Still Waters

      День шестнадцатый       Недолгие прогулки стали частью их повседневной жизни.       Джейсон не был уверен в том, что так и должно быть — это произошло само собой. Каждое утро, принося еду, он провожал Уитни до туалета, а после гулял с ней.       Он старался больше не игнорировать ловушки, и был обеспокоен тем, что это могло расстроить Уитни, напомнив о том, с кем она живёт и в каких условиях. И поначалу так и было. Она настороженно относилась к капканам с угрожающими рядами металлических зубьев, помня, какую рану получил её друг в первую ночь. Однако, несмотря на это, она оказалась гораздо более храброй, чем он ожидал. Вместо того, чтобы съёживаться от страха или отводить взгляд, Уитни опускалась рядом, наблюдая за работой Джейсона, когда он проверял ловушки.       Работа требовала использования обеих рук, и ему приходилось ослаблять цепь. Сначала он делал это с осторожностью и пристально следил за Уитни, чтобы та не попыталась сбежать. Он мог бы позволить ей это сделать, но совершенно не хотел вновь заниматься преследованием. Это было своеобразным развлечением, но для него погоня всегда ассоциировалась со страхом и смертью. И хотя Уитни ничего не угрожало, он не хотел, чтобы она боялась. Но Джейсон зря волновался. Казалось, Уитни ни разу не заметила провисания цепи либо не собиралась сбегать. Она просто смотрела.       Как и сейчас.       По мере того, как почва разрушалась и изменялась с течением времени, ловушки в некоторых местах становились бесполезными и требовали перемещения. Вчера Джейсон наткнулся на одну такую ловушку, поэтому сегодня взял с собой необходимые инструменты, что особенно заинтересовало Уитни.       Стоя на коленях напротив него, она внимательно наблюдала за тем, как он отрезал кусок стальной проволоки от катушки и на одном конце связал узкую петлю, зафиксировав её с помощью плоскогубцев. После чего обернул проволоку вокруг основания выбранного дерева, пропустив её свободный конец через петлю так, чтобы устройство плотно облегало ствол. Джейсон показал Уитни саму ловушку и ещё одну петлю, которую он приготовил заранее. С помощью ряда металлических зажимов петля должна была сжаться вокруг конечности при движении.       Он использовал различные варианты этого механизма как для животных, так и специально для людей. Но каждая ловушка независимо от разновидности была дополнительно подогнана под определённые параметры.       Джейсон сделал всё возможное для того, чтобы ловушки были заметны для обитателей дикой природы. Он не всегда имел возможность сразу проверить их, и ему не нравилось, когда невинным существам причинялись страдания. Иногда всё заканчивалось плохо, и ему было грустно и неприятно, но ловушки всё равно оставались невероятно полезными, когда это касалось, к примеру, слежки за людьми — как было в случае с другом Уитни. Поэтому Джейсон продолжал использовать ловушки, даже если это ему не нравилось. Любая из них ослабляла хватку, когда жертва прекращала бороться. Это гарантировало отсутствие удушения или повреждения конечностей. Таким образом, Джейсон мог отпускать нежелательных жертв с минимальным ущербом.       Он расположил основную часть ловушки на земле, замаскировав так, чтобы любой проходящий мимо человек не мог заметить её. На протяжении многих лет он совершенствовал систему, чтобы особо ловкие и умелые люди стёрли свои пальцы до кости, пытаясь ковыряться в узлах и зажимах, и никогда не освободились. Большинство людей не носили с собой орудия для перерезания проволоки, но и это следовало учитывать. Однако до сих пор никто не одерживал победу над его ловушками.       — Ты используешь их только для того, чтобы ловить людей?       Он посмотрел на Уитни с подозрением. Однако она выглядела совершенно спокойной, её лицо выражало задумчивость, но не хмурилось. Она не сводила глаз с проволоки. Джейсон не знал, как ответить на её вопрос, а его рука инстинктивно сжала цепь.       Уитни моргнула и перевела взгляд на него.       — Извини, — добавила она, — я имела в виду, не используешь ли ты их для добывания пищи? Тот кролик тогда попался в такую ловушку?       Он кивнул, смутившись. Кролик был случайным уловом. Как правило, Джейсон отпускал животных и отправлялся дальше по своим делам, но в тот раз ему пришло в голову, что Уитни могло прийтись по вкусу что-то, кроме консервов. В первые дни он и сам часто питался крольчатиной, потому хорошо знал, как готовить это мясо. Он надеялся на то, что вскоре попадётся ещё один кролик, поскольку, казалось, Уитни очень понравилась крольчатина.       Впрочем, он никогда не охотился активно. Больше не охотился. В последний раз он ел несколько дней назад, когда по-настоящему почувствовал голод и решил попробовать суп. И обнаружил, что Уитни была права: консервированные продукты были гораздо вкуснее в разогретом виде. Он бы не сказал, что это было невероятно вкусно, но явно неплохо.       Вспомнив об этом, он захотел сообщить Уитни о своём открытии, но тут же разозлился из-за собственных ограничений в общении.       Он не был уверен, что правильно ответил на её вопрос — или вопросы? — но Уитни казалась удовлетворённой, рассеянно кивала и осматривала ловушку. Джейсон хотел бы научиться другим способам общения, кроме жестов и односложных ответов. Это не только облегчило бы их контакт, но также позволило бы ему самому задать ей вопросы.       Когда его впервые посетила мысль о том, что он должен вывести Уитни на улицу, то он отнёсся к этому как к выполнению очередной цели. Однако за последние несколько дней понял, что ему действительно нравится её компания. Возможно, потому, что он с детства страдал от недостатка общения, но думал, что избавился от этого, когда принял решение оставить прошлое позади. Джейсон довольствовался компанией животных: крыс, птиц, кроликов и прочих зверей, которых встречал. Но осознание того, что он был способен не только терпеть присутствие человека, но и наслаждаться им, стало для него своего рода откровением.       Они отправились дальше, спустились к оленьей тропе, ведущей к ручью, а Джейсон продолжал ломать голову. Он не мог определиться, испытывал ли он теперь спокойствие рядом с любым человеком или дело было конкретно в Уитни.       