Лето в аду

      Маркус не помнил, как оказался дома. Вернее, он не помнил, как шёл по вечернему Детройту до ближайшей остановки, как сел в автобус, как оплатил проезд и даже как дошёл по подъезду до своей квартиры − он абсолютно этого не понял. Зато, и это было куда важнее, к нему наконец-то пришло осознание, в какое же всё-таки дерьмо он попал.       Маркус лежит на своей гигантской кровати и пытается не закричать. Кулаки сжимают смятую ткань покрывала. Голова гудит так, словно её выбрали площадкой для байк-шоу.       Блядь.       У Маркуса есть одна проблема. Его очень легко развести на эмоции. Ещё в детстве Норт частенько прибегала к такого вида манипуляциям. Она знала, что Маркус не устоит при виде её слёз. Знала, что может легко надавить на его чувство долга. И, наконец, знала, что его, Манфреда, взять на слабо — раз плюнуть. И если с последним со временем стало чуток получше, то первые два способа всё ещё действовали безотказно.       Блядь.       Маркус зажмуривает глаза плотно-плотно, до белых звёздочек, выдыхает с грудным рыком, сжимает челюсть.       Что он имеет? Одну чужую хуёвую тайну, одного человека в гипсе и море проблем, если чужая тайна перестанет быть тайной. Как минимум, его выгонят с работы, как максимум — он пойдёт в суде в качестве соучастника. Спасибо большое, любовь до гроба, от звонка до звонка.       — Бля-я-я-дь.       Жизнь, какой бы серой она ни была до этого дня, состояла из стабильности и вязкой уверенности в завтрашнем дне. Какой она будет сейчас?       «Возможно, недолгой».       С другой стороны, думает несостоявшийся супермен, теперь в ней появился риск, вкус, азарт.       «Вкус губ Саймона можно считать за вкус жизни? Или вкус к жизни».       Маркус усмехается своим мыслям, он понимает, вообще-то это совсем не смешно, просто надо же хоть как-то тешить своё чувство юмора. В конце концов, смеяться можно не только над хорошими вещами.       Завтра, решает он, надо прийти в штатском. Не стоит лишний раз показывать специфику своей профессии, когда общаешься с парнем наркоторговца. Так он может подставить не только себя, но и Саймона.       Маркус открывает глаза, с трудом фокусирует зрение на трещине на потолке. Едва заметна, но он уже успел изучить этот потолок досконально и запомнить каждый его изъян. Что насчёт Саймона? Маркус почти ничего не знал о нём, но позволил себе влюбиться. Нашёл его интересным и милым, таким нежным, похожим на бледный цветок гиацинта. Как поэтично.       «Как патетично».       Итак, Маркус знает, он позволил себе такое, что обычно позволяют далеко не сразу. Он толком и не узнал этого Саймона, но уже решил, что «чувствовать чувства» к нему очень даже круто. И в итоге, поплатился за эту свою оплошность. И в итоге, его таки развели, сыграли на чувстве долга (потому что раз влюбился, признался, будь добр нести ответственность, иначе чего это мы пасуем перед первыми трудностями, неужели все твои слова — это фальшивка?) и на эмоциях (потому что вот он, Саймон, весь такой беззащитный, в гипсе, с этими своими печальными глазками, как ему не помочь, кто, если не Маркус, может ему помочь?).       «Вообще-то тут я развёл себя сам».       Левая рука внезапно напоминает о себе фантомной болью. Подозрительно сильные пальцы у этого Саймона. Маркус не знает, чем именно занимаются преподаватели в свободное от проверки домашек и подготовки к занятиям время, но очень сомневается, что они вечерами зависают в качалке. Вспомнившееся движение руки было точным, уверенным и… хладнокровным? Неприятное чувство снова шевельнулось в груди — неужели Маркуса водят за нос?       Пиздец.       И никто не подскажет, как ему теперь быть. Получите-распишитесь, теперь копайся сам в этом дерьме. Маркус шумно вздыхает и рывком поднимается с кровати. Он слишком устал для таких мыслей, они изводят его, подобно надоедливым слепням высасывают жизненные силы. Маркус бредёт на кухню и щёлкает кнопкой на чайнике. Кидает пакетик в кружку (на внутренней стороне разводы от чая, надо как-нибудь собраться и отмыть). Через пару минут крошечная кухонька наполняется успокаивающими запахами ароматизаторов ромашки, мелиссы и лимона. Маркус вдыхает их и постепенно приходит в норму.       «Пиздец, — думает он, дуя на коричневую жижу в кружке. Отпивает. — Пиздец, конечно, но будь что будет».       Эта мысль была лучшей, пришедшей ему в голову мыслью с того самого момента, как он покинул дом Кэры и Лютера. Тепло напитка успокаивает разбушевавшееся воображение и мягко настраивает на хорошее. В конце концов, Маркус решает, что неплохо было бы поесть. Он поднимается со своего неудобного стула, открывает холодильник и внимательно рассматривает его содержимое. При тщательном анализе обнаружена позавчерашняя гречневая каша и пара сосисок. С кетчупом покатит.       Всё это (кроме кетчупа) складывается на тарелку и отправляется в микроволновую печь, стоящую прямо на холодосе. Ею хозяин квартиры пользуется нечасто, поэтому микроволновка воспринимается больше как предмет интерьера, нежели полноценный бытовой прибор. Гречка с сосисками начинает шипеть и стреляться, потому что только слабаки накрывают тарелку с гречкой и сосисками, а Маркус не такой, Маркус лучше будет потом стоически отмывать стенки микроволновки.       Маркус ест медленно, тщательно прожёвывая каждый раз перед тем, как отправить в рот содержимое вилки. Движения больше автоматические, кажется, задумавшись, он даже не почувствовал вкус своего ужина.       «Отличная аллегория к жизни», − мужчина усмехается своим мыслям, отмывая тарелку от прилипших частичек каши.       Перед сном он уже совсем спокоен. Перечитывает смс, отправленное с нового номера Саймона о том, что Лютер с Алисой уже дома и как блондин тысячу раз извиняется, что втянул Маркуса в «эту сомнительную авантюру» (Саймон такой Саймон, пишет как настоящий препод). Маркус отвечает ему только сейчас, спустя четыре часа. Короткое сообщение, чтобы адресат понял, что всё в порядке.       «Я не злюсь, мы справимся со всем этим. Спокойной ночи».       Маркус закрывает глаза, удовлетворённо подмечая, что даже не соврал.       На следующий день с собой в участок он берёт сменную одежду, аккуратно сложенную в чёрном спортивном рюкзаке. Наспех съедает подгоревшую яичницу и спешит на утренний автобус.       Жара только-только разгорается. Духота старого автобуса закономерно-привычна, вспотевшие люди с уставшими лицами не раздражают, поскольку воспринимаются как часть обстановки. Маркус чувствует себя персонажем игры, герои которой замерли в ожидании, когда с ними начнут взаимодействовать. Взаимодействовать не хочется.       Манфред выходит на остановке, проходит вглубь улицы, где среди серых обшарпанных домов стоит такой же серый обшарпанный полицейский участок. Тугая дверь подаётся и пропускает мужчину внутрь. Он снова тут один из первых.       Коннор неизменно сидит за своим столом и приветливо улыбается соседу, когда тот приземляется на своё место. Коннор, кажется, спит в участке, и Маркус совсем бы не удивился такому повороту.       — Ты выглядишь бодрым. Выспался? — Шатен участливо заглядывает Манфреду в глаза.       Маркус кивает и торопится спрятать под стол свой спортивный рюкзак, подальше от этого цепкого взгляда.       — А я что-то наоборот сегодня почти не спал, — продолжает Коннор. — Насмотрелся на ночь документалок, и сон совсем не шёл.       — Попробуй заменить их мультиками, — Маркус подмигивает, включая компьютер.       — О, как всегда ценный совет, напарник, — Коннор ещё несколько секунд разглядывает Манфреда, отчего у второго по спине пробегают мурашки. Затем шатен переводит взгляд на свой монитор и, как обычно, забывает о существовании внешнего мира.       А Маркус понимает, что этот день будет инфернально долгим.       Так оно и получается. Бумажная волокита, отчёты, добрые шутки с Норт за обедом, колкие шутки с Коннором за работой. Маркус не перестаёт иронизировать, как талантливо младший Андерсон скрывал свои родственные связи, шатен злится скорее из приличия, чем по правде, но принимает правила игры. Все эти мелочи складываются в обычный рабочий день сержанта Манфреда, и он действительно мог бы стать обычным, потерянным в хороводе таких же рутинных дней, если бы не чёрный портфель под столом и одно обещание, слетевшее скорее в состоянии аффекта, чем по воле обещавшего.       Эти мысли грызут Маркуса, методично выстукивающего на клавиатуре очередной отчёт, жующего сэндвич на обеде, парирующего в словесных перепалках с Коннором. Маркус ждёт конца дня как приговора.       — Ты сегодня рановато, — Коннор удивлённо смотрит на наручные часы, затем на Манфреда. Затем снова: часы − Манфред.       — Ну так я и пришёл пораньше, — лёгкая ужимка плечом − жест больше для себя, чем для собеседника.       — Ты всегда так приходишь, Маркус. К тому же, по твоей логике я должен уходить на час раньше конца рабочего дня.       — Это уже твои проблемы, приятель. Если так чешется, можешь пожаловаться на меня своему папочке, — Маркус вытаскивает рюкзак из-под стола и снова замечает на нём взгляд Андерсона.       — Что там у тебя? Рождество только через полгода, — Коннор пропускает оскорбление мимо ушей и кивком указывает на рюкзак.       — Уже сейчас пора задуматься, был ли ты хорошим мальчиком, — Маркус подмигивает и скорее ретируется в туалет.       Там он переодевается, складывает форму в рюкзак (аккуратно, нельзя помять кепи). Тот остаётся в подсобке между банками с «Мистером Пропером», и «Пемолюксом». Маркус кладёт телефон в карман и толкает дверь чёрного входа.       Жара на улице почти спала, и футболка с джинсами как раз подходит для такой погоды. В руках у Маркуса бессменный кардиган. Мужчина быстро печатает смс и улыбается дисплею.       «Я скоро буду».       Ловит рукой такси − дорого, но быстро.       Пока машина подъезжает к дому, Маркус успевает пожалеть, что совсем ничего не купил в подарок. «Надо было хоть цветы или…пиво? Интересно, он любит шоколад?» Быстро расплачивается с водителем − молодым темнокожим пареньком с дредами и в растаманской шапочке, − взлетает по лестнице. Дверь снова открыта.       Маркус проходит в дом, прикрывает входную дверь. Внутри пахнет сыростью и древесиной. Пытается зажечь свет в коридоре, но, лампа не загорается. Он идёт к комнате справа, открывает дверь. Саймон лежит в кровати и читает.       — Ты быстро.       — Приехал как только освободился.       — В штатском.       — Переоделся на работе, чтобы не быть приметным. Райончик не из благополучных.       — Маркус, мы в Детройте. Здесь нет благополучных районов, — Саймон улыбается, откладывает книгу. — Как ты?       — Нормально. Окружён, но не сломлен, — Маркус берёт стул, подпирающий стену, и подвигает его к кровати. Садится по-ковбойски, задом наперёд и складывает руки на деревянной спинке. — Я без гостинца, вылетело из головы.       — Это лишнее. Я рад, что ты просто пришёл после того, что я тебе наговорил вчера.       — Но я же обещал.       — Маркус, если ты чувствуешь себя обязанным делать это, то…       Маркус громко шикает, перебивая его. Отрицательно машет головой.       — Всё в норме. Я в норме.       — Тогда, может, сделаешь чаю? Я бы сам, но ещё полмесяца не смогу, — Саймон словно оправдывается, а Маркус ловит себя на мысли, что он милый, такой бесконечно милый с этим виноватым выражением лица, в растянутой домашней футболке, открывающей ключицы, с растрёпанными волосами. Действительно, очень мило. Даже если он и парень наркоторговца.       — Просто скажи, где кухня.       Саймон кивает на закрытую дверь справа. Маркус оставляет на стуле кардиган с телефоном, поднимается и идёт к ней через всю комнату, дёргает ручку.       Кухонька маленькая и неказистая, словно наспех сооружённые декорации для школьной постановки. Скорее всего, в доме есть ещё одна, больше, для всей семьи. Эту выделили специально для Саймона, чтобы было удобнее за ним ухаживать. Маркус замечает ещё одну дверь, ведущую во внутренний двор.       — Перед тобой висячий шкафчик, открой его, там в жестяной баночке чай, — голос Саймона кажется очень далёким и непривычно властным. Маркус и прежде замечал, как быстро он умеет преображаться из трогательного котика в строгого препода.       — Слушаюсь.       Маркус наливает воду в электрический чайник и ставит греть. Открывает шкафчик, видит множество жестяных баночек разного размера и формы. Он проверяет одну за другой с терпением удава. В очередной раскрытой банке оказывается пакетик. В пакетике далеко не чай.       «Это ёбаный красный лёд. Ёбаный красный лёд в кухонном шкафу!» — Маркус стискивает зубы и убирает банку обратно. Это не его дело. Не его?       