Лето в аду

      Это было странно, чудесно, ново и немного страшно. Каждый раз, закрывая глаза, Маркус видел перед собой чужое лицо. Всю дорогу, пока он ехал в такси, мужчина думал о том, как сильно изменилась его жизнь меньше, чем за месяц. Неделю назад он бы с радостью согласился на спор выйти в окно, но теперь, брюнет цеплялся за каждую минуту, проведённую в бодрствовании. Это было просто…       «Охуенно!», − Маркус хлопает дверью машины и вдыхает остывающий июльский воздух. Сумерки расползлись и уже прочно обосновались во всём городе. Мужчина бредёт по подъезду, резво перешагивает через две ступеньки и, задумавшись, едва не пролетает свой седьмой этаж. В стенах лестничной клетки разливается металлический лязг ключей.       Маркус скидывает фирменную кепи и разувается, не включая света в коридоре. Безумно маленькая квартира, выделенная городом. Обычно такую получают дети из интерната, которые решили выбрать социально полезную профессию. Маркус знал, что и без этого маленького, но безусловно приятного бонуса пошёл бы в полицейскую академию.       Сполоснув руки и пылающее лицо в ванной, мужчина заходит в единственную комнату. Включает свет, кивает Дэйву и Донне, лежащим на прикроватной тумбочке, валится на кровать. Маркус снова и снова прокручивает в голове самые любопытные моменты сегодняшней встречи.       «Что за хрень? – мужчина вздыхает и подкладывает руки под голову. – Не спорю, хрень очень приятная, но что дальше-то делать?»       Этот вопрос больше был адресован мирозданию в целом, чем какому-то конкретному лицу. Отношения с мужчиной Маркуса не пугали совсем. Да, он тоже, как и большинство мальчишек его поколения, независимо от того, есть у них родители или нет, воспитывался с мыслью, что мужик должен быть мужиком. Что должен посадить сына, вырастить дом и дальше по списку. И что жена должна быть непременно красавица, хозяюшка и мать-героиня. И детей чем больше, тем лучше, в идеале чтоб в подавляющем своём большинстве это были парни, наследники фамилии и такие же настоящие мужики, как их папка. Да, Маркус отлично помнил, что самых слабых мальчиков дразнили девчонками не только их сверстники, но и взрослые, а если кто-то, не приведи господь, начинал плакать, то он моментально списывался со всех счетов. Со временем детские обзывательства взрослели вместе с ними, и вот уже ты не девчонка и плакса, а баба и пидор. Что значит слово «пидор» старшие мальчики объясняли очень доходчиво, сопровождая красноречивым жестом фразу «это когда мужика ебут в очко». Конечно, никто не хотел быть выебанным, поэтому дети сразу поняли, что пидор – это кто-то слабый, мерзкий и даже хуже бабы.       Маркус переворачивается на правый бок, поджимает к животу ноги. Он помнит детей, которых дразнили. Он помнит, что и сам принимал в этом непосредственное участие. Он улыбается, вспоминая, как Норт, вечно болтающаяся с мальчишками, с пеной у рта доказывала, что она никакая не баба и чётким ударом с правой разбила нос парнишке, крикнувшему ей в лицо: «Так сними штаны и посмотрим!»       Может ли быть так, что Саймону, который жил на другой стороне баррикад, приходилось по нескольку раз за день слышать это слово? Плакал ли он, когда очередной мелкий говнюк задирал его? Вполне возможно.       Мысли зашли не в ту сторону, и Маркус попытался их оборвать.       Да, он отлично понимал все реалии жизни. Чёткий и в доску свой, Маркус быстро уяснил законы, которым и старался следовать сперва в интернате, а затем и в академии. В академии ведь тоже хватало отморозков, но всё равно люди там были уже свободнее, потому что взрослее и, чаще всего, могли постоять за себя и свои убеждения. Он помнит, что вместе с ним училась пара лесбиянок, которых сначала все принимали за сестёр из-за внешней схожести и одинаковых имён. Они никого не боялись и не желали скрываться. И, что удивительно, их уважали именно за это.       Маркуса тоже уважали. Он был негласным лидером, он умел мыслить логически и заботился о своих друзьях. У него не имелось глубоких познаний в какой-либо отрасли, но его мудрость касалась непосредственно жизни. Если ты живёшь в интернате и большую часть времени бегаешь по улицам города, то рано или поздно эти улицы становятся лучшей школой. Как бы то ни было, люди всегда тянулись к нему, так почему он всегда оставался так беспросветно одинок?       Что делал Саймон, когда Маркус учил уголовное право? Чем он заполнял свой досуг, когда брюнет шатался по барам, когда спал с девушками, когда пробовал с парнями? Был ли у него кто-то постоянный или он тоже находился в перманентном поиске? Хочется узнать. Было бы хорошо спросить в следующий раз, но не слишком ли это личное?       «Это был всего лишь поцелуй, так почему ты возомнил, что имеешь на него какие-то особые права?»       Маркусу одиноко, а Саймон вроде не против. Возможно, в другой ситуации они бы и не взглянули друг на друга.       «Правда что ли? Будь у меня кто-то, я бы смог пройти мимо этих глаз?»       Конечно, Маркус был воспитан нормальным пацаном, как ни крути. Но за этой ширмой нормальности и вбиваемых с детства правил его живой мозг мучился вопросами: «почему за меня решают?», «почему я должен их слушать?» и, наконец, «неужели можно только так?»       С возрастом он понял, что можно и по-другому. И что решать за него никто не вправе. Что слушать ему тоже особо некого, потому что ничьё мнение для него не может быть важнее его собственного. И для себя решил, что ему вообще не важно кто, и что руководствоваться в делах сердечных он будет лишь своими чувствами. Так и жил, за исключением того, что чувства к кому-либо у него вообще возникали очень редко.       А тут буря, искра, безумие. Лучший человек в мире советует ему книги и разрешает целоваться в губы.       Маркус снова повернулся на спину и закрыл ладонями горящее лицо:       − Чувак, да ты втрескался.       Перед самым отходом ко сну, выйдя из душа и расстелив постель, Маркус проверяет телефон. Ответа на свой идиотский вопрос он так и не дождался, и поэтому мужчина решает попробовать снова. Оставив все свои компрометирующие фразы до лучших времён, он решает прибегнуть к классике и просто пожелать спокойной ночи.       «И тебе сладких снов», − прилетает ему из одной детройтской больницы.       Не то, чтобы Маркусу всю ночь снились эротические сны, но вообще-то хотелось бы. Поэтому после пробуждения мужчина решает больше не полагаться на подсознание и берёт инициативу в свои руки.       Легче всего вспомнить улыбку. Рука Маркуса ныряет под резинку боксеров, пальцы путаются в волосах.       Затем голубые глаза, подёрнутые хмелем. Пальцы пробегают по стволу, замирая на головке. Маркус с силой втягивает воздух.       Тяжесть руки, сжимающей ткань его форменной рубашки. Маркус обхватывает себя и закусывает губу.       Стон, когда он так же кусает губу Саймона. Рука начинает быстро ходить вверх и вниз по стволу.       Тепло и мягкость чужого рта, сплетение языков. Дыхание становится быстрым и тяжёлым.       Вкус его кожи, когда Маркус кусает ключицу. Это воспоминание брюнет смакует с особым усердием.       «Маркус, останутся следы. Что я скажу медсёстрам?» И что же ты им сказал? Помни, Саймон, хорошие мальчики никогда не врут. Мужчина ускоряет темп.       Тело напрягается в предчувствии скорой развязки. Последним воспоминанием становится сосредоточенное лицо в аккуратных очках. Маркус стонет и выгибается. Лежит пару минут, не спеша возвращаться в реальность. Затем рывком поднимает себя с кровати и плетётся в душ.       Впереди два выходных дня, а это значит, что делать Маркусу совершенно нечего. Он потягивается на пороге ванной комнаты, и что-то неприятно хрустит в спине.       «Я ведь могу прийти к нему сегодня?»       Чтобы согнать дремоту, мужчина встаёт под холодный душ. Тело покрывается мурашками, и Маркус принимается быстро растирать его мочалкой. Мысли становятся чётче и яснее, слишком ясными, чтобы осознать одну деталь:       «Он уедет, когда поправится».       Если он с сестрой ещё неделю назад собирался уезжать, значит, Саймона здесь совсем ничего не держит. А это значит, что как только он станет на ноги и сможет передвигаться без чьей-либо помощи, то сразу соберёт вещички и укатит к себе в Филадельфию.       «И что мне тогда делать?»       Воду пришлось сделать теплее, и теперь Маркус стоял под душевым водопадом, тупо смотря в одну точку на бежевой кафельной плитке перед собой. Он пытался не думать об этом, пытался, но когда тебе далеко за двадцать, приходится быть реалистом. Это сержант Манфред хорошо умел.       «Я мог бы переехать в Филадельфию».       Конечно мог бы, только кому ты там нужен? Кончай мечтать, вы даже не встречаетесь, вопил здравый смысл. Вас вообще ничего не связывает, кроме одного пьяного вечера и поцелуя.       «А ещё я разок передёрнул на его светлый образ, но это вообще не в счёт».       С такими мыслями брюнет вывалился из ванны, завернулся в полотенце и вышел из душной комнаты.       Кофе закипал в турке, на сковороде шкварчала яичница, когда Маркус набирал новое письмо в телефоне.       «Доброе утро. Я могу сегодня прийти?»       