***
— Эта… миссия, которую вы сами себе назначили — вы бы назвали это местью? — спросил Дамблдор с балкона судей. Драко не слишком заботил официальный тон бывшего директора, который казался настолько нехарактерным для Дамблдора, но он предположил, что у этого человека была роль, которую он должен был выполнять в Комитете. — Долгая, затянувшаяся, местами плохо спланированная месть, да, именно она. Следующим заговорил другой судья — седовласая женщина средних лет, поразительно похожая на Терри Бута. — Это определенно не самое лёгкое для восприятия чтиво, мистер Малфой, — сказала она серьезно. — То, что вы пережили… — она махнула рукой над копией отчета, который лежал перед ней, — частичный голод, затем болезнь, которая почти убила вас, периоды, проведенные в ужасных местах рядом не с самой приятной компанией. Осмелюсь предположить, что ваше особое воспитание вряд ли могло подготовить вас ко всему этому. И все это было только для того, чтобы захватить Беллатрису Лестрейндж и привлечь ее к ответственности за организацию убийства вашей матери? Челюсть Драко немного напряглась, но в его глазах не было ничего, кроме прохлады. — Ничто так не закаляет характер, как хороший приступ голода, — сказал он легко. Горацио Кун, сидевший на самом высоком уровне судей, издал нетерпеливый звук. По большей части он был на удивление молчалив. — Мы здесь не ради ваших шуток! — предупредил он. Драко с удивлением отметил, что недавно получивший повышение Кун больше не был лысым: вместо этого он предпочитал носить убогий парик со светлыми волосами. Действительно, этот человек мог позволить себе что-то получше. Парик довольно плохо сочетался со стандартным головным убором пурпурного цвета Визенгамота. — Шутить о необходимости питаться навозными жуками я бы никогда не стал, уверяю вас, — ответил Драко, который пропустил легкую полуулыбку Дамблдора. — У вас есть какая-либо информация о местонахождении вашего отца, Люциуса Малфоя, или Грегори Александра Гойла? — следующим спросил его Дамблдор. Драко догадался, что именно поэтому они решили инициировать слушание над ним вместо того, чтобы просто освободить его после всех его показаний. Джинни Уизли была права. За шесть недель, прошедших после его возвращения, Драко подозревал, что его, скорее всего, допросили бы более жестко, если бы не Поттер. — Нет. — Вы скрываетесь от Министерства в течение пяти лет, затем неожиданно появляетесь, ожидая, что мы поверим, что вы не пытались связаться с вашим отцом, который по удачному стечению обстоятельств тоже пропал без вести? — потребовал Кун. — Да, на самом деле, именно этого я и жду. Кун презрительно фыркнул. Его жест был пугающе похож на Амбридж. — Признаться честно, я не нахожу вас убедительным, мистер Малфой. Драко сочувственно кивнул. — Я чувствую то же самое в отношении ваших волос, мистер Кун. Захария Смит поспешно замаскировал свой смех под внезапный приступ кашля, но шум уже эхом разносился по большой комнате. К чести Смита как секретаря, его перо не дрогнуло и не остановилось. Послышалось тихое бормотание, когда Кун посмотрел на него сверху вниз, цвет его лица соответствовал одежде. Дамблдор прочистил горло, и шепот прекратился. Драко не мог разглядеть выражения его лица, но ему показалось, что Дамблдор выглядел довольно озорно. — Мы пришли к решению час назад, — сообщил он таким тоном, как будто они были вместе наедине, разговаривая в кабинете Дамблдора в Хогвартсе Ах, это объясняло, почему у Куна было такое уныние на голове. — После отчета главного аврора, представленного на этой неделе, и после интенсивного обсуждения, Комитет по Расследованиям настоящим решением снимает с вас все подозрения в отношении побега вашего отца Люциуса Малфоя и исчезновения Грегори Гойла. Драко вздохнул. Это определенно заняло у них много времени. Дамблдор расплылся в улыбке: — Добро пожаловать домой, Драко. *** — Ты проделала