Мартиролог

мотив: David Hirschfelder - Closing Suite (OST The Railway Man)

Впервые уснула в 1942 году, 8-9 мая, в 12 ч. ночи, в круглой комнате, с луной в руках. В окне плавало красное солнце. Меня везли к дому, где жили львы, через мост из стеклянных веток вишни. Гаянэ Хачатурян*

Обморочная и тошнотворная круговерть захватила Роуз. Унимая дрожь в руках, она затеплила свечу, за ней другую. Леонардо беззвучно следил за её порывистыми движениями. Тлела ночь. Оторвав, наконец, взгляд от вида чужого бессмертного города, кавалькадами каменными столпившегося у окна, Роуз воспалённо молвила:       — Почему? Отныне он не надевает масок. Не лжёт. Его тишина есть ответ. Доктор, наловчившийся умолкать. Доктор, не убегающий от неё и её взглядов. Доктор, всплывший на поверхность правды и онемевший от того, от чего любому языку станет стыдно за своё существование.       — Что ж. Молчи. Я молчала слишком долго, поэтому, прости, не последую твоему примеру. Я не спрашивала тебя – как, не спрашивала – зачем. Мне, как твоему ненужному, но не потерявшему веры – только не сейчас – другу, было любопытно. Понимаешь, есть такая забава у людей – беспокоиться о своих друзьях. Не о том, как они живут, а о том, что творится в их душе. Я хотела знать всего лишь навсего, действительно ли в твою многострадальную жизнь вломилось нечто, похожее на сингулярность. Нечто, что имело право – ты слышишь – имело право обесценить жизнь в твоих глазах. Мне тоже выдалось испытать некоторые... несколько... Но ни одно осквернённое оружие, ни одна подлейшая трусость, возглавившая благородных, ни одна война, ничья смерть не способны сравняться с жизнью. Ты уже всё это слышал, проговаривал себе не раз? Потерпи. Только сингулярность, говорю я, может равняться с бесценностью жизни, потому что за ней не стоит никаких умыслов, наживы, страха, зла, далеков. Есть жизнь - и есть она. Равнодушна, равноценна жизни. Ты же пытаешься уверить меня в том, что твоя душа сочится Чёрной дырой. Чем дольше и неистовее она говорила, тем больше сознавала, что хотя бы сожаления у неё нет. Этой ночью, в отличие от обоих итальянцев, один из которых был свидетелем её несвоевременно подоспевших дум, Роуз совладала с собой. Никаких истерик. Только точки – шапочки гвоздей. Никаких срывов – только приплюснутый крик.       — Ты оставил мне много ориентиров, и только благодаря нашему прошлому я нашла тебя. Плелась, как слепой щенок, через тысячи миль световых лет. Я не ожидала встретить прежнего Доктора, - я сама постарела и не стала лучше, - но ухватилась за последний довод – твою непогрешимую память. О да, что-что, а память твоя не упускала ничего, добросовестно удерживала в себе самые немыслимые и страшные, вплоть до невыносимых, моменты. Ты же пытаешься доказать, что твоя память восстала и соорудила вокруг тебя живого – гроб. Не было и слёз: как будто все они, наслоившись, затвердев крепким настоем, кристаллизовались в словах, брызнувших в сумрак едкими всполохами.       — Я глупа, да, я надеялась, что ты, помня о нас, позволишь мне помочь. Протянуть руку. Что не озвереешь, что перестанешь корчиться на цепи и выйдешь из тени. Что простишь. Уверенность, с которой лилась ритмичная её речь, была сродни неспешной полноводной реке, горделиво несущей свои воды к морям. Роуз было легко и упруго, словно невесомого воздушного змея то и дело неумолимо тянули за хвост к земле.       — Я знала: ты боялся. Ты был самым уязвимым среди нас, людей. Напомнить, почему? У тебя были два сердца, десяток жизней за плечами и неугомонная вселенная, постоянно норовившая выписывать кренделя на твою потеху, за твоё бравое сердце. Теперь ты уже не говоришь о "запретном знании"?.. А, может, это я никогда не знала тебя, Доктор? Всю энергию она вкладывала не в то, чтобы произносить, а в шаг, от стены до окна, по шершавому камню. Не останавливаться. Закончить. Должно ещё хватить на...       — Я прощала тебе всё. Даже... Тебе пришло за эти столетия в голову, что слабость не даёт гарантий в спокойствии? Конечно, пришло, посмотри, до чего ты дошёл – захотел вечного успокоения... Упокой, Господи, душу грешника, который никогда им не был! Я терпела и собиралась терпеть до конца. Эта выходка не стоит тебя. После неё ты не достоин быть Доктором. Я вижу тень Доктора, призрак, фантом, мумию. Доктор в маске смерти**... Всё молчишь? Даже не хочется выгнать, маэстро?.. Доктор, который предпочёл самоуничтожение, – что смешнее могла я когда-либо услышать? Я думала, что знаю тебя. Ты всегда пренебрегал опасностями ради жизни. В этот раз ты рискуешь ради смерти. Ты отрёкся от жизни. Учитель, предавший ученика. Отказавшийся от поиска выхода. Или входа. Отвёртка перестала служить? Помнится, одно из твоих прежних лиц нашлось бы что ответить.       — ...Зачем? – сонно-усталый голос. – Ты уже всё сказала. И ты права. Роуз как будто не слышала, ибо слова Доктора принадлежали не ему.       — Ты убил себя задолго до того, как пришёл сюда ...Леонардо. Когда закончились все планы – то, без чего я тебя не мыслила. Ни единой надежды?       — А у тебя? – как бы из вялого интереса проскользнул вопрос.       — И у меня. Но план – один – у меня имеется. Роуз надела на босые стопы плоские туфельки.       — Прощай. И бесшумно прикрыла дверь.