Still Waters

      День двадцать пятый       Должно быть, он что-то сделал. Потому что никаких других причин, по которым могло измениться поведение Уитни, Джейсон не видел.       Она снова разговаривала с ним; смеялась в ответ на его игривую шутку о том, что она ещё маленькая. Хотя она и вправду была для него маленькой. Джейсон думал, что Уитни дразнит его — если судить по фразе про лося — и её лёгким движениям, от которых в его груди разливалось приятное тепло. Всё было хорошо, пока не случилось это.       Он следовал за Уитни, наблюдая за её походкой. Ему приходилось — ведь он не был уверен в том, что её рана зажила — но он не мог отрицать, что был очарован тем, как она двигалась.       Джейсон был смутно знаком со знанием о том, что мужские и женские тела двигаются по-разному: в конце концов, они физически отличаются по форме, размерам и силе. Он знал, но никогда не оставлял кого-то в живых достаточно долго для того, чтобы подробнее изучать такие вещи. Но сейчас он обнаружил, что занимается именно этим: следит за шагами Уитни, за тем, как изящно и осторожно она ступает, словно пытается не тревожить мир вокруг себя.       Уитни, будучи женщиной, просто не могла передвигаться так же, как Джейсон. Мешковатая рубашка полностью скрыла её фигуру от плеч до середины бедра, что ему не особо нравилось. Тем не менее, он мог видеть её стройные ноги и грациозную походку от бедра. В её походке чувствовался акцент на бёдрах, благодаря которым её шаги казались более плавными, словно вода или песня, приведённая в движение. Всё это было совершенно не похоже на твёрдый рисунок его походки. Всё в Уитни было мягким, думал Джейсон; мягким и странно пленительным.       Он не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал подобное тепло, настолько необычное, чтобы начать беспокоить его. Или когда вообще ему было по-настоящему жарко или холодно. Конечно, он мог потеть или ощущать мурашки на своей коже; всё-таки его тело оставалось обычным и вело себя соответственно, но до сих пор температура не оказывала на него такого влияния. Теперь он начинал чувствовать удушающий перегрев, одежда начала казаться чересчур тяжёлой и тесной. Джейсон не вспотел, просто… ему было слишком тепло. Только он подумал о том, чтобы снять куртку, как послышалось рычание.       Похоже, удивление станет его постоянным спутником. Из всех животных, обитавших в этих лесах, именно к пумам Джейсон относился с наибольшей осторожностью. Даже с медведями легче иметь дело, в то время как пумы непредсказуемы, особенно если загнаны в угол или ранены. У Джейсона имелась пара характерных шрамов как доказательство его точки зрения. А Уитни…       Уитни была уязвима.       Он словно взорвался. Одна рука схватилась за рукоять мачете, а другая обвила талию Уитни, чтобы максимально быстро притянуть её назад и загородить собой. Джейсон чувствовал жар, исходящий от кожи Уитни, ощущал давление на своей спине, когда пленница прижалась сзади. Он чувствовал её дыхание, как лёгкие расширялись и сужались под её грудной клеткой, плотью и тканью рубашки. Он чувствовал, как Уитни крепче вцепилась в его куртку и чаще задышала, когда он… вытащил мачете. Пума обнажила клыки. Это было всего лишь предупреждением, но одна из передних лап большой кошки медленно приподнялась, будто пума не могла решить, что лучше: сражаться или сбежать. Джейсон не знал, что заставило зверя отступить, и ему было всё равно. Он заботился только о девушке, стоявшей позади него — девушке, которая внезапно вырвалась из его руки со звуком сжатого в ладони котёнка. Джейсон обернулся и увидел, что лицо Уитни было смертельно бледным, а в глазах читался ужас, который он у неё видел, когда принёс труп в логово.       