Какофония

      Сквозь полудрёму Буччеллати различает легкий стук дождя, что к утру становится слабее, и больше не отбивает сумасшедшие барабанные дроби по листям, окнам, крыше и всему, что попадалось у него на пути. Вода неприятно скользит по затекшим конечностям, которые от долгого нахождения в одном положении на холоде совсем перестали слушаться. Боль появляется почти сразу. Сказывается вчерашнее падение и жесткие ветки, оставляющие природные узоры на покрасневшей коже.       Бруно с трудом открывает глаза, когда ему, сквозь мутную пелену дождя, в лицо ударяют едва заметные первые солнечные лучи. Серое небо перестаёт нависать так близко к земле и обещает в скором времени проясниться. Но Буччеллати тошнит от одного вида окружающего его мира. Бруно хочет крепко зажмуриться и открыть глаза уже у себя дома, представив, будто ему приснился затянувшийся ночной кошмар, а не уродливая реальность.       Буччеллати не чувствует ни рук, ни ног. Он всю ночь провёл на дереве, умудрившись отрубиться, крепко вцепившись в ветку. Бруно удивляет, что он не свалился вниз, и что его до сих пор не нашли. Может, отвратная погода поставила не только его в затруднительное положение, но и собак Дьяволо, что из-за постоянного дождя не могли выйти на его след. Это играло ему на руку, только сейчас его всё ещё ищут, и неизвестно насколько далеко его будущие убийцы.       В уставшем сознании загорается одна единственная мысль — он за пределами дома, значит шансы сбежать возрастают в несколько раз, даже в таком паршивом состоянии. Остаётся собрать остатки сил, заставить тело двигаться и убираться подальше от проклятого дома, и уже после решать, что делать дальше. Бруно не привык просто так сдаваться, но он настолько измучен, что лезть на рожон будет просто нецелесообразно и бессмысленно — его просто убьют на месте, как и планировали.       Буччеллати поднимает руку, с трудом сжимая и разжимая окоченевшие пальцы, чувствует во всём теле неприятные покалывания и легкое головокружение. Тысячи маленьких иголок пронзают его насквозь и Бруно замирает на месте прерывисто вздыхая и ожидая, пока тело придёт в себя.       Он смахивает воду с чёлки и протирает лицо. Простуда ему гарантирована, если он выживет. Легкие обжигает холодом, а грудь сводит болью, стоит вдохнуть чуть больше кислорода.       Одежда насквозь промокла и неприятно липнет к телу. Она холодная и скользкая, каждое движение сопровождается неприятным натягиванием, а иногда и скрипом ткани. Переодеться ему не во что, Буччеллати с тоской вспоминает свой дорогой костюм, легко спасающий его от воды и холода.       Бруно прислушивается. Помимо дождя и гуляющего между деревьев ветра, он не различает ни единого звука. Его лицо сосредоточено, а брови напряжены. Он сидит наверху и прислушивается около пяти минут. Оглядывается по сторонам, и не заметив никого постороннего, решает осторожно спуститься с дерева. Кора больно натирает ладони и босые ноги, но Буччеллати уже всё равно, он игнорирует любые неудобства, и даже когда на нижних ветках подскальзывается и падает вниз, ударяясь бедром о землю и проступающие сквозь неё корни — не издает ни звука. Не важно, как тяжело и плохо будет сейчас, сколько синяков и ссадин получит его тело, он должен выбраться.       Буччеллати не возвращается за Триш, принимая во внимание, что её не убьют, по крайней мере сейчас. Он придет за ней, когда будет способен сражаться, а не только беспомощно сразу же умереть на месте. Бруно возвращает себя к этой мысли раз за разом, с каждым шагом, пройденным метром напоминает необходимость происходящего. Его операция по её спасению и свержению дона была уже несколько раз провалена, он не хочет, что бы эта миссия угасла окончательно, ведь сейчас только он знает тайну дома и имеет небольшое представление, как можно противостоять Дьяволо.       Только сама мысль о победе над Дьяволо вызывает у Буччеллати желание истерически рассмеяться, но он давит в себе пессимистичные позывы. Сейчас он не имеет права сдаваться.       Бруно идёт вперед по сырой траве постоянно оборачиваясь, территория подле особняка огромная и ему нужно будет некоторое время, чтобы выбраться за её пределы. Буччеллати помнит, что вся она ограждена толстой каменной стеной, а единственные ворота сейчас скорее всего охраняются достаточно хорошо. Он уповает на станд и надеется, что его сил хватит на небольшую брешь, через которую он сможет незаметно проскользнуть. Если у него это не получится, то страшно представить, какие пути отступления придётся искать и насколько рискованными они могут быть.       Думать об этом Бруно не хочет, а приходится.       Некогда цветущие розовые кустарники сменились высокой травой, достающей почти до колена, а затем и вовсе парковой зоной. Узкие, вымощенные крошёной галькой тропинки вели вглубь деревьев, за которыми и скрывалась та самая ограда, насколько помнил Буччеллати.       