Глава 24.
Бен не хочет ни о чем говорить. Он открывает дверь, скидывает туфли и уходит к себе в комнату. Он не проронил ни слова после того, как поблагодарил Майка за помощь. Ему не надо оборачиваться, чтобы понять, что Виктор верным щенком следует за ним. Хадсон зло шипит на любые попытки заговорить или извиниться, наверное, в тысячный раз за последние полчаса. Их общение вообще свелось к злому шипению, рычанию и тихому извиняющемуся шепоту. Бен гонит парня в ванную. Заталкивает в душевую кабину прямо в одежде. Собственноручно врубает ледяной душ на полную и, не дожидаясь, пока тот разденется, обливает с ног до головы. Вик вскрикивает от неожиданности, трясет головой. Фыркает, когда вода попадает в рот, отплевывается. Бен выключает душ только тогда, когда Вик начинает стучать зубами. Он видит, как резко сужаются зрачки, как проясняется и фокусируется затуманенный алкоголем и ненавистью взгляд. Кровь бурным водоворотом уносится в водосток. — Пришел в себя? — Прости, — снова шепчет Вик. Бен только закатывает глаза на очередное извинение. Чудно. Даже свой последний вечер в школе они не смогли провести, как следует. Черт с ним, с титулом королевы. Но драка, из-за которой Андерсен мог попасть в полицию, уничтожила последние крупицы хорошего настроения. Более того, Вик мог убить того футболиста. И почему-то Бен не сомневается в этом. Его это почти даже не удивляет. — Забудь, — выдыхает Бен, — Я свыкся с приступами твоей агрессии. Знал, на что иду, когда начинал эти отношения! Но ты мог его убить, Вик. Серьезно, сломанный нос не самое страшное. Не верю, что говорю это, но если б не Майк, ты бы уже сидел в тюрьме. Он спас твою задницу. Вся скопившаяся за вечер злость сходит на нет. Вик виноват, он это признает. И вообще, Бен должен быть благодарен всем Богам, что с такой семьей у его парня не развилось что-то похуже неконтролируемых приступов агрессии на фоне острого психоза. Это звучит страшнее, чем есть на самом деле. Просто если Виктора вовремя не отвлечь от того, что его раздражает, в нем просыпается Халк: крушить-ломать. Бен это знает. Он смирился и на протяжении нескольких месяцев практически всегда успешно справлялся с этими приступами. Собственно, Кеннет делал тоже самое задолго до его появления. — Ты такой красивый, Бен, — говорит Вик. Эта фраза вводит Бена в ступор. Отлично. Очень быстро от раздирающего душу чувства вины и раскаяния, они перешли к сомнительным комплиментам и полным возбужденного обожания взглядам. Бен не против. Он стаскивает ледяной, насквозь мокрый фрак с довольно улыбающегося Виктора. Пуговицы катятся по кафельному полу, и Андерсен обязательно напомнил бы, что завтра им сдавать костюмы в прокат, но он сам самозабвенно сдергивает рубашку с чужих плеч. Холодные пальцы на горячей коже. Бен впервые в жизни пьянеет от прикосновений. Вик смеется, легко прикусывает венку на шее и толкает Бена к дверям. Они буквально вваливаются в комнату потому, что Хадсон забыл запереть дверь, и когда баскетболист прижимает его щекой к холодному дереву, она открывается. Вик ловит парнишку за руку, пока тот не успел познакомить свой нос с полом. Но стоит им сделать шаг, как он сам спотыкается о собственные спущенные до колен штаны и падает на Бена. — Голой задницей на ковре не круто, — морщась, сообщает художник. Вик усмехается. Встает на ноги, стаскивая брюки. Поднимает Бена. Тот обвивает руками шею, прикрывает свои невозможно зеленые глаза и самозабвенно целует. Вик тащит его к кровати. Он снова чувствует себя пьяным, и судя по шальному взгляду и расплывшимся зрачкам, Бен сейчас не намного адекватнее его. Конечно, он уже все простил. И недавнюю драку, и вечные издевки, боль, обиды — он простил все. Ведь тем и отличается настоящая любовь от наивной влюбленности: она прощает все еще до того, как об этом попросят. Бену кажется, что происходящее сейчас в его спальне — сон, далекий от реальности. Вик никогда не был настолько нежным и ласковым. Он никогда не был настолько внимательным. Виктор целует его лицо, шею. Гладит напряженный живот, скользит по плечам. Он везде: его руки, его губы, его голос. Бен выгибается на постели. — Я не знаю, как буду жить без тебя, — бормочет Андерсен ему в шею, — Я не хочу уезжать. Боже, как же я не хочу