Лето в аду

      − Я сообщил начальству.       Ричард складывает руки перед собой, буравит взглядом спину на балконе. На кухне жарко, пахнет растворимым кофе и плавленным сыром. Шатен оправляет рукав белоснежной футболки, допивает остывший чай. Его волосы взлохмачены после сна, как и любит Гэвин, но сейчас у того явно не то настроение, чтобы любоваться живым арт-объектом.       − И как оно? Наверное, Аманда была в восторге.       Гэвин выпускает никотиновое облако в духоту неба. Он снова встал не с той ноги, он встаёт не с той ноги каждый день после приезда в Детройт, потому что в его планы не входило отправляться вместо свадебного путешествия на внеочередное задание.       − Она сказала, что побег Даниэля – это практически отказ от сотрудничества. Мы должны лучше за ним приглядывать, большая вероятность того, что он и есть крыса.       − Да ну, блять, Аманда! Спасибо, как бы мы без вас до этого не додумались! – Гэвин оборачивается к мужчине за столом, неприятно скалится. – Серьёзно, я ждал указаний поинтереснее от нашей предводительницы.       − Гэвин… − Ричард накрывает глаза ладонью. – Пожалуйста, остынь.       − А что, Ричи, тебе нормально тут сидеть и знать, что поступил приказ следить за одним ублюдком, местоположение которого ты даже не можешь выяснить, и это в нагрузку к твоей основной работе? Ричи, неужто ты в тайне от меня записался в секту или что-то принимаешь от нервишек? Потому что если второе, то поделись по-дружески.       Он тушит бычок и тут же достаёт новую сигарету. Ричард хмурится, наблюдая за его действиями, но всё же молчит. Не хватало ему ещё сейчас семейных ссор.       − Послушай, я сказал ей, что мы потеряли Даниэля, но это, как оказалось, никого кроме нас не волнует.       − Нахуй! Всё, в жопу, Ричи, побудем няньками в другой раз. Напомни лучше, какой у нас фронт работы по основному делу.       − По нашим данным, босс этого синдиката прибудет аккурат к совершению сделки с поставщиками красного льда. Мы пока не знаем объёмов, но если судить по тому, что было в грузовике, эта поставка тоже будет немаленькая. Также личность главы ещё не установлена, хотя есть весомые аргументы в пользу Элайджи Камски – известного учёного и бизнесмена. Он знаком лично с Кристиной Уоррен, ходят слухи…       − … что дамочка любит молоденьких мозговитых парней, − Гэвин пускает дым, − клише.       − Насчёт их отношений я бы не делал поспешных выводов, она как-никак президент.       − А он всего лишь держит сеть наркопритонов в пятнадцати штатах нашей необъятной Родины.       − Это нам ещё предстоит доказать.       − Брось, пупсик, его особняк построен не на деньги от изобретений и уж точно не от магазинов электроники, − мужчина кашляет и с отвращением сплёвывает, делая вид, что не заметил укоряющего взгляда. – Хотя этот новомодный робот-пылесос выглядит так, словно я спущу на него свою премию.       − С каких пор ты так обленился, что тебе нужен домработник на колёсиках? – шатен выгибает бровь.       − Ты брал меня уже таким, − Гэвин разводит руками и самодовольно ухмыляется.       − Мы отклонились от темы. Я хочу сказать, что наш босс, кем бы он ни был, прибудет на сделку с канадскими поставщиками приблизительно через четыре дня. Если его никто не спугнёт, разумеется. Мы не должны допустить чего-то типа того фиаско с грузовиком. Теперь, когда в игру вступает Маркус, у нас появится новая нить. Его связь с Леонардом Манфредом должна сделать своё дело.       Гэвин перебивает его возмущённым кашлем.       − Ну, тут всё вилами по воде, дружище. Сам знаешь, что отношения у братьев не из тёплых.       Ричард согласно кивает:       − Так было, да, но сейчас всё изменилось. Нам необходимо, чтобы Маркус надавил на него. Пойдёт всё: сожаление, раскаяние, жалость, память об отце.       − Так значит, − Гэвин тушит сигарету и заходит в кухню. Останавливается напротив круглого стола, за которым сидит Ричард, смотрит тому в глаза, − мы ставим на актёрское мастерство средней руки копа с тяжёлым прошлым?       Ричард пожимает плечами:       − Типа того.       Они молчат уже минуту − Саймон засекал. Он рассматривает глаза мужчины напротив, пока тот водит ими, пытаясь зацепиться за какой-нибудь предмет интерьера и взять себя в руки. Настенные часы звонко отсчитывают секунду за секундой.       − Лео, − наконец произносит коп. – В последний раз мы виделись, когда мне было семнадцать. На похоронах отца.       