великолепную работу, избегая Малфоя. — Благодарю, — сказала Гермиона, которой пришлось перекрикивать ветер. — Я продолжаю усердно работать над этим. Джинни вздохнула, но только потому, что Гермиона не смогла бы этого услышать. Они стояли у главных ворот Азкабана, выйдя из контрольного пункта охраны. Несколько кусочков темной черепицы отрывались с крошечного караульного помещения, кружась на ветру, как испуганные вороны, попавшие в вихрь. Хорошо, что в то утро она предпочла надеть брюки и плотное пальто вместо классической тонкой мантии. Легкая одежда точно не справилась бы с суровым штормом на северо-восточном побережье. Молодой охранник, сопровождавший их, теперь поворачивал большой ключ в широких дверях. Его свободная рука была занята тем, что держала шляпу на голове. — Ну, это же не может продолжаться бесконечно, — добавила Джинни. — К тому же, я думаю, он начинает расти в глазах Гарри — Ты имеешь в виду, как плесень? Гермиона пропустила удивленный взгляд Джинни, когда ворота тюрьмы Азкабан распахнулись. Двух женщин встретил холодный сырой воздух. Здесь было ничуть не теплее, чем снаружи, и определенно намного темнее, несмотря на зажженные факелы, прикрепленные к стенам через каждые три метра. Гермиона поплотнее закуталась в свое пальто в зеленый горошек. Она пожалела, что не захватила с собой шарф потолще. Тот, что был на ней, выглядел очень презентабельно, но кое-что из ее огромной коллекции вязаных вещей Молли Уизли выдержало бы холод гораздо лучше. Снаружи продолжал завывать ветер, что звучало вполне уместно. Подошел еще один охранник. Он одарил Гермиону широкой и дружелюбной улыбкой. — Мисс Грейнджер, уже вернулись? Не то чтобы мы возражали, конечно. Посетителей и так достаточно мало. — Привет, Гораций. Как нога? — Намного лучше, спасибо, что спросили, — Охранник повернулся к Джинни, выглядя теперь чуть менее приветливо. — Не могли бы вы, пожалуйста, зарегистрироваться? — он указал на большой потертый журнал, висевший в углу. Потрепанное перо было привязано к журналу, время от времени пытаясь вырваться. Джинни подошла, чтобы расписаться, и ей, в свою очередь, выдали желтый пропуск для посетителей. — Я могу вам еще чем-нибудь помочь? — спросил Гораций Гермиону. — Все в порядке. Я помню дорогу. — Похоже, он все еще не проникся ко мне симпатией, — заметила Джинни после того, как Гораций ушел, чтобы вернуться на свой пост. — Они ведут себя так со всеми адвокатами, — сообщила Гермиона. — И тот факт, что ты представляешь интересы Снейпа, конечно, не помогает делу. Девушки направились к лифтам. Гермиона нажала на кнопку, и раздался громкий металлический скрежет. — Тот факт, что я представляю Снейпа, или тот факт, что делаю это хорошо? — Подача апелляции проходит хорошо? — спросила Гермиона. Полные губы Джинни сжались в тонкую линию. — Вряд ли, но любое сокращение срока с пожизненного заключения было бы предпочтительнее. Гермиона была согласна. — Я говорила об этом с твоим отцом, но он ответил, что верит в систему. — Тот аргумент, что мы поймали Забини только потому, что Снейп освободил Люциуса, прозвучал неубедительно? — спросила Джинни. — Существует небольшая проблема, связанная с тем, что Министерство считает Люциуса Малфоя большим злом, чем Блейз Забини. Гермиона вспомнила Люциуса таким, каким она в последний раз видела его в кабинете в Малфой-мэноре: внушительным, пугающим и, казалось, совершенно не раскаивающимся в своем жестоком обращении с Драко. — Я склонна согласиться, — тихо сказала она. Трудно было сопоставить этот образ с тем Люциусом, который рисковал своей жизнью, чтобы освободить Драко из логова вербовщика в Уэльсе. Это было довольно лихое спасение, если учесть, что Люциус был нужен обеим сторонам конфликта: мертвым Тьме и живым Свету. — Так ты планируешь избегать Малфоя бесконечно? Гермиона пожала плечами. Она снова нажала на кнопку, так как лифт, казалось, не