Dеpaysement

Наше дело - недвижный путь К иным ожиданьям, К соучастию и сопричастию. Сквозь тьму, холод, безлюдную пустоту (...) В моем конце - начало. Томас Стернз Элиот, "Четыре квартета"

Скалл не могла сказать точно, когда стали популярными психологические тесты, но в определенный момент они захлестнули внимание того большинства, что любило оставаться «в тренде». На той же волне все внезапно побежали проверять свои гороскопы и рисовать натальные карты, и Боже сохрани твою несчастную душу, если ты выпила кофе, не собираясь погадать на гуще. В Семье Каркасса тогда значительная часть женщин только тем и занималась, что пыталась заглянуть в вечное и эзотерически утончённое, не имея «третьего глаза» и щуря крашенные (весьма земные) ресницы. Это было настолько смешно, что плакать хотелось. Даже мужчины сверяли свои знаки зодиака со знаками перспективных партнёрш (и будущих жён). Было, например, очень странно слышать от огромного, собранного, грубого и максимально приземлённого «шкафа», пришедшего будто из детских кошмаров, что-то вроде: «нет, мы с Амандой не сойдёмся, она Близнецы, я сейчас ищу другого в отношениях». Жизненный опыт не давал Скалл подстраивать знакомых людей под стереотипные ярлыки; тем более, люди не вписывались. Например, ну какой из Реборна Телец? Он больше походил на стереотипного гороскопного Овна или Скорпиона. И, как говорится, тем не менее. В общем, у Скалл остались не самые приятные впечатления от тестов, побуждающих заглянуть в собственную душу; или в призму вечности через неё; или в неё через вечность. Надо уметь это делать, или хотя бы знать настоящих умельцев. У Фонга хорошо получалось таким заниматься; он целыми дням мог сидеть в своей комнате с большими окнами, душной от благовоний, и оперировать чакрами. Еще его всегда можно было попросить погадать на Таро. Фонг раскладывал карты с той нежностью, с которой ломал шеи – с грацией балетного танцора. Он мог поведать, (голосом, шёлковым, как взмах ножа), о мудрости чайных листьев, расцветших в пиале, о расплывчатых рисунках кофейной гущи, о холодных звёздах – он многое мог. Фонг стоял одной ногой в реальной жизни, а другой – где-то на периферии; так он справлялся со службой в Триаде; так он спасал свою душу. Каждый из Аркобалено убивал, и убивал достаточно, но за спинами Реборна и Фонга журчали не кровавые ручьи – за ними текли багряные реки. Скалл верила только предсказаниям Фонга, потому что, во-первых: быть шарлатаном или неучем было ниже его достоинства. Во-вторых: Фонг верил, что человек может изменить свою судьбу, если захочет. Скалл нравилась такая философия. В плане разъяснения ближайшего будущего к нему иногда обращалась Вайпер, (что удивляло). Дверь за ней закрывалась на ключ, потому что больше всего она уважала качество проведённой сделки: раз надо с глазу на глаз, значит, будет с глазу на глаз. Хотя, может быть, Аркобалено Тумана приходила не совсем за этим; уж слишком долго у них длились медитативно-просвещенческие сеансы. В конце концов, Реборн тоже к Фонгу в гости не ходил; Вайпер, как и Скалл, могла всего лишь … прятаться от де-факто лидера Аркобалено. … Поскольку Айсберг был очень хорошим начальником, он заботился о своих подчинённых: не задерживал зарплаты, хвалил (когда следовало), повышал (по надобности), совершенствовал соцпакет и, в том числе, заставлял проходить психологические эвалюации. Он считал, что работа должна быть в радость, раз уж все всю жизнь работают. Подобный подход, однако, не мешал ему отменять важные встречи и устраивать себе выходные. Как объяснял Айсберг, стараясь держать ровное лицо, он был страшно занятым человеком, а занятость это стресс, (а стресс вреден для здоровья). Тем более, мэр