уезжать. Возможно отчаяние в тихом голосе, возможно собственное дурное предчувствие заставляет Бена поднять голову и сосредоточиться на словах. Зацепиться за них остатками разума. Вик не обращает внимания на перемены в настроении художника или делает вид, что не обращает. Бен легко касается его волос, отвлекает от своей шеи. Вик встречается с ним взглядом. И в этом взгляде столько всего, что становится страшно. — Куда ты поступаешь? Это настолько далеко от Чикаго? Андерсен замирает. Моментально меняется в лице. Опускает голову. Он садится между ног Бена, кладя ладони себе на колени. Отлично, более странно в постели с парнем Хадсон себя еще не чувствовал. Более странно в компании Вика он себя не чувствовал никогда. — Бенни, дело не в том, что это далеко от Чикаго…— нехотя начинает баскетболист. — Вик, пожалуйста, скажи мне правду. Хоть раз. Бен садится напротив, смотрит в глаза. Напрягается, будто готовится к нападению. Хотя, скорее он готовится к тому, что его сердце в очередной раз будет разбито. Еще до того, как слова неуверенно срываются с языка Андерсена, Бен уверен, что ему не понравится то, что он услышит. — Я не то чтобы… — Говори! — требует Хадсон. — Я не поступаю в колледж, Бен. Помнишь договоренность с отцом, о которой ты спрашивал? — Бен кивает, — Он настоял, чтобы я пошел в армию. В обмен на вашу с Тиной безопасность, я должен буду уехать. — Как надолго? — Навсегда. Как там говорится? Если ты был счастлив более трех дней, значит, тебе не говорили всей правды? Или что-то в этом роде. Из-за неожиданного удара ноги прямо по своим ребрам Вик кубарем скатывается с кровати. Андерсен определено точно недооценил физическую силу художника в гневе. Он ударяется затылком об пол. Морщится от боли, но не спешит подниматься. У него просто не хватает сил. Когда птички перестают летать вокруг головы, он садится, потирая ушибленный затылок. Что ж, это вполне заслужено. Бен возвышается над ним мраморным монолитом. У него страшный темный взгляд. Кулаки крепко сжаты. Волосы в ужасном беспорядке. Он ничего не знает об армии, но уверен, что лучше сам прибьет лживого засранца, чем отпустит его черт знает куда и черт знает зачем. Из-за глупого обещания, ради его, Бена, безопасности. — Когда ты собирался сказать? Нет, не так. Ты вообще собирался мне говорить? Или просто решил свалить по-тихому, пока я сплю? Я видел сумку под кроватью, Вик. — Я хотел тебе рассказать… — Я решил, что ты хочешь переехать со мной в Чикаго. Вик краснеет. Злится на себя за свою же глупость. Смотрит в родное лицо и не узнает его. Он должен что-то сказать, но язык не ворочается. Он обещал девчонкам, что расскажет Бену все этой ночью, но в последний момент решил промолчать, просто сбежать, не прощаясь. Он бы не вынес прощания. Вик отрицательно качает головой. Он буквально слышит звук, с которым хрустальное сердце Бена идет некрасивыми трещинами, грозя разорваться. Этот звук отдается эхом у него в груди. Бен хватает его за ворот расстегнутой рубашки, притягивая ближе к себе, кричит, изредка вставляя в поток нескончаемого мата более или менее приличные слова, типа: идиот, задница, мать. Это все, что Вик смог разобрать из обрывков ругательств, которыми так щедро сыплет обычно сдержанный художник. — Я должен был согласиться. У меня не было выбора. Либо разбитое сердце, либо голова. — Ты должен был сказать мне! — Я должен был защитить тебя! Окей. Вот он, снова тот самый момент, когда заказывать гроб уже поздно. Вик забыл, как щепетильно Бен относится к своей гордости. У него вылетело из головы, что он никогда не примет это за оправдание. Хадсон снова начинает кричать что-то о разбитом сердце, растоптанных мечтах и никому не нужных чувствах, а еще о пущенных на ветер словах. А потом замахивается и бьет по лицу. Бен просто сходит с ума. Он пинает сидящего на полу Виктораа, толкает в грудь и продолжает кричать о том, как сильно его ненавидит, как он оторвет ему яйца и сломает все конечности, чтобы ни в какую армию его не взяли. Даже близко чтобы не подпустили. Бен не гордится разразившейся истерикой, но и подчинить эмоции он уже не может. Андерсен терпит долго. Столько, сколько может позволить затаенная внутри него ярость и вскормленные отцом эгоизм с гордостью. Но когда тяжелый кулак вновь