торопился. — Он вернется в поместье Малфоев, как только Комитет его оправдает, что произойдет достаточно скоро. Я предполагаю, он будет слишком занят тем, чтобы заново знакомиться со своим окружением и деньгами. — Ты действительно веришь, что он вернулся только для того, чтобы разобраться с домом и наследством? — спросила Джинни заинтригованно. — Его семейное состояние и статус всегда имели для него первостепенное значение. Он всегда совершенно ясно давал мне это понять. — А что насчет его мести? — подтолкнула Джинни. — Тратить столько времени и сил на поиски человека, ответственного за смерть его матери — вряд ли это можно назвать эгоистичным поступком. Гермиона молча приподняла бровь в ответ. — Все, что я хочу сказать — это то, что у него могут быть другие заботы, кроме как заказать новые шторы для поместья и пересчитать свои кучи денег. Мне трудно поверить, что у тебя все еще нет к нему чувств. — Это было давно. И я была очень молода, — напомнила Гермиона. Нахмурившись, она снова нажала кнопку лифта, на этот раз более решительно. — В отличие от той двадцатитрехлетней старухи, какой ты сейчас являешься? — сухо ответила Джинни. Подъехал лифт. Гермиона бросила на подругу удивленный взгляд, когда они вошли. — Я была моложе. Ты ведь помнишь нашу юность, не так ли? Джинни фыркнула. — Смутно. — Я совершила ошибку. Видит бог, он слишком часто пытался предостеречь меня, а я не понимала намеков. И почему ты так настойчиво пытаешься его защитить? Ты не пела ему дифирамбы несколько лет назад. А Гарри в курсе про ваши поздние ночные сеансы стрижек? — спросила Гермиона, заправляя короткий локон кофейного цвета за ухо. — Я никогда не пела дифирамбы Драко Малфою, — холодно ответила Джинни. — И я не прошу тебя простить его, но ты не видела его, Гермиона. Знаю, что прозвучит банально, но он изменился. Страдания меняют человека. Они поднялись на четвертый этаж с надписью «Максимальная безопасность» на циферблате внутри лифта. Гермиона вытянула ладонь, приглашая Джинни выйти первой. — Если он так страдал, то это был его выбор. Я не заставляла его уходить, Джинни. Запомни это. И, вернувшись, он опоздал во всех смыслах. — А может, он чувствовал, что у него не было выбора? Ты права, мы все были детьми. Возможно, это было плохое решение, но иногда мы делаем выбор, основываясь только на нашем ограниченном понимании вещей. И почему-то я не думаю, что у Малфоя было много опыта общения с теми, кто мог по-настоящему заботиться о нем. То, что произошло с ним в тот день, любому бы снесло крышу. Я имею в виду, ты ведь умерла, Гермиона. Рон говорил, что Гарри чуть не оторвал голову Забини. — Никто не бросает людей, которых любит, — сказала Гермиона, когда они были на полпути по коридору. — Это самое простое правило, которое любой человек в состоянии понять. Гарри удалось его не нарушить. Выражение лица Джинни несколько потемнело. — Иногда я задаюсь вопросом… Гермиона обернулась и недоверчиво посмотрела на Джинни. — Гарри никогда бы тебя не бросил! — Точно не из-за недостатка размышлений об этом на эту тему! — Джинни, казалось, удивилась тому, как яростно прозвучал ее голос. — Гарри держит в голове много глупых идей, — сочувственно согласилась Гермиона. — Но прежде всего на него можно положиться. Они подошли к другим воротам, возле которых за крошечным столом сидела молодая женщина-охранник. Она дремала, но быстро встала по стойке смирно, когда девушки приблизились. Джинни и Гермиона молча отдали свои волшебные палочки и любые другие запрещенные магические предметы, которые они носили при себе. Для Джинни это был медальон с предсказанием погоды, который Билл подарил ей на двадцатый день рождения. Гермиона достала свернутый пергамент из внутреннего кармана пальто. — Мне нужно взять с собой это. Охранница кивнула, ей уже сообщили об этом предмете. — У вас двадцать минут со Снейпом сегодня, — сказала