Западная Россия, 2020 год
Русские, в отличии от хорватов, жили в бункере уже несколько лет и успели там обжиться. Но проблем от этого не становилось меньше. Почти каждый занимался своим делом. Акинфеев — капитан команды — вечно в бумагах. На нервах срывался на солдат. Порой даже на Дзюбу, который время от времени выводил своею расслабленностью. Конечно, воином он был незаменимым. Но стоило опасности скрыться, а отряду спуститься в бомбоубежище, как из серьёзного патриота Артём превращался в маленького ребёнка, который мог находиться в нескольких местах одновременно, ведь своим смехом и шутками ставил на уши весь бункер. Хорошо ли это? На самом деле, иногда даже Игорю становилось весело, но в какие-то моменты у него резко включалась серьёзность и ответственность за команду. Его можно понять. Игорь не был тем командиром, который ставил свой отряд в какие-то рамки. Работал методом кнута и пряника. И кнутом доставалось даже Артёму, который в шутку называл себя телохранителем Игоря. Ну, а если серьёзно, то это были дружеские привязанные отношения. Судьбы этих двух переплелись только благодаря войне. Ещё несколько минут назад Артёма можно было обнаружить в казарме с Черышевым. Оба весело смеялись. Но за это время Дзюба уже успел пройти коридор, встретить многих людей и сейчас из уважения помогал Акинфееву проверять бумаги. Ещё и полковник, находившийся в бункере Москвы, иногда начинал доставать по разным причинам. Но надо сказать, что вся эта ответственность не давала Игорю сойти с ума в четырёх стенах. Кокорин же в каком-то укромном месте показывал Мамаеву, как перезаряжать новый вид оружия. Тяжёлая рука грубо скользила по предохранителю, снимая его. Паша смотрел то на автомат, то на Сашу, что легко мог сорваться. В последнее время это частая практика. На фоне стресса и смерти близких возникло желание мести. Парень в любой момент мог схватить оружие и выбежать наверх, дабы перестрелять там всех. Поэтому Мамаев постоянно ходил с ним (сам командир приказал), чтобы в случае чего остановить. Вот и сейчас, немного высунув язычок, тот наблюдал за чужими действиями и потом, выступившим на лице Саши. — Принцип я тебе показал, а теперь сам под моим руководством. Мамаев автомат дулом вперёд облокачивает на стол, внимательно смотря на Сашу. Тот со спины подходит, свою руку поверх чужой кладя и указывая, как надо действовать. — Ты дави сильнее, нежничать со своей девушкой будешь. Мужчина тут же резко сдёргивает предохранитель, заставляя Мамаева вздрогнуть от неожиданности. Саша усмехается, чужую руку обратно кладя. — Дальше что? — интересуется Кокорин, как наставник. Так из маленькой комнаты и доносились звуки свинца и чужих рук, скользящих по нему. Каждый проходивший мимо усмехался этой парочке. Во-первых, они совершенно разные люди. Если Саша легко мог влезть в драку, ничего не боясь, то Паша предпочитал оставаться в стороне. Ему бы в медики или в крайнем случае в разведку, но судьба решила отдать Мамаева в наземные войска. Но нельзя было отрицать того, что воин он смелый и храбрый. В целом, эти двое даже дополняли друг друга, мотивировали сражаться. Во-вторых, удивляло то, как Кокорин справляется со своим учеником. Раньше казалось, что он способен только всех из пулемёта расстреливать, не больше. Но Акинфеев всё же решил рискнуть и дал солдату задание — обучать других. И надо же, отвлёкся на то, как у Мамаева ничего не получается, как тот даже предохранитель снять не может. Отвлёкся на это милое создание, которое, как иногда казалось парню, специально притворялось беспомощным, чтобы Кокорин объяснил ему несколько раз. А может это хитрый план Паши. В любом случае, эта парочка и вправду поражала своей крепкой дружбой и привязанностью. А казарме находилась всего три человека, что было удивительно, ведь обычно там их больше. На каком-то старом стуле со спинкой сидел Марио, приятно улыбаясь. — Ну ты всё не подстригай. — Да не буду я. Как такую красоту можно состригать? Сзади него стоял Черышев, вооружённый