По правде говоря, он не думал, что когда-нибудь позволит кому-то так долго существовать на одной территории с собой. Единственной причиной, по которой он не убил Уитни, было её сходство с Памелой. И всё. Кроме этого Джейсон не мог представить ничего, что могло бы удержать его от смертельного удара. Поэтому выжить могла только женщина. Женщина с особенной внешностью. И ещё с кучей различных условий, которые было слишком сложно учитывать. Она могла быть не такой проницательной; не такой послушной и отказаться следовать за ним; могла продолжать бороться, пока он не убил бы её случайно. Она могла быть не такой смелой. Это всё имело для него значение. Он уважал в ней сочетание осторожности и воли к выживанию. С другой стороны, шансы на выживание любого другого человека с подобными качествами всё равно были бы ничтожно малы. А шансы на то, что Джейсон получил бы удовольствие от его компании, как в случае с Уитни, и того меньше.       А он по-настоящему наслаждался. Хотя иногда это волновало его и казалось странным. Но всё же его радовало любопытство Уитни, её интерес к его жизни. Ему нравилась её застенчивость, её походка и то, что она умела не шуметь. Она никогда не умоляла его и не требовала объяснений. Казалось, она ничего и никогда не воспринимала как должное. Она была словно… не такой как все. Отличалась от туристов и охотников. Она внимательно наблюдала за ним, когда он пытался контактировать с ней. И он обнаружил, что хотел бы знать больше; у него накопилось много вопросов, которые он не мог ей задать. И это разочаровывало, потому что он ничего не мог сделать, чтобы изменить ситуацию. Он не привык бороться с подобным — это было не в его характере. Ему нужен был смысл для того, чтобы действовать. Впрочем, смысл здесь был.       Шум достиг его ушей, после чего послышались ругательства и глухой стук. Джейсон обернулся и увидел, как Уитни скользит назад по склону, пытаясь хоть как-то затормозить. Земля под ногами образовала уклон, который становился менее пологим по мере их продвижения, и Джейсон заметил это слишком поздно. Но сразу потянулся к пленнице, чтобы помочь. Цепь зазвенела, когда Уитни вцепилась в него, и её руки по сравнению с его казались комично маленькими.       Уитни вздрогнула, приняв вертикальное положение и осторожно двигая коленом, словно превозмогала боль. Она поранилась?       Он вопросительно указал на её колено.       — Всё в порядке, — отозвалась Уитни, с раздражением выдохнув, — просто слегка ушиблась.       Джейсон скептически взглянул на неё. Она настолько часто произносила «всё в порядке», что он уже научился различать ложь в её словах. Однако понимал, почему она пыталась скрыть, что ей больно.       И, может быть, словесно его всё ещё можно было обмануть, но он прекрасно читал язык тела и лица. Раньше он предпочитал не тратить время на чтение лиц, потому не был уверен в выразительности Уитни. Однако он знал, что она нередко сдерживала свои эмоции. Неизвестно, пытаясь ли специально скрыть их от него, но она регулярно делала это. И если что-то Джейсон мог не почувствовать, то старался догадаться. И удивлялся, как Уитни до сих пор не взорвалась от переизбытка подавляемых эмоций. Он очень надеялся на то, что однажды она больше не будет бояться и откроется.       Как же теперь всё было по-другому. Ещё несколько дней назад он был бы рад её страху, но сейчас… не понимал, что именно изменилось.       Он вспомнил, как она разговаривала с ним о своей любви к книгам — как не придавала значения тому, что он плохо читал, не считала это слабостью. Она не смотрела на него с жалостью или презрением. Она рассказала о собственных недостатках. После чего похвалила его способность выживать. А он не знал, как на это реагировать. Хорошо, что он во многом разбирался, но в то же время он чувствовал себя странно, будто стеснялся.       А ещё он смеялся. Смеялся впервые за долгое время. Настолько долгое, что его горло будто бы заржавело, с трудом позволяя издавать любые звуки.       Уитни была занята очищением одежды от листьев и еловых иголок, но, подняв глаза, увидела, что похититель смотрел на неё, и нахмурилась.       — Что? — она посмотрела на себя, а затем на него.       Джейсон снова указал на её колено, желая убедиться. Он не мог заставлять её ходить, если она повредила ногу, и не хотел причинять ей боль, особенно если такие повреждения лечить не умел.       Она подняла глаза к небу, словно умоляя птиц ответить за неё — что показалось ему таким же забавным, как и озадачивающим. Затем, вздохнув, сделала пару шагов: её походка была ровной, без прихрамываний и напряжения.       — Увидел? — терпеливо произнесла она, — всё в порядке.       Убеждённый в том, что она всё-таки не пострадала, он всё же был недоволен ситуацией. Что, если Уитни снова упадёт? Что, если в следующий раз падение будет неудачным? Он видел, как она проехалась по земле, пытаясь хоть за что-нибудь зацепиться, и понял, что если собирается и дальше выводить её в лес, то не сможет держать её руки связанными. Это было слишком жестоко.       Он не был самым добрым и святым — но и жестоким тоже.       Сунув свободную руку во внутренний карман куртки, где находились ключи, он вытащил один, от её наручников.       Джейсон старался не приближаться к ней без причины. Он не знал, что именно расстраивало Уитни, но когда подходил, она начинала вести себя подобно кролику: её глаза широко раскрывались в панике, а сердце колотилось где-то в горле. Казалось, она понимала, что он не собирался причинять ей боль, но время от времени возвращалась к состоянию жертвы. Такое случалось всё реже, однако Джейсон до сих пор предпочитал избегать близкого контакта, чтобы не доставлять ей дискомфорт. Поэтому сейчас, протянув руку, он держал её, будто приглашая, ожидая, пока Уитни сама не сократит расстояние и не положит свои запястья в его ладонь.       Смутившись, она нахмурилась ещё сильнее, придав своему лицу суровое выражение, пугающее даже Джейсона.       — Что ты собрался делать? — спросила Уитни, хотя ответ был очевиден. Джейсон, вставив ключ, ослабил наручники и освободил её правую руку.       Он спрятал ключ и жестами попытался показать Уитни, что, если она снова упадёт, то сможет использовать руки, чтобы смягчить удар. Понимание осенило её лицо, и он почувствовал, как тепло разлилось по его груди. Так было всегда в моменты успешного общения. Каждый раз, когда она правильно истолковывала его бессловесные попытки заговорить, был для него наградой.       Он развернулся и продолжил идти, стараясь не натягивать цепь.       Они остановились ещё у трёх ловушек, прежде чем обошли озеро. Джейсон решил, что в самое жаркое время дня Уитни будет лучше вернуться в логово, потому что если она перегреется или заболеет, он не будет знать, как позаботиться о ней. Но, похоже, она и сама не возражала — он и без того позволил ей достаточно нагуляться.       — Я знаю, что когда-то спрашивала об этом, — послышался голос Уитни за его спиной, когда он открывал люк, — но есть ли что-то, что я должна для тебя сделать? Не то, чтобы я не рада тому, что жива… просто кивни. Да или нет. Я догадаюсь.       Она пристально смотрела на него, и он покачал головой.       — Нет. Значит, ты ничего не хочешь? — произнесла она медленно, как будто пытаясь разобраться в ответе именно для себя, а не для того, чтобы Джейсон понял.       Он с радостью принял бы в качестве благодарности, если бы она перестала относиться к нему как к отсталому только потому, что он не мог говорить или читать. Он понимал, о чём она спрашивает. Он знал, чего она хочет, и знал, что может лишь разочаровать её.       Он снова покачал головой, готовясь к неизбежной просьбе об освобождении и гневу, который наверняка за этим последует. Он почти признался в том, что не имел никаких причин для её удержания. Но не мог объяснить, что освобождение будет означать, что он нарушил свою клятву. И что выход из этой ситуации один — это смерть Уитни, но он не сможет заставить себя убить её. Впрочем, даже если бы он знал все слова в мире и мог бы их использовать, она все равно не поняла бы.       Когда он отказывался освободить её, она предсказуемо злилась. И Джейсон не винил её за это.       Её веки опустились. Она ничего не сказала, просто протянув руки и позволив ему опустить её в тоннель.       Впервые он оказался не в состоянии прочитать её эмоции.       Если учитывать их прежние взаимодействия, это безмолвное принятие было совершенно нехарактерно для Уитни. Джейсон не думал, что она действительно смирилась со своим положением, иначе не спрашивала бы, чего он от неё хотел, но, похоже, Уитни приняла реальность и его ответ. Возможно, это помогало снизить её беспокойство, хотя он не понимал, чего она могла бояться, если боль и смерть ей не грозили. Однако надеялся на то, что она поняла, что рядом с ним всегда будет в безопасности.       Он прикрепил цепь к металлическому кольцу на стене, а Уитни взяла книгу, которую читала ранее, и указала на страницу, помеченную с помощью шпагата, найденного в куче мусора. Она сидела в своём углу, выпрямившись. Она не казалась злой, но на мгновение Джейсон задержал своё внимание на ней. Он понятия не имел, что хотел сделать. Смысл её вопросов всё равно не изменится. Но было бы неправильно просто… оставить её. Не то чтобы он торопился, хотя у него были некоторые дела, но чувство незавершённости чего-то у него осталось. Спустя секунду, когда она не отрывала взгляда от книги, Джейсон отвернулся, чувствуя себя неловко.       Уитни раздражал звук точильного круга. Это стало открытием, которое сделал Джейсон несколько дней назад, когда решил заточить свою скромную коллекцию лезвий.       Сам круг находился в нише на противоположной стороне комнаты, но в пределах видимости Уитни, что было единственной причиной, по которой он тогда заметил её недовольную гримасу, затачивая лезвие мачете. Она зажимала уши, будто они болели, и плотно прижимала локти. Джейсон немедленно остановился, забеспокоившись. Кажется, она сказала что-то вроде «продолжай», прежде чем опять закрыть уши. Теперь он внимательно следил за ней. Оставалось заточить только одно лезвие, и он планировал заняться им после их прогулки, но сейчас неохотно думал об этом, зная, что пронзительный скрежет расстроит Уитни.       Он колебался, нерешительность ползла по нему, как муравьи по спине. Стать нерешительным до такой степени, чтобы начать бездействовать… в последний раз подобное происходило с ним в детстве. Он тщательно обдумал все варианты и сделал выбор. Он только что хотел сесть за круг, чтобы доделать работу, но в конечном итоге передумал. Разве он не решил, что не будет жестоким? Кроме того, существовали и другие способы затачивания лезвий. Не такие быстрые и эффективные, но всё же.       Он изменил курс, обойдя круг в поиске необходимого инструмента. Возможно, стоило поискать на лагерной кухне, но Джейсон был уверен, что и у него где-то завалялся точильный камень…       Внезапно он прислушался к звуку. Точнее, к его отсутствию.       Уитни быстро читала. С тех пор, как Джейсон подарил ей книги, он привык к приглушённому звуку перелистывания страниц. Обычно это было в определённом ритме, но сейчас он ни разу не услышал шелеста бумаги. И начал догадываться. Уитни просто держала книгу в руках, не читая её.       Он обернулся, чтобы проверить, и увидел, что она действительно держала книгу в одной руке, но даже не смотрела на неё. Она слегка наклонилась вперёд, чтобы понаблюдать за крысой, которая сидела в углу.       Джейсон направился к Уитни, намереваясь прогнать грызуна и вернуться к своим делам. Хоть Уитни не проявляла открытой неприязни к этим зверькам, однако явно недолюбливала их. Он не находил это странным, несмотря на то, что животные ему нравились. Помнил, как мать выдавала яд, чтобы избавляться от крыс. Вот почему он уводил грызунов подальше от угла Уитни, принося им еду в соседние тоннели. Большинство крыс переместились на другую территорию, но особо упрямые по-прежнему сновали здесь. Тем не менее, Джейсон успел только шагнуть и замереть, присмотревшись.       