Рождественские истории

Корабля «Иерихон» уже не было. Он утонул три года назад во время захвата, но каждую зиму Маркус и Саймон приходили в заброшенный порт, забирались повыше и смотрели на черную блестящую гладь воды. Вдалеке за их спинами жёлтыми огоньками сиял город, здесь же не было ни фонарей, ни прожекторов, да и сам вход в порт был по решению властей завален. Маркусу порой приходилось идти на уступки, и консервация порта была одной из них. Пара андроидов, никем не замеченная, перелезла через забор, поднялась по выступам и обломкам на крышу здания и села на краю, свесив ноги. — Здесь красиво, — произнёс Маркус. — Ты бы хотел нарисовать это место? — Да, но не буду этого делать, иначе все узнают про него. Саймон улыбнулся. — Иногда я выбирался сюда и смотрел то на тот берег, то на Детройт и думал о том, что будет, если вдруг мы выберемся с «Иерихона». — И что же, по-твоему, было бы? — Уничтожение. Маркус улыбнулся. — Как видишь — нет. — Иногда приятно фатально ошибиться, — задумчиво произнёс Саймон. Они помолчали. Порыв ветра принёс с собой снег. Он упал на их волосы и остался сиять в свете луны. — Я всегда любил зиму, — произнёс Саймон. — Особенно зимние ночи. Любил ещё тогда. «Тогда» было словом для обозначения жизни Саймона до девиации. Как выглядело «тогда» и почему оно заставило домашнего андроида примкнуть к революции, никто не знал, а сам Саймон разговора на эту тему всячески избегал. — Они прекрасны, — согласился Маркус. — Да. Что может быть прекраснее зимней ночи? — Честно говоря, — Маркус подсел ближе, — я могу написать список из пятидесяти пунктов, первое место в котором будет занимать один светловолосый андроид. — Перестань, — Саймон отвернулся. — Что не так? — Маркус положил свою ладонь на его руку. — Почему ты отвергаешь мою любовь? — Я не отвергаю. Просто не хочу страдать, когда мы расстанемся. — Почему мы расстанемся? — нахмурился Маркус. — Потому что… Потому что кто мы для тебя? — Светлые глаза вперились в разноцветные. — Серийные модели. Тысячи одинаковых Саймонов. Отдай я свою одежду другому, и ты не поймёшь, что это не я. А вот ты такой один. Уникальный. Маркуса взяла оторопь. Он смотрел, не отрываясь, на блондина. Саймон смотрел на него в ответ и выдерживал пронизывающий взгляд разноцветных глаз. Он чуть приподнял бровь, и это разрушило тишину. — Да с чего ты это взял?! Я люблю тебя и никогда не оставлю одного. Почему ты решил, что я тебя брошу? — Потому что так поступают люди. Мы же как люди, верно? Почти как люди. — Люди так не поступают, — возразил Маркус. — Не все. — Уникальные — поступают. Или те, кто ими себя считает. Саймон с усмешкой отвернулся. Вновь повисла тишина, нарушаемая лишь свистом ветра. Ни от андроидов, ни с водной глади не доносилось ни звука. Маркус раз за разом прокручивал в голове диалог, цепляясь за слова и сопоставляя их с другими. Уникальный андроид, уникальные люди. Схожие паттерны поведения, по логике Саймона. Но откуда домашнему андроиду знать, как действуют «уникальные» люди? Ведь он не был андроидом у, например, художника, как Маркус у Карла. Или?.. — Это связано с «тогда»? — Маркуса осенило. — Поэтому ты думаешь, что я тебя брошу, потому что я похож на кого-то из «тогда»? — Да, — коротко ответил Саймон. — Это не так. Маркус взял Саймона за подбородок и повернул его лицо к себе. — Ты — самый прекрасный на свете, прекраснее ночного зимнего неба. Я люблю тебя и буду любить каждой своей микросхемой. Клянусь. Саймон слабо улыбнулся. Маркус хорошо знал эту улыбку, андроид улыбался точно так же, когда он только пришёл на «Иерихон». Саймону не нравилась напористость Маркуса, он предпочёл бы скрываться, но так и не решился выступить открыто со своими идеями и лишь слабо улыбался, подмечая, как со временем менялся корабль. — Ты мне веришь? — Да, — Саймон улыбнулся чуть шире. — Хорошо, — прошептал Маркус, целуя его. Впервые за всё время.