приближается к лицу, он вскакивает на ноги, перехватывает руку, заламывает за спиной и придавливает брыкающегося Бена к кровати собственным весом. Бен ухитряется вырваться из захвата, пихается локтями и переворачивается на спину. Кровать скрипит под борющимися на ней парнями. Вик сжимает пальцами челюсти Бена. Раздраженно закатывает глаза, когда тот пытается плюнуть в него. Вик обещает откусить ему язык, если тот не угомонится. И у кого из них еще проблемы с контролем агрессии?! А потом Вик его целует, заглушая все протесты. Перехватывает над головой запястья. Его захват сильный и надежный, даже немного грубый, никакой больше жалости. Иначе Бен бы обязательно пнул его коленом, чтобы, если уж не оторвать, то хотя бы отбить к чертям, чтобы больше неповадно было врать. В руках Андерсена хорошо и надежно. В них Бен чувствует себя защищенным. К этому ему пришлось долго привыкать. Да и Вику тоже. Он прежней нежности и трепетности не осталось и следа. Она им сейчас не нужна. Вик чувствует, как спину обжигает резкой болью. Бен под ним ухмыляется, довольный произведенным эффектом, и снова царапает кожу короткими ногтями. Вик в отместку сжимает зубы на его плече. Слишком сильно, доставляя достаточно боли. Он стискивает дрожащие бедра мальчишки до синяков. Идеальное преступление. Один поедет в Чикаго с «разукрашенной» шеей, второй с располосованной спиной в армию на другой конец света. Вик ловит разноцветные фейерверки под веками, когда Бен тянется к нему, нетерпеливо кусает за нижнюю губу, вырывая из груди Андерсена низкий стон.***
Виктор слепо пялится в потолок. Он уверен, что еще чуть-чуть, и он проделает в нем дыру взглядом. Голова Бена покоится на его груди. Вик не может удержаться, чтобы не провести пальцами по мягким волосам, по расслабленной спине. Бен поворачивает голову. Легкая полуулыбка блуждает на губах, но пустой взгляд выдает парнишку с головой. Вик целует еще влажный лоб, касается подбородка и оставленных им следов на шее. — Как ты себя чувствуешь? Кажется, я немного перестарался. — Все хорошо. Я чувствую себя… защищено. Во всяком случае, пока ты здесь. Вик не отвечает. Он представлял себе миллион раз, как бесшумно выскальзывает из крепких объятий спящего Бена, как достает из-под кровати спрятанную сумку и уходит. Прощания не для него. Они для сопливых девочек-подростков, которые слишком любят драматизировать. Вик просто должен задать свой вопрос, пока еще не уехал. Он хочет знать ответ. Ему кажется, если Бен произнесет эти слова вслух, уйти будет проще. Он, конечно, ошибается, но все равно верит в это. — Теперь ты меня ненавидишь? — А должен? — пожав плечами, говорит Бен, — Ты пытаешься защитить свою семью. Разве можно тебя винить в этом? — Я врал тебе все это время. И действительно собирался уйти не попрощавшись. Кейси и Тина требовали, чтобы я рассказал тебе сразу. Ты должен меня ненавидеть! — Но это не так, Вик. Я не ненавижу тебя. — Ты должен ненавидеть меня за все то дерьмо, что свалилось на тебя и твоих родителей из-за меня! Я разрушил твою жизнь. Разбил сердце. Мой отец пытался убить твою семью. Ты обязан ненавидеть меня. Это твой чертов долг. Бен переводит взгляд к потолку. Вик замечает, как резко поднимается его грудь, видит заломленные брови и прикрытые глаза. Он видит ту боль, которую излучает каждая клеточка любимого тела, впитывает в себя эту эмоцию до последней капли. И если раньше он видел это и мог помочь справиться с кошмарами или плохими воспоминаниями, то теперь он может только уйти. Ведь если нет причины, то и кошмаров быть не должно. — У меня есть полное право тебя ненавидеть, ты прав, — Бен смотрит ему в глаза, чуть улыбаясь, — Но я тебя не ненавижу. Я никогда бы не смог тебя ненавидеть. План Вика трещит по швам. Вместо заветного «я тебя ненавижу», Бен говорит совершенно противоположные вещи. Виктор не уверен, что сможет уйти после всего этого. Бен шумно сопит на его плече, жмется носом к шее. Андерсен крепче обнимает его, пока руки не немеют, пока Бен не начинает недовольно возиться рядом, устраиваясь удобнее. Он почти проваливается в сон, когда телефон сообщает о новом сообщении.Если ты опоздаешь на автобус, я лично позабочусь, чтобы жизнь мальчишки в Чикаго стала адом. — У. Оставь его. Я не опоздаю. — В.