Брюнет успел уже позавтракать и допить кофе и, решив немного почитать, встал за книгой, когда экран мобильника вспыхнул и на дисплее высветилось входящее сообщение:       «Сегодня лучше не надо, семья должна прийти к Кэре. Ко мне, возможно, тоже заглянут».       Маркус прочитал и нахмурился. Собственно, он понимал, что причина больше похожа на отговорку, но решил настоять:       «Я могу заскочить, когда они уйдут. Мне всё равно нечем заняться, просто напиши время и я подтянусь».       На сей раз ответ пришёл незамедлительно:       «Извини, но сегодня лучше не стоит».       Маркус выругался и уже хотел позвонить, но решил, что Саймону такая настойчивость может не понравиться. Чего доброго, ещё подумает, что он какой-то маньяк или, ещё хуже, Маркус будет слишком навязчивым. Чувство гордости не позволяло опуститься до звонка.       Внезапно экран телефона высветил ещё одно сообщение:       «Извини за грубость, но у меня похмелье и мне действительно надо побыть одному сегодня. Но я буду рад, если ты заскочишь завтра».       Маркус улыбнулся и спрятал лицо в ладони. Они выпили совсем ничего, что за неприспособленный организм. Нет, совершенно точно на этого человека нельзя обижаться.       Он быстро набрал ответ:       «Всё нормально, жди меня завтра после обеда».       Весь день мужчина провёл за чтением. Из-за того, что на неделе на это не было ни сил, ни времени, сейчас жажда была настолько сильной, что он впивался в каждую строчку, в каждое слово с такой страстью, будто книга действительно была чудесным источником посреди пустыни. Маркус не заметил, как прошёл целый день, и что отвлекался от чтива он только для того, чтобы сделать себе салат. Описания в книге были настолько живыми и красочными, а события так захватывали, что мужчине казалось, будто он стал одним из героев повествования. Это было исключительное чувство, которое раньше он испытывал слишком редко. А теперь, благодаря Саймону, Маркус может ощущать его постоянно.       «Всё благодаря Саймону».       На ужин мужчина заказал пиццу. Готовить он не любил, да и нельзя было сильно развернуться на кухоньке, которая по своим размерам больше напоминает кладовку. Несмотря на это Маркус пытался всегда поддерживать здесь чистоту, а ещё частенько варил на плите кофе в турке с деревянной ручкой.       Маркус любил даже не столько кофе, сколько его аромат. Крепкий, почти осязаемый, он почему-то дарил ощущение уюта. Можно было представить себя в красивом французском фильме или хотя бы элитной рекламе. Можно было представить себя где угодно, только бы подальше от Детройта.       Следующее утро было самым ленивым в мире. Дождь зарядил на рассвете, и когда Маркус проснулся, небо было таким плотно-серым, что пропадало всякое желание выходить из дома.       Мужчина сонно потянулся и перевернулся на спину. Где-то в измятых простынях всё ещё путались сны. Маркус замер, пытаясь дышать как можно тише, и вслушивался в шелест дождя за окном. Серо. Темно. Хорошо.       Он прекрасно помнил, что обещал навестить Саймона сегодня после обеда. И как бы ни хотелось остаться дома и понежиться в кровати, было кое-что сильнее этого желания. Кое-что, в чём Маркус теперь признавался себе легко, спокойно, без замирания и учащённого сердцебиения (но вот это не точно). Сержант Манфред был влюблён, и больше воскресной неги он мечтал увидеть объект своих чувств.       Ленивым жестом он потянулся к телефону на тумбе. Вздрогнул, увидев два непрочитанных сообщения. Одно было прислано вчера в десять вечера, второе – сегодня в десять утра.       Сначала шло короткое «Доброй ночи». Маркус накануне так зачитался, что забыл сам написать это пожелание Саймону. Однако и его письмо он тоже не смог увидеть из-за захватывающего сюжетного поворота, который держал его вплоть до трёх часов ночи. Маркус вздохнул, вспомнив об этом, но тут же лицо его осветила улыбка, поскольку он дочитал книгу и теперь мог рассказать о своих впечатлениях Саймону. Брюнет был уверен, что преподаватель литературы уж точно оценит его жажду знаний по достоинству.       Второе же письмо было немного длиннее: «С добрым утром, помнишь про сегодня?»       − Ох, детка, такое нельзя забыть.       Палец набирает сообщение.       «Доброе утро, проспал. Конечно я всё помню!»       Маркус рывком поднимается с кровати. Часы на телефоне показывают 11:30. Отличное время, чтобы быстро перекусить и выдвинуться в сторону городской больницы.       