See I was thinking that I lost my mind But it's been getting to me all this time And it don't stop dragging me down
The Killers feat. Lou Reed — Tranquilize
Чувство опасности ненадолго отступает: у Буччеллати всё так же получается проникать в особняк незамеченным — в основном, благодаря станду — уводить оттуда девчонку, под благородным предлогом бескорыстной доброты душевной; водить её по разным занимательным местечкам Неаполя, в то же время, как бы невзначай расспрашивать об отце, стремясь узнать как можно больше полезной информации. Она рассказывает ничтожно мало, но Буччеллати продолжает последовательно действовать по плану. Терпение, одно из лучших его качеств. Может, он и в самом деле хочет её спасти, точнее, не только неё. Неаполитанская юдоль врёт и завораживает. Бруно не забывает, что за ними может быть слежка — Триш об этом и вовсе не думает, предпочитая самую малость полагаться на Буччеллати, рядом с которым, она впервые начинает чувствовать себя в безопасности. Будь это любой другой человек, она ни за что бы не согласилась. Отца она боялась, но за четыре года можно было привыкнуть к чему угодно, жить в такой непроникновенной апатии, научиться сходу различать опасность и быстро принимать решения. Самую настоящую угрозу отец представлял для остальных, но отголоски чувства самосохранения заставляли её повиноваться, когда того требовали обстоятельства. Перед отцом нужно было держаться ровно: страх он жрал, наслаждался его вкусом, словно оголодавшее дикое животное. Дочь его мало кормила. Предатели — сполна. Дьяволо был тем, кого обычно называют «потенциально опасными», хоть в опасность реальную он мог переродиться за долю секунды. Их прогулки не длятся больше часа, несколько раз за неделю. Продолжается это уже около месяца. Им кажется, что удалось обмануть Дьяволо, и что он до сих пор ничего не знает, будто у него нет слышащих стен и шепчущих деревьев, будто взаправду может быть так, что дон не осведомлен о том, куда его дочь регулярно пропадает.***
— Ты уверен, что это безопасно? Абаккио стоял к нему спиной, и сосредоточенно добавлял корицу в кофе Буччеллати. Сам Леон к корице особой любви никогда не питал, но и против неё ничего не имел, зато позволял себе заботиться о Бруно, принимая его маленькие пряные слабости. Время близилось к вечеру, и сегодня был один из тех дней, когда Абаккио «провожал» его на встречу с дочерью босса. На самом деле, Леон боялся куда больше, чем сам Бруно. Умереть самому и потерять кого-то совершенно разные и по-своему страшные вещи. Второе, разве что, отличалось тем, что умираешь ты гораздо дольше, постоянно душевно терзаясь и буквально сгнивая изнутри. По крайней мере, Абаккио считал именно так. Каждый раз думал, что это последний, когда он видит Буччеллати. За окном постепенно смеркалось. Вечер и ночь в своем диссонансе были одновременно и самым опасным и самым безопасным временем для прогулок. В зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Буччеллати выглядел лживо расслабленным, пытаясь всем своим видом внушить Абаккио, что в себе и в положении он уверен, и все идёт по плану. — Никаких проблем пока не возникло, — Бруно с благодарностью во взгляде принял горячую кружку, вдыхая приятный кофейный аромат, — Оно того стоит. Должны же у него быть какие-то слабости, — немного отпив он поставил кружку на стол, и уставился на Леона, севшего напротив него, — Эта его дочь… я почти ничего не вытянул из неё. Хочу уже оставить эту идею и пошариться по особняку самостоятельно. Как думаешь, сколько скелетов в шкафу найду? — Слишком опасно, и думать об это забудь, — Абаккио хмурился, идея Буччеллати ему откровенно не нравилась. — Готов выслушать твои предложения… Молчишь? Перестань так на меня смотреть, пожалуйста, Леон. Успокойся. Если не можешь предложить ничего лучше, тогда просто поверь в меня и остановить не пытайся. Леон молчал, знал, что он прав, понимал, что сейчас бесполезно вываливает перед ним остатки личности, успеет ещё. Думал, что до сих пор не научился с ним нормально разговаривать и убеждать. К тому же прекрасно для себя уяснил, что если Бруно на что-то решился, то его никакие слова уже в силах будут его остановить. — Вали куда хочешь, — на прощание выплюнул Абаккио, со стуком ставя перед Буччеллати тарелку с ченчи.***
