Heilung

      Вид, открывающийся с крыши Нурменгарда, захватывает дух в куда более крепкие объятия, нежели серые панорамы Парижа, будто бы посыпанного погребальным пеплом. Я ощущаю приближение Криденса, которого в мыслях продолжаю звать старым именем. Новое кажется мне слишком вычурным, но ему подобная помпезность близка, на что и был расчёт. С недавних пор Криденс начал самостоятельно искать моего общества, почти перестав выпускать иголки на любое обращённое к нему слово. Не торопясь открывать глаза, я подставляю лицо редким лучам зимнего солнца, едва-едва пробивающегося сквозь пасмурную завесу, сулящую затяжной снег.       — Мы ведь для вас просто игрушки, да?       — Мы? — меланхолично откликаюсь я, вопросительно приподнимая бровь.       — Я и Нагайна, — сбивчиво произносит он, взирая на меня исподлобья затравленным зверьком. — Я привлёк ваше внимание только потому, что являюсь обскуром — в Нью-Йорке вы чётко дали мне об этом понять, Грин-де-Вальд… А Нагайна интересна вам только тем, что она маледиктус? Ей вы тоже уготовили великое предназначение в своих планах мирового господства? Или вы тоже ей лжёте, как лгали мне? Как я могу быть уверенным в том, что вы не продолжаете лгать мне сейчас?       Отчётливые нотки ревности, звучащие в хамском сумбуре Криденса, вероятно, незаметные ему самому, здорово меня веселят. Это что-то новое. А вот его подростковые истерики мне уже порядком наскучили.       — Мальчик мой, — дежурно, не вкладывая в это обращение ни толики ласки, устало поворачиваю я голову к новоявленному Дамблдору. — Все мы привлекаем чужое внимание по какой-то определённой причине, разве нет? Ты сам сейчас находишься здесь только лишь потому, что я обладаю ценной для тебя информацией — будет глупо отрицать эту очевидную данность. Меня, несомненно, интересует твоя уникальная сила, и я рассчитываю направить её в полезное русло.       Разумеется, я умалчиваю о том, что я бы предпочёл отделить эту силу от её чрезмерно нестабильного носителя.       — Тем не менее я желаю помочь тебе обрести душевный покой, как и всякой мятущейся магической душе в этом бренном мире, — только вот я не делаю разницы между покоем кладбищенской земли и метафорическим умиротворением. — То же касается и твоей подруги… впрочем, не так уж она была тебе дорога, раз ты бросил её одну на кладбище.       — Она не хотела идти со мной.       — Или это ты не хотел, чтобы она пошла.       Криденс нервно поводит плечом, потупляя взор вниз. Где-то глубоко в душе он осознаёт мою правоту, но он никогда не признает вслух, что его интерес к Нагайне был обусловлен проистекающим из его тяжёлого детства желанием быть любимым, не любя самому. Я не виню его за это, я виню его только за упорство в отрицании правды. Поднявшись с насиженного места, я пересекаю разделяющую нас часть крыши, легко ступая по скользкой черепице словно по мостовой.       — Я уже принёс тебе свои извинения за грубое с тобой обращение, — напоминаю я, положив руку на плечо Криденса. — Я сожалею о допущённой мной ошибке, но если ты полагаешь, что я теперь буду беспрестанно каяться, то тебя настигнет жестокое разочарование. А этого в твоей жизни было уже достаточно, верно?       Он мелко кивает, нехотя поднимая на меня взгляд.       — Я обещал тебе открыть твоё настоящее имя. И ты пошёл за мной. Я исполнил своё обещание. Так?       — Так.       — Значит, ты можешь мне доверять.       — Ладно.       — Взгляни на эту красоту, — с неподдельным восхищением говорю я, разворачивая своего юного воспитанника лицом к величественным громадам гор, посыпанным сахарной глазурью слепяще-белых снегов. — Я давно хотел у тебя спросить. Когда ты перемещаешься в форме обскура, ты ощущаешь щемящую радость быстрого полёта?       — Нет. Я ощущаю лишь гнев и горечь, — разочарованно признаётся Криденс. — Сам полёт для меня происходит мгновенно. Вот я стоял в комнате, а вот я уже стою посреди разрушенного мной здания.       — Прискорбно, — сочувственно комментирую его слова я. — Это воистину ошеломляющее чувство. И однажды ты тоже сможешь его испытать.       — Почему вы так уверены, что я смогу научиться совладать с обскуром?       — Потому, мой мальчик, что я в тебя верю, — искоса взглянув на Криденса, молвлю я. — И я сделаю всё возможное, чтобы это произошло.       Даже если моему драгоценному мальчику в процессе придётся разбиться вдребезги.