Призрак

Иккинг сидел за столом и, всё ещё изредка подрагивая от недавних слёз,  попивал сладкий зелёный чай. Он долго пытался успокоиться. Очевидно Иккинг  запомнит эту историю. Слишком много боли она принесла. Этот стыд, этот ужасный стыд так давил на плечи. Иккинг всей душой ненавидел всё, что с ним происходит. Это уже нельзя будет забыть. Та ужасная картина, Иккинг никогда не видел большей жестокости. И он жалеет обо всём. Жалеет, что тогда не решился помочь Вигго выбраться из пещеры, жалеет о той войне, которую сам и развязал. Жалеет, что стал приучать драконов, жалеет, что встретил Вигго. И пусть он сделал мир лучше. Это принесло слишком много боли. Чтобы отстоять любое мнение нужно бороться, если люди его не принимают. И зачем внедрять насильно? Может, если бы мы и дальше убивали драконов сотнями было бы проще. На много проще. Почему именно он должен был так сильно изменить мир? Почему эта доля пришлась именно ему? Может это всё зря? Во всём свое предназначение. Эта история заставила его задуматься о том, что вообще происходит, зачем это всё и есть ли смысл в том, к чему он стремился и стремится сейчас. Все эти слова слишком похожи на окончание этой ужасной истории. Возможно так и есть, ведь ничто не вечно. Всему есть свой конец, близок он или далёк. Любая история — это чья-то жизнь, ловко изложенная на бумаге. И даже, если кто-то хотел оставить эту историю в секрете, рано или поздно тайное станет явным и ничто не сможет этому помешать. Ведь это закон. Он один вечен и нерушим. И этот замкнутый круг является основой всему. Иккинг давно понял это и смирился. Конец неизбежен в любом случае. Но это не помогало справиться со смертью близкого человека, вообще с любой смертью. Видеть чужую боль так-же мучительно, как чувствовать её самому. И это добивало Иккинга до конца. Иккинг не знал, что делать. Любые мысли о Вигго причиняли неимоверную боль. И так не хотелось думать о нём. Но всё равно, что-то заставляло. Возможно совесть… Или чувство вины… Иккинг не знал, что именно. Но это и не нужно. Если он чувствует боль… Значит так надо. Иккинг помнил его крик. Он не покидал его головы и всё звучал, звучал, сдавливая сознание. Он порождал глухое, но долгое эхо и будто бил в голову каждый раз. И Иккинг снова чувствует как поступают к глазам горячие слёзы, готовые катиться тонкими струйками, оставляя влажный след после каждой капли. Этот дождь из слёз и облака, как затуманенный болью разум, порождали в полумраке нечто. Нечто неизвестное, не открытое, невидимое. Несмотря на боль и на страх, Иккинг, как казалось, слышал тихую, грустную музыку, которую раз за разом затмевал тот крик, полный все той-же боли, страха и отчаяния. Было так тепло и спокойно, но в тоже время холодно и громко, что казалось тот еле заметный рассвет настигал так быстро, но так медленно. Это нельзя описать словами. Это выше человеческого языка, как и всего человеческого. Воздух был ощутим кожей и словно проходил насквозь. В такие моменты совсем не хотелось радости или веселья. Хотелось лишь думать над тем ужасным, что вызвало подобные эмоции. Но что произошло? Приснился новый кошмар, в котором Иккинг увидел столько боли, сколько не чувствовал за всю свою жизнь. И сейчас он думал о Вигго. Точнее о том, о чём он думает. И о том, что он переживает каждую секунду после смерти. Он умирает заново, снова и снова и душой чувствует то, что мог чувствовать телом, ещё при жизни. Разница пропадала и уже совсем теряла смысл, возвращаться не было смысла. Не хотелось чувствовать знакомую тяжесть гравитации, как полуденный свет слепит глаза посте позднего пробуждения от такого блаженного сна. Да, именно. Это похоже на сон. На вечный сон. Вигго не ощущает того блаженства и расслабления при отсутствии тела. Не видит за горизонтом тёплый свет Вальхаллы. Только боль, страх и пустые надежды на скорое спасение и окончание слишком затянувшихся мучений. И снова Иккинг повторяет сам себе — он поможет, когда поймёт как это сделать. Хотя в глубине души он понимает, что это также непостижимо как и всё, что связано с духами, он надеется на счастливый конец, о котором рассказывали в сказках по вечерам. Надежда умирает последней. И это нельзя отрицать. Сейчас Иккинг сидит на кресле, укутанный тёплым пледом в утренней прохладе и с надеждой смотрит в открытое окно на горящее ярким пламенем солнце и, не щуря глаза, принимает падающие прямо на лицо огненные лучи света. Они отдавались белым, словно жемчуг, бликами в глазах, в которых явно читалась боль и опустошённость. Иккинг, снова отпив глоток, ещё горячего зелёного чая, опустил руки с чашкой на колени и стал думать о том, что-же может значить этот «огонь».