Nuclear winter

Сфинкс поднимается с прохладной земли и оглядывается по сторонам. Под пальцами его собственных рук ощущаются стебли высоких колосьев, мелкие камешки и трава, робко лижущая пальцы, покрытые старыми позабытыми ожогами. Ночью эти бескрайние пшеничные поля кажутся одним сплошным чернильным морем, где колосья качаются на ветру, словно самые настоящие мистические волны. Напоминают те самые, которые были когда-то близ Дома-у-моря. Подняв голову можно лицезреть на небесном своде миллиарды, триллионы переливающихся небесных тел, складывающихся в причудливые узоры созвездий. И каждое из них хочется очертить пальцем, лишь подняв вверх руку, настолько большими и досягаемыми они кажутся. Бывший член четвертой оборачивается. Ночную мглу прорезает лишь зеленоватый свет крохотной лампы вдалеке. Он отчётливо помнил этот небольшой дом, на террасе которого стоял сейф, где краска с перил давно пооблупилась, но так и не осыпалась, где половицы скрипят от каждого сильного дуновения ветра, и где было всего два стула. Домик среди полей ночью больше напоминает маяк, думается Сфинксу. Лампа под потолком приветливо покачивается, от чего кажется, будто это тот самый фонарик, которым в сказках обычно машут заблудшим путникам. Он безустанно продирается сквозь колосья, раздвигает их вновь приобретенными руками, ощущает под пальцами приятные покалывания. И ему хочется плакать. И от того, что лишь здесь у него есть его собственные руки, и от того, что по приближении к домику никто не ждёт его на террасе, а краска перил, оказывается, все же осыпалась, стекла кое-где покрылись пылью и трещинками. Будто здесь уже давно никто не бывал. Над головой в иссиня-черном небе слышен громкий гул. За ним следует яростный порыв ветра, дующий прямо в лицо и приминающий колосья, пока мелкие камушки и вовсе сдувает в сторону. Меньше чем на минуту яркую луну застилает огромная тень и вот тогда действительно становится темно. Фонарь на веранде пару раз мигает, раскачиваясь в такт тёплому ветру. Сфинкс не видит ночного гостя, подняв заслезившиеся глаза, но подсознательно знает, кто бы это мог быть. Под ногами ощущаются поскрипывающие деревянные половицы, шелуха краски и земляная пыль. Ещё один шорох крыльев и на держащиеся на одном честном слове перила веранды мягко опускается черный комок перьев. Этот клюв можно узнать где угодно и когда угодно, сколько бы лет не прошло в любом из их миров. В свете фонаря сверкают крохотные бусины черных глаз, гладкие перья луна омывает золотистой краской, и ворона приветливо каркает Сфинксу в ответ. Дверь на веранду предсмертно скулит, а по скрипящим доскам ступают босые бледные ноги.