Maybe you'll change Abandon all your wicked ways Make amends and start anew again Maybe you'll see All the wrongs you did to me And start all over, start all over again
Тонкая ткань белой мешковатой рубахи совсем не грела, её длина еле скрывала колени, но другой одежды Буччеллати после того случая не предоставили, отчего ощущение дискомфорта и подавленности только усиливалось. В голову приходили мысли о том, что его тело в таком жалком состоянии после просто куда-нибудь выбросят, как ненужный хлам, но это было ещё не самым худшим для него сценарием. В камере сухо и нет сквозняка, но всё равно очень холодно, за отсутствием какого-либо отопления и нахождения, предположительно, под землей. Бруно знал, что здание было старым, и хоть его фасад не раз реставрировался, сама комплекция помещения так и кричала о духе средневековья, а такие сооружения строились на века, и при нынешнем своем состоянии парень не был уверен в том, что готов ко всему, что может встретить на своем пути к освобождению. Одно можно было сказать точно — сейчас убивать его не собираются, иначе сделали бы это ещё вчера или раньше. Буччеллати не был уверен в том, сколько времени провёл в особняке Винегар. Он периодически терял сознание и не мог знать, был он в отключке пару минут или часов. Хотя урчащий и сводящий спазмами желудок предполагал, что прошло уже больше двух дней. Бруно и раньше нередко приходилось подолгу обходиться без еды, перебиваясь легкими перекусами, но Дьяволо не беспокоился даже о таком. Скорее всего, тому было наплевать, от чего Буччеллати в конечном итоге умрёт. Буччеллати расчесывал свои руки, где на сгибах локтей красовались синяки. Места уколов болели при любом касании, и Бруно буквально хотелось взвыть от бессилия и того, что самое ненавистное в этом мире начало происходить именно с ним. Воды не было тоже, из-за мучившей жажды и пересохшего горла начало казаться, что тени от блеклого светильника сгущаются и начинают ползти к нему. Бруно думает, что это всё может ему мерещиться из-за наркотиков, мнительность шепчет, что каждый раз в отключке ему добавляют смертельной дозы, ещё говорит, что даже воздух в этой камере отравлен и скоро он определенно точно станет сходить с ума, если ещё не начал. Вначале Буччеллати и правда считает, что это всего лишь галлюцинации, пока одна из теней не приобретает очертания руки, не вздернувшись полупрозрачной дымкой над полом, тенью быть вовсе переставая, и потянулась к нему костлявой лапой, вознамерившись ухватить за лодыжку. Рядом с ней вырастают ещё несколько, и вскоре их становится слишком много. Буччеллати шарахается назад, притянув к себе ноги, и пристально, насколько это возможно с плывущим рассудком, смотрит перед собой. Думает, что все выглядит слишком реалистично. Становится в разы холоднее, появляется невесть откуда взявшийся туман, белой влажной дымкой облизывающий ноги. Воздух тяжелеет, и Буччеллати начинает задыхаться. Бруно вжимается в стену, совсем не соображая, что ему делать дальше. Станд является лишь наполовину, мажет кулаком по тянущейся лапе и проходит сквозь неё, совсем не задевая и не причиняя вреда. По крайней мере, Буччеллати кажется именно так. Он чувствует, как холодный пот прошибает спину, как к ней прилипает ткань и каменная стена, кажется, тоже. Бруно пугается, что его уже могли схватить с той стороны, но ничьих пальцев, сжимающих ткань или кожу, не чувствует. Только стену, которая медленно начинает всасывать его в себя, не позволяя дернуться с места. Туманные черные руки выползают из пола, потолка и стен, оставляя лишь маленький участок воздуха, где сейчас находится Буччеллати. Одна дотягивается до его ноги, царапает кожу острыми сколами ломаных грязных ногтей, но схватить не успевает. Стена одним рывком втягивает парня по плечи, упирающиеся в неё руки тоже исчезают. Бруно инстинктивно дергается вперед, но сдвинуться не может, станд хаотично разрезает стену, но это не помогает. Буччеллати впервые чувствует себя настолько беспомощным, понимая, что его сейчас вот так просто убьют, если тянущиеся руки собираются с ним сделать именно