города не мог уйти в отпуск – только в отставку. Психологический тест назывался так: «Счастливы или несчастливы? Почему?» – и в нём было 100 вопросов с простыми ответами. Каку, когда ему вручили бумаги и ручку с чернилами, недовольно скуксился. Скалл была с ним глубоко солидарна. Подразумевалось, что над каждым вопросом надо думать около минуты, (не больше, но и желательно не меньше). У Скалл были некоторые проблемы с письменным эсперанто, поэтому она была рада, что от неё требовалось поставить только крестик под нужной графой. Над вопросом «Есть ли у вас любовный интерес?» Скалл медитировала минут десять. Она бессовестно изгрызла казённую ручку, судорожно копаясь в мыслях и ощущениях. Откуда ей, блин, знать? Она что, Бьянки или Нана, у которых романтическая любовь приравнивалась к космосу и вероисповедованию? Или Реборн с его нигилизмом? Или Фонг, у которого любовь есть, но её нет? Скалл несомненно чувствовала притяжение к Луччи. Не физическое. То есть, физическое тоже, но оно стояло не на первом месте. На первом месте была его тихая кошачья походка, загадочная и грациозная – походка профессионального убийцы. Взгляд, осторожно отслеживающий всё вокруг своего хозяина. Тело, слишком подтянутое и накачанное для строителя. Небольшая робость мимики и жестов актёра, меняющего маски. О, Скалл не могла себе позволить быть слепой в мафии, а старые привычки умирают мучительно. И, да, разумеется, Луччи был очень красив, слишком красив. Аркобалено Облака раньше и подумать не могла, что ей понравится бородатый мужчина, но теперь иногда в голове всплывала мысль, (особенно ночью): «интересно, а эта бородка будет щекотать, когда мы поцелуемся?». Притяжение было солнечным лучом, упавшим на кожу во время долгой и серой холодной зимы; хотелось остаться под ним как можно дольше, расслабленно прикрыв глаза. Хотелось насладиться этим легким мимолётным золотым теплом, радостным и ярким. Хотелось улыбаться. Скалл ждала этих перекуров с Луччи, потому что его присутствие рядом, и каждый его взгляд, упавший на неё, и общая зажигалка, и недолгое общение в прозрачном сером дыму – всё это было тем самым солнечным лучом. … и Скалл не знала, есть у неё любовный интерес или нет. Это могла быть лишь похоть, бегущая по венам вместе с тёплой кровью. Или влюблённость, зажжённая спичка, горящая совсем недолго. Это могло в будущем так и остаться сладостным притяжением с невидимыми бабочками в животе. Между тем, хотелось лю-юбви-и. Той, про которую в книгах пишут. Почему в тесте не было ответа «не знаю»?! Психологические тесты должны помогать, а не ухудшать положение! Скалл всегда была не в ладах с флиртом, потому что наиболее действенной тактикой ей казалась тактика прямолинейная; собственно, почему они, в своё время, спали с Верде. Никаких трепыханий ресницами, никаких интриг, никакой напускной томности. Томность Скалл могла изобразить только сатирически, потому что всякие пафосные sexual tensions в фильмах всегда казались ей смешными. И когда они с ней происходили, в голову, как назло, всегда лезли анекдоты. Она умела соблазнять женщин, потому что прекрасно знала, что женщинам хочется увидеть от мужчины. Но с самими мужчинами ведь так не позаигрываешь! В общем, в самые важные романтические моменты у Аркобалено Облака включался «режим придурка». Так что лучше, (то есть продуктивнее), было бы повесить прерогативу будущих действий на Луччи. … Скалл глянула на часы, висящие в цехе, где все работники дотошно проходили свою эвалюацию, и испугалась, что ни черта не успевает. И подумала, что, ладно, окей, перед сдачей ответов вернусь к одному пункту. (Она забыла). (…) Луччи, проникнувший тёмной ночью в архив главного дока с остальной командой