Карамель и машинное масло

Слава стоял посредине пустого зала, надеясь на то, что гости наконец приедут. Быть с Катериной вдвоем было ... странно. Хорошо, что свидетели отвлекали своим присутствием. Интересно, можно ли отвлечься от себя? Слава ловил свои отражения в звенящих на ветру бокалах, хоть и не мог понять, откуда ветер в ресторане. Свои усталые и счастливые от боли отражения. И любовался стеклянным собой. Фотографировался с любящей женой между колоннами, разрешая себе выдыхать только между банальными словами фотографов про птичку. Где-то посередине, не дожидаясь конца, чтоб не задохнуться. Мертвые птички не вылетают для мертвого внутри жениха. Разве что если их подвесить за лапку. Садизм какой-то. Пахнущий застарелой пылью и гнилыми яблоками. Первый медленный танец среди тьмы, подсвеченной лишь свечами и улыбкой Катерины, Слава исполнил на "пять с плюсом". О его лопатки можно было точить подаренные семейством Анюковых ножи, об улыбку Катерины - начищать столовое серебро, преподнесенное Денисовыми. Зал восторженно аплодировал. Слава принял аплодисменты как должное - привык быть лучшим во всем. Второй танец - быстрый - прошел с еще большим ажиотажем. Слава даже сам себе почти поверил. Идея с совместным "гангам-стайлом" была Ксюшиной, умело подброшенной ей Катериной, а потому приправленной ноткой семейственности. Ошибиться Слава не имел права, не давал себе такой возможности - на кону стояло чуть больше,чем серия пенальти в решающем матче. Славина улыбка освещала танцпол, в глазах Быстрова горела какая-то решимость, а стены пульсировали болью. Странное место этот Петергоф. Ксюшка оттянула на себя роль центра празднования, танцуя с Максимом наравне со взрослыми. Славе казалось, что она старается с тройным усердием, лишь бы отвлечь от брачующихся внимание. Идеальная игра в идеальную семью. Родители и приглашенные наперебой умилялись гармоничности новобрачных, Слава улыбался своей фирменной улыбкой, которую отрепетировал вчера ночью. Катерина была в своей стихии - незаметно для Славы переоделась в более привычное для себя черное короткое платье и взяла торжество в свои руки. Имеет право. Лишь бы ребенку не навредила своими танцами. Все остальное может делать так, как ей нравится. Славе было категорически и безоговорочно все равно. Слава пытался найти Быстрова, чтобы спросить у него что-то необязательное. Например, возьмут ли они в этом сезоне чемпионство. Или купят ли Левандовски, о чем сплетничали в команде уже давно. Или как там Нико. Нет, не надо о Нико. Даже имя его болит при неудачном повороте головы. Не стоит. О том, почему его мальчик не пришел, Слава думал, разрезая бело-пафосный торт вдвоем с уже женой. Наверное, потому что он - уже не его мальчик. Истина сочилась лимоном, стекала по рукам кремом, заливая запонки, хоть и не должна была. Определенно не должна. Слава ей не разрешал. В атмосфере всеобщего веселья Славе стало особенно душно. Хотелось вдохнуть воздуха, почувствовать, что он живой, что легкие не склеились от всей сливочно-клубничной карамели, царившей в зале. Волосы Нико пахли всегда осенью, близостью неотвратимого и ощущением недоговоренности. Зачем это вспомнилось, зачем? Слава не знал, никто в этом зале не знал. Слава смотрел вдаль и слышал за своей спиной взрывы смеха, волны веселья и всеобщей неукротимой радости. Толпа веселилась, даже не заметив, что режиссер вышел отдохнуть от своего творенья. Галатея была способна существовать отдельно от своего Пигмалиона. Слава был собой горд. Постояв возле окна и не найдя в морозном воздухе ответов, Слава решил подняться наверх в туалетную комнату. Там есть вода, которой можно умыться, свет, который можно выключить и одиночество не среди людей. Думается, он его заслужил. Хотя бы минут на десять. А лучше - на шестнадцать. Заходя в комнату в конце созвучного по темноте коридора, Слава почувствовал, что не может закрыть дверь. Будто бы тем самым останется наедине с собой. А это было невыносимо страшно. Поэтому он решил умыться холодной водой при незакрытых дверях, просто потому, что никогда так не делал. Подняв глаза в зеркало, которое видело уже не одну сотню глаз, но никогда - таких обреченных, Слава заметил за своей спиной горящего и какого-то чужого Нико. Надежда на то, что почудилось, длилась ровно шесть секунд. Пока Славины ноздри не обжег запах осенних листьев, всегда сопровождавший Нико. И Слава понял, что снаряд вопреки всем законам упал в одну воронку дважды.