Ответа нет. И слава Богу. Общаться с Саймоном сейчас ему совершенно не хочется. Он больше не пытается заснуть. Вик решает для себя одну очень простую задачу: он должен уехать прямо сейчас. Иначе он никогда себя не простит, если отец доберется до Бена и его семьи. Вик осторожно снимает с себя парня, заставляет его обнять подушку, целует в лопатку и уходит. Он оденется в машине. Здесь ему больше нечего делать. Вик выходит из ставшего родным дома. Оборачивается. Он вспоминает, как впервые оказался здесь, заботу и небезразличие мистера и миссис Хадсон и самого Бена. Вик тяжело сглатывает, стирает выступившие слезы. Нет, он не думает, что погибнет там, но он почти на сто процентов уверен, что даже если вернется, назад его уже не примут. Капитан садится в свою «Audi», кидает последний взгляд на черные окна второго этажа и жмет на газ. Прежде, чем отправиться в армию на ближайшие лет тридцать, он хочет последний раз побывать в том месте, где ему когда-то казалось, будто он может все. Машина глохнет, стоит ему проехать знак на выезде из города. Он ловит попутки. Стоит на обочине с сумкой в руках и ожидает, что кто-нибудь остановится, подберет странного парня, стоящего ночью, посреди трассы с дурацкой спортивной сумкой. Его подвозит пожилая пара. Они долго уговаривают парня остаться с ними и позволить им довести его до соседнего городка. Вик отказывается, благодарит и уходит в темноту. Машина вскоре скрывается из виду. У озера пусто. Вик подсвечивает себе путь телефоном, пока поднимается на излюбленный холм. Он смотрит на огни города, который собирается оставить этим утром. Ему плевать на него. Плевать на дом, на школу, на родные улочки. Даже до друзей ему нет особого дела. Он думает лишь о том, что сейчас оставил там Бена. В спальне. Одного. Скорее всего, навсегда. Вик вздрагивает, когда слышит треск веток и звук чьих-то шагов. Здесь не должно быть опасных диких животных, но в ночи любой звук кажется пугающим. Никто не знает об этом месте. Это его личное убежище. Он никогда никому не говорил о нем, кроме одного единственного человека, которого по определению здесь быть не должно. Вик светит в сторону незваного гостя, потревожившего его одиночество. Бен отшатывается в сторону от яркого света, закрывает глаза ладонью. Он садится рядом, на землю, не вторгаясь в личное пространство, просто обозначая свое присутствие. Вик осматривает деревья, панически пробегая взглядом по лиственным кронам. Он не хочет этого разговора. Он просто хочет остаться наедине со своей болью. — Все-таки сбежал, не попрощавшись, — говорит Бен. — Ты все равно не спал. С ним не спорят. Только неопределенно пожимают плечами. Вик вдруг осознает, что Бен сидит рядом в своих пижамных штанах и его баскетбольной куртке. Той самой куртке, которую Вик отдал ему полгода назад, так и не забрав обратно. Впрочем, Бен снова отвлекает его от раздумий. — Ты ведь понимаешь, что можешь погибнуть там? — Нет. Вероятность такого исхода меньше пятидесяти процентов. — Это радует. Радует, что ты все рассчитал. Вик не склонен к сарказму. Да и драматизировать он не хочет, но эти красноречивые паузы между их репликами явно наполнены растущим напряжением. Вряд ли у кого-то из них получится его развеять. Бен скрупулезно подбирает слова. Облизывает пересохшие губы привычным движением. У Андерсена все внутри переворачивается от этого жеста. Разве можно оставить кого-то столь родного? Вик думает, что будет гореть за это в аду. Начинает светать. У них еще около двух часов. — Ты будешь писать? — Нет. Это одно из условий соглашения. Никаких контактов с тобой. Бен резко выдыхает. Он ведь ожидал чего-то подобного. Он знал, что от отца Виктора так просто не избавиться. Вик видит это в его глазах. Видит, что Бен все знал. Может и не так точно, но догадывался, что ничем хорошим война с заместителем мэра точно не обернется. Они все еще не соприкасаются. Бен внимательно смотрит на своего парня. Они ведь все еще вместе? Да? — Хорошо. Мне тебя ждать? — Я не хочу, чтобы ты загубил свою жизнь. Я