Лицо Уитни выражало не отвращение или удивление, а скорее интерес. Она выглядела любопытной и заинтригованной, сидя почти нос к носу с существом, чья крошечная голова настороженно к ней принюхивалась. Уитни медленно положила книгу на колени, затем полезла в мешочек с закуской, которую Джейсон принёс ей накануне, и достала оттуда половинку арахиса, предложив её крысе.       Схватив орех, грызун умудрился съесть его в рекордно короткий срок — как будто был дико голодным — и стал принюхиваться сильнее. Бесстыдный попрошайка.       Однако вместо того, чтобы предложить больше еды, Уитни опустила руки и широко улыбнулась, когда крыса запрыгнула к ней.       Джейсон с недоумением наблюдал за тем, как Уитни прижимает грызуна к груди, словно плюшевого мишку. Раньше крысы её напрягали, но теперь… она мягко поглаживала коричневую шёрстку грызуна, пока тот исследовал её ладони, разыскивая арахис.       И тут послышался смех — тёплый и заливистый, как песня, и Джейсон очарованно посмотрел на Уитни. Она смеялась. Её нос мило сморщился, а глаза были закрыты, но она издавала звуки веселья. Джейсон догадался, что крыса вскарабкалась по руке к плечу и запуталась в длинных волосах, но всё же Уитни смеялась так, будто ничего в мире не было веселее этого. Он не мог вспомнить, когда в последний раз кто-то смеялся в его присутствии. Это было приятно. Классно. Он не мог подобрать подходящих слов.       Он подошёл ближе, чтобы лучше разглядеть, и увидел её зубы между приоткрытых губ. Белые, ровные и маленькие.       Уитни открыла глаза и слегка наклонила голову, а грызун с любопытством обнюхал её ухо.       — Поняла, — сказала она, насмешливо фыркнув, — мы теперь друзья.       Джейсон почувствовал, как его собственный рот изогнулся в улыбке, которую Уитни не суждено увидеть. Казалось, что напряжение, которое она ощущала — будь то гнев или разочарование — улетучилось. Джейсон не был уверен, что этим изменениям поспособствовал именно грызун, но всё равно был доволен. Ему не нравилось чувствовать себя так, словно он чем-то расстроил Уитни, поэтому искренне радовался, когда ситуация менялась хотя бы на нейтральную.       — Ты подкармливаешь их?       Он кивнул, понимая, что Уитни заранее знала ответ на свой вопрос.       — Я догадывалась, — призналась она, засмеявшись, когда крыса ловко перебралась на другое плечо, цепляясь маленькими коготками, — потому что они стали слишком дружелюбными для диких. Я права?       Она обращалась к грызуну, и Джейсон это понял, но его мозг реагировал так, будто она только что сделала ему комплимент. Он вновь почувствовал тепло внутри одновременно с желанием защититься, если это тепло каким-то образом собьёт его с толку. Он не понимал этого — ни тепла, ни инстинкта защищаться — но решил не обращать внимания.       Осторожно вытащив грызуна из своих волос, Уитни вернула его на пол, положив рядом ещё один кусочек арахиса в качестве утешительного приза. Крыса, крепко зажав орех между зубами, тут же скрылась в полуденной тени.       Уитни до сих пор улыбалась, даже переведя взгляд на Джейсона, что несказанно обрадовало его, потому что обычно она сразу начинала хмуриться.       Джейсон отвёл глаза, внезапно занервничав от зрительного контакта, и наткнулся взглядом на точильный камень, зажатый в своей ладони.       — Что это?       Сняв охотничий нож с пояса, Джейсон провёл его лезвием по камню.       — О, так сегодня обойдёмся без круга?       Он твёрдо покачал головой и прошёл за свой рабочий стол, отодвинув в сторону коробку с пустыми банками, чтобы очистить пространство, и выложил оружие, которым нужно было сегодня заняться: охотничий нож, небольшой топор, два складных ножа и нож, украденный из лагерной кухни. Он почувствовал на себе взгляд Уитни, но смотрела она уже не со страхом, а с любопытством. Он показывал ей, что собирался делать, и она впервые не вздрогнула, когда он коснулся одного из лезвий. Ногой он вытащил табурет из-под стола и сел, приставив лезвие топора к камню.       Послышался скрежет, но куда более тихий и значительно более приятный.       Джейсон уже и забыл, как тщательно нужно следить за работой с точильным камнем — он привык к быстрому функционированию круга, и, по-видимому, в какой-то момент удобство и скорость стали важнее мастерства. Но какой в этом смысл? Он ведь никуда не торопился и тут же поклялся больше не использовать круг, если в нём не возникнет острой необходимости.       — В ста шагах от того места, где оба друга…       Он услышал мягкий голос Уитни и сделал паузу, поворачиваясь к ней. Джейсон озадаченно смотрел на неё. Он понимал слова, но не их контекст — до тех пор, пока до него не дошло, что она просто читает вслух.       — …насторожив уши и поглядывая на дорогу, прихлёбывали искромётное мальгское вино, за лысым пригорком, обглоданным солнцем и мистралями, лежало селение Каталаны, — она подняла взгляд, по-видимому заметив, что он перестал работать, — извини, я могу прекратить…       Джейсон поспешно покачал головой, и Уитни снова опустила глаза на открытую книгу.       — Однажды из Испании выехали какие-то таинственные переселенцы и пристали к тому клочку земли, на котором они живут и поныне.       Пару мгновений он просто прислушивался к её голосу. В течение нескольких секунд она говорила больше, чем за последние две недели. Теперь он мог точно определить, что у неё был хороший голос. Обычно речь, которую он слышал, была слишком громкой или грубой. Но не в её случае. Её голос был низковатым и немного хриплым, хотя это вполне могло быть из-за того, что она некоторое время практически не разговаривала. Её голос был глубоким и… золотым. Может ли звук вообще быть золотым?       Это было не так, как во времена детства Джейсона, когда мать укладывала его в постель с плюшевым медвежонком. И всё же ему удалось испытать нежное чувство ностальгии. Он слушал, медленно работая над лезвиями. И после того, как закончил работу, продолжал слушать до тех пор, пока Уитни не устала, тихо закрыв книгу и потянувшись к воде.       Затем он поднялся, чтобы заняться повседневными делами, пока Уитни отдыхает. Джейсон очень надеялся, что позже она снова почитает ему.

