Хочу в сказку

Кто помнит вкус почтового клея, тот не я! Тот моя Олька — бросила ВК клич, кто хочет настоящую открытку к новому году? И сразу лес рук, то есть лайков! Ну, а я эксклюзивно в первых рядах. У нее и у родной почты. Получила чудо американской типографии меньше, чем за неделю, и теперь на холодильнике милуются в желтом свете уличного фонаря два снегиря. А вы думали, два Санта-Клауса? Так и хочется влепить смайлик, даже мысленно. Задолбалась разговаривать через клаву, а что делать: то Олькины мужики спят, то мои… А сейчас мои загулялись. Фонари горят. Снегирей надо еще поискать. Специально купила кефир для оладьев в тетрапакете, а не в банке. Папка обещал вместе с сыном вырезать кормушку. Две недели назад, когда на семейном совете решили провести операцию по бесслезным сборам в садик. Ребенок, кажется, даже замотивировался обязательным кормлением голодных птичек, живущих возле садика. А его вечно занятый папа, кажется, нет. Где они? Бедная пицца по твердости сейчас сравняется с противнем! И вот, как по заказу, трель дверного звонка. Нетерпеливая. Как и я! Не прошло и года! Открываю дверь и вижу удивленные глаза мужа. Опускаю взгляд на сына — с ним все в порядке. Возвращаюсь к лицу мужа. Пытаюсь вернуться… Но застреваю взглядом в кружевах. Черт! Забыла одеться! Отскакиваю от двери, хотя соседей за широкой спиной мужа не наблюдается. — Ты это чего? — почти справился он с удивлением. Чего, чего? Не скажешь же, что свинья во мне раньше февраля решила вступить в законные права. Говорю, батареи задолбали… Действительно, на дворе почти декабрьская весна, а в квартире баня — так что с легким паром у нас и без голубого экрана будет! Действительно стало прохладнее. Без футболки и с ненамеренно долго открытой входной дверью. А вот от моих мужчин морозцем не пахнет. С них течет. А они стоят в прихожей мокрые, красноносые и голодные (раз тащат что-то аж в двух пакетах) и пялятся на полуголую мать. — Это тебе. Смотрю на своих снегирей и начинаю злиться — разуйтесь и сами отнесите на кухню. Я женщина! Единственная! У нас даже ни одной куклы в доме нет. Но по дурацкой привычке хватаю пакет. Легкий. Заглядываю в него — коробка со снежинками. Подарок? Нет, такого не может быть, потому что не может быть никогда. — Это тебе, мама, — повторяет за папой Кирюшка, а я выдаю в ответ: — Так сегодня только тридцатое декабря. А надо было просто сказать — спасибо, мои дорогие мужчины! Ладно, исправлюсь. Просто поцелую, по старшинству в порядке возрастания возраста. Кирюшка холодный, а Лешка мокрый — капюшон можно было накинуть, нет, не додумался? — Открывай, — произносит даритель с хрипотцой. Только бы не простыл. Будет тогда мне подарок под елку в виде оливье пополам с малиновым вареньем! — Давай все же под елку положим, — предлагаю, крутя коробку в руках: не совсем легкая. — Он не может ждать до завтра. Я бледнею — только не это! Не говорите, что притащили морскую свинку за неимением хлева для настоящей свиньи. Я вам самим желуди, как кабанам скормлю, вместо пиццы. А они стоят, не раздеваются, глядят на меня такими невинными одинаковыми большими голубыми глазами. Ждут — выгоню я их прямо сейчас или все же после ужина, никак не иначе. — Сейчас открою! — предупреждаю таким тоном, который они оба очень не любят. На всякий случай решаю поставить коробку на кухонный стол. Вдруг меня кондратий хватит, когда увижу, что там под крышкой. Зверюшку выронить жалко. И не зверюшку тоже. Но руки дрожат, будто дура из сериала коробочку с кольцом открывает! Дарители шумят у меня за спиной, вытирают ноги, раздеваются. Может, сообщить им, где искать нашатырь и корвалол? Сами-то не найдут! — Что это? Спрашиваю скорее всего себя, не веря ни глазам, ни ощущениям. Упаковочная бумага еще шуршит в ушах, а под ней, на дне коробки, лежит щелкунчик. Деревянный в шапке с опушкой, при параде, в синем мундире. Переворачиваю и нахожу палочку — все по настоящему, туда-сюда, и челюсти