Наконец он находит чай. Нюхает, проверяя, точно ли это он. Зелёный, с мятой, господи, аллилуйя.       Наливает вскипятившуюся воду в заварник, на глаз насыпает чай.       Из другого висячего шкафа достаёт две одинаковые прозрачные чашки. Слышит шум из коридора и настороженный голос Саймона.       — Маркус, не выходи из кухни!       Через несколько секунд раздаётся выстрел, затем ещё два, и по топоту ног Маркус насчитывает шестерых в спальне. Слышен шум, что-то падает на пол. Он выглядывает в комнату и в ужасе застывает в дверном проёме.       Трое мужчин держат на мушке Саймона с пистолетом в руках, медленно отступающего к кухне. Остатки гипса валяются на смятой постели, в комнате бардак и следы быстрой борьбы. В руках у Саймона кардиган, и Маркус не сразу вспоминает, где его видел. Двое раненых лежат на полу, зажимая руками кровоточащие дыры от пуль.       — Маркус, чёрный ход! — командует знакомый голос.       Мужчина ныряет обратно, подбегает к закрытой двери и с силой дёргает ручку. Та не поддаётся. В комнате снова раздаются выстрелы, и через несколько секунд Манфред слышит, как кто-то вбегает на кухню.       —Чего медлишь, живее открывай!       Брюнет дёргает сильнее, и дверь, наконец, поддаётся, пропуская беглецов во внутренний двор. Саймон захлопывает её, указывает Маркусу направление:       — Держись левее, там будет небольшая дыра в заборе, главное − не пропустить. Маркус уже взял себя в руки, он слушается беспрекословно и первым замечает дыру.       — Саймон, туда!       Сзади раздаются выстрелы, и это очень хорошо, что во дворе полно деревьев и диких кустарников. Всё выглядит неухоженным и больше похоже на чащу.       «Кажется, Кэра забыла, что у неё есть двор», — вообще-то Маркус уже сомневается, что семья Кэры здесь живёт.       — Давай прямо два квартала, осторожно с открытой местностью, − Саймон спокоен и собран, брови сведены к переносице, взгляд холодно расчётлив.       «Взгляд солдата», — отмечает Маркус.       Больше в них не стреляют. Саймон путает следы, сбивает преследователей с курса. Они добегают до старой машины в чьём-то дворе, и блондин достаёт ключи из кармана, садится на водительское, открывает Маркусу дверь изнутри.       — Прошу.       Они едут молча, пока Маркус не замечает кардиган на коленях у Саймона. Теперь он точно знает, кому принадлежит эта вещь.       — Зачем ты взял его с собой?       Саймон пожимает плечами:       — Рефлекс. Я смотрел твой рисунок, когда они вломились. Кстати, неплохо.       — Ты лазил по карманам. Это некрасиво.       — Хотел проверить, с чем ты ко мне пришёл. Доверяй, но проверяй, вдруг у тебя там табельное.       — А ты прячешь табельное в гипсе, да? Очень практично.       — Не в гипсе, а под подушкой, Маркус. Гипс был нужен для другого.       — Для чего?       — Для тебя. И выйти из игры.       — Это шарада? — Маркус хмурится, переводит взгляд на дорогу. — Куда мы едем?       — Туда, где безопасно и нет слежки, — Саймон — само спокойствие, кажется, он проделывал это сотню раз. — По той же причине твой телефон остался в комнате, извини.       — Да пожалуйста, — Маркус апатично махнул рукой. — Распоряжайся моей жизнью по своему усмотрению.       Саймон фыркает. Отвечать на вопросы блондин не торопится.       Они едут ещё минут пятнадцать, затем Саймон съезжает и паркуется в придорожных кустах.       — Вы прибыли к месту назначения, — мужчина глушит авто. — Вообще-то не совсем, но машину бросим здесь.       Маркус послушно выходит. Дальше они быстро идут пешком ещё минут десять. Останавливаются возле мрачного заброшенного дома.       — Ваш новый пентхаус, сэр.       — У тебя ещё есть силы шутить? Поразительная стойкость.       — Меня учили этому с детства, — блондин не уточняет, чему именно — шуткам или выносливости, но Маркус уверен, что всему и сразу.       Саймон открывает дверь и идёт первым. В доме — глубокая ночь. Они заходят в спальню, и Маркус бросает на кровать свой кардиган, оглядываясь в поисках выключателя.       Его резко останавливают, прижимая к стене. У самого уха раздаётся тихий, торопливый шёпот.       — Маркус, пожалуйста, отсоси мне.       