***

      День восемнадцатый       Проснувшись рано утром, Уитни обнаружила цветы, оставленные на ящике.       Потянулась к ним, её пальцы обвились вокруг тонких стеблей. Это были лозы ежевики со скоплениями крошечных розовато-белых цветов. Она наткнулась на них вчера на прогулке и несколько минут с любопытством рассматривала, разыскивая ягоды и нюхая цветы, вдыхая их слабый сладковатый аромат. Но даже если бы она сама сорвала их, то они завяли бы на следующий день, а эти были свежими, как будто всего несколько минут назад оказались на ящике.       Джейсон принёс ей цветы?       Эта мысль первой возникла в её голове, оставив Уитни в замешательстве, потому что она не могла понять, каким образом он додумался до подобного… но вскоре поняла. Это ничем не отличалось от подарка в виде книг: жест, предназначенный для того, чтобы сделать её нахождение здесь более комфортным. Он видел, как она обращала внимание на цветы, и предположил, что они ей нравятся, вот и принёс, чтобы отвлечь от мыслей о том, что она тут застряла.       Как ни странно, но он вроде бы не только смирился с тем, что она смогла выжить, но и ценил её отличия от остальных людей, которые приходили на территорию его лагеря. Казалось, Джейсон искренне хотел, чтобы она была счастлива или хотя бы просто довольна, чтобы с ней можно было общаться. И Уитни уже не задумывалась о том, почему осталась жива. Почему он не собирался причинять ей боль. Она точно знала, что не собирался, и этого было достаточно. Но было бы враньём утверждать, что её не терзало любопытство.       Раньше Уитни считала, что у Джейсона были причины держать её здесь, и она постоянно мучилась из-за этого в течение нескольких дней. Но вот она осмелилась спросить, хотел ли он чего-то от неё, и его ответ «нет» был совершенно понятным.       Поначалу это смутило её — даже разозлило — а спустя пять минут гнев ускользнул как песок сквозь пальцы. Она не могла долго зацикливаться на этом, потому что это было неправильно. Она практически полностью убедилась в том, что контактировать с Джейсоном не сложнее, чем с любым другим человеком. Его жизнь была простой, хоть её и извратили травма и изоляция, а Уитни нарушила её привычное течение. И он отреагировал соответствующе: пытался разобраться по ходу дела. Не то чтобы планировал держать её так долго. Он просто делал всё возможное для того, чтобы справиться с нестандартной ситуацией, в которой оказался.       Даже если бы он не знал, что с ней делать, она сама постаралась бы спасти свою жизнь и избежать стресса. Но скорее бы сошла с ума, чем заставила его сознательно попытаться сделать её счастливой. Счастье отличалось от обычного состояния комфорта. Значительно отличалось.       Поднеся цветы к носу, Уитни сделала вдох.       Однажды Майк подарил ей красные розы на День Святого Валентина — цветы, которые ей не нравились, да ещё на праздник, который она презирала. Если учитывать культуру, в которой они воспитывались, такой подарок нёс в себе особый смысл — его дарят тому, кого любят. Она была уверена, что не нравилась Джейсону. Но не в буквальном смысле. Если бы он её не любил, она была бы мертва. Однако он не знал её настолько, чтобы полюбить, а даже если бы и знал, у него не было опыта демонстрации своих чувств. Тем не менее, пару дней назад он принёс ей гладкий круглый камешек, который красиво переливался при взаимодействии со светом. А вчера он принёс небольшую бутылку: зелёную, с узким горлышком. Именно туда Уитни поставила цветы, которые смотрелись как крошечный букет в крошечной вазе, хотя вряд ли изначально бутылка предназначалась для этого. Скорее всего, Джейсон просто подумал, что бутылка понравится ей так же, как камень.       Именно это заставило Уитни задуматься. Было в этом что-то детское и невинное, когда он находил что-то и пытался принести — возможно, с дальней границы территории — чтобы подарить пленнице. Потому что считал ту или иную находку интересной или красивой.       Был ли он… мог ли быть настолько одинок? Он жил здесь один с детства — как бы давно это ни было. В одиночестве. Ни с мамой, ни с друзьями. Ему было не с кем поговорить или поиграть, некому было учить его, как стирать одежду, некому было дарить ему интересные вещи. Возможно, он сам даже не задумывался об этом, пока не решил пощадить её по непонятным причинам. А, может быть, и сейчас не понимал. Возможно, благодаря их совместным усилиям, он впервые открыл для себя дружеские отношения. Однако он не был обязан любить кого-то только из-за того, что этот человек согласился дружить с ним.       Не так ли?       Её взгляд упал на книгу, лежавшую рядом с бутылкой и словно ожидавшую того, чтобы её взяли.       Уитни не могла вспомнить, что вдохновило её тогда начать читать вслух. Она помнила только желание сделать это, какой-то мягкий толчок в глубине сознания, который уговаривал её. Она назвала бы подобный порыв способом выжить: в одиночестве человеческая душа склонна к усыханию как недоеденное яблоко. Уитни была не такой, как Джейсон, и не привыкла к изоляции. Хотя, кому она врала? Он тоже страдал от одиночества. Это было очевидно. И она поступила так не из-за эгоистичного беспокойства о своём благополучии. Она не нуждалась во всём этом. Она просто захотела.       Более того, казалось, Джейсону нравилось слушать. Когда он закончил заточку лезвий, то остался сидеть на покрытом паутиной табурете и слушать, даже впитывать то, о чём она читала. Теперь Уитни читала вслух понемногу каждый день после утренних прогулок, пока Джейсон ходил по логову, занимаясь своими делами. Иногда он вообще ничем не занимался, только сидел и слушал.       Как много или мало он понимал, Уитни могла только догадываться. Среди разнообразного множества классической литературы произведения Дюма были не самыми сложными. Ранее она уже читала «Графа Монте-Кристо» и помнила, что книга ей очень понравилась. Однако во второй раз она обнаружила, что наслаждается чтением гораздо больше. Возможно, дело было в её зрелости, расширенном словарном запасе или повышенном уровне общего развития. И в глазах Джейсона она видела блеск, свидетельствующий об интересе.       Уитни замерла, не двигаясь, и повернулась к стене, чтобы добавить ещё одну метку в свою коллекцию подсчёта дней. Её всерьёз беспокоил курс, который взяли собственные мысли.       Она чувствовала связь с Джейсоном? Что случилось?       Уитни провела пальцами по углублениям, которые методично выцарапывала на камне — по одному каждое утро с тех пор как впервые проснулась здесь. Три ряда по пять меток, плюс две. Если считать с меткой, которую она добавит сейчас, в общей сложности получалось восемнадцать.       Восемнадцать дней. Немалое количество времени, проведённое в компании только одного человека.       Большинство научных сообществ полагают, что Стокгольмский синдром является механизмом выживания, особенно для женщин. И всё же прошло много времени с тех пор, когда Уитни по-настоящему чувствовала, что её жизнь в опасности. Даже если бы она продолжала бороться, сбегать каждый раз, когда представлялась возможность, это не изменило бы того факта, что Джейсон решил не причинять ей боль. Он не выглядел сомневающимся или склонным к неуверенности в собственном решении. Считалось ли это Стокгольмским синдромом, если Уитни не испытывала беспокойства по поводу своего благополучия? Если она испытывала симпатию? Она знала, что ответило бы большинство. Да. Абсолютно. Без сомнения. Любая форма эмпатии, направленная на Джейсона, или что-то ещё, кроме страха или ненависти, не могла быть ничем другим. Но всё же…       Это не оправдывало его поступков: то, что он заботился об её потребностях, не отменяло того, что он держит её в логове насильно. Подарки в виде цветов не могли заставить забыть об убийствах.       Если бы он оказался извращенцем, как она поначалу думала, то легко могла бы ненавидеть его. Но тогда он не проявлял бы по отношению к ней ни заботы, ни доброты. Уитни вообще скорее всего уже была бы мертва. Психопаты устроены не так сложно, как другие люди, потому что они, как правило, не задумываются о морали, им плевать на правильное и неправильное, они не видят различий между живым и неживым. Однако, Джейсон был не таким. Он оставался серийным убийцей — Уитни не могла этого отрицать. Но если бы он был извращенцем, то не мог бы себя контролировать. И мысли об этом вводили Уитни в смятение. Уж не помутился ли её рассудок? Она так не думала, но если всё это было правдой… что тогда?       Когда Джейсон спустился и поставил перед ней завтрак, как официант, то на секунду прикоснулся кончиками пальцев к лепесткам хрупких маленьких цветов. А Уитни шёпотом поблагодарила его, и ей показалось, будто он застенчиво отвёл взгляд. Либо она окончательно чокнулась.