это. Он хочет закричать и позвать на помощь, но из-за участившегося дыхания из горла вырываются только охрипшие стоны, больше напоминающие скулеж умирающей собаки. Тени добираются до ног и тянут Буччеллати на себя, тому кажется, что его сейчас просто разорвут на две части, он дергает ногами, пытается отпинать их от себя. Кожа на месте прикосновения краснеет и холодит, теряя всякую чувствительность. Бруно чувствует себя новорожденным олененком, который своими ногами пользоваться ещё не умеет, поэтому может только неловко лягаться и падать. За секунду до того, как до его лица дотягивается ещё одна лапа, пространство сужается и темнеет. Бруно понимает, что его полностью куда-то засосало, но ещё не может решить, хорошо это или плохо. Воздуха в этом месте нет и вдохнуть не получается, но спустя секунду глаза начинает слепить белый свет. Буччеллати больно, с глухим стуком, приземляется на лопатки и ударяется затылком, закрывая руками глаза, начавшие слезиться от резкого света. До Буччеллати доносятся звуки столовых приборов и приятный запах чего-то пряного. Ноги потряхивает, и они совершенно не слушаются, он переворачивается со спины и оседает на колени, медленно открывая глаза, и оглядывается по сторонам. Бруно с изумлением понимает, что находится в обеденном зале, и сейчас напротив него стоит длинный стол, по разные концы от которого сидят Дьяволо и Триш. Последняя лишь бросает на него беглый нервный взгляд и молча утыкается им в тарелку. Мужчина же смотрит внимательно и несколько скептично, будто произошедшее его удивило, но не было чем-то из ряда вон выходящим. Он медленно отпивает из бокала, ставит локоть на стол и подпирает ладонью щеку, с легкой улыбкой уставившись на полностью растерянного и потерявшегося Бруно. — Что это было? — не понимая тон хозяина, Буччеллати пытается придать голосу и лицу серьезности, но получается до паршивого плохо — его дыхание сбивается, голос дрожит и звучит очень странно, с непривычной для него хрипотой, вполне себе вызванной простудой и жаждой. — Вы мне что-то подсыпали? — Мне тоже интересно, почему же ты оказался именно здесь, mio caro, — он лениво поднимается с места и идет к рефлекторно дергающемуся назад Бруно, игнорируя его вполне обоснованное обвинение. — Сиди уже спокойно, не буду я тебя трогать, — немного раздраженно приказывает Дьяволо, но нельзя было сказать, что это его не веселит, — И почему же это он тебя сюда выплюнул? Что ты там внизу устроил? — Он? — Буччеллати вопросительно сощурился. — Дом, — просто ответил мужчина, возвращаясь к своему вопросу: — Внизу что-то было? Буччеллати смотрит неуверенно и слегка недовольно, мол сам дон разве не должен знать, что в его доме происходит. Мнется какое-то время, не зная, как адекватно сформулировать то, что он видел, но не желая испытывать чужое терпение говорит: — Возможно, мне просто показалось, — Бруно скалится в ответ на улыбку, — Хотя кто знает, что у такого пси… — мнется, вспоминая, что недавно признавался в любви и хорошо бы, чтобы в его ложь начали верить. — Говори, — Дьяволо вздергивает его за плечи, рывком заставляя подняться и ставит на ноги, — Неужели так сложно просто слушаться? Понравилось, когда с тобой жестко, тебя это заводит, маленький извращенец? Бруно морщится, хочет мужчину от себя оттолкнуть, но понимает, что самостоятельно ровно стоять сейчас не в состоянии. К горлу подкатывает рвотный комок желчи, парень кривит губы, взгляд отводит, но говорить себя заставляет. — Меня пытались схватить чьи-то руки, — коротко объясняет он, исподлобья глядя на дона, по взгляду которого видно, что он всё понял. — Понятно, — констатирует Дьяволо, — снова души разбушевались, а дом тебя пожалел, что очень странно, обычно он наоборот поступает. Тебе повезло, Буччеллати, обычно такое заканчивается сердечным при… да стой же ты ровно хватит шататься! — Бруно снова встряхивают, на что он устало запрокидывает голову набок, чувствуя, как мутнеет в глазах и картинка начинает размываться по гауссу. — Так покорми его, чтобы стоять мог, — ровный голос Триш разносится по помещению, на что отец ей хочет