Хочу в сказку

Открываю глаза за минуту до будильника и утыкаюсь взглядом и носом в пушистые волосы — маленький монстр раскинулся на папкином месте и в ус, который пока не успел отрастить, не дует. Пришел. Все равно. Как всегда. А где папка? Впрочем, сейчас важнее телефон. Отодвигаюсь к краю. Осторожно, точно сапер на минном поле. Тяжелый вздох. Выкинул ручки. Нащупал пустую подушку. Открыл глаза. — Спи! Я зыркнула на него взглядом гипнотизерши, и белобрысый захватчик родительской кровати закрыл глаза и спит. Успеваю схватить телефон в последнюю секунду. Фу… Не сработало… взрывное устройство утренней тишины. Нахожу в полутьме тапочки. Шлепаю в коридор. В квартире тишина. В комнате сына пустота. Только скомканное покрывало с тракторами валяется на полу. Уже не на цыпочках. Уже бодро, даже немного шаркая, иду на кухню. На диванчике у окна сидит Лешка. В трусах. И при моем появлении начинает громко мешать в чашке давно размешанный растворимый кофе. Взгляд Отелло. Сейчас прирежет. Или Филина. Сейчас заснет. И «доброе утро» само собой застревает в горле. — Когда встал? — спрашиваю осторожно, боюсь перерезать не тот проводок. Взрыва не последовало. Молчит. — Почему не вернулся? Отвечает: — У тебя там молодой и красивый. И, главное, бритый. На кой я тебе там сдался! На такое отвечать не приходится. Пытаюсь добраться до чайника — состояние у меня не такое убитое, как у моего благоверного, но тоже не из бодрых. Однако оказываюсь у Лешки на коленях. Никаких страстных объятий. Он просто утыкается мне в грудь, точно в подушку, и выдыхает: — Как же спать хочется… Повторяю вопрос: почему не пришел спать? Молча поднимает на меня глаза — уже не как у филина, но все еще не такие, какие должны быть у нормального человека. Впрочем, папа — это ведь диагноз, и психический тоже. — Давай я тебе хоть омлет сделаю? Предлагаю то, что он ест в любом состоянии, но Лешка мотает головой и сверлит макушкой дырку между моими грудями. — Просто посиди со мной. Вот так. В тишине. Точно мы снова одни… Я знаю, что такое у него «просто посиди» и готовлюсь к поцелую. Скорее физически, чем морально — устраиваюсь на его коленях поудобней, закидывая обе ноги на диванчик и отодвигаю с края стола полупустую чашку с дурманящим сейчас, как и Лешкина близость, запахом кофе. Лешка пытается добраться до моей груди, сохранив на пижаме пуговицы, но сразу бросает провальную попытку и хватает мои щеки… Я тянусь к его губами — пусть сваливает потом все на меня: типа, сама начала… — Че тебе надо? От неожиданности вопроса откидываюсь назад, больно ударяюсь о деревянную столешницу и слышу, как дрожит в чашке напуганная злым голосом ложка. И вдруг: — Пить хочу… Один спать, другой пить… И оба ничего сделать без мамы не могут! Перекидываю через сжавшего губы Лешку ногу и снимаю с крючка чашку. Кирюша, такой же насупившийся, что и папа, обхватывает ее ручонками, пьет, отдает мне и продолжает перебирать босыми ногами по холодной плитке. Забыла включить подогрев! — Иди еще полчаса поспи, пока я завтрак готовлю, — пытаюсь я улыбнуться сыну, чувствуя между лопатками сверлящий взгляд его папочки. — С тобой, — бубнит Кирюшка в ответ, дырявя меня отцовским взглядом исподлобья. — Сам! У себя в комнате! — кричит Лешка, будто разговаривает через стенку с соседями, а потом чуть тише: — Это моя жена, слышишь? Будет у тебя своя жена, будешь с ней спать. Ясно? Хорошо, что соседи не слышат! Это как Лешка сейчас такой за руль сядет? У него чего-то там поехало. Похоже, сперма в мозг ударила! Присаживаюсь подле сына, беру за плечи. — Ну чего ты пришел опять? Тебе страшно? Папа же с тобой сидел… Кирюшка насупился еще сильнее. Заранее знаю, что сейчас выдаст: — Я хочу спать с тобой. — Посмотри, какой папа большой. Мы не помещаемся втроем на кровати. Не помещается мама — у этих-то по подушке, а вот я где-то там, между их руками, плечами, головами и что у них там еще имеется из того, что толкается, колется, бьется… Другими словами — мешает маме спать. — Пусть папа уходит, — бубнит Кирюшка. И я поворачиваюсь к окну с таким взглядом, что только слепой не поймет: «Только скажи сейчас хоть слово!» И Лешка молчит, и я пытаюсь спровадить сына в комнату. Получается. Возвращаюсь к плите. Омлет сегодня будут есть все. — Я больше не могу. Лешка так скрипит зубами, будто на них сахар. Оборачиваюсь и выхватываю кофе: — Не пей! Я тебе нормальный заварю! — Ты знаешь, о чем я! Он должен спать у себя… Перебиваю его вместе с разбиванием яиц в миску. Пока еще не Лешкиных, но я близка к озверению. — Не сейчас! — говорю сквозь зубы и вкладываю всю злость в работу венчиком. — Не делай проблему из ничего… Он еще маленький… — А я большой! Оборачиваюсь, пытаясь по лицу понять, здесь вопрос или утверждение. — Мне женщина нужна, понимаешь? — Не делай проблему из одного раза, — раздражение во мне шипело, как масло на сковороде. — Одного раза? Он каждую ночь приходит! Ладно, когда ты его кормила… Но ему пять скоро! Пять лет я боюсь повернуться, боюсь вздохнуть… Он еще чего-то там боялся, но мне надоело слушать: — Он спит с моей стороны. Лешка отвернулся. Он умеет вовремя замолчать. Потому он очень ценный мужской экземпляр. Ну, не считая того, что я его люблю просто так, не пытаясь понять за что. — Иди оденься! И ребенка приведи. Но материнское сердце подсказывает, что вторую просьбу я добавила зря. Наполнив тарелки омлетом, бегу следом. Один сидит на кровати надувшись. Второй у кровати тоже не с лучшим выражением лица. — Зачем ты сегодня пришел? — Потому что я люблю маму. — Я тоже люблю маму. — Я больше. — С чего ты взял, что больше? Тебе сколько лет? — Четыре. — А мне тридцать. Я встретил твою маму десять лет назад. Так на сколько больше я люблю твою маму? Приваливаюсь к дверному косяку, не понимая смеяться или плакать на этом незапланированном уроке математики. — Дольше, — исправляю я, проглатывая вздох. — Не лезь в мужские разговоры, женщина! — произносит Лешка голосом шейха. — Иди на кухню! Махнула на них рукой. Ушла. Теперь пусть так же рьяно и с омлетом управляются. Сами! Возвращаются вдвоем, кажется, друзьями. Кирюшка, глядя на папу, начинает пытаться орудовать ножом. Вдвоем они кое-как справляются. Я не лезу… У меня пять минут на кофе, крекер и козий сыр. И их у меня никто не отнимет. Это утренняя мамина сказка.