***

      Этим утром их прогулка длилась дольше, чем обычно. Одна из ловушек была полностью уничтожена то ли медведем, то ли пумой, а в другой они обнаружили лису, которая, казалось, уже смирилась со своей судьбой. Пока Джейсон возился со всем этим, наступил полдень.       Они подошли к озеру, и при виде его у Джейсона пробежал холодок по позвоночнику. Он чувствовал отвращение к этому месту, и это чувство было таким же горьким, как лекарства, которыми его лечили в детстве. Он ненавидел не само озеро — оно было всего лишь природным явлением — но и старался не приближаться без острой необходимости. Озеро было нейтральным, но причал — совсем другое дело. Его Джейсон свирепо ненавидел. Каждый раз смотря туда, он чувствовал, как сжималась его грудь, а дыхательные пути забивались, словно тоннель булыжниками.       Он отвёл взгляд и пошёл дальше, широко шагая. Но, почувствовав натяжение цепи, замедлил темп, предполагая, что передвигался слишком быстро, и Уитни начала отставать. Она была выше большинства девушек, которых он видел, но всё же значительно уступала в размерах ему самому. Натяжение продолжалось, и Джейсон обернулся, чтобы выяснить причину.       Лицо Уитни было обращено к воде, позолоченной от мягкого солнечного света, падающего на поверхность воды сквозь густую листву деревьев. Должно быть, в последнее время она высыпалась, потому что тёмные круги под её глазами практически исчезли, щёки больше не казались впалыми, а кожа избавилась от жуткого сероватого оттенка. Уитни выглядела лучше. Она выглядела… по-другому.       Джейсон вспомнил, как в детстве испытывал симпатию к девочкам. Они были красивыми и нежными, и даже если он им не нравился — или находился неподалёку — то держался на расстоянии и восхищался ими. В какой-то момент он перестал видеть их как девочек или мальчиков — мужчин или женщин. Их лица, фигуры и крики растворились, превратившись в однородную массу тишины, движения и смерти.       Поначалу Уитни была для него сгустком крика, дрожащим от зловонного страха. И если бы не её первоначальное сходство с его мёртвой матерью, она тоже присоединилась бы к бесполезной груде костей и мяса.       По-другому ведь быть и не могло, потому что она была нарушителем, как и все остальные: задачей, которую следовало выполнить. Не отличалась от тех, кто убил Джейсона и его мать. Но теперь всё стало иначе.       Почему?       Его беспокоило это — мысль о том, что существование этой симпатичной девушки закончится в виде куска мяса, безжизненно болтающегося на конце его клинка. Уитни была красива, хотя Джейсон не был уверен, что может её оценивать, поскольку сам ничего не знал о том, что считалось по-настоящему прекрасным для кого-то, кроме него. Сегодня её волосы были собраны в хвост, и он обнаружил, что замечает в её внешности детали, которые прежде игнорировал. Такие, как, например, веснушки на её носу и щеках, изящный изгиб переносицы и маленькие складки в уголках её рта.       Губы Уитни приоткрылись, словно она хотела что-то сказать, но Джейсон ничего не услышал. Ей будто было трудно подобрать слова.       — Можно мне остаться тут ненадолго? — тихо спросила она.       Джейсон удивлённо моргнул. Ему никогда не приходило в голову, что она может захотеть остаться снаружи в такую жару. С другой стороны, это не так уж странно, если учесть, что ей, похоже, нравится находиться здесь. Он рискнул проследить направление её взгляда и успел заметить, что её глаза смягчились, и подобного он раньше за ней не наблюдал. На мгновение, стоя около озера, когда закат ласкал её волосы медного цвета, Уитни посмотрела в сторону дома.       Джейсон взглянул на озеро, на этот раз задержав внимание на нём. Свет заставлял поверхность воды блестеть подобно разбитому стеклу. Нет, это больше похоже на звёзды. Звёзды, которые взрывались, разбивались и танцевали на зеркально гладкой поверхности. Уитни хотела… посмотреть на воду?       Расценив его бездействие как растерянность или отказ, она указала рукой на лес, откуда они пришли.       — Ты не обязан сидеть рядом со мной, если занят. Ты можешь привязать цепь к стволу дерева, а я просто здесь потусуюсь.       Джейсон не совсем понял слово «потусуюсь». Непонятные слова не имели для него никакого значения, но теперь Уитни смотрела на него совершенно по-другому — умоляюще, но не вызывая привычного отвращения. Он до сих пор не привык к тому, чтобы кто-то просил его о чём-нибудь, кроме пощады.       Она была права; он мог без проблем обернуть цепь вокруг дерева и оставить её. И всё же он чувствовал странное нежелание.       Джейсон поколебался, не зная, что делать, прежде чем указал на ближайшее дерево. Уитни явно решила, что он собирался сделать то, о чём она просит, поэтому беззаботно плюхнулась на траву недалеко от ствола как довольный ребёнок и выжидающе посмотрела. Он немало удивил её, опустившись рядом, а её улыбка была настолько яркой и тёплой, что на мгновение он почувствовал себя ослеплённым. Внутри него вспыхнуло ответное тепло, как спичка, разжигающая крошечное пламя, которое в глубине его разума превратилось в слабое мерцание.       Была ли она счастливее от того, что он остался, а не ушёл?       Он посмотрел вниз, чувствуя себя громоздким и неуклюжим рядом с ней, такой миниатюрной и стройной. Если бы он был до конца честным с собой, то признал бы то, что ему самому нравится быть здесь.

