин. Запомнила, прикольно. Чего-то еще парень с девчонкой в комнате за стеклом сидели. Их хотели разбудить, привязав перо к удочке, чтобы носы им щекотать, а они бы расчихались и проснулись. Это типа как один из вариантов пробуждения, — болтала я, пока не заметила, что Кэт нагнулась к своему спальному мешку, да так и замерла в полуприседе. — Ой, Кэт, ты чего?       Даже Лина, которая почти ушла, обернулась, удивленно созерцая Кэт вместе со мной.       — Все нормально. Интересный сон, — медленно произнесла та, все же приняв вертикальное положение. — Особенно про удочку и все такое. А как ты сказала, у Дэнчика фамилия?       — Томин, — озадаченно отозвалась я. — Погоди, я не говорила, как его зовут! Как ты узнала?       Кэт посмотрела дикими глазами и расхохоталась.       Мы с Линой синхронно хмыкнули.       — А что за голубоглазый блондин, который потеряшка? — весело продолжила Кэт. — Расскажешь? Чего искал?       — Он не блондин, а черный, патлатый, и в глаза ему лучше не смотреть совсем… Что искал, не знаю. Но весьма печалился. И вообще, там столько народу было… Да что случилось?!       — Не знаю, — отсмеявшись, отозвалась Кэт. — Я уже ничего не знаю. Мне этот белобрысый такую чушь наговорил…       — Белоглазый? — быстро спросила Лина.       — Ага.       Они переглянулись, будто знали что-то, известное только им. На лицах — отвращение.       — Эй, что с вами такое сегодня? — рассердилась я.       — Завидуем, что нам мужик-потеряшка не приснился, — уходя, пояснила Лина.       Кэт на такую фразу прыснула и снова принялась ржать. Я решила обидеться и с ней не разговаривать. Даже попытаться пойти к ручью второй, ухватив у вернувшейся Лины сумку с принадлежностями, но Кэт оказалась проворнее.       — Похолодало, — нажаловалась я, когда Кэт отчалила.       — Плащ накинь, — отозвалась Лина, с непонятной опаской поглядывая в небо.       Ветер от души шумел макушками деревьев, а серые облака и не помышляли никуда деваться.       Хотелось спросить, как Лина думает отсюда спуститься, чтобы отправиться к вулкану — у нее в перемещении на пересеченной местности в этом мире очков опыта уйма — но не давала покоя легкая тревога о том, на что можем нарваться.       — Я перестала узнавать эту планету, — перекидывая мне фляжку с водой, осторожно поделилась Лина, зная мою особенность остро на все реагировать.       А если она говорит, значит, дела и впрямь принимают не тот оборот. И как бы она не хотела пугать, знать об этом стоит.       — Ну, ты не так уж много успела здесь увидеть, — предприняла я попытку ухватиться за слабый аргумент.       — Я успела увидеть небо. Я видела его каждый день. И каждый — оно было одним. Как будто одним целым во всем этом мире, понимаешь?       — Так не бывает…       — Я уже не знаю, как может быть.       Я озадаченно пялилась в Линкину спину, когда вернулась Кэт.       — Вода ледяная, что с водопроводом случилось, — негодовала она.       — Известно, что — котельную на лето вырубили, — в тон ей отозвалась Лина, но ее встревоженный вид мне категорически перестал нравиться.       А вода и впрямь начинала ломить зубы и кости еще на подходе.       — Ну что, к вулкану? — спросила я по возвращении, трясясь от холода и думая, что тяжелый плащ это очень хорошо.       Оказалось, про гору все старались особо не вспоминать, посему было решено перекусить и поговорить на отвлеченные темы.       Нас хватило минут на десять.       — Сидеть здесь тоже бессмысленно, — ни к кому не обращаясь, высказалась Кэт, глядя перед собой.       Лина пожала плечами и пошла наполнять фляги, а я была за любой кипиш, хотя непосредственно этот был всеми принят исключительно от безысходности.       Почти правильной конусовидной формы вулкан темнел на каменном просторе и по-прежнему вызывал чувство неприятной тревоги.       — Мы точно не спустимся с этого обрыва, — констатировала я, глядя вниз. — А если спустимся, то сначала будем долго искать место, где сойти. А потом будем еще дольше идти к этой горе. И доберемся, может быть, только к ночи. А к тому времени у нас кончится вода. И что нам там делать, совершено непонятно.       — А что ты хотела, Кот? — осведомилась Лина. — Вот так легко и просто оказаться сейчас на вулкане…       Ветер взметнул и растрепал наши волосы, бросил в лица пыль со склона.       Склона, оказавшегося вдруг под ногами.       — … или дома в кроватке? — закончила фразу Лина.       В обратную сторону не сработало.       Запрокинув головы, мы смотрели на черное сооружение, высотой не меньше двенадцатиэтажки, словно вырастающее из горы прямо перед нами. Я окрестила его замком, пусть не была уверена в правильности определения, но так привычнее.       Исполинское строение на необъятном теперь для глаза склоне не имело окон, кроме двух провалов в, кажется, еще большую черноту на высящихся по краям квадратных башнях. Хотя, казалось бы — черней уж некуда. Замок и гора были одного цвета, а я считала, что иллюзию черного создает расстояние. У башен были плоские крыши, и что-то подсказывало — вчерашние огни зажигались там. Ворот или дверей заметно не было. Как будто неизвестный, грубо и топорно отсекая лишнее, вырубил из вулкана нечто, да так и не определился, что это и зачем. Не верилось, что здесь могут жить — слишком угрюмо, мрачно, даже мертвенно. Может, позабавившись, неизвестный строитель оставил свою игрушку? В это почти что верилось, если бы не свет, который вчера все видели. Выходит, здесь кто-то есть…       — …или что-то, — пробормотала под нос Лина, но я услышала.       И вот вопрос — хотим ли мы это встретить?       — А что, девчонки, вам не кажется — очень стремительно пролетело для нас это путешествие, а мы даже не определились, надо нам сюда или вообще ни разу не надо? — быстрее всех сделав вид, что пришла в себя, осведомилась Кэт.       Замок нависал над нами, незримо давил. Очень хотелось съежиться и стать как можно более незаметной.       — Лин, твоя работа была? Давай обратно, — продолжила Кэт, неприязненно глядя на строение.       — А как вернуться с вулкана на большую землю, вы, ребята, узнаете в следующем номере, — почти что процитировала та старый анекдот. — Израсходовалось волшебство, обломитесь.       — О, может, это одна из ваших академий магии несчетных? — попробовала я уцепиться за соломинку.       — Наших — это чьих, интересно? — хмыкнула Лина. — Я уже ничего не знаю, но думается мне, слова «академия» и «магия» здесь точно неприменимы.       — Ну, а как мы тогда сюда перенеслись?       — Как-то весьма загадочно и необъяснимо.       — У вас тут со всех сторон необъяснимо и загадочно, а я даже курить не хочу. Лина, опять твои происки? — выразила недовольство Кэт всей сложившейся ситуацией.       — А я что, я ничего, — ловко отмазалась та.       — И не придерешься, — признала Кэт, хотя меня бы она так просто не оставила, это Лина везунчик.       Мы помолчали, потоптались, поглазели на гору, на безмолвный замок, на хмурые облака. Хотелось произнести вслух дурацкое предложение пойти обратно: мол, здесь посмотрели — неинтересно, пошли отсюда, а по пути будем думать, не как слезть с обрыва, но как залезть. Вполне скоротаем время.       Позади раздался шорох, покатился камешек, и затихло. Никто не поспешил обернуться.       Я угомонила мурашки на спине, покосилась на девчонок. Не шевелясь и не моргая, старательно игнорируя то, что может быть позади — хотя бы потому, что бежать некуда — обе изучали черноту замка.       Тишина больше не нарушалась. Мы не шевелились.       Но долго так стоять ведь невозможно.       Очень хотелось верить, что это очередной сон. Но никак не получалось проснуться. Хотелось обратно, если не домой, то хотя бы под ясное голубое небо этой планеты и к ее чудаковатым жителям. И Лина и Кэт на подобные слова ответили бы, что хочу чрезмерно много. А я бы рада была такому, чтобы просто услышать голоса, но заговорить самой язык не поворачивался. За спиной по-прежнему было тихо, но неуловимое напряжение, будто смотрят в спину, осталось. Недаром я всегда боялась вулканов, здесь что угодно может слу…       Яркий свет не позволил довести до завершения мысленное нытье.       На башнях замка одновременно вспыхнули огни. Ослепительный электрический свет, казалось, поглотил вершины обеих башен и залил все пространство вокруг колючими лучами. Два маленьких солнца забились, разгораясь, озаряя мир вокруг всполохами искусственного света. Света, которого, по рассказам, здесь не должно быть.       — В этом мире нет электричества! — Лина словно услышала мои мысли и от души разозлилась. —  На этой планете не знают его, они не умеют!..       — А может, шаровая молния? — обрадовавшись ее голосу, заорала я, подстегиваемая страхом. — Может, здесь на вулканах так принято, и это местная Академия по изучению природных явлений?       — Логически мыслить… да просто мыслить не твой конек! — возразила Кэт.       — Откуда ты знаешь?! — закрываясь рукой, обиделась я. — Вдруг я права!       Все вокруг побледнело от пульсирующего света, оберегая глаза, мы пятились, забыв, что мгновение назад ощущали там чье-то присутствие.       Смотреть уже было невозможно, свет проникал под плотно прижатые к лицу ладони. Разгораясь и разгораясь, он был всюду. Он не грел, просто скрывал, поглощая всё в себе. И нас.       После света наступила тьма. Она тоже проникла под пальцы, заползла черными щупальцами, повозилась, устраиваясь поудобнее.       Втянув голову в плечи на всякий случай, я отняла от глаз руки.       Вначале обрушилась непроглядная темнота, обездвиживающая, липкая, лишающая возможности вздохнуть. Промелькнула глупая мысль, что ослепла, но я знала, это не так. А сразу после этой мысли чернильная тьма стала рассеиваться, убираться подальше, чтобы показать, где мы.       Это было начало длинного коридора. Откуда появился мягкий тусклый свет, понятно не было, потому что какие-либо лампы отсутствовали. Всюду был черный цвет — и стены, и пол, и потолок. Они были то ли выкрашены какой-то краской, то ли, и, скорее, второе - монолит, в котором вырублены, оказался таким: в черноте стен серебрились и моментально исчезали бледные искорки. А уверенность, что мы внутри чего-то единого целого, не сложенного из камней или блоков, не отпускала. Конец коридора терялся в темноте.       — Давайте никуда не пойдем, — шепотом предложила Кэт. — Потому что, кажется, кто-то желает, чтобы мы как раз пошли.       — Да, и стали орать: «Кто здесь? Отзовитесь», — поддержала Лина.       — Точно, а мы их обманем, — согласно закивала я.       Все последние события навевали жуть, становиться героинями шаблонного хоррора отчаянно не хотелось.       Не сговариваясь, мы нашли ладони друг друга и крепко сжали. У Лины были теплые пальцы, у Кэт ледяные. Про себя не знаю, но меня била мелкая дрожь, разве что зубы еще не клацали.       — Тогда сидячая забастовка объявлена, — оповестила Кэт и потянула нас вниз.       Я успела сесть вслед за ней, а Лина еще стояла, когда прямо перед нами в стене появилась дверь.       Кэт рассержено хмыкнула.       — Это ничего не меняет, забастовка утверждена. Я устала, кстати.       Решив оказать поддержку обеим протестующим сторонам, я пересела на корточки, поглядывая то на дверь, то на девчонок — у кого какие предложения.       Дверь была такой обыкновенной, я решила, что она из дерева, только под обсидианово-черным покрытием. В отличие от стен, бледные точки в ней не вспыхивали, а по виду напоминала старенькую входную дверь, что была когда-то в квартире у меня дома.       Протянуть руку и толкнуть ее не хотел никто из нас.       Через пару секунд дверь избавила от хлопот сама.       За ней медленно представал перед взором кабинет. Невольно пришлось зажмуриться, по новой привыкая к дневному свету. В кабинете было большое окно, черные стены, но белые пол и потолок. В окно виднелось небо с серыми облаками. Перед ним располагался высокий стол, с массивной столешницей и ножками, сделанный целиком из стекла или чего-то схожего с ним.       Уставившись в окно, я поймала себя на мысли о том, что мне интересно, где же оно могло находиться в том замке. Если мы в самом деле там.       И лишь после этого заметила хозяина кабинета.       Я могла бы поклясться, что в момент открытия двери его там не было.       Стоящий между окном и столом, заложив руки за спину, беловолосый мужчина в черной одежде не спеша повернулся.       Линкина ладонь сжалась в кулак. Кэт выдохнула.       — Почему так долго? — осуждающе глядя на нас глазами белого цвета, спросил мужчина высоким голосом. — Я ждал.       И улыбнулся.