Мартиролог

В конечном счёте, всегда вы меняетесь в своём отношении к тому, что сделали. Это тоже свойство произведения, хорошего или худого, но произведения, которое будет жить уже независимо от вас, и вы будете испытывать к нему разные противоречивые чувства. Возможно, что вы будете стремиться к тому, чтобы переделывать его. Андрей Тарковский ...как говорят, он был всегда недоволен собой […] начинал много произведений, но никогда ни одного не довёл до конца. Дж. Вазари, "Жизнеописание Леонардо да Винчи..." В былые времена он был одержим жаждой власти - ею одной, властитель не терпит родства, он враг братьям своим... Властители убивали своих братьев, если требовалось... А Мориц... неужели брат? Что ж, брат как брат... Ю.Борген, "Маленький лорд"

      – ...Что ж изображаете из себя аскета-молчальника? Неужто в самом деле обижены на мою не слишком вежливую просьбу побыть под нашим покровительством несколько дней? Минуты красноречивой тишины в невысокой подвальной камере вздрогнули и рассеялись в ненадёжном свете двух факелов. Карло, прислонившись к холодной усыпальнице, нисколько не удивлялся упорству бессловесного узника, который, однако, вдруг расхотел оставаться немым:       – Не судите по себе, камерленго. Краткая пауза замешательства – и негромкий хохоток:       – Вы вправду считаете, что у меня зародилась некая форма мести для вас? Или вы говорите о предыдущей встрече, где продемонстрировали свою учтивость в её совершенстве? – камерленго хмыкнул. – Знайте же, что единственное, чем вы меня подкупили, – ваши манеры. Поймав взгляд Доктора:       – К чему эта недоверчивость? Мы с вами в пустынном склепе, без свидетелей, и оба осознаём, почему оказались здесь. Я с вами предельно откровенен. В рамках своей должности, разумеется.       – О, в вашей честности мне не приходится сомневаться, - голос Леонардо звучал глуше, но не менее ядовито. – Я посмел лишь надеяться, что для радости от нашей встречи было больше причин, и не один мой нрав заставил обратить на мою мало примечательную персону самое пристальное внимание, – он помедлил, всматриваясь во внимательное, несколько опьянённое, лицо Карло. – Ваше "искреннее" воодушевление обязано своим возникновением мне. Мне как очередному живцу, мне - тому, на кого рано или поздно спускают всех собак. Выражение священнического лица неуловимо поменялось, а меткий взгляд его собеседника блеснул удовлетворением.       – Не думаю, что вы готовы услышать ответ на свою вздорную, бездарную догадку.       – Не такая бездарная, кардинал, если смела следы благожелательности на...       – Расписывать радугу слепому, а калеку учить плясать ни к чему, - таящая в подземной мгле фигура отделилась от бледного камня и проделала пару шагов в сторону сидящего с прямой, как дорическая колонна, спиной. Тот подавил улыбку:       – Что же, в таком случае, привело вас сюда? Приближённому Его Святейшества Папы, деловому властелину Папской казны не под стать проводить назидательные беседы с неуёмными и чудаковатыми художниками, – "Раскройся, смазливое личико действительной власти, что стоит за деньгой". Карло помял губы. Прошёлся до противоположной стены импровизированной камеры.       – Что, если вместо ожидаемого "допроса" я употреблю словцо "разговор по душам"? Не смейтесь. Я более чем заинтересован в том, чтобы узнать направление ваших мыслей и устремлений.       – Что ж, вы вправе ставить подобные цели, ибо в равной степени преуспели как в приписывании вины, так и в её вытягивании, - Леонардо поправил зудящую на плече повязку и проговорил сквозь зубы: - Следовательно, желаете начать с истоков?       – Прошу покорно. Поведайте, наконец, что за тайна затесалась в вашей неплодотворности? Подозрительно и излишне долгом завершении творений? Начал с отдалённого. Допустим, и ответ будет отвлечённым:       – Любому художнику, святой отец, бывает тоскливо, если работа его отдалена от совершенства, которое он дерзает. Тот живописец, который не сомневается, немногого и достигает. Когда произведение превосходит суждение творца, то такой художник немногого достигает, а когда суждение превосходит произведение, то это произведение никогда не перестает совершенствоваться, если только скупость не помешает этому...       – Вы признаёте, что жизнь для вас уравнялась с искусством не только в ремесле, но и в сущности? Леонардо невольно выдал себя изумленными глазами: кардинал, несомненно, человек не из глупых, но прочитать заложенный в пространной сентенции намёк на философию, которую он никогда не высказывал, а только неумышленно кодировал в полотне, рядовой служитель Церкви не мог. Разве что... За одной догадкой зажглось второе подозрение, до этого момента не желавшее обретать плоть и смысл. Живопись спорит и соревнуется с природой.       – Ars longa, vita brevis sed si vis vitam para artem*, - едва заметно кивнул невольник. - Вы догадались ещё до нашего знакомства: о подражании в моих картинах и скульптурах можно говорить лишь отчасти. ...когда же суждение превосходит произведение, то это самый лучший знак, и если юноша оказывается в таком положении, то он, без сомнения, станет превосходнейшим творцом. Правда, он скомпонует мало произведений, но они будут такого качества, что будут останавливать людей.       – Это бросается в глаза, маэстро. "Разве не только вам, святой отец?" Между тем Карло избежал очевидного упрёка недалёких клириков в том, что посягать на роль бога (правда, в искусстве) – дурно. Леонардо видел, что кардинал вёл их разговор по куда более крутой и узкой тропинке.       – Но не казалось ли вам, что нескончаемый диалог с самим собой, пусть даже он носит самые светлые побуждения в познании, чреват и мешает смирению? Заметьте: я ещё не упомянул ответные реакции публики.       – Я веду диалог не с одним собой, кардинал, и прошу не забывать, как не забываю я, что творение Божье, природа, разлившаяся вокруг нас во всём, – величайшее и самое достойное пособие по обучению и апологии нашего разума. Тогда как...       – Разум! Вот чего в ваших картинах предостаточно, - в голосе священника послышалась дрожь, от предвкушения ли, от раздражения? Но он замолк вдруг, точно что-то нежеланное готово было вырваться из уст. Улыбнувшись неожиданно весело, озорно, Карло самодовольно сымпровизировал: - А знаете, если бы мне удалось одарить эти тысячи ваших зрителей умом и смекалкой, то вслед за этим я не покладая рук и не смыкая очей занимался бы трактатом, где все ваши схемы, все символы, проекции и структуры, каждая перспектива и раздвоение образа, любая деталь, – всё это выступило бы в истинном свете... так что мир поразился бы, как до того не замечал, что восхваляет не живописца, а механического реконструктора! Пустого эпигона, расчётливого создателя раздутых замыслов!.. Камерленго заразительно говорил, увлечённо, но собеседник не поэтому слушал его затаив дыхание: он был всё ближе к тому, чтобы взять в толк, какому Богу поклоняется его обвинитель.       – ... ведь громоздить науку и Вавилонскую башню, а затем расщеплять человека на составляющие проще, чем понять Бога.       – Если мы перешли к речам без прикрас, могу я озвучить ваши претензии? Вас смущает то, что творения мои назвать духовными вы не можете? Карло поморщился:       – Не вовлекайте меня в вековую дискуссию об антагонизма духа и разума.       – Чем же ещё, святой отец, остаётся меня попрекнуть? Или, всё же, оправдывая предрассудки, именуете меня колдуном? Долгий настороженный взгляд сумрачных глаз из-за плеча.       – В чём я хотел прояснить суть, так это в ваши предпочтениях. Отвечайте мне не увиливая: где вы ищете Бога?       – Просить, - Леонардо, мрачно ухмыльнувшись, надавил на это слово, - просить меня говорить не скрываясь сродни вашей готовности объяснить в свою очередь – мне, каким образом вам удалось не только разузнать о моём Иоанне Крестителе**, но и лицезреть его. Кардинал, слушавший его до того как бы рассеянно, развернулся к Доктору всем корпусом и застыл:       – Откровенность за откровенность, маэстро? Как и предполагал Леонардо, для человека власти вероятность уговора, самая ничтожная препозиция манипуляции свершила чудо – немного развязала язык. Но, прежде чем выдать оппоненту не такую уж особенную личную информацию, Карло потупил на миг взгляд.       – Я приметил вас давно. Задолго до вашего прибытия в Рим. И помимо денежного управления, а также дел... этико-поборнического порядка, я неравнодушен к искусству... чуть более неравнодушен, нежели мои братья и даже сам Его Святейшество Папа. Когда вы переселились, я подкупил вашего ученика***, который втайне от вас и другого ученика, Франческо, сделал копию Иоанна.       – Копии и наброски - такова ваша аргументация?       – Копия была не ахти, это точно. А теперь попробуйте отпереться, если я скажу, что верный способ познать замысел - увидеть его искажение или осколок, где остаётся печать... Так что мой путь преследования не так опрометчив, как кажется. Инквизитор свою должность оправдывал, весьма. Не будет открытием, если он притрагивался к античным источникам. Осколок, он обмолвился? Случайность - не то явление, которое сопутствует этому священнику.       – Преследования, вы говорите... - задумчиво растянул учёный, делая вид, что ухватился за эту ниточку. - Видимо, показания Иоганна**** были исчерпывающими? Леонардо снова встретил улыбку превосходства.       – Недостаточными, чтобы я смог воссоздать зеркало по вашему рецепту, но принцип рецепта оказался ясен, так что колдуном пора называть меня. Нет уж, пора срывать покров.       – Я никогда не гнался за властью, не заглядывался на церковную службу - я на неё даже слов не тратил, - так почему я стал на вашем пути? На пути того, кто оценил и признал меня? Того, кого при других обстоятельствах я мог принять за друга и даже научиться у него? Отступать было некуда. Ряса завернулась складками на земле и лицо присевшего Карло поравнялось с мастером. Шёпот не превращался в эхо и оттого стал подобен лезвию направленного клинка.       – Потому, мой дражайший, что обладателям такого ума не требуются другие. Кто бы этим другим ни был - синьора, друг, враг или Бог.       – Снова по себе равняешь? У вас, пожалуй, принято так - отдавать власть тем, кто всего лишь выдаёт себя за образчик непоколебимой веры? Вид кардинала говорил, что Доктор подобрался к истине невесть как близко. Выжги палач на кардинальской груди клеймо - и то его лицо не было б настолько вывернутым.       – А ты, - дожимал художник, готовясь ко всему; они незаметно перешли на "ты", - вознамерился насильно одарить меня всеми за раз? Причём в твоём лице - триединство, стоит думать. Враг-друг, исполняющий волю Господа? Так обходными путями приходит прозрение. Так получают пощёчины даже от самых невозмутимых. Узника тяжело приложило виском к каменному уступу, но он умудрился, потеряв много крови ещё от стрелы, не опрокинуться без чувств сразу.       – Сын мой, прости, - проронил, поднявшись, Карло осевшим голосом. - Мне самому отвратна бурность с тобой, особенно с тобой. ...Так я передам твоей особе, что преступникам... Здесь силы Леонардо иссякли, и воспалённое сознание застлал туман. Приводить его в чувство священнику было пока не на руку.