***

      Для человека с лицом, вечно спрятанным за маской, Джейсон был невероятно искусен в передаче эмоций, когда хотел этого. Но его навык был ещё более впечатляющим, когда он решал скрыть свои намерения.       Уитни не ожидала, что он останется с ней. Она думала, что Джейсон обмотает цепь вокруг дерева, проверит, надёжно ли та закреплена, и отправится по своим делам — это если бы он вообще соизволил удовлетворить её просьбу. Его выбор присоединиться к ней, удивил её. Сначала она даже обрадовалась, как будто он подтвердил важность её желания, но, скорее всего, ему просто нечем было заняться. Или он не доверял ей, боясь, как бы она не задушила себя. Не такое уж беспочвенное беспокойство, на самом деле. Тем не менее, вскоре стало понятно, что, какими бы ни были причины, что-то заставляло его чувствовать себя неловко.       Ей потребовалось некоторое время на то, чтобы понять, что именно смущает Джейсона. У неё не было примеров для сравнения, поскольку прежде он мог напрягаться только из-за недоверия или беспокойства, но всегда держал себя в руках. А сейчас он был напряжён как нагромождённая полка, готовая в любой момент рухнуть. Сломаться.       Концы рукавов его куртки были изрезанными и покрытыми пятнами. Он нервно сжимал ладони в кулаки и пристально смотрел на воду. Уитни едва сдерживались, чтобы не протянуть руку и дотронуться до него…       Вода.       Мысль ударила её словно битой по затылку, превратив блеск полуденного света на озере в головокружительные солнечные вспышки. Конечно, Джейсон чувствовал дискомфорт. Ведь он смотрел в лицо своей собственной травме.       — Ты действительно утонул?       Слова сорвались с её уст прежде, чем она осознала смысл сказанного и съёжилась, желая проглотить свой глупый язык, потому что умудрилась ляпнуть чертовски грубую фразу.       — Не надо, — поспешно добавила Уитни, — ты не обязан отвечать…       И тогда он кивнул — слабо, словно отстранённо — скорее инстинктивно, чем сознательно. Но это точно был кивок. Определённо.       Да, утонул.       Не было необходимости уточнять детали. Уитни и так понимала, что он не просто барахтался и давился водой, чтобы выбраться пару мгновений спустя испуганным, но невредимым. Он утонул. Умер.       Уитни почувствовала, как в её груди что-то болезненно сжалось. Это можно назвать сочувствием. Она не могла представить, каково это — пытаться сделать вдох и ощущать, как лёгкие заполняются водой вместо воздуха, заставляя тело опускаться на дно подобно камню. Её руки снова рефлекторно сжались от желания прикоснуться к Джейсону — положить ладонь на его локоть, плечо, чтобы успокоить. Как будто бы это могло помочь. Она не видела его глаз, но будто бы чувствовала, как память пронзает его разум и мускулы. Уитни не удивилась тому, насколько напряглась его челюсть под маской, и как стремительно напряжение охватывало его руки, плечи и шею.       Наблюдая за ним, она была поражена внезапным осознанием того, что он источал сильный страх. Слишком острый для того, кто умер много лет назад. Никто не мог подтвердить, упал ли Джейсон в озеро сам или его толкнули, но теперь Уитни думала, что знает правду.       Она не хотела расспрашивать — не хотела знать. Потому что, если её подозрения окажутся верными, это будет значить… она не знала, что это будет значить. Но вопрос упорно рвался наружу, не оставляя других вариантов.       — Ты не сам упал, я права?       На мгновение он выглядел совершенно неподвижным. Уитни предположила, что Джейсон её даже не услышал. Но он слышал всё. И когда повернулся к ней лицом — всего на секунду — то в его глазах она увидела именно то, что называют «говорящим взглядом». На секунду он перестал быть тем Джейсоном, которого она знала, и стал человеком, чья жизнь вышла из-под контроля из-за выбора, которого он не делал. Грусть, одиночество. Боль. Она поняла ответ без лишней жестикуляции, но сам его вид — то, как сгорбились широкие плечи, слишком уязвимо — заставил её желудок сжаться от ядовитой смеси ужаса и беспомощной ярости.       Ей не нужно было спрашивать, как и ему не нужно было рассказывать. Она всё понимала. Понимала, почему Памела Вурхиз обезумела от горя, почему ярость сделала её убийцей. Вожатые не следили за детьми. Им было плевать, и её сын утонул. И если всё было правдой, в чём Уитни не сомневалась, тогда кто «помог» Джейсону оказаться в воде?       Туристы, возможно. Или другие дети, сохранившие всю дикость человеческой натуры. Недостаточно взрослые для того, чтобы осознавать последствия своих действий. Но зато достаточно жестокие для того, чтобы убить, пусть даже случайно. Или, учитывая их незрелость, не исключено, что нарочно.       — Мне жаль, — её голос сорвался, и ей пришлось сглотнуть, чтобы избавиться от ощущения кома в горле, — они не должны были… этого не должно было случиться. И…       Снова вопрос, который душил её, цеплялся крошечными руками за её горло, лишь бы не дать себе высвободиться. Но она должна была спросить. Она должна была знать.       — …а твоя мама?       Он резко вскинул голову и посмотрел на неё.       Его глаза были несимметричны, левый находился выше правого и выглядел более выразительным. Уитни не была уверена в том, что Джейсон мог использовать правый глаз, заплывший и бледный. В течение первых нескольких недель он был полностью скрыт тканью, и тогда Уитни вообще сомневалась в том, было ли у Джейсона два глаза. Возможно, один просто был слабее другого, более чувствителен к свету или движению. Вряд ли это ему мешало. Он по-прежнему сохранял свою смертоносную форму и умел смотреть так пронзительно, что временами Уитни казалось, будто его взгляд может уколоть. Она вздрогнула, но поборола неудобство.       Этот взгляд был защитой. Она задела рану, всё ещё болезненную, если не кровоточащую, а потому заслужила удар.       Он смотрел на неё, неуверенный в том, намеренно ли она пытается сделать ему больно, но вскоре, кажется, понял, что она не желает ему зла. Её вопросы были искренними, и его гнев постепенно угас, освобождаясь от удушающей хватки горя.       