Смысл слов доходит не сразу. В звенящей темноте нервы накалены до предела. Маркус слышит, как Саймон возится с резинкой штанов, наверное, припуская их, он всё ещё в домашнем, только на ногах откуда-то взялись кроссовки (скорее всего, он прятал их под кроватью, продуманный, зараза). Когда Маркус всё-таки понимает, чего от него хотят, Саймон уже отстраняется и произносит как-то прохладно-обиженно, словно не хочет показать своего разочарования:       — Ладно, тогда я в ванную.       — Чт… подожди, давай, я не против.       Его разворачивают и молча толкают на кровать. Где-то по правую руку лежит кардиган. Маркус сейчас чувствует с ним почти братское родство.       Матрас проседает с левой стороны, когда Саймон садится на кровать. Он слишком спокоен для человека, выжившего в перестрелке, и Маркус в какой-то по счёту раз понимает, как сильно ему напиздели.       — Иди ко мне.       Маркус повинуется, тоже садится и подвигается ближе. Он почти тянется за поцелуем, когда его останавливает приказной тон:       — Вставай на колени.       Это тупо и совсем не романтично, отмечает про себя Маркус, но на колени встаёт, аккурат между ног блондина. Он знает, что должно последовать за этим и нарочно медлит, оттягивая момент.       — Маркус, быстрее.       Голос нетерпеливый, но всё ещё строгий, не терпящий возражений. Манфред протягивает руку и на ощупь находит пах партнёра. В доме так темно, что он различает лишь силуэт напротив. На правое плечо ложится рука, требовательно притягивая его ближе к паху. Сопротивление бесполезно, поэтому брюнет высвобождает из штанов возбуждённый член и берёт его в рот.       Сверху слышится вздох облегчения, почти благодарности, когда Маркус заглатывает сильнее и набирает темп. Он уже давно никому не раздавал минеты, но сегодня готов постараться, даже понимая, что проявить инициативу ему не дадут. Пальцы всё так же впиваются в его плечо и нет-нет, но иногда Саймон теряет контроль, резко подаваясь бёдрами навстречу тёплому рту.       Вдруг рука перемещается на затылок: Маркус понимает, что игра полностью вышла из-под контроля. Его снова притягивают, словно насаживая сильнее, и вообще-то от таких действий чья угодно гордость будет задета. Но сверху раздаётся громкий стон удовольствия, и польщённый Маркус решает потерпеть.       — Быстрее, быстрее − ах! — Саймон дышит урывками, запинаясь на каждом слове, с силой втягивая воздух. — Маркус, боже, просто дай мне кончить.       Маркусу не нравится, этот приказной тон, не нравится грубость, с какой его держат за голову. Маркус чувствует себя средством достижения оргазма, но никак не полноправным участником акта. Он с усилием подавляет рвотный рефлекс. В горле дерёт, перед глазами мелькают белые звёздочки. Маркус очень хочет, чтобы Саймон побыстрее кончил и ненавидит из-за этого их обоих.       Наконец Саймон откидывается назад, судорожно толкаясь бёдрами, вскрикивает и обмякает. Маркус возвращает ему член, тыльной стороной ладони вытирая губы.       — Можешь сплюнуть в ванной: первая дверь направо. Не зажигай свет − нас ещё могут искать.       Маркус быстро находит ванную комнату, на ощупь пробирается к раковине. Выплёвывает сперму, промывает рот холодной водой. Чувствует себя откровенно паршиво. И не столько потому, что ему пиздели всё это время, сколько из-за того, что использовали в качестве секс-игрушки. Лёд, вместо воды текущий из крана, помогает прийти в себя, структурировать мысли. Маркус долго умывается, не решаясь вернуться в комнату.       В спальне тихо. Манфред ложится на кровать, ещё тёплую от чужого тела. Оно покоится на другой её половине, завёрнутое в двойной кокон из одеяла и покрывала. Совсем обнажённое — Маркус знает, что Саймон наверняка снял всю одежду и остался в одних трусах. Маркус уже ненавидит эти трусы.       Он тоже раздевается до боксеров и зарывается в одеяло. Со стороны Саймона слышится возня:       — Спасибо.       Это сказано таким тоном, что Маркус практически чувствует, как ему в лицо прилетает смятый полтинник. Он пытается шутить, но шутка выходит злой и грустной, как и сам Маркус сейчас:       — Я жду свои деньги.       — Запиши на мой счёт, заплачу в следующий раз.       — Следующего раза может не быть, Саймон. Мне не понравилась роль твоего презерватива.       Возня на той стороне затихает, и заброшенный тёмный дом погружается в скорбную тишину.