из Сайфер-Пола-9, в недоумении поднял изящную бровь. В руках, предусмотрительно облачённых в кожаные перчатки, был чужой тест. Агенты использовали результаты психологических проверок для своих регулярных полугодовых отчётов; в каждом отчёте должно было быть не меньше двадцати тысяч слов, поскольку единственным, что уважал в документах Спандам, являлся солидный размер, которым можно хвастаться. Психологические тесты были спасением, потому что не приходилось ничего выдумывать. Один раз Каку четыре страницы мелким почерком описывал вид из окна своих апартаментов, со всеми крышами, людьми, которые там живут, с чужой висящей одеждой на верёвках после стирки, с последующим анализом общего стиля одежды Ватер-7 и толстыми чайками. Луччи пять страниц доказывал наибольшую действенность одного вида дерева перед другим в строительстве судна, приводя исторические примеры и библиографические ссылки. Бруно, на правах бармена, раз за разом бессовестно расписывал рецепты и полезные кулинарные советы. Калифа так дотошно описывала всех людей, с которыми имела дело, что один словесный портрет занимал две страницы. К счастью, Спандам никогда не вчитывался; его скудоумный взгляд скользил по диагонали первые две-три страницы (где писалось всё самое новое и важное на всякий случай; всё-таки начальник, хоть и никудышный) – и на документ ставилась большая сумбурная печать «ОСМОТРЕНО». Затем клерки послушно относили кипы бумаг в архив, и те оставались пылиться на полке до скончания времён. Бюрократия. Психологические тесты помогали нести чуть меньше бреда в отчётах, чем обычно. Можно было взять чужой результат и спокойно начать описывать человека, исходя из выбранных им пунктов: неторопливо, витиевато, с самыми сложными канцеляризмами (да, чтобы Спандаму, в случае чего пришлось вчитываться, то есть визжать и топать ногами, что всё сложно, и он ничего не понимает). Агентам Сайфер-Пол-9 очень не нравился их начальник; впрочем, это было взаимно. Каждый в СП9 (и его бабушка) знал, что Луччи, или Каку, или даже Калифа подходили на роль руководства куда лучше, чем избалованный истеричный хахаль с огромными комплексами, попавший в кресло начальника по отцовской протекции. Собственно, почему их сослали на бесконечно долгую миссию без конца и края – Спандам терпеть не мог конкуренцию, даже миролюбивую, он был непредсказуем в своём инфантилизме и яростен, как капризный ребёнок. Однако иногда он проявлял не склонную ему хитрость. Не было никакой гарантии, что Айсберг сохранил чертежи своего учителя; агентов очень мягко списали со счетов. Лучших агентов; профессиональных шпионов и убийц, отдавших все свои жизни знамени «Справедливости». Они всё еще находились на возрастном пике своих карьер, когда уже не считались новичками, имели в нужных кругах определённые репутации и еще не начали стареть. Терять годы на задании, для которого они слишком хороши, было горько. Каждую весну Сайфер-Пол-9 набирал новых агентов из дозорных академий, кандидатов на миссию в Ватер-7 было достаточно. Более того, многим молодым или старым сотрудникам задание подошло бы гораздо больше; вместо этого Спандам высылал их на защиту кораблей или зачистки. У неопытных и юных после второго нередко отказывала психика – Луччи во многом был исключением из правил, в том числе и в этом. Пожилые агенты часто отпускали своих жертв или, что хуже, позволяли себя убить; честь не позволяла им дождаться смерти от болезни или старости. Качество работы Сайфер-Пол-9 ухудшалось с каждым годом, и Спандам, конечно, винил в этом всех, кроме самого себя, и привлечь его ко лжи и непреднамеренному саботажу можно было только чудом. Например, вмешательством инстанций, стоящих выше талантливого