сладкое с привкусом боли

♥позволь моим желаниям сбыться♥ ♥все, что я хочу на Рождество — это ты♥

      Чангюн теряется в огромной толпе, с двумя парующими чашками фруктового чая, шарфом бордового цвета, что вот-вот, кажется, упадет, и множеством блестящих снежинок в волосах и на длинном черном пальто. Ночная улица сияет множеством огней, а елка в центре площади и вовсе может осветить весь Сеул, но парень отчаянно ищет свою потерю среди улыбающихся людей, и тех, чью улыбку скрывают маски разных цветов, иногда даже с рождественскими узорами. Какая-то девочка лет семи тянет его шарф, поздравляет с праздником и спрашивает, почему Гюн так напуган. А он лишь улыбается глазами, натягивая маску, что сползла с носа, чуть выше, и надеется, что в толпе озабоченных Рождеством и подарками людей, до него никому дела нет.       Сбежать из общежития с Хосоком было самой глупой идеей. Его белые волосы с ярко-голубыми кончиками не скрывает даже нелепая шапочка оранжевого цвета, а сам парень норовит снять маску уже на выходе, чтобы иметь возможность насладиться запахом Рождества, снега, карамельных конфет, да чего угодно.       Чангюн поначалу ворчит, кутаясь в шарф из крупной вязки, но затем Хосок хватает его руку, ныряет в толпу и начинает глупо танцевать под рождественские песни. Брюнет успевает только стряхивать снег с уже влажных волос, что начинают непослушно завиваться, ворчать от холода и мысли, что не додумался надеть шапку, а его горе-спутник исчезает куда-то, не оставляя ни следа, ни своей макушки в большой толпе. Чангюн осматривается, устало вздыхает от предсказуемой ситуации, и, тихо извиняясь, пробирается к магазинчикам с чаем и кофе. Хосок, как непослушный ребенок, любопытный и до ужаса прыткий, так что младший не удивиться, если тот внезапно окажется на коленях Санты, что сидит под елкой и раздает небольшие подарочки детям. Именно туда бредет Гюн, обжигая пальцы об бумажные стаканчики с чаем и жалея, что не провел этот вечер в общежитии, лежа под мигающей гирляндой и незаинтересованно смотря «Один дома» в тысячный раз.       Главная елка в этом году живая, и ее праздничный запах ударяет в легкие еще за метров двадцать. Кажется, Чангюн улыбается второй раз за этот вечер, и отпивает немного чая из кружки Хосока, потому что он не сладкий, в отличии от чангюновского, а еще, младший любит воровать. Он больше не ищет старшего, а просто оставляет дурацкие стаканчики на бетонной лавке, чтобы те остыли, и наблюдает за детьми, что рассказывают Санте, какими послушными они были в этом году. Чангюн невольно вспоминает каждое Рождество, что было в его жизни, свои подарки, печенье в виде снеговиков и какао, в котором молока всегда было больше, чем нужно. От детских воспоминаний, а еще от чужого тела, что неожиданно прижимается к брюнету со спины, пока одна рука обвивает талию и забирается под полурасстегнутое пальто, чтобы согреться, становится гораздо теплее. Чангюн льнет назад, откидывает голову, чтобы поудобнее уместить ее на хосоковском плече, и даже не думает ругать того за исчезновение, потому что в свободной руке старший держит маленькую омелу, обмотанную красной ленточкой на кончике. — Все, что я хочу на Рождество, — поет Хосок, неумело и до ужаса шепеляво на английском, — это ты.       Чангюн смеется, едва не хрюкая и разворачиваясь в руках старшего, чтобы зарыться носом в воротник его пальто. Хосок смеется тоже, в своей глупой манере, а затем смотрит так, будто Гюн правда дороже всего, что первый может получить в это Рождество, и поднимает над ними омелу, подмигивая. — Прямо здесь? — спрашивает Им, неловко оглядываясь по сторонам. — Конечно, здесь, — фыркает Хосок.       Старший приспускает их маски, даже не смотря по сторонам и не заботясь, что кто-то из подпевающей песням толпы может обратить на них внимание. А Чангюн приподнимается на носочки, смеется в незамысловатый поцелуй и жмется к Хосоку лишь сильнее, потому что все, что он может хотеть на Рождество — нелепое чудо, чья рука упускает омелу, чтобы крепче обнять парня.