гребешком и ножницами. Он аккуратно расчёсывал волосы бразильца, но кудряшки всё равно завивались, не давая увидеть нормальную длину волос. — Как тебе их вообще подстригают? — ужасается Денис, в то же время восхищаясь мастерством парикмахера, который был у Марио до войны. — Я говорил, что не стоит их вообще трогать. Я бы и дальше ходил с длинными волосами, — мило комментирует Фернандес. — Ты уже на рок-музыканта походишь, — смеётся со второго этажа кровати Головин. — Ещё бы резинку, как у них, и вообще замечательно. Марио тихо хихикает, пока Денису вообще не до смеха. Он чужие волосы расчёсывает, а кудряшки так и не выпрямляются, поэтому парень их сам одной рукой придерживает, а другой стрижёт. Саша над этим способом смеётся, но всё же внимательно наблюдает. Фернандес мурашками покрывается, готовый в любой момент замурлыкать. Черышев этого даже не замечает — слишком увлечён причёской Марио. — Вот вы воевать должны, а на деле хуйнёй какой-то страдаете, — комментирует всё тот же Головин. — Саш, вот если честно, — всё-таки отвлекается Денис на разговор, — что полезного ты за сегодня сделал? В ответ тишина. И вправду, уже давно ничего не происходило. По рации не сообщали о взрывах, Черчесов не отдавал команды о том, чтобы выходить наружу, да и сам Игорь по этому поводу ничего не мог сказать. С одной стороны это даже радовало, но с другой заставляло напрячься. Тем временем отстриженные прядки волос продолжали лететь на пол и там уже собралась маленькая кучка. Но и Марио начинал походить на того человека, каковым его видели в начале войны. Черышев продолжает прядки держать, ножницы смыкая и заново волосы расчёсывая, чтобы сверить длину. — Ну, я не парикмахер, но, вроде, готово, — Денис волосы с чужой формы стряхивает. Марио к большому зеркалу в их казарме подходит, осматривая свою новую причёску и восхищаясь ею. Хоть Черышев и не был профессионалом, но получилось у него достаточно здорово. Фернандес друга подбадривает. — Из тебя вышел бы отличный парикмахер. Тот смущается, стул на место ставит и состриженные волосы подметает. Тем временем где-то на кухне орудовал Зобнин. Он был поваром всего этого отряда. Конечно, с оружием тоже умел управляться и даже был в нескольких боях, но его предпочитали оставлять в бункере, чему тот совершенно не против. Конечно, всегда сердце болит, что солдаты могут не вернуться, но крупных потерь у них ещё не было. Капитан придерживался расчётливости и требовал её от других. Составил список расхода продуктов и говорил следовать ему. Так завтрак, обед и ужин были прописаны на месяцы вперёд. И сейчас, кажется, по расписанию стояли какие-то крупы. Но в условиях апокалипсиса приготовление затруднялось. Это не было сверхсложной задачей, но тратить на это время не всегда хотелось. Но что поделать? Уж лучше постоять лишние минуты у импровизированной «плиты», чем потом целый день выслушивать от Игоря что-то о безответственности солдат. Иногда начинало казаться, что Акинфеев слишком вошёл в роль командира, но что ещё могло отвлечь его от ужасов войны, как не подготовка воинов и разработка тактики? Где-то по коридорам гуляли Чалов и Кучаев. О чём-то разговаривали и, кажется, даже иногда смеялись. Эта парочка тоже поражала своей противоположностью. Первый — пиротехник, отлично справляется с бомбами, а второй — сапёр, эти самые бомбы обезвреживает. Но какая вообще речь может идти о разности двух людей, если они отлично уживаются друг с другом и в принципе видят только плюсы в своей дружбе? Да и разве во время войны был особый выбор? Нет, конечно, все люди в их отряде замечательные, а ссоры происходят лишь между определёнными личностями, которые не разделяют взгляды друг друга, но разве иметь кого-то определённого — это плохо? Федя и Костя не были плохим примером, не делали дурные поступки, а просто вместе чем-то делились, возможно иногда даже помогали друг другу. Где-то за столиком рядом с выходом и лифтом наверх сидел грустный Лунёв — быть дежурным офицером не самая