она Джинни. — Я могу проводить со своим клиентом столько времени, сколько потребуется, спасибо большое, — раздраженно возразила Джинни. Молодая женщина покачала головой. — Двадцать минут, мисс Уизли. В десять тридцать его будут допрашивать авроры. — О чем? — спросила Гермиона, нахмурившись. — О возвращении наследника Малфоев — это все, что мне сказали. Обычный допрос для выяснения обстоятельств. — Женщина-охранник наклонилась ближе к Гермионе. — Ходят слухи, что Снейп взбесился, когда услышал, что Малфой вернулся. Возможно, он решил, что вернулся другой Малфой, ну, знаете, его отец. Было бы о чем беспокоиться, подумала Гермиона. — Я серьезно сомневаюсь, что Северус Снейп может взбеситься, даже если попытается, — невозмутимо произнесла она. — Думаю, я сильно задержусь, — вздохнула Джинни. — Не жди меня. — Не хочешь поменяться? — Гермиона задумалась. Джинни вздрогнула. — На Беллатрису? Спасибо, но нет. Твои обязанности для Отдела Тайн… я бы предпочла выгребать драконий навоз для ботанического зверинца Невилла. Гермиона вгляделась в темноту. Коридор, казалось, тянулся вечно, и это было не из-за магии. Азкабан был таким же жутким и мрачным. — Последняя камера справа, не так ли? — спросила она охранницу. — Да, мисс Грейнджер. Джинни пожелала ей удачи и быстро отправилась в противоположном направлении, чтобы провести то немногое время, которое у нее было со своим трудным клиентом. Камера Беллатрисы Лестрейндж была идентична любой другой камере в тюрьме Азкабан. Это было помещение пять на шесть футов вдоль трех каменных стен, в то время как заколдованные металлические прутья составляли четвертую стену. Там была узкая койка, встроенная в одну каменную стену, и умывальник, заложенный в противоположной стене. Каждая камера также была окружена охранниками. В отсутствие дементоров это было чем-то вроде необходимости, учитывая, как трудно было на самом деле удержать ведьму или волшебника в месте, где они не хотели находиться. С палочкой или без нее. Статус заключенного неизменно определял силу и тип наложенных охранных чар. Достаточно сказать, что камера Беллатрисы была буквально заполнена заклинаниями, настолько, что излучала слабое свечение. Возможно, это не слишком уменьшило жуткость этого места, но, по крайней мере, обеспечило дополнительное освещение. Так получилось, что в настоящее время в Азкабане не было других заключенных-женщин. Этого было достаточно, чтобы заставить Гермиону чувствовать себя неловко от имени всего женского пола. — Здравствуй, Беллатриса. Заключенная плавным движением поднялась с того места, где сидела на своей койке. Это была всего лишь оболочка прежней Беллатрисы, скелет, обтянутый кожей, с торчащими костями и дико спутанными седеющими волосами. Ее глаза были дикими, глубокими и ослепительно голубыми. Они выглядели неуместно на ее изможденном лице. Какой бы опустошенной она ни была сейчас, в ней все еще чувствовалось эхо былой красоты. Даже величия. Нельзя отрицать, что представители Блэков обладали этим качеством. — Так, так, так. Маленькая Грязнокровка Поттера пришла навестить меня. Чему я обязана таким удовольствием? Для такого хрупкого на вид существа ее голос был глубоким и звучным. Он хорошо сочетался с ее живым взглядом, подумала Гермиона. Она не могла вспомнить, чтобы голос Беллатрисы звучал так властно, но предположила, что единственный раз, когда она слышала эту женщину, был, когда та безумно хихикала над Гарри в Министерстве на их пятом курсе. Это не было приятным воспоминанием. Беллатриса провела пальцами по прутьям своей камеры, наблюдая за посетительницей, выглядевшей застенчивой и любопытной. Защитные чары затрещали при этом контакте. Ей выдали стандартную тюремную форму в черную полоску. Нельзя было отрицать царственную манеру, с которой она носила этот наряд, словно тот был из шелка и парчи, а не из грубого домотканого хлопка, покрывающего