Nuclear winter

Я хочу знать; просто хочу знать, Будем ли мы тем, кто мы есть, когда пройдет боль. ©Аквариум «Когда пройдет боль»

Лба касаются прохладные пальцы. Это приятно, даже учитывая то, что все подсознание кричит о невозможности присутствия Русалки рядом с ним сейчас. Все тело напрягается, словно перетянутая струна. Давление осязаемо. Сфинкс силится не открывать глаза, даже сам не до конца понимая, чего больше ожидает увидеть. В самом ли деле хочет встретиться с причиной своей хронической бессонницы? С человеком, встречи с которым он жаждет всей душой, каждый день; так сильно, что готов уколоться в конце о холодное осуждающее молчание. Или все же хочет надеяться на мимолетную встречу с женой? Ощутить на плечах ее мягкие, пахнущие лесными травами волосы, вновь почувствовать теплые прикосновения ее нежных пальцев… — Неужели ты настолько не рад мне? — хриплый смешок рассеивает сомнения. Нет, теперь глаза открывать ни в коем случае нельзя. Если это наваждение — пройдет само. Если это нечто материальное — значит, он сходит с ума. Сфинкс нервно сглатывает, ощущая всю тяжесть чужого незрячего взгляда на себе. Его буравят насквозь, проверяя выдержку, или просто издеваются? — Как негостеприимно, — незваный гость приглушенно хмыкает. Длинные пальцы живут своей жизнью, заново исследуя лицо ушедшего друга. Проходятся ото лба до висков, слегка надавливая. Дальше — оглаживают закрытые, едва дрогнувшие веки, спускаются к скулам и разгоряченным щекам, — Здесь холодно. Немногословен, как всегда, но под «здесь» явно имеется в виду не квартира Сфинкса — батареи в этом году источают тепло во всю — а Наружность и зима в целом. Бывший член четвертой хочет спросить «А как же тогда у тебя там, в лесу?», но слова будто застревают поперек горла. В страхе перед прошлым он не в силах ни открыть глаза, ни вымолвить ни единого слова. Скрип пружин, и в следующее мгновение он ощущает на щеке теплое дыхание. От чего-то становится жутко. Сфинкс почти чувствует биение чужого сердца рядом, оно обросло плотными сильными корнями деревьев и источает запах древесины и ельника, оно заковано в прочную клетку из колких ветвей терна и стянуто полевыми травами. Смоляные пряди ниспадают с чужих плеч на тяжело вздымающуюся грудь, и бледные пальцы ощутимо впиваются в матрас рядом с его головой. Хочется посмотреть, как изменился его бывший главарь, изменился ли вообще хозяин Дома и Леса с тех самых пор, как они виделись в последний раз, но Сфинкс держится из последних сил. Потому что посмотри он сейчас в блеклую радужку — назад дороги ему уже не будет. В нос резко ударяет крепким запахом хвои. Сфинкс почти кожей ощущает движение травы под лопатками, пока вкрадчивый шепот вторит его сердцебиению и говорит о чем-то, чего Сфинкс не может расслышать. В один миг все сторонние ощущения прерываются так же резко, как и начались, со звуками позвякивающей посуды. Человек над ним резко выпрямляется и, Сфинкс не может быть до конца уверен, незрячие глаза источают ненависть, пропитывают ею пространство. Запах хвои отходит на второй план и постепенно стихает, растворяется полностью в позвякиваниях и хлопках кухонных шкафчиков. Только спустя пару минут Сфинкс осмеливается открыть глаза, подняться с дивана, на котором лежал до этого, и быстрым шагом направиться в сторону кухни. Чтобы прислониться спиной к дверному косяку, вдохнуть полными лёгкими запах свежеприготовленного кофе и наткнуться на усталую улыбку Русалки, в волосах которой все так же переливисто, как и многие годы назад, звучат при каждом ее элегантном движении колокольчики.