могу не вернуться. — Но если вернешься… — … я найду тебя. Обещаю. Вик сжимает челюсти. Он не врет. Если он вернется, первое, что он сделает, так это найдет Бена. Где бы тот ни был, с кем бы тот ни был. Боль душит. Сдавливает ребра, мешает вздохнуть. Андерсен обнимает его. Притягивает к себе. Наконец вдыхает запах ванильного крема с корицей и понимает, что, как только Бен перестанет быть рядом, он задохнется. — Ты пришел сюда пешком? — На попутке. Бензин кончился. — Я подвезу тебя до вокзала. Вик выпускает парнишку из объятий. Бен тут же ежится, лишаясь тепла. Андерсен тяжело вздыхает. Он не любит говорить о своих чувствах. Бен, собственно, тоже. Но он смотрит на него своими огромными зелеными глазами и ждет. Возможно, они видятся последний раз, почему бы и не пооткровенничать. Вик набирает в грудь побольше воздуха. — Я ушел так, потому что прощания причиняют боль. Я не хочу прощаться. И не хочу причинять еще больше боли тебе. — Секс — идеальный способ сказать «прощай», — усмехается художник, — Я подвезу тебя. Это не было вопросом. Бен тянет его за руку. Они идут к машине Хадсона. Вик смотрит на часы. Автобус отправляется с вокзала через час. Он почти благодарен отцу, что тот не дергает его сейчас. Он на секунду останавливается. Окидывает взглядом озеро и холм за ним, вдыхает свежий воздух и садится в машину. Бен заводит мотор. Они возвращаются в город. Автомобиль останавливается у вокзала. У них еще 20 минут. Бен не собирается выходить из машины. Даже ремень не отстегивает. Вик видит, как что-то умирает на дне этих красивых зеленых глаз. Бен подарил ему свое сердце, доверил жизнь, а он его подвел. Хадсон несмело улыбается, будто догадывается, о чем думает парень. Нежно касается подбородка, поворачивая Вика к себе лицом. Смотрит в глаза, гладит скулу, ведет кончиками пальцев по свежему синяку. Щелкает ремень. Вик открывает дверь, выходит на улицу. Солнце слепит глаза. Он обходит машину. Стучит в окно. Бен опускает стекло. Вик замирает, любуясь игрой солнечных зайчиков в светлых волосах мальчишки. — Я не хочу прощаться с тобой, Бен. — Так не прощайся, — он кладет свою ладонь поверх пальцев баскетболиста, — До встречи, Вик. — До встречи, Бенни. Он целует его в лоб. Сжимает в ладони пальцы и уходит. Он не останавливается до тех пор, пока не оказывается у своего автобуса. И только тогда, он выдыхает. Оборачивается. Бен стоит у машины. Слезы блестят на ярком солнце. Парень улыбается, поднимает вверх телефон. Вик чувствует вибрацию в кармане.Однажды ты сказал мне, что всегда будешь моим. Так вот, я хочу сказать, что и я твой. Навсегда. Хочешь ты этого или нет. Не имеет значения, как далеко ты будешь от меня. Ты навсегда в моем сердце. Чтобы не случилось, я всегда буду рядом ради тебя. — Б.
Слезы мешают разглядеть Бена. Вик не пишет ответ. У него слишком трясутся руки. Он рвано выдыхает, когда водитель заводит мотор. Прижимается к стеклу лбом. Он пытается помахать на прощание, но руки не слушаются. Бен вытирает мокрое от слез лицо, кутается в красно-желтую куртку с оранжевым мячом на спине. Повинуясь секундной слабости, Вик набирает знакомый номер, печатает короткое сообщение, на которое не ждет ответа.Позаботься о нем. — В.
Избежать драмы не удалось, зато они попрощались по-человечески. Виктор не уверен, что разбитое сердце лучше, чем разбитая голова. Возможно, стоило рискнуть, сбежать с Беном куда-нибудь, усыновить Хантера и жить как в том сне, о котором рассказывал парень. Но автобус увозит его все дальше от города, от Бена и от той идеально-запретной жизни, что он когда-то видел во сне.Молодец. Я тобой горжусь. — У.
Вик читает сообщение от отца. Он слишком поздно понимает, что экран телефона покрывается трещинами. Вик думает, что отец не заставит его сдаться. Он сможет быть счастливым. Он вернется домой. Он найдет Бена, заставит его простить себя, и, в конце концов, женится на нем. И они уедут отсюда так далеко, как только смогут. Когда-нибудь. Обязательно. Виктор верит в это так сильно, что становится больно.