Всё выглядело так, будто между ними не было никаких контактов, будто они не смеялись вместе совсем недавно. Уитни как будто отдалилась, поставив между собой и Джейсоном мысленный барьер, который заставил его всерьёз задуматься о том, не свихнулась ли она от пережитого стресса. Придя в себя, Уитни натянула на лицо маску: с лживой и вялой улыбкой, делая вид, будто всё нормально. Будто, по её мнению, Джейсон не заметил бы разницы.       Следующие два дня прошли в напряжении и наблюдении за тревожным состоянием Уитни, которое Джейсон не мог объяснить. Из всех слов, что она произнесла за это время, были «да», «нет» и «спасибо», что заставляло Джейсона стискивать зубы. Дважды он видел её, задыхавшуюся и содрогавшуюся от плача, хотя позже она упорно отказывалась признавать это. Каждый раз он по-своему пытался выяснить, в чём дело, но Уитни не признавалась. Лишь натягивала на себя фальшивую улыбку и говорила, что всё в порядке. И сколько бы он ни бросал на неё скептических взглядов, она не сдавалась.       Он этого не понимал. Она не пострадала тогда при встрече с пумой — он точно это знал. Он мог понять испуг, но нынешнее состояние Уитни отличалось от страха.       И это беспокоило его. Беспокоило то, что он не мог спросить и, следовательно, не мог помочь. Поведение Уитни было её выбором. Она не обязана отвечать ему, не обязана быть в порядке, не говоря уже о том, чтобы вести себя соответствующе. Она ничего ему не должна. Ему следовало оставить её в покое, позволить остаться в этом состоянии. Но он просто не мог смириться с этим. Он не мог оставить её. В его голове постоянно крутились одни и те же вопросы, постепенно доводя до сумасшествия. Что случилось? Что он такого сделал, чтобы вернуть её в это ужасное состояние? Почему она не называет ему причину?       Следующим утром Джейсон буквально заставлял себя двигаться и держался на максимальном расстоянии от Уитни. Он даже прервал прогулку, вернул Уитни в логово и быстро ушёл, обнаружив, что не может находиться рядом с ней. Его чувства были неправильны. Он не мог спокойно стоять, понимая, что давно должен был сделать всё, чтобы исправить ситуацию, чтобы всё вернулось к тому, как было раньше — удобно, легко — он хотел, чтобы Уитни рассказала о том, что её беспокоило, а не скрывала это за спиной. За бессмысленным враньём про «всё в порядке».       О, как же сильно он ненавидел это словосочетание. Он ненавидел, когда она произносила его, как будто нападая. Это заставляло Джейсона хотеть схватить её за плечи и трясти до тех пор, пока она не прекратит притворяться. Пока не сделает что-нибудь, чтобы справиться со своим страхом, даже если это будет всего лишь безуспешная попытка. Он ненавидел и то, что сам позволял ей вводить себя в заблуждение, что она довольна и счастлива. Всё это разрывало на части, вызывало беспорядок в его голове и… ранило.       В тот момент, когда к нему пришло осознание, он попытался отвергнуть это, отбросить, как ядовитую змею. Он не был ранен. У Уитни нет такой силы. Он никогда не даст ей такой власти. Всё дело просто в её непредсказуемости. Именно это вызывало беспокойство, и ничего больше. Ни-че-го.       Так должно быть.       Однако никакое самовнушение не могло спасти от разочарования.       Джейсон остановился, обнаружив сломанную ветвь, провёл пальцами по бугристой коре, успокаивая разум и упорядочивая мысли. Ему послышалось? Возможно, но вдруг этот странный звук повторится? И Джейсон начал вслушиваться, неподвижно стоя в ожидании. И услышал. Низкий, хаотичный шум голосов.       Люди.       Джейсон всегда испытывал хладнокровный гнев, когда слышал человеческие шумы на своей территории, но сегодня он почувствовал полное облегчение. Что само по себе было тревожным признаком. Неужели он настолько нуждался в отвлечении? Ну… не столько в отвлечении, сколько в том, чтобы выпустить эмоции, высвободить разочарование. Да. Ему это было необходимо.       Но тревога не отступала.       