ее костлявое тело. Гермиона развернула обработанный магией пергамент. Ей понадобится всего мгновение, чтобы скопировать Темную Метку Беллатрисы, и на самом деле она не собиралась проводить в присутствии этой женщины больше времени, чем того требовалось. — Я здесь, чтобы снять отпечаток Метки. Просунь руку сквозь прутья решетки. — Это не было просьбой. Беллатриса на мгновение уставилась на бумагу, а затем подняла насмешливые глаза на Гермиону. — Не смогли найти настоящего аврора для допроса? И чем вы занимались эти два месяца? Или уже три? — Ее непринужденная дерзость очень напоминала Сириуса. Она повернулась к стене позади себя, рассеянно облизывая губы. — Здесь я не вижу луну… — Я здесь не в качестве следователя, но будь уверена, они не забыли о тебе, — ответила Гермиона, хотя Беллатриса, казалось, проигнорировала ее слова. — В конце концов, меня ведь поймал не аврор. Ваши люди не в состоянии делать свою работу. Мальчишка Люциуса выследил меня. Можешь себе это представить? Хотя, полагаю, в его поступках были свои сладкие мотивы… Гермиона ничего не могла с собой поделать. Конечно, она понимала, что не сможет держать себя в руках в тот момент, когда ей поручили эту задачу. Скримджер точно разозлится на нее за то, что она поговорит с заключённой до официального допроса. Следующие слова, сорвавшиеся с ее губ, не были для нее неожиданностью. — Ты убила его мать. Мускул на изможденном лице Беллатрисы дернулся. Она моргнула, снова облизнула губы — Я этого не делала. Мальчишка Забини. Это был он. — По твоему приказу, — бесстрастно напомнила Гермиона. — Цисси была слабой. — Беллатриса зашипела, слюна собралась в уголках ее рта. — Она всегда была слабой. Даже Андромеда, эта чертова сука и предательница крови. Маггловская подстилка, но… по крайней мере, у моей дорогой потерявшей рассудок Андромеды была стойкость Блэков. — Она начала расхаживать по своей маленькой камере. — Я полагала, что мой племянник вырастет таким же, как и его мать: слабоумным и безвольным. Как же я ошибалась. Полагаю, в нем было больше отцовского, чем кто-либо мог предположить. Включая самого Драко, я уверена. Малфои всегда были упрямыми созданиями. Здесь выражение ее лица несколько смягчилось. Хотя она все еще выглядела сумасшедшей. — Ах, мой прекрасный племянник. Этот парень прошел через ад, чтобы добраться до меня, ты об этом знала? Я это знаю наверняка. О да, да, да, я знаю. В конце концов, этот ад был моим собственным творением. Как долго он шел по моему следу? Я слышала, как же там говорилось… — Пять лет, — рассеянно сказала Гермиона, внезапно почувствовав холод. Бровь Беллатрисы поползла вверх. На мгновение она, казалось, погрузилась в свои мысли. — Пять лет? Неужели? Позор, его самоотверженность должна быть отдана служению Темному Лорду. — Ее глаза сузились на Гермионе. Ее разум, казалось, переориентировался на середине тирады. — Это тратилось впустую на мерзость, — заявила она с выражением чистой злобы, — вы грязнокровки… всего лишь скот. Кто бы мог подумать, что наш Драко превратится в подобное? Он заслуживает того, чтобы умереть от стыда в одиночестве. Как это сделала Цисси, — сказала Беллатриса, дико кивая. — Она умерла, потому что осмелилась подумать о другой жизни для себя и своего сына. Бедная, заблудшая и одурманенная Нарцисса решила, что сможет сбежать от своей судьбы. И вот я снова слушаю это дерьмо про судьбу, подумала Гермиона. Она уже была сыта по горло этим в ситуации с Драко. — У всех нас есть выбор, Беллатриса. — И твоя испорченная кровь определяет выбор, который ты делаешь, Грязнокровка. В твоем случае с этим ничего не поделаешь, — сказала Беллатриса голосом, в котором звучала непоколебимая убежденность. Гермиона поняла, что хоть и смотрит на сумасшедшую женщину, но ее все еще охватывало непреодолимое желание совершить насилие над Беллатрисой. Это было бы справедливо: за все невинные