Джейсон поднял руку, осторожно и медленно, и Уитни заметила дрожь. Он поднёс ладонь к своей шее, беспокоясь о том, какой может быть её реакция — или просто потому что ему требовалось время, чтобы набраться смелости, чтобы продолжить. Уитни услышала, как он вздохнул, а его огромная грудь поднялась, после чего он провёл указательным пальцем по горлу — жест, который невозможно неправильно истолковать. Дрожь пробежала по позвоночнику Уитни. Но Джейсон не закончил. Его рука вытянулась вперёд, указывая на берег озера, недалеко от причала, где высохшая грязь смешалась с песком. Там. Прямо там. То место, где всё закончилось.       Его рука задрожала сильнее, и он поспешно опустил её на траву. Уитни подумала, что он сделал это не из-за стыда или желания скрыть свои эмоции, а чтобы «заземлиться» — вновь почувствовать связь с чем-то стабильным и знакомым. Он знал только такой способ побега от реальности. Уитни снова обнаружила, что видит в нём маленького испуганного мальчика, которому причинили боль и бросили, а он не понимал, чем заслужил всё это.       Мне жаль.       Эти слова так и не покинули её уст. Она не видела смысла в бесполезных фразах. В лучшем случае, они были пустой банальностью. В худшем же — были одинаковыми, а потому уже давно обесценились.       Может быть, раньше она ошибалась. Может быть, некоторые возмездия могут быть оправданы страданиями. И даже убийства… Она больше не была уверена в том, что имеет право осуждать действия Джейсона. Она могла думать только о том, кто имел непосредственное отношение к случившемуся. Джейсон считал людей синонимом слова «страдания». Они шли против природы, они были бесполезны, бессмысленны и жестоки.       Если не считать той ужасной первой ночи, он был совершенно безобидным. В нём было меньше стремления к насилию, чем у любого другого мужчины. И это в сочетании с очевидным отвращением к причинению вреда маленьким и слабым существам. Он не соответствовал образу монстра, который рисовало воображение Уитни. Возможно, это было наивно с её стороны, но она всерьёз думала о том, чтобы простить его. И Памелу, сошедшую с ума от горя. Джейсон никогда не стал бы таким, если бы его мать осталась жива. Но её убили. Неважно, был ли у убийцы Памелы выбор. Её смерть сломала Джейсона.       Он монстр? Не исключено. Но и жертва тоже. Ни один ребёнок не заслуживает пережить то, что довелось ему. Он действовал, основываясь на страхе, боли и гневе. Он не хотел убивать. Он хотел, чтобы его оставили в покое, но люди продолжали нарушать его пространство; ему приходилось терпеть их шум, мусор и осквернение земли, о которой он заботился в память о матери и себе самом. Уитни ничем не отличалась от нарушителей. Она была также ответственна за беспокойство, которое вызвали друзья Майка, независимо от того, нравились они ей или нет.       В её голове словно вспорхнула бабочка, изо всех сил пытающаяся поймать воздух своими крыльями. Уитни вспомнила свечи и восковой осадок, цепочку огней на батарейках, натянутую с кропотливой заботой над рамой, покрытой плесенью. Занавеску, которая когда-то была прозрачной. Огоньки, похожие на те, что находятся у алтаря, охраняли дыру в стене ванной комнаты. В стене храма. Не такого, каким его принято видеть. Отрубленная голова внутри была не ужасным трофеем смерти, а скорее единственной частицей, которую Джейсон смог унести с собой и оставить в могиле, которую создал сам. Это был мемориал, место памяти и скорби.       Вдох болезненно скрутил всё в её груди. Неудивительно, что Джейсон впал в ярость. Оглядываясь назад в прошлое, зная это… всё имело смысл. Абсолютно всё. Начиная с того, как он затянул Майка под землю, гонялся за самой Уитни, избавился от Ричи — так быстро, будто хотел перейти к гораздо более важному убийству. И даже то, как он остановился, увидев её лицо.       Она прижала руку к груди, которая, казалось, вот-вот была готова расколоться. Цепь зазвенела и вернула Джейсона к реальности. Он повернулся к Уитни, и его глаз сузился в немом вопросе. А она смотрела на него, но видела лишь смутные очертания сквозь пелену слёз.       — Прости, — хрипела она, с трудом произнося каждое слово. Джейсон непонимающе наклонил голову, — мы ворвались в твоё пространство, твой дом, трогали твои вещи… — медальон висел на её шее, как камень, — мы не должны были этого делать. Мне очень жаль.       Она бесконечно повторяла одно слово: прости, прости, прости. Бесполезное слово. Но Уитни имела в виду другое. Она не могла контролировать действия друзей. И Майка. Но контролировала себя. Она могла тогда не следовать за своим парнем, поэтому теперь извинялась — за посягательство, воровство, осквернение — думая, что не станет винить Джейсона, если в конце концов он решит убить её. За этим последовали слёзы, и Уитни отвела взгляд, стыдясь и чувствуя себя невероятно уязвимой, когда они горячо текли по её щекам. К счастью, удалось обойтись без лишних всхлипываний, от которых стало бы ещё хуже.       Джейсон, конечно, ничего не сказал. И не двигался. Он просто смотрел на неё, ничего не чувствуя и ни о чём не думая. Вскоре плач Уитни сменился тяжёлой тишиной.       Когда он встал, Уитни последовала за ним без жалоб, больше не желая задерживаться у воды — красота озера для неё теперь была непоправимо запятнана. Она шла за Джейсоном домой, даже не осознав, когда его руки сжались вокруг её талии, чтобы опустить в тоннель, или когда её тело оказалось в уже знакомом уголке с матрасом. Она чувствовала себя изнурённой, выжатой как лимон и ужасно грустной.       Если руки Джейсона дрожали, когда он пристёгивал цепь, или он ушёл слишком быстро — она ничего не замечала. До тех пор, пока спустя несколько долгих минут её мозг вновь не заработал, и до неё дошло, что всё сказанное у озера расстроило Джейсона.       Уитни чувствовала себя отвратительно виноватой. За то, что случилось с маленьким Джейсоном. За то, что она сыграла роль в разрушении чего-то важного для него. За то, что осталась жива. Чувства вины, стыда и истощения словно зацементировали её мозг.       Она прислонилась к стене, бросив взгляд на метки и вспомнив, что забыла добавить сегодняшнюю.       Она подняла руки, чтобы оставить восемнадцатую метку, но вдруг с цепью что-то произошло. Замок с тихим стуком упал в ящик с книгами, а цепь скользнула через кольцо и сложилась на матрасе, как металлическая змейка. Уитни была свободна.