Он уже не чувствовал ни боли ни холода, просто шёл вперед машинально переставляя ноги и смотря только вперед. Мысли лихорадочно возвращали в прошлое, дарили мимолётную радость, надежду на то, что этот кошмар скоро закончится, стоит ему сделать шаг за стены, как все будет проще и понятнее. Там он найдёт остатки своих ребят, в их условном месте на случай «апокалипсиса», они придумают отличный план, заберут Леона, спасут Триш и во что бы то ни стало отправят Дьяволо повидаться с матерью. Эти мысли слегка грели душу, уже забывшую о том, что такое веселье и радость жизни.       Вскоре из-за деревьев начинает виднеться каменная ограда. Буччеллати подходит ближе, смотрит наверх, представляя, что перебраться через неё так ему не под силу, ощупывает стену и призывает станд. Его духовных сил не хватает даже на небольшую сквозную дыру, и Бруно понимает, что сейчас, на последних силах, он если и создаст подходящее отверстие, то оно может закрыться до того, как он полностью пройдет через него, и он окажется в ловушке, замурованный в камень. На работу станда сказывалось состояние хозяина и он не появлялся дольше чем на пару мгновений.       Буччеллати ещё немного постоял у стены, понимая, что выход так близко и так далеко, и все жё, решил не рисковать.       Бруно уже давно забыл, что такое право выбора. Судьба раз за разом подкидывала ему подлянку, заставляя проходить все новые и новые испытания, проверяя на прочность и выжидая, когда же он наконец сломается. Но Буччеллати не ломался. Был в нём тот внутренний стержень, словно давно забытый голос из детства, который в самые тяжелые минуты повторял, что он не должен проливать кровь, пот и слезы, а жить жизнью, наполненной весельем. С последним пунктом получалось тяжело, но зато первых он придерживался.       Бруно слышал шум воды и знал, что где-то рядом должна проходить канализационная шахта её отвода, которая проходила под стеной, и в идеале должна была вывести его наружу. И Буччеллати шёл. Каждый шаг причинял ему боль, но приближал к цели. Даже если там внизу под стеной есть решетка, Бруно соберет остатки сил и сломает её, в любом случае это будет проще, чем с каменной кладкой, толщиной в пол метра или даже больше.       Вход в канализацию оказался не так далеко. После прошедшего дождя туннель был заполнен водой, его журчание и всплески слышались отчетливо даже на расстоянии. Бруно примерно представлял, как это должно было быть устроено и в какую сторону ему идти, когда он найдет туннель. Небольшая труба, с полтора метра в диаметре вела вглубь канализации и постепенно расширялась. Буччеллати шёл вперед пока не смог выпрямиться во весь рост. Воды было по колено, она была ледяной, отчего ноги практически мгновенно начало сводить судорогами. Однако сама вода не пахла ничем кроме плесени. От городской канализации жутко бы смердело, но запах здесь стоял терпимый, отчего стало значительно легче.       Бруно знал, что ему нужно будет пройти от входа в трубу около двух десятков метров налево, поэтому не боялся передвигаться в темноте на ощупь. Меньше всего ему хотелось наступить на что-нибудь в воде и повредить ноги. Отсутствие света немного настораживало, но у Бруно нашлись силы совладать с этим неприятным тягучим чувством. Сверху изредка просачивались тонкие столбы света, исходящие из небольших труб, что соединяли канализацию с поверхностью. Было не совсем понятно, к чему была построена такая система, Буччеллати догадывался, что с таким количеством дождей парковую зону не хотелось превращать в болото, поэтому приходилось идти на крайние меры.       Бруно, по ощущениям, уже прошёл достаточно далеко, чтобы наткнуться на желанный поворот, только с каждым шагом левой рукой он ощущал лишь склизкую гладь кирпичной трубы. В уставшем сознании закрадывались тревожные подозрения, что он потерялся, что трубы за стеной никакой нет, что он перепутал и пошёл в другую сторону, что задумался и не заметил желанного прохода, что в темноте он попросту потерял чувство пространства и мог не заметить её, более узкой и чуть ниже его руки.       И.       Что канализация тоже была частью особняка.       С последней мыслью где-то внутри зарождалась истерика. Буччеллати коснулся стены правой рукой. Вдохнул, прохлюпал водой под ногами, точно рассчитав повернулся назад и осторожно зашагал в сторону, где должен был находиться выход наружу. Пусть он застрянет в стене, но это будет куда более приятно, чем потеряться в канализации проклятого дома, в кромешной тьме, хозяин которого желает тебя убить.       Буччеллати считал каждый свой шаг, каждый пройденный по метр, но туннель не сужался, не вел наружу. До Бруно не доносилось лёгкого дуновения ветра, подсказывающего, что он уже близко к цели. За последние десять минут, что он блуждал туда и обратно, ощупывая все стены на наличие хоть каких-то выходов и поворотов, не изменилось совершенно ничего. Накатывала паника. Куда бы он ни шёл, под его руками была только одинаковая кладка, уровень воды под ногами не менялся, а легкие просветы, что он видел в самом начале и вовсе исчезли, будто их никогда и не было.       