В стенах донова особняка было по обыкновению было тихо, за неимением каких-либо посетителей, хоть Бруно и представлял, что гости здесь бывают часто, ради подписания ценных бумаг и получения для капо заданий, требовавших личной встречи. В этот вечер Буччеллати, как и обещал, решился проникнуть внутрь здания не ради встречи с юной Винегар, которой, кто угодно бы сказал, он просто пользовался. Только количество залов и помещений было настолько огромным, уходящим в подвалы и катакомбы, что его поиски чего-то, за что можно было бы зацепиться, угрожали быть долгими и невероятно опасными. Планировку особняка Винегар Буччеллати знал не так хорошо, как хотелось бы, его представление ограничивалось парой визитов и расположением спальни Триш и Диаволо. Информация эта ему сейчас ничего ценного не давала, хотя комната босса и его кабинет считались теми местами, которые исследовать необходимо с большой осторожностью. Бруно передвигался тихо, со слов Триш знал, что прислуга к ним сейчас приходит только днем в определенное время, и в ночное в особняке вряд ли можно встретить кого-то постороннего. Однако, едва заслышав посторонние шаги Буччеллати остановился и незамедлительно спрятался за одну из колонн. Шаги остановились в нескольких метрах от него, и в следующие минуты не происходило никакого шевеления. Парень даже не слышал ничьего дыхания, а после, когда решился выглянуть и проверить, то никого в зале не обнаружил. Бруно это насторожило, но он решился двигаться дальше, периодически слыша шаги рядом с собой, но так никого и не видя. Это не мог быть обман слуха, так как в особняке кроме них и легкого дыхания Буччеллати не было слышно вообще ничего. Вначале ему показалось, что его заметили и пытаются схватить, но и через пол часа никаких попыток к этому не происходило. Если с ним и играли в прятки, то следовало убираться из дома Винегар как можно быстрее. Только вот нездоровый альтруизм Бруно шептал ему, что нельзя вот так отступать, когда он настолько близко к цели, что комната Дьяволо за поворотом в конце коридора и в это время его там точно быть не должно — по слухам он оправился то ли на частный ужин, то ли на какую-то важную встречу, а может и всё вместе. Хорошо ощутимое постороннее присутствие мешало Буччеллати успокоиться, казалось, что на него вот-вот нападут, и если это произойдет, то его вряд ли спасет станд или молитвы. Бруно часто слышал, что враги дона, какими бы сильными они ни были — не выживают, и уж ему со своим стандом, не самым слабым, но всё же, рассчитывать было не на что. Буччеллати прислушался, и только после этого потянул за замочную собачку молнии вниз, открывая щель в спальню дона, где, как и ожидалось, никого не было. В комнате было темно и холодно. Включать свет было делом рискованным, но в такой кромешной тьме, с плотно задернутыми занавесками рассчитывать было не на что. Бруно не решился использовать зажигалку — ему показалось, что подпали он что случайно, Дьяволо по запаху, не говоря о виде, поймет, что здесь кто-то был. Маленький карманный фонарик, светивший откровенно паршиво для больших пространств, но отлично справляющийся с крохотными, пришёлся как нельзя кстати. Бруно уже успел присесть рядом с одним из ящиков, стоящих рядом с кроватью, как заслышал посторонний голос, раздающийся из неоткуда, ведь он точно помнил, что в самой комнате никого не было, да и быть не могло — странно же всё это, кто мог его там специально ждать. — Я бы этого не делал, Буччеллати. От звука собственной фамилии сердце Бруно сделало кульбит и пропустило несколько ударов. Буччеллати не дышал, точно не зная, по какому принципу работает чужой станд, но был точно