весёлая работа. Да к тому же, зачем там вообще находиться, если из бункера никто не выходит и тем более не входит? Конечно дежурство нужно было для того, чтобы засекреченный шпион не пробрался на их территорию — Андрей должен был проверить документы. Столик достаточно большой, а на нём ещё и какие-то бумаги лежат. Сзади полки с документацией — даже удивляло, как на войне нашлось столько бумаги. Но здесь явно вопрос о макулатуре волновал в последнюю очередь. Рядом с дежурным даже была специальная рация, как во времена СССР, когда устанавливались специальные будки, в которые надо было кидать монетки, чтобы дозвониться. Конечно, своя «домашняя» рация, как и в нынешнее время советские телефоны, применяется редко, потому что Андрей ею не пользуется — нет повода. И парень бы с радостью ушёл, но Игоря можно сравнить с Северусом Снеггом — появляется в ненужный момент в ненужном месте. Наверное, со стороны Лунёв походил на своеобразного подкаблучника — всего его друзья ничем не занимаются, а он единственный сидит на своём рабочем месте (не считая Игоря и Артёма). Хотя, если подумать, с кем ему проводить своё свободное время? Андрей лишь смотрел на бумажки и что-то в них чиркал — и это, скорее, просто черновик, а не какой-то важный документ. Вообще, перезаряжать винтовку и стрелять он учился вместе со всеми — отлично может сгодиться на войне, но командир решил, что тому будет лучше посидеть у входа — сначала из-за какой-то несильной травмы, а затем это превратилось во что-то ежедневное. Лунёв даже иногда задумался, что эта была специальная ловушка, чтобы заманить его на это место, ведь, по его словам, хуже работы и быть не могло. И он уже даже не понимал, что незавиднее — умереть на войне от пули в голову или здесь от скуки. В первом случае, хотя бы, это быстрая смерть. Но серые деньки парня разбавляли солдаты, что иногда подходили. Конечно, кто-то поздоровается и пойдёт дальше, но были и такие, что останавливались и заводили разговор. Это хорошо напоминало людей на улице, которым нужна помощь — не каждый захочет даже выслушать. Но Андрей не винил свой отряд — у них есть свои дела, а порой и важные поручения от Игоря. Но, например, недавно подбегал Головин. Оставил два кусочка сахара в кубиках — рафинада. Конечно, не полноценные конфеты, но во рту чем-то напоминают шипучку — когда белые крупицы начинали отделяться друг от друга, то на ощупь были, как прекрасная конфета из детства. Пройдя по коридору вперёд и свернув в ещё один достаточно широкий проход, можно дойти до одного из главных пунктов бункера — медпункта. Стены уже были светлыми, хотя ещё даже не начиналась основная часть. Коридор был устроен так, чтобы в случае чего через него можно было пронести тело на носилках, поэтому ходить там можно было свободно и не бояться, что в определённый момент придётся прижаться к стене, чтобы пропустить проходящего навстречу человека. Один из кабинетов был с документацией — своеобразная картотека. И ведь рабочая! Бумаги в ней заполнялись, а врачи вели учёты. У каждого прибывшего проверяли документы, а в папках начинали записывать историю болезни. Сначала осмотр — уже есть первые чирканья в бумажках, затем прописание лекарства и наблюдения до полного выздоровления. Только после этого доктора ставили уверенное «Здоров!» и печать, без печати — в бункере её не было, но подписывали медики красиво, никто не подделает. Те никуда не спешили — под землёй в этом не было необходимости, из-за чего все карточки были заполнены красивым каллиграфическим почерком. Следующие два кабинета объединялись в один — там располагались непосредственно врачи. Конечно, чаще всего здесь они заполняли документы, обсуждали между собой больных и ставили им диагнозы. Хотя, в большинстве случаев всё было понятно практически сразу — вывих, ушиб, перелом. Но чтобы не ошибиться, нужно было всё перепроверить. Также в этих кабинетах проводились какие-то небольшие осмотры (обычно это прослушивание сердце, просмотр гипс или проверка зрения — бывали те, у кого просто затемнялся хрусталик, но в целом глаза продолжали видеть). На стенах располагались полки, а на них стояли какие-то самые простые лекарства (но те были универсальны, поэтому помогали от нескольких болезней), где-то рядышком были остатки от бинтов и разные медикаменты, предназначения которых, наверное, знали только сами врачи. За следующими дверями находилась специальная аппаратура — не сверхсовременная, но для обследований хватало. Так в одной из комнат расположился рентгеновский аппарат. Тот очень помогал, чтобы установить точный диагноз и прописать лечение. Кость могла просто вылететь из сустава, надломиться или сломаться полностью. В ещё одной комнате находился специальный столик для наложения гипса. На самом деле, он ничем не отличался от той же кушетки, просто имел такое название. Конечно, было замечательно, когда больные могли перебираться хотя бы на костылях, ведь в этом случае их отправляли сюда, но если состояние было критическим, то приходилось работать прямо в палате. С правой стороны всё того же коридорчика находилась большая комната. Это была непосредственно палата. На самом деле, редко количество пациентов в ней достигало больше двух человек, ведь обычно там лежали те, кто не мог ходить или кого только доставили. Так там и оказался Ерохин — после недавней битвы словил несколько пуль. Как шутил Артём, Сашу с того света спасли. Шутка крайне несмешная, но зато правдивая. Весь истекавший кровью, уже, наверное, смирившийся с собственной смертью. А выстрелов-то было совсем немного. Около трёх. И все три в живот. К счастью, Ерохин родился в рубашке (или медики так хорошо среагировали и оказали нужную помощь). В любом случае, тот сейчас спокойно листает какую-то книжку, что посоветовал ему Чалов, и ждёт своего полного выздоровления. Лишь несколько осмотров от врачей, еда по расписанию и крепкий сон — всё, что сейчас из себя представлял распорядок дня парня. Но в палате было неимоверно скучно. Книжка не сказать, что самая интересная. Что-то из фэнтези. А Саша не любит этот жанр. Иногда даже просто глазами по тексту бегает и о чём-то своём думает. То есть читает, но не вдумывается и не осмысливает текст. Поэтому приходится возвращаться к месту, откуда всё поплыло. И ведь даже единственный собеседник Ерохина лежал без сознания — доставили несколько дней назад и всё ещё в себя не приходил. Парень даже иногда задумывался, что тот мёртв, но пульс бился и отображался на табло. Сашу даже удивляло это. «Может впал в кому?» — спрашивал он у себя. Хотя ему какое дело? Он даже это лицо не признаёт. Всех из отряда знает, а этот как будто иноземец, не их натура. И нет, придирался Ерохин не к цвету кожи, волос, глаз или ещё чего-либо. На вид человек обычной европейской внешности. Придирался он к тому, что не помнит никого из своей команды, чтобы был похож. Сам в отряде не так уж и давно, но хотя бы в лицо успел всех запомнить. Хотя сам Саша иногда сваливал всё на то, что возможно у него провалы в памяти, мол, вдруг где-то мина задела и теперь ничего не помнит. Врачи это отрицали, но из-за скуки парень начинал думать о разных вещах. Наверное, так и делались великие открытия — от скуки. И вообще, какое Ерохину дело до этого иноземца? Самому бы на ноги встать. А парнишка-то по комплекции был меньше Саши, как в росте, как и в теле. Даже, можно сказать, хрупкий. Как будто голодом морили и заставили исхудать. Волосы светлые, объёмные. Прям не волосы, а целая грива. В вену капельницу воткнута, а на тело было страшно смотреть — весь перебинтован, а белая марля превратилась в красную, из-за крови, что норовилась выйти наружу. Ерохин даже увидел в этом мальце себя — его такого же доставили в этот госпиталь. Весь кровью истекал, а врачи упорно за жизнь боролись. И ведь спасли. Только за Сашей нужен был уход, а этот лежит себе в отключке и никого не трогает. Но заново перебинтовывать его всё-таки приходилось. А также следить за состоянием и ранами. Самое интересное, что документов