вверх-вниз. Почему? Зачем? Подарок приятно, но почему маме? Или это так, в качестве сюрприза — мамочка, еще одну игрушку будешь вечером убирать… — Киря сказал, что ты хотела Щелкунчика. Лешка остановился у меня за спиной, впервые выбрав на кухне объектом внимания меня, а не плиту. Наверное, пицца стояла на видном месте, и головы поворачивать не пришлось. — Серьезно? — поворачиваюсь к нему сама и, чуть не сев одним местом на стол, оказываюсь в кольце его рук. — Я так сказала? И тут вспоминаю, что действительно вчера ляпнула во время вечернего чтения, что хотела бы, вместе с Мари, попасть в сказочную страну. А добрый сыночек еще выдал тогда, что после возвращения мне нужно будет идти к доктору лечить зубы. Мне и так после праздников к стоматологу! Только в сказочную конфетную страну меня все равно не пригласят. — Тебе не понравилось? В голосе реальная обида. Что я за свинья-то такая… Человек впервые снизошел до самостоятельного, пусть и с подсказкой, выбора подарка, под мокрым снегом за ним бегал, голодал… Что самое главное… Во втором пакете нетронутые мандарины и бананы, а я… Вообще должна до потолка прыгать, что мои мужики обо мне сплетничают! Дорого бы я дала, чтобы послушать их диалог. — Понравилось… Просто неожиданно… Лешка хватает Щелкунчика и начинает щелкать его нарисованным зубами, приговаривая: — Будет ли мне дозволено, фрау Инга, наколоть орехи для шоколадной колбасы? Вот с этого и надо было начинать. Маме подарок! Ага… Мама хотела… Угу… Жратва, снова жратва, опять жратва… — Пицца остыла, — процедила я сквозь зубы и ткнулась кружевами в затянутую джемпером грудь, чтобы получить свободу. — Поставь чайник, нарежь пиццу, вымой руки… Но сделай это, пожалуйста, в обратном порядке. Как быстро радость и удивление сменяются злостью. А как мило все начиналось… Надо хотя бы порадоваться, что мне не подарили морскую свинку, хомячка или мышку… Да, да, улыбайся, жизнь удалась… Третьего рта в семье не прибавилось! И действительно дебильно улыбаюсь своему отражению в зеркальной стенке шкафа-купе и достаю новую футболку, хотя горю желанием надеть пижаму, лечь в кровать и проспать до следующего года. С пиццей они справятся и без меня. И вообще у них теперь есть Щелкунчик. Пусть забирает их в свою волшебную страну и кормит там шоколадной колбасой! — Инга, чай готов! Когда Лешка заглядывает в комнату, вдруг понимаю, что действительно сижу на кровати, опустив плечи и вцепившись в край одеяла. Он приваливается к косяку и шепчет: — Хочу семейный вечер… Но увидев мой взгляд, тут же исчезает, а потом моет посуду и даже садится вырезать кормушку. Кирюшка напомнил, никак иначе, но ему самому Щелкунчик сейчас важнее. Сидит с ним под елкой и пытается, как в сказке, только без всяких орехов, сломать бедному челюсть. — Наколи орехи, — говорю его отцу. Не знаю, но вдруг захотелось снова стать доброй мамой. Фундук мне в помощь, какао, печенье и кусочек масла. Какой же новый год без шоколадной колбасы! И вечер без сказки. Хорошо, не «Щелкунчик», а «Оловянный солдатик» по десятому кругу… И я снова не могу понять, что в этой сказке может нравиться ребенку? Подарки? Снова подарки? Ну где же сказка… Сказка — это когда все хорошо, а не оловянное сердечко в золе. Оловя-яяяя-н-нннн-о-оооо-е-ееее… Зеваю в открытую, даже рва не закрываю. Поворачиваю голову — спит. Поднимаюсь с кроватки без скрипа. — Мам, ты куда? Стиснув зубы, сажусь обратно. Лешка заглядывает в комнату — машу на него рукой. Исчезает. Минута, две, три… Пытаюсь прикрыть рот ладонью и заодно глаза. Открываю. Оборачиваюсь к двери — свет в коридоре не горит. Выхожу туда на цыпочках. В зале никого, ноутбук закрытый лежит себе на полке, а не играет сам с собой в стрелялки. Крадусь на кухню узнать время. Два часа ночи. Включаю свет, чтобы найти что-то съестное. Вижу на столе два бокала. Бутылка вина открыта, но пробка плотно вкручена обратно. Лешка действительно ждал семейного вечера. Не дождался. А что думал? В сказку попал?