Сварив кофе и наскоро пожарив яичницу, Маркус опрокидывает в себя завтрак и плетётся к небольшому деревянному шкафу, стоящему в дальнем правом углу от кровати. Так как кровать была явной фавориткой мужчины, остальное место в комнате занимал ютящийся в углу пресловутый шкаф, столик с телевизором напротив царского ложа, небольшая софа возле него, прикроватная тумбочка, еле помещавшаяся между кроватью и стеной, и, пожалуй, всё. Ещё имелась лампа в пол, но она была куплена на блошином рынке, а потому считалась чуть ли не антиквариатом, работала через раз и ввиду своего почтенного возраста населяла дальний угол комнаты. Такой рискованный минимализм кричал о том, что хозяин пенат к ним абсолютно не привязан и может хоть сейчас собрать чемодан, доломать лампу и навсегда покинуть квартиру, а с нею и город. И Маркус действительно был готов к таким переменам, только как-то удобный случай всё не подворачивался.       Маркус распахивает шкаф и критически оглядывает свои владения. Вынимает чёрные узкие джинсы, белую футболку и кардиган глубоко серого цвета. Сейчас из-за дождя довольно прохладно, но если во второй половине дня распогодится, то кардиган можно будет просто повязать на пояс. Мужчина скептически осматривает себя в зеркале, вмонтированном в дверцу шкафа, – разноцветные глаза светятся в предвкушении.       В коридоре Маркус натягивает любимые разбитые кроссы, достаёт складной зонт. Снова глядит на себя в маленькое зеркало на стене.       «Отлично, хорошо, замечательно. Просто не испорти всё сегодня».       По дороге в больницу брюнет решает заскочить в цветочный магазин. Время ещё есть, так что он идёт пешком, и вместе со стучащими каплями дождя и букетом красных тюльпанов смотрится слишком романтично.       «Словно герой клишированных романов», − усмехается мужчина.       В городскую больницу Детройта он вваливается абсолютно мокрый, улыбчивый и пахнущий тюльпанами.       − Это тебе!!       Маркус всё ещё лыбится, протягивая блондину букет.       − Ты сумасшедший, − не восклицание, а констатация факта.       Брюнет удовлетворённо отмечает, что в тоне Саймона слышится приятное смущение. Он явно не ожидал такого подарка, но ему нравится.       − Я попрошу вазу?       − Не нужно, она стоит на подоконнике.       Маркус поворачивает голову и видит стеклянный сосуд. Он кидается к нему, хватает и наполняет водой из крана. Боже, храни раковины в палатах.       Ваза с букетом приземляется на тумбочку у кровати.       − Спасибо. Это было очень неожиданно.       Маркус удовлетворённо улыбается:       − Пожалуйста.       − Сколько их здесь? Штук пятнадцать?       − Семнадцать. Хотел больше, но это были самые свежие.       В мучительном смущении Саймон отводит взгляд. Кажется, он растерян.       − Эй, всё нормально?       Маркус садится на своё привычное место и пытается заглянуть блондину в лицо.       − Да, просто… Мы не так близки, чтобы ты дарил мне букеты.       − Саймон, я прекрасно помню, что произошло в пятницу. У меня никогда не наблюдалось амнезии и от пары бутылок пива я не пьянею до беспамятства, − брюнет захватывает носом воздух и решительно сжимает кулаки. – И я честно могу сказать, что всё произошедшее не было случайностью или нелепым стечением обстоятельств. Ты правда мне нравишься, и…       − Довольно, Маркус, ты не понимаешь, о чём говоришь, − Саймон отворачивает лицо. Рука судорожно сминает ткань пододеяльника. – Я не хочу быть твоим ценным опытом в другой команде, и даже если тебе сейчас кажется, что…       − Стой-стой-стой! – кричит Маркус, вскакивая со стула. – Это не опыт, это мои чувства к тебе! Ты мне нравишься, чёрт побери, Саймон, да посмотри же ты на меня!       От этого крика блондин как будто сжимается, но голову всё-таки поворачивает. Печальные голубые озёра ловят яростные молнии разноцветных глаз.       − Мне нужно подумать об этом. Наверное, тебе тоже, − Саймон переводит взгляд на окно за спиной вскочившего мужчины. – Кажется, дождь уже прошёл, тебе пора. И спасибо за цветы, они прелестны.       − Нет, подожди, сначала ответь мне…       Слышится настойчивый стук в дверь. Саймон очень старается выглядеть как можно менее обрадованным:       − Входите!       Дверь распахивается, и в палату заходит медбрат.       − Извините, сейчас по расписанию гигиенические процедуры.       − Давайте мне инструменты, я сам всё сделаю! – брюнет решительно машет молодому человеку, стоящему на пороге.       − Какие ин… Маркус, очень тебя прошу, иди домой! Маркус внимательно смотрит в лицо блондина. Тот балансирует на грани между паникой и истерикой.       − Пока, Саймон, − Манфред снимает зонт со спинки стула, куда уже успел его повесить. На пороге кивает медбрату и стремительно выходит из палаты, ни разу не обернувшись на мужчину в гипсе.