у него не обнаружили. Может потерял, может сами выпали, хотя это было бы странно, ведь внутренний карман плотно закрыт. Ещё и нашивки в виде российского флага нет — он присутствовал у всех, кто служил в армии России. Нет, возможно, тот тоже слетел, ведь крепились они плохо, но это уже какое-то странное совпадение. Ещё и форма у этого парнишки была темнее, чем обычно. Может, конечно, Саша преувеличивает или бредит, но это то, что ему удалось увидеть. Также в глаза бросалась медицинская повязка на руке. Значит медик. «Хоть что-то у него русское», — усмехнулся про себя Ерохин и снова уткнулся в книжку — нечего тратить время на какого-то непонятного человека, лицо которого он даже не признаёт. И, как ни странно, в течении следующего часа это неподвижное тело начало приходить в себя. Саша иногда на него поглядывал. Тот выглядел, как младенец, который пытается приспособиться к жизни — научиться ходить, есть и говорить. Медленно пробуждается, мычит, скорее, из-за боли по всему телу (не каждый день приходится пережить выстрелы). Глаза ещё даже не открывает, но всё равно уже жалко. Наверное, этот паренёк отражал все последствия войны — тело в ранах, а на лице застыла боль вперемешку со страхом. Тот похож на котёнка, что только открывает глаза, чтобы увидеть этот мир. А какой он этот мир? Полыхающий от взрывов, заполненный едким дымом и слёзами матери, склонившейся над телом мёртвого сына. Но что поделать? Мы не выбираем в какое время и в каком месте нам родиться. А парень тем временем глаза пытается открыть и, наверное, находится в шоке, увидев локацию, в которой ему удалось очнуться. Ерохин не знал, что чувствуют люди, когда теряют сознанию, но, наверное, совсем не то, что они ещё увидят этот свет. И страдающий уже собирается что-то сказать, но Саша его прерывает: — Успокойся, сейчас медиков позову, и они тебе помогут. После этого у иноземца замирает ужас на лице и отпадает всякое желание что-либо говорить. В палату тем временем входит младший Миранчук. Смотрит, что пациент очнулся и приближается к койке. А незнакомец в кровать сильнее вжимается, будто боится людей. А может так и есть? — Очнулся всё-таки? — Антон к постели подходит и немного наклоняется. — Как тебя зовут? А то документов у тебя нет, а карточку-то надо найти. Но ему ничего не отвечают. Миранчук удивляется. «Может не понял? Или ещё в шоке находится?» Поэтому спрашивает снова, но получает лишь испуганный взгляд. Антон даже сам причину понять не может. Может и вправду надо прийти в себя? Но всё-таки пробует ещё раз, только другими словами. — Твоё имя, родной? Не очень помогает. Может просто Антон не умеет разговаривать с людьми, а может это незнакомец такой стеснительный. — Может он немой? — скорее в шутку предполагает Ерохин, а Миранчук всерьёз задумывается над его словами. Иноземец тем временем за спину парня заглядывает и вздрагивает. На него устремились два страшных глаза. И этот страх был на фоне какой-то депрессии. Будто перед ним стоял психически нездоровый человек, готовый в любой момент напасть. Ещё и тело исхудавшее. Кожа да кости. Конечно, на деле это было не так, но талия слишком сильно выделялась, а вместо с ней и торс. Незнакомца передёргивает от этого ходячего ужаса. А Кутепов, напоследок взглянув на парня, скрывается в кабинете у Лёши. Младший Миранчук так и смотрит на иноземца, надеясь ему хоть что-нибудь объяснить. Может провалы в памяти, а так хоть что-нибудь вспомнит. — Тебя нашли на земле без сознания. Ты же медик, правильно? — Антон у себя на плечо указывает, ведь в этом месте у парня повязка находилась. Незнакомец тем временем голову на то самое место поворачивает и в голове начинают проскальзывать события того, как он здесь оказался.Несколько дней назад...