жизни, которые она забрала, и за весь яд, который она распространила. Но в ее обязанности не входило вершить правосудие. Несмотря на недостатки Министерства, несмотря на его сомнительную тактику, Артур Уизли в конце концов оказался прав. Там была своя система. И, несмотря на несправедливость всего того, что Министерство сделало с Драко пять лет назад, несмотря на потерю, которую он пережил, каким-то образом он все еще достаточно верил в это правосудие, чтобы не отомстить Беллатрисе окончательно. Мерлин знал, что у него была возможность убить ее. Гермиона почувствовала боль в груди, когда подумала об этом. Настоящую или фантомную, она не могла точно сказать. Все казалось реальным. Возможно, всему виной было тот гнев и отвращение от вида Беллатрисы, которые она так старательно сдерживала. Или, возможно, это было просто ее крайнее отвращение к работе, которую ей поручили этим утром. Она чувствовала, как вдоль твердой каменной оболочки, которую она использовала, чтобы сохранить свое сердце, распространяется трещина. Это было не самое плохое чувство, но последствия от него будут, безусловно, ужасающими. На мгновение уступив своему гневу, Гермиона подошла к решетке камеры Беллатрисы и сказала очень спокойно и четко: — После того, как мы закончим с тобой, мы найдем Тома Риддла и остановим его. Навсегда. Беллатриса обнажила зубы в диком рычании. Гермиона еще не закончила. — А теперь вытащи свою чёртову руку, или я позову сюда двух больших магглорожденных волшебников, которые разденут тебя догола только потому, что мне будет приятно видеть твоё унижение. А потом, Беллатриса, я потрачу свое драгоценное время, делая отпечаток твоей Темной Метки. Беллатриса наградила Гермиону взглядом чистой злобы, прежде чем просунуть свою тонкую, как палка, правую руку между двумя прутьями. Ее бледная кожа была рыхлой и похожей на бумагу. Темная отметина растянулась и поблекла на внутренней стороне ее предплечья. Гермиона очень старалась не прикасаться к ней напрямую, когда она положила бумагу на зараженную плоть. Когда она вынула пергамент, идеальная копия перекочевала на бумагу. Мимолетные, призрачные образы пары невероятно черных крыльев заплясали перед ее взором. Гермиона моргнула, и непрошеное воспоминание исчезло.Глава 52
22 февраля 2022 г. в 11:49
Визенгамот пребывал в эйфории. По крайней мере так было с его младшей половиной сотрудников. Старшее поколение (те, что перешагнули столетие или больше) живо перемещалось заметной пружинистой походкой, нося свои шляпы цвета сливы набекрень.
Захария Смит не разделял всеобщего веселья, но только потому, что его работа секретаря в зале суда требовала быть внимательным и собранным. Личное присутствие было в значительной степени прописано в его должностной инструкции. В прошлом году они экспериментировали с волшебным пишущим пером, но все прошло не слишком хорошо из-за склонности пера к чрезмерному описанию и привело к некоторым очень красочным приговорам.
На следующий день после того, как Беллатриса Лестрейндж была заключена под стражу, начали происходить массовые увольнения высокопоставленных чиновников Министерства. Все остальные находились в приподнятом праздничном настроении — или, скорее, послепраздничном. Если бы нынешнее настроение Министерства можно было описать цветом, он, сменившийся после многолетнего и напряженного красного, был бы тёплого желтого оттенка.
Свежий ветерок надежды гулял по всему Министерству, и дул он прямо под мантию Темного Лорда.
Гарри вышел из зала заседаний, где собирался Комитет по Расследованиям, и снова сел на скамейку снаружи рядом с Драко. Это было очень долгое утро.
— Они только на девяносто седьмой странице твоего заявления, — сказал Гарри слегка обвиняющим тоном.
Драко издал неопределенный звук и перевернул страницу «Ежедневного Пророка». Он взял за правило следить за текущими событиями с момента своего возвращения.