уверен, что это именно он, а не живой человек. — Не притворяйся, что тебя здесь нет, — повторил некто резче, в нем прослеживались нотки раздражения, и вместе с тем нездорового азарта. Буччеллати голос узнал, и решил уже что всё, что крах, что если он сейчас никуда быстро не смоется, то точно не выберется из особняка живым, а если у него это и получится, то нет совершенно никакой гарантии, что его не убьют, или не притащат обратно на следующий день. Недоброжелатели Дьяволо не выживают, и сейчас Буччеллати — его враг. Бруно приказывает себе успокоиться, нервно сглатывает комок в горле, храбрится и находит в себе силы подняться на ноги и обернуться, направляя фонарик в сторону звука. Там ожидаемо никого не оказывается, только в следующую секунду Буччеллати чувствует резкий удар по затылку, видит плывущие мушки перед глазами и постепенно меркнущий фонарный свет.***
Первое, что чувствует Буччеллати ещё не открыв глаза это дикую расслабленность во всем теле и неспособность пошевелиться. Оно кажется ватным и почти не настоящим, будто и не принадлежит ему вовсе. Прежде, чем ему начинает думаться, что он умер, но рядом с ним раздаются голоса, невнятно беседующие о чем-то. Точнее, больше говорит мужской голос, а едва слышный женский что-то редко отвечает. — Это полностью твоя вина, — говорит мужчина, на что не получает никакого ответа, кроме тихого всхлипывания. К Бруно постепенно приходит ощущение реальности и понимание происходящего. Он еле открывает глаза, но по прежнему ничего не видит — мешает давящая повязка. При большой концентрации получается почувствовать тугой жгут на левой руке, вены которой импульсивно, с каждым сердечным приливом, прожигает огнём. У Буччеллати не получается быстро соображать в чем дело, все его чувства и мысли проходят через призму абсолютной апатии, а когда реальность ненадолго возвращается, то он понимает, что ему что-то вкололи. Бруно совсем не чувствует холода, хоть и продолжает лежать почти что нагим на старом прохудившемся жёстком матрасе, край которого получается нащупать едва слушающимися пальцами. В своем парадоксе Буччеллати понимает, что он сейчас напоролся на то, с чем боролся всю свою сознательную жизнь. — Очнулся, mio caro? — вопрос явно предназначался ему. Бруно попытался приподняться на локтях, но ему помогли, грубо схватив за волосы и потянув вверх. Внешняя боль ощущалась притупленно, но его пряди сжали с такой силой, что парень невольно зашипел от дискомфорта и неосознанно оскалился, за что получил резкую оплеуху по лицу и Буччеллати почувствовал кровь во рту — от удара прокусил себе щеку. Чужая рука разжалась и Бруно упал обратно, соскользнув руками на бетонный пол и больно ободрав себе локти. Язык не слушался, и у него не получалось ничего сказать, только учащенно дышать из-за поднимающейся температуры и накатывающего от полной дезориентации головокружения. — Включай камеру. — Да, — послышался ответ. По голосу Буччеллати хорошо различил Триш, но не мог представить ни выражения лица девушки, ни различить по голосу её настроения. С другой стороны любое взаимодействие со стороны девушки могло пагубно оказаться и для неё, поэтому Бруно был полностью согласен с той позицией, чтобы она молчала, если убраться подальше у неё нет возможности. Ей было слишком рискованно переключать внимание на себя, и если Буччеллати доживет до конца, то обязательно её за это поблагодарит. Бруно попробовал призвать станд, но тот лишь скользнул прозрачной рукой по бетону, создавая и тут же развеивая образовавшуюся молнию. Сбежать было невозможно, и Буччеллати с трудом представлял, что дальше с ним может быть, если его до сих пор не убили. — Кричи громче, — голос Дьяволо раздался совсем близко, опаляя и без того разгоряченную кожу дыханием, — Твои друзья должны услышать каждый твой стон. Попробуй позвать их на помощь? — предложение сопровождалось усмешкой, Буччеллати хорошо чувствовал изгиб чужих губ на своем ухе, отчего по коже контрастно прошлись