отца бесталанного сына. На это никто не надеялся; в работе агентов надежды нет. (Не уходи смиренно в сумрак вечной тьмы) Луччи нахмурился. Первая половина теста Скалл ДеМорт, (два листа из четырёх), была разрисована по краям цветами, кругами и остальным неважным нарисованным хламом. Но зачем-то была выведена ручкой фраза, очевидно цитата. Скорее всего, стихотворения или песни. (Не уходи смиренно в сумрак вечной тьмы) Скалл обвела ручкой буквы дважды, чтобы слова виднелись отчетливее. Совсем рядом лежал напечатанный вопрос под номером сорок: «Боитесь ли вы смерти?». Решительно и ярко нарисованный крест в графе «нет». И такая же яркая неизвестная цитата, оборванная на полуслове. Напечатанный вопрос рядом с ними выглядел блекло и слабо. (Не уходи смиренно в сумрак вечной тьмы) Луччи запомнил. Это звучало глубоко и красиво, и он не сразу понял, что подразумевалось. А когда мысль всё же пришла, её озарение мелькнуло у него в глазах (распахнувшиеся шире веки), бровях (расслабленная приподнятость) и губах (нежные уголки) – Луччи с удивлением улыбнулся самому себе. Он специально повернул голову в сторону, чтобы никто из коллег не увидел. «В тебе есть огонь, девочка». Луччи помнил, как Айсберг отвёл его в сторону и показал собственные скетчи чёрных татуировок новенькой работницы. Он спросил её на собеседовании про Предназначенных, и Скалл с готовностью показала свои метки. Разумеется, Айсберг предупредил Роба с напутствующим: «действуй, как считаешь нужным, я ей ничего не сказал». Некоторых дозорных (в частности, вышестоящих) обязывали делать татуировки. Наличие в жизни Предназначенного человека могло залатать душевные раны; ведь, говорят, настоящая любовь или настоящая дружба способна излечить всё. Луччи наколол свои татуировки ещё в юношестве. Он не мог вспомнить зачем и почему. (Мог. Но к прошлому бесполезно оборачиваться). И, вот, в числах его сентябрьского дня рождения, отпразднованного по всем традициям Галей-Ла, в городе появилась девушка, взявшаяся из ниоткуда. С его татуировками на бицепсах. С ловким умом, лёгкими движениями и дюжиной улыбок. С мускулами, которые не могли взяться просто так. Она смотрела на него, и её глаза становились еще более фиолетовыми, завораживающими и сияющими. Это моё, – так думал Луччи, когда внутри него что-то сжималось. – Это для меня. Мне. И хотелось обладать. Хотелось … много чего. Луччи не привык чего-то желать. Он не привык фокусировать своё внимание, пронзительное и прожигающее, только на одном человеке, причём на таком красивом. Он не привык так часто подавлять в себе улыбки. И, конечно, он не привык не знать. Скалл ДеМорт не могла взяться из морской пены и бриза. Где-то лежало её начало, за которое её могли бы втянуть в Дозор или казнить, раз она столько лет оставалась на всех радарах незамеченной. Луччи всегда следовал приказам. У него остались шрамы от служения государству. Он не включил в свой полугодовой отчёт новости о Предназначенной. Собирался, потому что так было бы правильно. Однако вспомнилось елейное ехидство Спандама. Вспомнились все те миссии, где он убивал людей с «чёрными метками» или шантажировал их вторых половинок; те были готовы ради своих Предназначенных на всё и даже больше. И Луччи не стал раскрывать своих карт. Он сказал себе, что делает это ради собственной безопасности. Каждый хороший агент умеет врать; в частности, врать самому себе. (Не уходи смиренно в сумрак вечной тьмы) ... Из всех пунктов его Предназначенная не ответила только на один. И, судя по чернильным точкам между двумя пустыми квадратами, размышляла она долго. С этим можно было кое-что сделать. (Каку чуть не отшатнулся, когда увидел, что Луччи ухмыляется куда-то в воздух).