Саймон с интересом разглядывает едва заметные веснушки на его лице:       − Я знаю, вы с младшим Манфредом не особо ладили.       − Это мягко сказано. Мы ненавидели друг друга. Боролись за внимание Карла как умеют только одинокие озлобленные подростки, − Маркус проводит рукой по лбу, отирая выступивший пот. – Честно говоря, я до сих пор не совсем понимаю, зачем Карл взял меня.       − Он усыновил мальчика из приюта, имея собственного сына и три сотни картин, − Саймон подаётся вперёд, смотрит прямо в разноцветные глаза. − Маркус, он что-то разглядел в тебе.       − Не знаю, что там разглядел он, а вот Лео точно видел только захватчика, покусившегося на его семейную идиллию. Было ли это действительно так? Возможно. Я страстно желал стать ближе к Карлу, в конце концов, я почти боготворил его. Карл был своего рода меценатом, бесплатно обучавшим сирот рисованию. В моём интернате он появился, когда мне исполнилось одиннадцать. Полгода я боялся перешагнуть порог его изостудии, подбивал Норт пойти со мной, но ей всегда было интереснее гонять мяч по полю, чем делать наброски головы Давида, − Маркус улыбается, вспоминая о детстве, а Саймон неожиданно для себя ощущает, как по телу расползается неприятное чувство, связанное с упоминанием этой женщины.       − Но ты пришёл.       − О да, и притом сам. Не знаю, как сумел себя заставить, − Маркус отпивает кофе. – Это было лучшее время. Мы засиживались допоздна в изостудии, и Карл без устали делал мне замечания по рисунку, пестовал экспозицию, свет, пропорции. А я был сопляком, который наконец-то нашёл себе занятие, пустил свою энергию в мирное русло. Тогда я уже увлекался комиксами, пытался рисовать свои, показывал их Карлу. Тот, конечно, критиковал всё в пух и прах, и иногда − ты не поверишь − я даже украдкой плакал по этому поводу.       − Пф, очень даже верю.       Маркус кивает и смеётся:       − Это было здорово, все четыре с половиной года пролетели как один миг. А потом Карл решил взять меня к себе, − Маркус хмурится, словно от резкой боли. – Я знал, что у него есть сын, но никогда не стремился с ним познакомиться.       − Да ты собственник.       − Наверное. Да, скорее всего, ты прав, − Маркус поднимает глаза, и их взгляды пересекаются: заинтригованный – Саймона, самодовольный – его собственный. – Дело вот в чём: я просто привык к тому, что Карл постоянно со мной возился. Я быстро стал его любимчиком: поскольку был самым усердным из учеников, завоевание далось мне легко. Но соперничать с родным ребёнком я не мог, это было уже не в моих силах. И, тем не менее, я всё-таки надеялся его затмить. О, Саймон, я был очень хорошим мальчиком.       Их колени как бы невзначай соприкасаются и замирают.       − У тебя получилось?       − Не совсем. Я видел, как Карл относится ко мне, и это действительно можно назвать отеческой любовью, но к Лео он относился точно так же, при этом ещё и спускал ему вечные скандалы, ссоры и курение в туалете. Так что, и это логично, в какой-то момент я действительно возненавидел Лео Манфреда и, готов поспорить, он отвечал мне взаимностью.       − Вы стоили друг друга. А как у младшенького с рисованием?       − Его картины были хороши. Завидовал ли я ребёнку, который с ранних лет мог обучаться живописи у известного художника? О да. Мечтал ли я быть на его месте? Ну, разумеется!       − Не думаю, что ты бы захотел быть на его месте сейчас, − тон холодеет, взгляд строгий и учтиво-печальный. – Лео Манфред с двадцати лет сидит на наркотиках разной степени тяжести и уже пятый год работает на влиятельный наркокартель, который выслеживает твой покорный слуга и ещё куча сотрудников управления. Я не знаю точно, чем Лео занимается, но он входит в шайку ребят, держащих рынок во всём Мичигане.       − Боже, − Маркус проводит ладонью по лбу.       − Кстати, может, тебе будет интересно узнать, − Саймон облизывает пересохшие губы, − похоже, он до сих пор винит себя в смерти Карла Манфреда. С того самого дня старается забить себе мозги всякой дрянью, чтобы не думать об отце.       − Мне сказали, что Карла хватил инфаркт. Я в это время был в школе…       − А Лео нет. Должен был, но решил не идти в колледж. У него были другие планы на этот день, и всё прошло бы гладко, не попадись он на глаза старшему Манфреду.       − Боже, − повторяет Маркус как заклинание. – Тогда они снова поругались?       − Да. В последний раз, − блондин накрывает руку мужчины своей. – Мне жаль, что тебе пришлось это узнать.       − Всё нормально. Хуже всего, что у меня остались от Карла только две вещи: фамилия и навыки рисования. Он не успел вписать меня в завещание, и после его смерти я вернулся в интернат, потому что никто из членов семьи не захотел взять меня к себе.       − Их было не так уж и много. Ещё меньше тех, с кем Карл был в хороших отношениях.       − Это верно. Сварливость – их родовая черта, − Маркус натянуто улыбается, сплетает его и саймоновы пальцы. – Я был белой вороной.       − Тот набросок в твоём кармане и правда очень хорош. У тебя определённо отличный учитель.       − Ещё бы, − мужчина продолжает рассказ. Слова выходят легко, слова, которых он никогда и никому не говорил. Это не было тайной, просто никто не спрашивал. − После тех похорон во мне словно что-то сломалось. Знаешь, всё это время мне казалось, что вся эта жизнь – просто демо-версия чего-то большего. Постоянно ждал какого-то второго дыхания, но оно не открывалось, − Маркус сгибает руку в локте и касается губами костяшек пальцев Саймона. Тот рефлекторно тянется назад, но вовремя останавливается. – Когда-то я хотел быть супергероем, спасать жизни. Вспомнил об этом, поступил в полицейскую академию и… ничего не почувствовал. Какое мне дело до других, если я уже не мог позаботиться о собственном отце?       − Маркус…       Саймон нерешительно тянется к мужчине, обнимает его за шею, привлекая к себе. Он плох в утешении, но чувствует, что должен поступить именно так. Маркуса целуют в макушку, пока тот пытается унять разворочённые чувства. Вдох-выдох, Манфред подстраивается под размеренное дыхание своего утешителя.       − Как ты? – Саймон в последний раз гладит по холке и отстраняется. Участливо заглядывает в лицо.       − В норме, − мужчина резко проводит по глазам пальцами, в смущении отводит взгляд.       − Мне бы очень хотелось сказать, что ты можешь не встречаться с Лео, но...       − Я понимаю, Саймон. Говорю же, всё пучком.       − Тогда посмотри на меня.       Маркус поворачивается, и взгляды встречаются. Его глаза всё ещё красноваты, но Саймон не станет акцентировать на этом внимание, он будет максимально тактичен, словно английский лорд, и заботлив, как фея-крёстная.       − Всё хорошо, Саймон. Дела давно минувших дней.       − Всё было бы так, если б ты не цеплялся за эти дни. Ты и Лео.       Маркус криво улыбается, мол, что тут поделаешь, вот так всё как-то не срослось, а потом залпом допивает кофе. Подцепляет свою тарелку, бредёт к раковине.       − Когда я с ним увижусь?       − Сейчас он в Филадельфии, встречается с боссом. Предположительно должен вернуться завтра.       − Мне нужно ходить в участок? – по правую руку Саймона журчит вода. Он поворачивает голову на шум.       − Нет, Хэнк в курсе, что у тебя теперь другое задание, не переживай.       − А знаешь, что забавно? Пропади я так на несколько дней, никто и глазом не моргнёт.       − Поэтому мы тебя и выбрали, − Саймон улавливает грустные ноты в интонации мужчины. – Хотя, знаешь. Кое-кто всё-таки хватится.       − Норт?       − Норт.       − Моя славная девочка. Недаром я таскал ей прокладки весь пубертат.       Саймон морщится, словно от пощёчины. Снова это чувство.       − Никаких славных девочек в моём доме.       − Слушаюсь, сэр, − Маркус усмехается, звенит тарелками. – Так, значит, уже завтра я повидаю брата? Теперь понятно, зачем была нужна такая спешка с переездом.       − Время и правда поджимает, но вчерашняя игра не стоила свеч. Я бы и сам тебе всё рассказал, считай, что они перестраховались.       Маркус выключает воду, тянется за кухонным полотенцем.       − Угу, я понял. Кстати, ты так и не рассказал, для чего тебе в жопе мира такой домик понадобился? Неужто и правда летаешь сюда на выходные развлекаться со своими многочисленными, как мы выяснили, любовниками?       Саймон оборачивается к мужчине, насмешливо поднимает бровь:       − Поразительно богатое воображение, сержант Манфред, − он хлопает в ладоши как можно более напыщенно. – Я был бы рад, окажись оно именно так, только вот это всего-навсего дом моей бабушки. Видишь ли, Маркус, всё довольно прозаично. Со своей насыщенной личной жизнью я неплохо управлялся и в Филадельфии.       − Дом достался тебе по наследству? – Саймон следит, как полицейский меряет шагами кухоньку, стараясь игнорировать последнюю фразу.       − Да. Бабушка жила здесь совсем одна, мои родители звали её переехать из этого ада, но она была непреклонна. Поразительно, как с годами человек прилипает к одному месту. Обрастает вещами и воспоминаниями, позволяя им украсть себя у реальной жизни.       − Что с ней стало? – Маркус замирает у входа в спальню, облокачивается на косяк. Отмечает, каким задумчивым кажется сейчас Саймон и как молодеет его лицо, когда он не хмурится.       − Да в общем-то тоже удар, ничего нового. Кто-то всю ночь стучал по крыше, коробил стёкла чем-то металлическим, ломился в дверь. Она была сильной женщиной, но с годами сердце начало сдавать. Ей перерезали провода, поэтому в полицию дозвониться было невозможно. Последней каплей стало разбитое камнем окно. Нам сказали, что дети баловались.       − Сколько тебе было?       − Девять.       Маркусу кажется, что он сейчас задохнётся. Маска же на лице Саймона кажется слепленной из гипса. Может быть, только усталость немного просачивается в морщинках у глаз. Если каждый и справляется с горем как умеет, то этот человек в домашней футболке и мягких штанах в синюю клетку выбрал тактику ледяных океанских глыб.       «Большая часть айсберга скрыта в глубоких водах».       − Соболезную, Саймон.       − Это было слишком давно, да и твоя история не менее печальная, − Саймон проводит по волосам и усмехается, добавляет как бы невзначай: − Кстати, кроме люстры, здесь ничего не сохранилось. После бабушкиной смерти дом стоял в запустении, и мародёры быстро прибрали всё к рукам. Я покупал похожие вещи, обставлял всё заново. Не удержался от покупки кондиционера, − тень улыбки скользит по губам. – Как знал, что этот дом ещё пригодится.       − Если ты хочешь, я могу тебя обнять, и мы, как в плохом ситкоме, коих я пересмотрел немало, будем стоять посреди молчания и вспоминать всё дерьмо, которое было у нас в жизни, − Маркус точно не знает, шутит он или говорит всерьёз, просто действует наобум, пытаясь хоть как-то поднять настроение обоим.       Блондин улыбается и качает головой.       − Спасибо, я в норме. Теперь, если не возражаешь, немного поработаю. А ты можешь сходить в магазин.       − Отправляешь меня в это адское пекло, в то время как сам будешь нежиться под кондёром? Неужели в вашем департаменте разрешены пытки такого рода?       − О, это самая нежная из нашего арсенала, − Маркус смотрит, как улыбка на лице агента из неуверенной и печальной становится хищной и снова удивляется, насколько быстро этот человек умеет сменять личины.       − Тогда мне ничего не остаётся, как повиноваться.       − Ты ещё не закончил? – в комнате, заполненной ярким солнечным светом, перед кроватью Спящей Царевны, стоит большой деревянный мольберт. Мужчина за ним вздрагивает от неожиданности.       − По правде сказать, ещё нет, − отвечает он, оборачиваясь на звук, − это же не конвейер, здесь нужна душа и правильный настрой.       − Знаешь ведь, что завтра уезжать, и всё равно не торопишься? – собеседник подходит ближе, заглядывает через плечо. Очень нервирует, просто бесит, но сказать об этом нельзя.       − Я.. я уже на той стадии, когда натура не обязательна, хватит и фотографии, − лжёт художник, запинаясь на каждом слове. Руки начинают дрожать, подводит даже тембр.       − Хочешь закончить работу в Детройте? – мужчина за спиной задумчиво поглаживает собственный выбритый висок. – Что же, это возможно, я всё равно собираюсь к вам в гости.       Лео Манфред ликует, победно пропевая в голове первые две строчки гимна Америки (спел бы больше, если б знал). Элайджа обходит его по правую руку и становится прямо перед мольбертом. На нём домашние очки на серебряной цепочке и бордовый халат, открывающий худую грудь. Камски не был бы учёным, если б не любил пропускать приёмы еды, засиживаясь в мастерской. Даже, если сейчас его основная деятельность не требовала разработки искусственного интеллекта и программирования сложнейших компьютерных операций, изобретатель всегда остаётся изобретателем, вкладывая в своё детище всю нерастраченную нежность.       − Спасибо, сэр, я не подведу вас.       − Конечно не подведёшь, у тебя нет иного выбора, − Лео дрожит от этих слов сильнее осинового листа на ветру. А Элайджа уже меняет тон и совершенно беззаботно произносит:       − Кстати, я принёс тебе кое-что за старания.       Глаза Манфреда хищно сверкают, когда его собеседник достаёт из кармана халата пакетик с красными кристаллами. Кисть выпадает из изогнутых пальцев, которые теперь жадно тянутся к заветному призу. Камски потрясает пакетиком в воздухе и, сжалясь над придворным художником, позволяет ему вцепиться в надутый полиэтилен.       − А теперь оставь меня с ней наедине.