Миротворец

«Так вот оно, ваше спасение! Берите! Я бросаю его вам, как бросают кость своре рычащих собак! За пир уплачено. Так придите, ешьте досыта, людоеды, кровопийцы, стервятники, питающиеся мертвечиной! Смотрите: вон со ступенек алтаря течёт горячая, дымящаяся кровь!..» (Этель Лилиан-Войнич. «Овод».)

23. Кровь была повсюду. Переливалась чёрным в свете люстр, стекая по тяжёлым шторам. Кровавые гранаты лежали в хрустальных чашах, как вырванные сердца — маленькие, круглые. Разрежешь, слижешь с пальцев красный сок, выковыряешь косточки — блестящие бордовые капли. На вкус отдают не сладостью, а железом. Бордовое вино — густое, дымящееся. Губы женщин были все в красном, потому что они пили эту кровь, и ели сырое мясо, и рвали зубами. Ведь он сам дал Нея им. Веллингтон убил его и принёс тело, хрустящее, окоченевшее, — основное блюдо. С застывшей корочкой из крови. Ешьте осторожно, смакуйте, не торопитесь. В нем ещё сидит двенадцать пуль, жуйте медленно, не спешите, а то укусите дробину и сломаете зуб! Вкусно, не правда ли? Отбросьте ножи и вилки, рвите его зубами. Вскройте мягкий живот, заройтесь лицом в холодные внутренности. Я — герцог Веллингтон, дамы и господа. И я убил маршала Нея. Я убил его во славу Англии. Я убил его во славу мира. Ешьте досыта, ведь я сделал это для вас! Берите! Музыка визжала, кровь лилась рекой. Веллингтон ходил по залу, смотрел на людские лица и никого не узнавал. У всех танцоров были уродливые гримасы демонов, их руки были испачканы в крови. Все были счастливы, все были довольны. Вот он — мир! Дамы макали платки в чаши с кровью и с удовольствием посасывали кончик ткани. Веллингтон устроил этот пир, но сам не прикоснулся к еде. Его тошнило, воротило, рвало изнутри звуками, криками и болью, но он только улыбался и ходил вокруг людей, увлечённых бесовским танцем. Они все знали, что он сделал. Он был таким же, как они. Он застрелил маршала Нея, разорвал на куски, и подал, начинённого оборванным криком и пулями. На золотом блюде вынесли десерт — жирный сливочный пирог с красными опухшими вишнями. Вот она — голова маршала Нея! Возьмите нож и проткните его лживый язык, которым он пообещал привезти корсиканское чудовище в клетке. Выдавите его глаза, вгрызитесь в жёсткое мясо щёк. И откройте шампанское! Куда без шампанского! Пробки взлетели к потолку, густая пена рассыпалась по воздуху. Люди визжали, смеялись, крутились и ловили её языками — горькую, лёгкую. Капли таяли на их лицах, как снежинки. Веллингтон стоял, бледный и немой, глядя на огромное золотое блюдо. Ней смотрел на него тупыми мёртвыми глазами, и капли шампанского стекали у Веллингтона по щекам, как слёзы. Он был счастлив. Он должен быть счастлив. Он кричал: — Ешьте! Веселитесь! Я убил его! Я убил его для вас! Но его никто не слышал, его голос таял в визге музыки, в стуке каблуков, в общем смехе радости. В этой агонии счастья и убийства. Ведь его больше нет, маршала Нея больше нет. Рыжего пятна на жизни Веллингтона, рыжей шлюхи, мальчика с красными ушами. Веллингтон помнил, как под утро, бледный и словно иссохший, он ввалился в свою спальню. Его трясло от выпитого, скрипки и валторны вопили и рыдали в его голове. Он без сил привалился спиной к двери, которая скрывала от него и огни, и кровь, и ужас. Он повторил ещё раз, с улыбкой, желая утвердиться: — Его больше нет. И сполз по двери, заламывая бледные руки, кусал и рвал свои губы. 24. Император Александр выходил из оперы, проталкиваясь через распаренных и весёлых людей, дам в лёгких полушубках, мужчин в элегантных пальто. Все они сверкали клыкастыми улыбками — белыми, жёлтыми и беззубыми. Император Александр уже давно сам не улыбался искренне, и поэтому от духоты и радостных лиц его слегка подташнивало. Он кисло улыбнулся, когда кто-то обратился к нему по имени. Вышло вполне угрожающе, так что люди один за другим отсеивались, оставляя в его окружении только верную и молчаливую свиту. Сегодня Александр не был настроен на разговоры. Когда через пару минут он, наконец, накинул пальто, впереди показалась знакомая — и незнакомая одновременно — фигура. Александр застыл, медленно, не глядя, застёгивая пуговицу одну за другой. Герцог Велллингтон — совершенно привычный, чопорный и ровный, как палка, — сказывались годы армейской муштровки. И всё же что-то было в нём не то: и привычная самодовольная улыбка исчезла с лица, и не было в осанке былой горделивости. И весь он — не победитель, не командир, не миротворец, а обычный человек. Человек этот старел, страдал и блуждал взглядом по людям, ни на кого не обращая внимания. Какая-то симпатичная пташка вертелась возле него, привлекая внимание, но глаза Веллингтона оставались холодны, а сам он — безучастен. Александр застегнул пальто, пару раз вдев пуговицы не в те петли, и быстро направился к выходу. Веллингтон перехватил его со скоростью пантеры. Александр невольно охнул, увидев, как мелко подрагивали его руки в чёрных перчатках и какое бесконечное безумие таилось во взгляде. От этого человека веяло смертью и бедой, и Александр хотел скорее уйти. Чужие пальцы мягко коснулись рукава Александра. Ему захотелось скинуть это прикосновение, словно Веллингтон замарал белую ткань, и теперь от неё вверх по предплечью тянулось что-то чёрное и холодное. Но ничего не было. Взгляд его прошёлся по Александру, словно Веллингтон хотел убедиться, что он живой и настоящий, из плоти и крови. Они не поздоровались, не попытались даже сымитировать обычный светский диалог. Веллингтон начал грубо и прямо, шершавым дрожащим голосом: — Я хотел вас спросить. — Он прокашлялся и повторил: — Я хотел вас спросить одно, — Александру пришлось придвинуться ближе, так что горячее, болезненное дыхание Веллингтона лизнуло его ухо, — если бы у вас был шанс, такой, как у меня. Вы бы спасли? Спасли Бонапарта? На последнем слове Александра словно ткнули раскалённой проволокой в ухо. Он дёрнулся, отступил от Веллингтона на шаг — неуверенно и шатко, словно вместо ног были деревянные протезы. Веллингтона ничуть не смутила эта реакция, наоборот, он считал, что так и должно быть. Все должны убегать от него, все должны чувствовать отвращение и кривиться. Все, кто знал, что он сделал. Император Александр так и не ответил ему, пробормотав едва слышное «извините» и стремительно вышел. Он прошёл мимо Веллингтона, словно и не заметил, чуть-чуть грубо не толкнув в плечо, словно он и не стоял там — изломанный и жалкий. Его волосы шелохнулись от потока воздуха, а в спину остриём ударил ледяной ветер с улицы. Император Александр трясся в карете, безразлично глядя на чёрный Париж в окне, и не знал ответа.