что-то ответить, но возвращает своё внимание к Бруно, неодобрительно цокая языком. — Вот блядство, — он переводит взгляд на ноги Буччеллати, замечая на них багровые следы от прикосновений чьих-то ладоней, — облапали значит, — тут же оглядываясь назад бормочет вслух, — Что бы ему такого… Риччи, ещё одну порцию! Краем глаза Бруно замечает двинувшуюся фигуру, которая до этого неподвижно стояла в углу зала. Парень думает, что этот невысокий дворецкий некто из дневной прислуги, обслуживающей дона. Он смог разглядеть только вьющуюся шевелюру рыжего цвета, до того как мужчина поспешно скрылся за дверью. Спотыкающегося через шаг Буччеллати не слишком осторожно тащат к столу, стоящему всего в паре метров. В начале он не верит, что его и правда собираются накормить, но отказываться от предложения не было и задней мысли, хоть сейчас и приходилось принимать пищу из лап врага. Бруно больше уповал на Триш, и хотел верить, что этот неловкий жест со стороны Дьяволо абсолютно её незримое влияние, которое на отца она таки оказывать умела, когда дело касалось совсем безобидных и обыденных вещей. Не зная предыстории и правда можно было подумать, что они живут как настоящая крепкая семья, и что дон вовсе никакой не волк, изредка примеряющий на себя содранную заживо овечью шкуру. Буччеллати чувствует себя настолько неловко, насколько это возможно, сидя за столом с одним человеком, который не так давно накачал его наркотиками и изнасиловал. Он не предпринимает никаких попыток отодвинуть стул или встать и продолжает молча смотреть в стол, пытаясь понять, поступает так сейчас Дьяволо из-за решения странного дома выплюнуть его голодного прямо к еде или из каких-то собственных соображений. Перед ним ставят бокал красного вина и большую порцию лазаньи. Приятный запах настолько дурманит и сводит с ума, что рот быстро наполняется слюной, а желудок согласно сводит в спазмах. Бруно не притрагивается к тарелке, будто ждёт чьё-то разрешение, но на него совершенно никто не обращает внимания. Триш быстро расправляется со своей порцией и не сказав ни слова выходит из зала, оставляя их. Напряженное молчание и укоризненный взгляд заставляют Буччеллати поднять нож с вилкой и осторожно приступить к лазанье. Его отказы не принимаются, а желания не рассматриваются. Из разреза начинает тонкой струйкой сочиться масло, Бруно подносит вилку ко рту, ощущает, как приятное тепло распространяется по всему телу. С каждым новым куском постепенно возвращаются силы и Буччеллати чувствует себя чуть лучше. От вина он тоже не отказывается, хоть и предпочёл бы выпить просто горячего чая или воды. Теплая еда обманчиво обволакивает Бруно ощущением уюта. Сидя здесь в этом балахоне, рядом с мужчиной в выглаженной белой рубашке, Бруно кажется кем-то лишним и неправильным, таким в самом же деле и является. У Буччеллати не до конца получается понять, о чём сейчас может думать Дьяволо, точнее, совсем не получается, но сейчас он решает сидеть тихо и слушаться, хотя бы потому, что при желании даже выбежать из зала был бы не в состоянии. Отметины на ногах ноют и пульсируют, со временем становясь ещё более болезненными. Легкие касания вызывают лишь острую пульсацию, убивая всякую надежду на самостоятельное передвижение. — Риччи, ванну на втором этаже и полынное масло в неё, — громкий голос Дьяволо заставляет вздрогнуть и сжаться, пусть даже обращаются вовсе не к нему. Бросив взгляд в сторону Бруно видит, что теперь они и вовсе остались наедине. Он не знает, чего ожидать, но все же спрашивает: — И что будет? — будто правда надеется услышать правдивый ответ. Дьяволо не отвечая поднимается с места и подходит к нему, не церемонясь закидывает одну руку Бруно себе за голову, от чего тот тихо ойкает от неожиданности, и приподнимает второй под коленями. Буччеллати рефлекторно обвивает шею мужчину рукой второй, морщась от касания к отметине. Голову поворачивать не решается. Можно было бы просто завалить его на плечо, но такие действия были чреваты заблеванной спиной только что съеденной лазаньей, с легкими нотками спиртованной горечи. — Слабый, но тяжелый, — сухо