Вся территория была во мгле. С каждой стороны виднелись клочки огня и дыма. От этого ужаса спасал, наверное, только респиратор, что не давал задохнуться. А одежда защищала от проникновения радиации. И, наверное, можно было считать себя полностью вооружённым и не бояться, что вредная химия проникнет в организм. Но в мире есть вещи похуже, чем ядерное излучение. Люди. Уберечь себя от выстрелов мог только сам человек. Его реакция, ловкость и способности. И, возможно, удача. К сожалению, первые три были у Тина не очень развиты, да и удача была не на его стороне. Хотя как сказать... Хорваты понимали, что русские им сейчас совсем не нужны. Основной целью были украинцы и их бункер. Но в эту битву резко решила ворваться армия России. Потерь, конечно, не так много, но лучше бы их не было вообще. Кто-то погиб сразу же, кто-то хватался за жизнь, а кто-то был Тином. Буквально замертво свалившись, ему оставалось лишь изливаться кровью и достойно встречать смерть, но, наверное, этот парень ещё нужен на этом свете. Осмотревшись в надежде найти кого-нибудь из своих, Едвай обнаружил, что его телу довелось свалиться в кучу трупов. Не самое приятное, особенно учитывая боязливость Тина. Того буквально трясёт, а веки уже сами начинают смыкаться, указывая, что это последние минуты жизни. В двадцать пять лет не очень хотелось умереть, но с другой стороны, что делать? Хорват лишь рядом с собой медиков обнаруживает и к одному из них тянется. Это очень тяжело делать, особенно учитывая то, что раны открываются ещё больше, заставляя напомнить о себе. Тин морщится, сжимаясь и проклиная, наверное, весь мир. Того смертного, из-за кого всё это началось, русского, что выстрелил в него и хорватов, что бросили его здесь одного. Конечно, это было где-то в глубине души. На деле же Едвай был озадачен совсем другим. Чью-то мёртвую холодную руку трогает и с трудом дышит. При подготовке в армии учили ли его где брать воздух перед смертью или хотя бы как правильно дышать? Нет. Приходилось понимать тонкости организма самому. Рука дрожит и немеет, отказываясь что-либо делать. Но парень пальцем узел на медицинской повязке развязывает. Вообще, в таких моментах в фильме герои боятся, что их кто-то обнаружит, но и то ли у Тина была другая ситуация, то ли в реальности всё работает по-другому. В любом случае, парень окровавленной рукой повязку держит, к собственной руке поднося. Как оказалось, привязывать её ещё сложнее. Обвернув марлю вокруг руки, оставалось завязать. Но на это совсем не оставалось сил. Зачем ему вообще это надо было? Хорват надеялся на удачу. Надеялся, что проходившие мимо русские примут его за своего — да и форма у них практически ничем не отличается. Конечно, была вероятность, что это его последние секунды жизни, но кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Когда повязка была завязана на один жалкий узел, рука Тина обессиленно упала на землю, а сам парень тяжело дышал и надеялся, что его план сработает.***
Больше хорват ничего не помнит, только сейчас понимает, что русского языка он не знает, а стоит ему заговорить, как правда сразу же вскроется. Конечно, что-то он понимал хотя бы немного, но если начнёт отвечать, то сможет только на хорватском. Уж лучше молчать, так может хоть что-нибудь получится. Во всяком случае, пока его ещё не убили. Да и что они ему сделают, если Едвай будет молчать? До поры до времени на Миранчука устремлялись два испуганных взгляда (будто в любой момент Тин мог словить пулю) и только потом, увидев знакомую фигуру, парня пронзил шок. В дверях, такой же удивлённый, стоял Никола Влашич. Не успев даже вместе с хорватами найти бункер украинцев, тот предал их, уйдя воевать за русских. Удерживать никто не стал. Максимум Манджукич хотел на месте того пристрелить. Но кто-то не дал. А сейчас они с Тином оба друг на друга смотрят, а Никола, кажется, был даже немного зол. Тот к Антону подходит и начинает что-то выяснять. — Как он сюда попал? — в немного грубой форме интересуется Влашич. Русские по-своему называли его «Коля». Если уж пришёл воевать к ним, то привыкай. Так его прозвал, кажется, Артём. Сначала в шутку, а потом это подхватил весь отряд. Но тому, если честно, было всё равно. По мнению Игоря Никола был смутным типом. Ходит