— Не сочти за наглость, но не мог бы ты дать им сокращенную версию?
— Это и есть сокращенная версия, — ответил Драко, все еще не поднимая глаз.
Последовало короткое молчание, во время которого Гарри уставился на черные кожаные зашнурованные ботинки Драко. Эта обувь принадлежала Гарри, как и темно-серый маггловский деловой костюм (не самого лучшего качества), в котором Драко был в то утро.
Он даже не потрудился использовать на ткани подгоняющие под размер чары. И немного раздражало, что даже дешевая синтетика выглядела на долговязой фигуре Драко, как одежда с модного показа.
Вместо того, чтобы предстать в неопрятном и неуважительном виде перед Визенгамотом, Драко Малфой выглядел спокойным и непринужденным. В противоположность ему, был Гарри, который провел бессонную ночь перед слушанием, ворочаясь в постели. Настолько, что Джинни выгнала его из спальни, чтобы хоть немного поспать перед работой в то утро.
Рассеянный Гарри побрел в столовую, снова перелистывая заявление Драко на ста семидесяти пяти страницах, словно секреты спокойного сна хранились где-то внутри.
Ему казалось неправильным, что подобный мучительный и тревожный опыт был изложен на бумаге таким точным, элегантным и аккуратным почерком. Это было так, словно кого-то грабили и избивали до смерти под музыку Чайковского.
Драко, казалось, совсем не беспокоился о перспективе того, что Комитет сочтет его деятельность за последние пять лет достаточно подозрительной, чтобы назначить дальнейшее расследование или потребовать временного содержания под стражей в Азкабане на время слушания.
Прошло уже шесть недель с его возвращения, а следователи Министерства только сегодня вынесли свой письменный вердикт о том, был ли длинный отчет Драко фактом или выдумкой.
В его заявлении содержалось слишком много инцидентов, которые, мягко говоря, шокировали. Гарри был удивлен, что некоторые из наиболее адских переживаний Драко не оставили на нем неизгладимого следа. Или, возможно, тот заработанный опыт просто помог Драко лучше это скрыть. Мерлин свидетель, что с самого начала он никогда не был открытой книгой. Хотя Гермиона, безусловно, находила его интересным чтением.
Гарри потребовалась некоторая сила воли, чтобы снова взглянуть Драко в глаза, не выпуская наружу слишком много эмоций. Сильнее всего им овладевала не жалость, беспокойство, уважение или благоговение, которые Гарри без сомнения тоже испытывал.
В основном, это была зависть.
Зависть к тому, что Драко сумел сделать то, что Гарри не мог себя заставить сделать: оставить всех, кого он любил, и отправиться на самоубийственную миссию. Это была та коварная мысль, что постоянно искушала Гарри.
Гарри знал все о разрушительной потребности в мести и прекрасно понимал, что, несмотря на причиняемую ею боль, высшее благо требовало, чтобы он оставался там, где был. Однако в последнее время Высшее Благо стало выглядеть немного обрюзгшим и самодовольным.
Ведь тот факт, что Волдеморт залег на дно, не должен означать, что их сообщество теперь может вытереть свой коллективный лоб и возобновить жизнь, как будто ничего и не было. Это и являлось основной проблемой в последний раз, когда исчез Волдеморт.
В этом и была разница между ними двумя, не так ли? Драко делал то, что хотел, а Гарри делал то, что хотели все остальные. Гарри бы поаплодировал мужеству другого мужчины, если бы не тот факт, что действия Драко непосредственно привели к разбитому сердцу Гермионы.
Им двигал эгоизм или бескорыстность? Возможно, это и должен был решать сейчас Комитет по Расследованиям.
Вскоре двери комнаты распахнулись, и на пороге появился слегка перепачканный чернилами Захария. Он разминал сведенную судорогой правую руку.
— Хорошо, теперь можно вернуться.
Гарри и Драко встали.
— На этот раз только Малфой, — сказал Захария, немного настороженно глядя в сторону Гарри. — Они вот-вот примут решение.
Гарри снова сел, безмолвно взяв газету, которую Драко аккуратно сложил и протянул ему.