констатирует дон, — Если тебя сейчас от всей этой черни не отмыть она поползёт вверх и ты умрешь через пару часов, а ты мне ещё нужен живым, но не переживай, когда я захочу тебя убить, то обязательно кину в ту же камеру и запрещу дому тебя спасать. — Что этот «дом» такое? Не думал, что у кого-то может быть больше одного станда. — Считай это подарком от предыдущих донов. Вся остальная дорога до ванны на втором этаже проходит в молчании. Буччеллати ловит себя на мысли, что хочет отмыться от всего уже очень давно, и не только от красных отметин, но и от касаний мужчины, несущего его сейчас туда. Чувствует странный диссонанс с того, что сейчас вовсе не ощущает такой сильной тревоги, как раньше, но дает себе мысленную оплеуху возвращая к реальной действительности, в которой он — лишь нужный до определенного времени пленник, которым вертят, как вздумается, а если что-то и делают во благо, то лишь для личной выгоды. Теплое помещение встречает их приятным желтым светом, блеском запотевшего кафеля и едва различимым белым паром. — Разденешься или так закинуть? — в голосе слышится едва различимая издевка, в ответ на что, Бруно бурчит, что разденется, предполагая, что другой одежды ему не дадут, а сидеть сырым в подвальной камере такое себе удовольствие. Терпкий запах полыни заполняет всю ванную комнату, от чего мгновенно начинает першить в горле и Бруно тратит все силы на то, чтобы не раскашляться. Дьяволо садит его на невысокий стульчик рядом с ванной и внимательно смотрит сверху вниз. Буччеллати не спешит ничего делать, лишь косит взволнованный взгляд на воду, предполагая, что его в ней могут для профилактики самую малость потопить. — Значит закинуть? — Дьяволо угрожающе наклоняется, на что Бруно пихает его ладонью в грудь и хмурится, демонстративно другой рукой стягивая с себя рубаху за шиворот, немного в ней путается, но в конечном итоге откидывает в сторону, скрестив руки на груди — голым его уже видели и сейчас стесняться совершенно нечего. — Закидывай, — Буччеллати выравнивает тон, старается смотреться гордо, будто ему не помогают, а обязаны, получается это до паршивого плохо и он выглядит больше комично. Горячая вода неприятно покалывает кожу, отметки на ногах и разорванный анус буквально обжигает, Бруно морщится и на секунду позволяет себе бросить яростный взгляд на мужчину, на что тот невинно улыбается, присаживается на край ванны и резко давит одной рукой Буччеллати на плечо, позволяя соскользнуть и на секунду с головой уйти под воду, но тут же вынырнуть, откашливаясь от воды. Совсем потеряв страх Бруно ударив по воде в Дьяволо брызгает, рычит себе под нос какие-то ругательства, игнорируя в конец развеселившегося как ребенка мужчину, который тут же отскакивает в сторону, будто сейчас тоже будет на него нападать. Буччеллати его веселья не разделяет, но брызгаться перестаёт, приятно ощущая, как боль наконец-то начинает отходить от ног, а рукастые следы исчезать. Успокаиваясь он сползает в воду, опасно оставляя на поверхности лишь половину лица. Косится в сторону мужчины, которому становится вмиг неинтересным, тот выглядит вдруг задумчивым, вспомнившим о чем-то важном. — Вообще, у меня нет на тебя времени, — на прощание бросает Дьяволо, прежде чем скрыться за дверью, — Риччи тебя заберет, mio caro, — в голову показавшуюся из-за двери летит тюбик с каким-то шампунем, но промахивается, — Развлекайся, тут так воняет полынью, что ни одна рука, нога или чья-то страшная пасть к тебе не полезет, — доносится успокаивающий приглушенный голос. «Кроме тебя» — мысленно отрезает Бруно, но последним словам радуется, ещё пару часов назад он и мечтать не мог о том, что ещё когда-нибудь окажется в теплой светлой ванне. Он старается не обманывать себя и понимает, что это всего-лишь временное удовольствие, и сейчас, как только ноги перестанут болеть, ему не нужно будет дожидаться никакого Риччи. Только бежать.Who am I kidding? Now, let's not get overzealous here You've always been a huge piece of shit If I could kill you I would But it's frowned upon in all fifty states Having said that, burn in hell