Heilung

      Окинув беглым взглядом поверх голов новоприбывшее с кладбища пополнение, я убеждаюсь в том, что сутуло приткнувшийся к стенке Криденс пришёл один. Разочарованно цокнув языком, я разворачиваюсь на каблуках и трансгрессирую обратно в объятый пламенем склеп, точно зная, что она по-прежнему находится здесь. Даже если бы ей было куда податься, она не сможет реализовать своё извечное стремление к бегству, будучи парализованной собственным страхом. Сплотившиеся же снаружи мои противники сейчас слишком заняты ликвидацией организованного мной пожарища, чтобы думать об оцеплении места преступления. В данном случае преступной является только их собственная глупость. Эхо моих шагов гулко разносится по гранитным сводам, но у меня нет намерения красться. Я обнаруживаю её сидящей в северо-восточном углу, практически на единственном участке склепа, куда не добрался огонь. Пока.       — Нагайна, — мягко произношу я, замирая напротив обессилено уткнувшейся лицом в колени девушки, чьего присутствия не досчитался минутой ранее. — Почему ты осталась?       Она медленно поднимает голову и взирающие на меня чёрные глаза тускло блестят кусками вулканического стекла. Они лучатся тем, что слишком часто плещется на дне чужих глаз — болью. Если глаза действительно являются зеркалом души, то большая часть людей опасно близка к тому, чтобы захлебнуться.       — Потому что Криденс меня с собой не позвал, — глухо отвечает Нагайна, в равной степени ненавидя сейчас его, себя и меня.       Его — за то, что он её бросил, подарив частицу неведомого доселе тепла. Себя — за то, что позволила ему это сделать. Меня — за то, что застал её в минуту слабости.       — Тебя позвал я.       — Идти за вами — всё равно, что идти через джунгли, зная, что где-то под зелёным ковром из листьев спрятана яма с остро заточенными кольями.       — Разве это не метафора всей нашей жизни? — приподнимаю я уголки губ в быстро меркнущей улыбке. — В которой яма с кольями олицетворяет внезапность смерти.       — Но ваше присутствие рядом помогает срезать к ней путь.       — Забавно это слышать. Ведь я хочу предложить тебе увеличить срок твоего пребывания в человеческой ипостаси.       — Это невозможно, — резко говорит Нагайна, и это — глас отчаяния. Глас собственноручно распятой за свою бесплодность надежды.       — Нет ничего невозможного, — возражаю я, далеко не впервые сталкиваясь с подобным скепсисом. — Есть только недостаток умений и знаний.       Откинув серебряную крышку карманных часов, я трижды стучу ногтём по толстому стеклу циферблата, от чего хладный воздух подёргивается едва различимой рябью, заставляющей Нагайну настороженно осмотреться по сторонам.       — Только что я выкроил нам пятиминутную отсрочку для спокойного продолжения диалога, — поясняю я природу произошедших в занимаемом нами пространстве метаморфоз. — Хотя в широких кругах магического общества хрономагия считается утраченным искусством, доживающим свой век в редких артефактах вроде маховиков времени. Великий Мерлин, к слову, очень любил прибегать к остановкам времени и обладал весьма своеобразным чувством юмора. Однажды во время сражения он повернул всем рыцарям шлемы забралом назад, после чего они повыпадали из сёдел и были затоптаны собственными конями. Причём под «всеми рыцарями» подразумеваются как вражеские, так и воюющие за Короля Артура.       — Это поступок жестокосердного безумца.       — Каковым он и являлся, — коротко киваю я. — Вопреки образу доброго дедушки, растиражированному авторами учебников по истории магии. Пренепреятнейший в общении тип, однако, чрезвычайно интересный.       — Мерлин ведь умер много столетий назад, — удивлённо замечает Нагайна.       — Не для всех, — отвечаю я, меняя тему беседы на более предпочтительную: — Сколько лет тебе посулили до полной и необратимой трансформации?       — Около двадцати.       — А ныне, полагаю, тебе лет восемнадцать?       — С половиной, — мрачно уточняет Нагайна.       — Что ж, — выдержав небольшую паузу, резюмирую я: — Двадцать лет я вполне могу тебе гарантировать.       — Двадцать лет мне гарантировали и до вас, — раздражённо фыркает она. — Вы лишь подтвердили то, что я уже знаю.       — Двадцать лет, начиная с этого дня, — вношу ясность я, пристально всматриваясь в её исполненные недоверием глаза. — Даю тебе слово.       — Почему? — непонимающе спрашивает Нагайна. — Почему вы желаете мне помочь? Вы меня даже не знаете. И мне нечем будет вам отплатить.       — Я знаю, что могу облегчить твои страдания, — как нечто само собой разумеющееся, разжёвываю я, протягивая Нагайне правую руку. — И я знаю, что ты будешь за это мне благодарна. К тому же я нахожу змей прекрасными существами.       Она хватается за мою ладонь, шатко поднимаясь на ноги. Сжимает её чуть сильнее, когда мы приближаемся к границам вновь затанцевавшего по периметру склепа синего пламени.       — Я боюсь огня, — дрожащим голосом признаётся она. — Когда мне было пять лет, жители моей родной деревни сожгли наш дом.       — Огонь может убить, — не оспариваю я право Нагайны на страх, чьё гнилое семя посеяли в её душе трусливые маглы. — Чаще всего он так и поступает. Но иногда огонь может закалить. И даже исцелить.