мурашки. — Пошёл ты, — пробормотал Бруно, за что его резко вдавили головой в матрас, перекрывая доступ к кислороду. Парень тщетно пытался отпихнуть дона руками, дергая ими из стороны в сторону, оказавшимися несоизмеримо слабыми, из-за действия наркотика, но как эффект лишь сильнее Дьяволо раззадорил на больший напор в сторону этих непонятных игрищ с удушьем. — Повежливее, mio caro, иначе можешь не дожить до их появления, — вслед за угрозой последовал долгожданный кислород, вновь сопровождающийся сжатием черных волос в кулаке. Дьяволо не дожидался, пока на видеокамере загорится красный индикатор, ему было совершенно наплевать с какого момента начнется запись, которая непременно должна начаться легким нажатием пальцев Триш, сидящей рядом со штативом, поставленным таким образом, чтобы в кадр целиком попадал только Бруно. Мужчина обходит Буччеллати сзади и за бедра тянет на себя, приподнимая задницей кверху, и до Бруно медленно начинает доходить, что с ним сейчас собираются сделать — он рефлекторно двигается вперед, отчего кожу сдавливают сильнее, царапают, до синяков зажимают, прищипывают и удерживают на одном месте. С губ Буччеллати срывает рваных вздох, он пытается сорвать мешающую повязку с глаз, но его руки тут же перехватывают, заламывают и вдавливают плечами и головой в матрас. Наркотическая расслабленность, вместе с отходняком сменяется болью в суставах, тело очень медленно, но всё же приходит в норму, только это совсем не помогает. Буччеллати ощущает себя настолько уставшим, что впору было бы заснуть, если бы не плачевные обстоятельства. — Хватит меня…лапать, — выдыхает Бруно, — психопат помешанный, — огрызается он, прекрасно понимая, что его слова возымеют прямо пропорциональный эффект, только гордость мешает смиренно повиноваться и добровольно позволять делать с собой всё что угодно. Паршивец хорошо обезопасил себя от действия его станда и Буччеллати знал, что тот будет делать с ним все, что заблагорассудится без какого-либо риска, от этого становилось ещё более тошнотворно, хотелось кричать и брыкаться, но Бруно давил в себе испуг, зная, что его снимают на камеру, хотел даже в такой поганой ситуации держаться достойно. Видеокамера предупреждающе пищит и включается. Буччеллати ничего не видит, но догадывается, что Триш, как и всегда, заставляют снимать все пытки отца, хорошо осознает, в каком незавидном положении оказался. С сигналом Дьяволо отпускает его руки и вновь тянет за бедра на себя, приподнимая вверх тощую задницу, ставя Бруно на колени и не позволяя сползти вниз. Буччеллати хватается за край матраса пальцами, ощущая давление на анус, понимая, что он не почти, он сейчас полностью нагой, отчего его положение становится ещё более позорным и унизительным. Парень стискивает зубы и про себя бормочет проклятия, не желая раззадоривать поехавшее животное за ним, кривится тому, что это абсолютно точно увидит Абаккио, и все остальные. Знает, что эти придурки обязательно сюда явятся, думает только над тем, как разбить чертову камеру, что на себя уже плевать, лишь бы больше никто сюда не вмешивался. Можно подумать, что только какая-то запись сможет привести знающего все Леона сюда. Чужая ладонь обхватывает его вялый член, пытаясь возбудить, чтобы хоть немного расслабить, на что Буччеллати царапает её острыми сколами поломанных об бетон ногтей и наобум пихает локтем, ни в кого не попадая. Его ладонь перехватывают, Дьяволо сплетает его пальцы со своими и выворачивает плечо, вынуждая вновь уткнуться лицом в пыльный матрас. Ануса Бруно касается что-то холодное и вязкое, пальцы проникают во внутрь, не волнуясь о чужом дискомфорте, начинают его растягивать. Буччеллати только и может, что шипеть и ругаться, кричать он себе точно не позволит, по крайней мере, он так думает. Грязь, в которую его сейчас с головой окунают кажется несмываемой. Бруно секунду думает о Триш, наблюдающей за всем этим, а дальше уже плюет на это занятие — она не в первый раз видит подобно и он не