всегда один, старается ни с кем не контактировать. Будто шпион из Хорватии. Федя даже хотел пристрелить его сразу же, как увидел, и даже наплевать, что тот пришёл за них воевать. — Недавно нашли среди трупов. Дышал же главное, — поясняет Миранчук, пока Влашич на своего соотечественника смотрит взглядом маньяка. Это пугает ещё больше, заставляя Тина почувствовать себя чужим. Даже человек, когда-то воевавший с ним, ненавидит его. Или ему так только показалось? В любом случае, следующие несколько минут русский с хорватом о чём-то разговаривают, а Никола даже несколько раз указывает на Едвая. «Может он всё рассказал ему? И теперь хочет моей смерти?» — думает парень, поджимая губы. Через некоторое время в палату заходит брат Антона, заставляя Тина испытать шок. Близнецов, наверное, не все видят очень часто, поэтому те становятся чем-то необычным. Вот и Едвай был немного ошеломлен. Он и так за сегодня повидал многое — худощавого парня со взглядом маньяка, своего соотечественника, а сейчас ещё и близнецов. Те между собой шепчутся, на хорвата смотря. А Никола продолжает рядом стоять и уже более спокойным взглядом осматривает парня. Вскоре рядом с койкой остаётся только Тоша. Старший в кабинет уходит, а Влашич по своим делам, напоследок посмотрев на хорвата. Тин по-прежнему в шоке. Что они в итоге решили? О чём переговаривались? Какова его дальнейшая судьба? В голову приходили различные догадки, но медик в лице младшего Миранчука лишь раны осматривает, меняя бинты. Это не так больно, чем было там, наверху. Немного щиплет, а ещё кажется, будто половины тела просто нет, но в целом терпимо. Да и мысли о его дальнейшей участи волновали больше. К слову, стоит упомянуть, что Миранчуки не просто близнецы. По ним не скажешь, но те встречаются. Каминг-аут своему отряду сделали давно. Сначала кто-то даже не принимал, но сейчас к ним относятся положительно. Да и те несильно проявляют свои чувства. Максимум поцелуи в щёчку. Если Тин задержится здесь, то он точно придёт в культурный шок. Но в палату решил наведаться ещё один прохожий (или он целенаправленно сюда шёл?). Вскоре к Миранчуку подходит Федя, заинтересовано наблюдая за его работой. — Привет, Лёш. Антон уже привык, что Федя их путает, поэтому лишь улыбается, не отвлекаясь от осмотра. Вскоре у этих двух завязывается разговор, на удивление бедного хорвата. Тому и так кажется, что от русских стоит ожидать чего-то плохого, а тут прибегает ещё один солдат и ведь неизвестно, о чём они разговаривают. Вдруг обсуждают его смерть? Конечно, Едвай уже впадал в крайность, но ведь ему так никто ничего и не объяснил. Федя же Миранчука шутками травит, наблюдая за его реакцией. А реакция положительная. Тоша смеётся, иногда даже поворачиваясь к Смолову. Но это такой стресс для хорвата. Как котёнок, тот пугался каждого звука и шороха. А смех вообще вызывал угрозу. Вдруг это от злорадности? И ведь расслабиться не получалось. Особенно когда твоё тело осматривает враг. Но Федя вскоре уходит, и Тин успокаивается. Миранчук к нему не обращается, спокойно тело перебинтовывая. Конечно, немного неудобно, ведь приходилось приподнимать бедный торс парня, но уж лучше здесь терпеть, чем помирать наверху. Так и длятся спокойные дни российской армии. Беззаботно и счастливо. Но разве так будет всегда? До первого задания или сигнала о взрыве, до первых боевых потерь или серьёзных ранений. Конечно, война совсем другая. Да и что мы знаем о ней? Каждый ответит по-разному. Для кого-то это конфликт и вражда, для кого-то то, что переходит грань политики, для кого-то, как и футбол, это эмоции, а для кого-то разрушающаяся вдребезги прежняя жизнь. И все эти определения по-своему правильны. Но, думаю, все согласятся, что война — это ужас, застывший у миллионов на лице. У миллионов, которых уже нет с нами. И замечательно, когда можно насладиться спокойными деньками, побыть с близкими и, возможно, на минутку забыть, что наверху творится кошмар. Ведь нужно наслаждаться такими мгновениями.