Если бы Бруно поднёс руку к своему лицу вплотную, то он всё равно ничего бы не увидел. Силы приходилось тратить на использование станда. Но легкое свечение от кисти призванного станда не могло в достаточной мере осветить и полуметра вокруг. От нехватки энергии и панического настроения хозяина, станд время от времени мигал, а то и вовсе прекращал появляться.       Буччеллати остановился и оперся рукой о стену, прислонившись к запястью взмокшим лбом, с липнущей на него чёлкой. Казалось, что воздух вокруг стал тяжелее и холоднее в несколько раз, и Бруно никак не мог отдышаться или хотя бы вдохнуть полной грудью. Всё было как во сне, он хватал ртом воздух, но никак не мог насытиться. Было слишком темно, слишком влажно, слишком… страшно.       Буччеллати теряет счёт времени и уже не помнит, столько стоит в таком положении. Всё тело ломит, а ног, ниже колена он и вовсе не чувствует. Сердце бьётся так быстро, что создается ощущение, будто ещё немного и оно выскочить через глотку. В висках стучит, а уши закладывает пульсирующими волнами, доказывающими, что он, к сожалению, всё ещё жив, ещё страдает, и разрешения апокалипсиса пока не предвидится.       Буччеллати отрывается от стены, покачивается, делает грузный шаг назад, поднимая всплески, думает, что сейчас уткнется спиной в противоположную стену, которая его удержит, поэтому не останавливается, позволяя себе по инерции опереться и ещё немного перевести дух. Только вместо этого сзади оказывается изумительное «ничего». Бруно спотыкается и падает. Он не успевает выставить руки и окунается с головой. Выныривает почти сразу же, неразборчиво махая руками и наглотавшись сточной воды на вдохе и откашливаясь сейчас от неё же. — Надоело, — тихо шепчет Буччеллати сидя в воде, не силясь даже вновь подняться на ноги. — К чёрту их всех, зачем только ввязался, — голос подрагивает на каждом слове, в правдивость высказываний он и сам не верит, но продолжает выплескивать потоки брани наружу, чтобы хоть как-то освободиться от душащего давления, — Лучше бы сидел в доме и позволил бы этому ублюдку убить рядом с тёплым камином, — Буччеллати отплевывает новую порцию воды, выходящую из желудка вместе с потоком желчи и легким привкусом яблок, отчего он снова морщится. — А теперь замерзну в вонючей луже. Молодец. Дебила кусок.       Бруно продолжает сыпать ругательствами, останавливаясь только для того, чтобы перевести дыхание. Среди своего потока слов, легким эхом протекающего по канализации, Буччеллати начинает различать голоса другие. Он мгновенно напрягается и прислушивается, но слов разобрать не может, только точно знает, что они не принадлежат никому из обитателей особняка.       По спине пробегает холодок, он и представить не в состоянии, кто может обитать в столь мрачном и пугающем месте. После появления стандов и живого дома в своей жизни он уже мало чему удивляется, поэтому не отрицает тот факт, что в той самой вонючей луже кто-то может жить.       Буччеллати прикладывает все силы, чтобы встать на ноги, и уже отчаявшись найти выход из канализации, идёт на голос, прикидывая, что водосток вполне может соединяться с подвалом дома Винегар, а в том самом подвале могут пытать очередного несчастного или буйствовать духи — оттого и крики. Эта мысль нравилась ему куда больше, чем та, что подземная труба является домом чего-то мерзкого и не слишком избирательного в плане жилищного благоустройства.       Бруно хотел бросить затею идти на голоса и уже собирался направиться назад, но что-то внутри подсказывало, что он не должен останавливаться. Пройдя ещё с десяток метров вглубь, Буччеллати начинает различать среди множества голосов один знакомый тембр. Ошибки быть не могло. Голос определенно принадлежал Абаккио.       Сердце Бруно сжалось и он резко остановился, будто наткнулся на что-то. Он точно знал, что это ловушка, что Леон сейчас должен быть в другом месте, что не мог кто-то точно знать, что Бруно будет блуждать здесь под землей. Но. Крохотная надежда и страх того, что Абаккио сейчас правда мог быть там и подвергаться пыткам по его вине, стопорили. Буччеллати зависал на пару секунд, а затем снова приходил в себя и делал несколько шагов вперед. Думал, что если Леона притащили в подвал как приманку, то он пойдет туда, что он ни за что не может его там оставить, к тому же, путей отступления у него не было. И не стало бы лучшим последним желанием перед смертью увидеть или услышать любимого человека, чем скитаться по канализации и там же умереть от голода и холода.       Желудок Буччеллати уже давно пуст, но организм продолжает посылать рвотные позывы, скручиваться в морской узел и отзываться болью под рёбрами. Бруно идёт. Каждый шаг всё ещё причиняет ему боль. С каждым шагом его цель все ближе, его раздражённый голос всё громче. Буччеллати так радуется, что это всего-лишь брань, а не крики боли.       Бруно идёт вперед настолько быстро насколько может, он придерживается рукой и периодически опирается о стену, затем делает глубокий вдох, вспоминает лицо Леона, которого там может и не быть, и двигается дальше, ведомый лишь одной призрачной надеждой, что может, в этот раз, не он будет вытаскивать дорогих людей из передряги, а они немного помогут ему.