особенный, чтобы она чувствовала себя ужасно виноватой. Скорее всего она абстрагируется от происходящего, и как обычно по сигналу будет включать и выключать камеру, весь процесс смотря в пол, и лишь изредка бросая взгляды на жертву, если та начнет издавать слишком душераздирающие крики. Дискомфорт сзади сменяется резкой болью, давящей и раздирающей изнутри и Бруно рефлекторно поддается вперед, желая ужасное напряжение сзади снять. Дьяволо держит его слишком крепко, но самую малость сместиться вперед позволяет, лишь для того, чтобы после сделать ещё один толчок по направлению к вырывающейся жертве. Буччеллати неосознанно кричит, хватает ртом воздух и пытается неподдающимся телом отбиться, лягнуть насильника и просто убраться подальше, будто несколько сантиметров сделают его чуть-чуть дальше, чуть-чуть в безопасности, которой сейчас нет абсолютно нигде. Дон его руку отпускает, зато теперь двумя насаживает на себя резкими движениями, с каждым болезненным толчком вызывая у Бруно новые крики. Парень чувствует, как по внутренней стороне бедра течет кровь, хорошо ощущает жжение и напор слишком большого для него члена. Начинает кашлять, отчего на невидящих глазах выступают слезы. — Самое время рассказать, что вы, щенки, задумали, — каждое слово Дьяволо сопровождается остервенелым толчком до упора. Бруно дергается, орёт, хватается за матрас, по локоть с того сползает, так и не избавившись от мужчины сзади, скребет ногтями по бетону, ещё сильнее обдирает с каждым движением локти, резко покачиваясь им в такт. Дьяволо немного ослабляет темп, почти сводя его на нет и не вытаскивая из парня члена наклоняется к нему, дергает за волосы, на себя и запрокидывая голову Буччеллати назад шепчет ему: — Пока всё не расскажешь, это не закончится, — почти ласково говорит он, проводя языком по ушной раковине, отчего Бруно хочется прижать голову к плечу и смахнуть щекочущее приятное ощущение, погано контрастирующее с болью во всем остальном теле. Рука мужчины вновь обхватывает его член и Буччеллати сдавлено хрипит, пока Дьяволо слизывает с его щеки, просочившиеся сквозь повязку постыдные слезы. — Даже если не скажешь, я вас всех прикончу, mio caro, неужели тебе не хочется сейчас прекратить всё это унижение и продлить себе жизнь, позволив потом убить тебя абсолютно безболезненно, — врёт ему дон и Бруно ни на секунду ему не верит, уже даже не пытается пихнуть рукой. — Пошёл ты! — громче выплевывает Буччеллати, вкладывая в каждое слово как можно больше ненависти, — Когда-нибудь и ты за всё заплатишь. Бруно шепчет себе бесполезное «Успокойся», пока тело прошибает крупная дрожь от горячего дыхания скользящего вдоль позвоночника. — Значит отказываешься, — утверждает Дьяволо, — Принимаю. Бедра Буччеллати до крови царапают ногтями, рывком тянут на себя, ставя в прежнюю позу, толкаясь вперед, в уже хорошо смазанную кровью задницу, в каждое движение вкладывая больше силы, стараясь сделать как можно больнее. Бруно кричит и вырывается, но каждое его шевеление делает только больнее. С предательски стоящего члена капает смазка. Болезненные толчки отдаются почти неразличимым удовольствием случайных касаний простаты, что лучше бы только боль чувствовать, чем на эти позорные махинации поддаваться. Сознание медленно начинает ускользать, от боли Бруно совершенно перестает соображать, она становится только сильнее по мере того, как тело отходит от спасительно обезболивающего наркотика. Жжение в суставах и венах становится ощутимее, вынуждая Буччеллати кричать, чтобы хоть как-то выплеснуть и ослабить напряжение, сосредоточиться на раздирающих горло воплях, отвлечься от трущегося члена внутри него. Бруно перестает думать о камере, от своих же криков начинает кашлять и задыхаться, и только когда Дьяволо останавливается, на последних толчках заполняя его обжигающей спермой, постепенно наступает долгожданное облегчение, хоть тело и продолжает судорожно подрагивать, возвращая Буччеллати в спасительное беспамятство.