Их было несложно найти. Джейсон шёл на звук и оказался около поляны на другой стороне озера. Их было трое: двое мужчин и одна женщина. Они смеялись, кричали, пили из коричневых стеклянных бутылок, затем неспеша поставили палатки. Для того, что им никогда больше не суждено сделать.       На этот раз Джейсон не стал тратить время на длительное наблюдение за ними. Он просто вышел на поляну, схватил одного из мужчин и ударил затылком о ствол дерева. Почувствовал, как череп жертвы промялся под его рукой, а костные швы раскололись как половинки пластикового мячика. Джейсон знал, что мужчина умер ещё до того, как его бездыханное тело рухнуло на землю. Удовлетворение наполнило его кровь, и желание мести ненадолго поутихло.       — Боже!       Это был пронзительный крик. Мерзкий, как звук металла, царапающего стекло. Челюсти Джейсона напряглись, а глаза сузились от неприятного шума, и он повернулся к оставшейся паре.       Второй мужчина сбежал, а женщина ринулась к палаткам и сумкам, разбросанным вокруг, и вскоре выпрямилась с топором в руке. Крепко сжимая оружие, она замахнулась и швырнула его в Джейсона, однако он без труда поймал топор за рукоять и развернул лезвием в сторону жертвы. Он явно был более привыкшим к обращению с такими инструментами.       Сделав бросок, он не промахнулся. Женщина покачнулась; сделала один шаг, затем два, уставившись широко раскрытыми глазами на лезвие, глубоко пронзившее её грудь. Из уст жертвы вырвался всхлип, после чего она рухнула на колени. Из уголка её рта вытекла струйка крови. Это будет мучительная смерть от кровопотери до тех пор, пока топор окончательно не продавит кости в груди. Джейсон обнажил мачете и, подойдя к женщине, схватил её за подбородок, а затем лёгким движением перерезал ей горло, чтобы облегчить страдания. Её тело упало, а глаза потеряли последние искорки жизни, и только тогда Джейсон переключил своё внимание на сбежавшего.       Судя по шуму, который издавал мужчина, он уже был вымотан. Прислушиваясь к окружающим звукам, Джейсон знал, что сможет поймать этого идиота практически без усилий, просто идя по его следу. Но он не хотел простого убийства. Не хотел ждать и скрываться в тени. Он хотел навести панику. Он хотел крови.       И потому отправился в погоню.       Мужчина был худым, стройным и по законам природы должен был перемещаться подобно юркой ласке. Но ужас ошеломил его, вызвав беспорядок в голове. Отравленный адреналином, он вслепую нёсся сквозь лесные заросли, спотыкаясь о каждый камень и постоянно падая на землю. Казалось, он понимал, что побег бессмысленен; что Джейсон значительно быстрее и что даже в самых больших надеждах шансы на спасение уходят в отрицательный показатель. Он просто откладывал неизбежное, но муки смерти в любом случае настигнут его.       Джейсону не понадобилось много времени на то, чтобы подойти достаточно близко и увидеть вспышку страха в глазах мужчины, когда тот оглянулся через плечо. Увиденное, казалось, уничтожило последние остатки координации жертвы, и мужчина, не удержавшись на ногах, моментально зарылся носом в грязь и мох.       Следующие несколько секунд длились бесконечно долго. Мужчина, отчаянно борясь с собой, полз по земле, с трудом дыша и в умоляющем жесте протягивая руку.       Тело Джейсона замедлилось само по себе. Было что-то знакомое для него в этой позе…       — Не надо, — заскулил мужчина дрожащим голосом, присущим большинству жертв, — пожалуйста, не убивай меня!       Этого было достаточно для того, чтобы оборвать тонкую нить сомнений: как будто эти слова могли разжалобить или отвлечь Джейсона. Как будто они могли что-то изменить, исправить то, что было сломано. Все людишки такие. Они отравляют и уничтожают всё вокруг себя, но когда Джейсон приходит, чтобы свести счёты, они начинают умолять, ныть и общаться с ним так, будто равны ему. Они не понимали простой истины: он никогда не был им равным. Он никогда не вёл переговоров. Ущерб нанесён, и за него следует заплатить.       Джейсон набросился на жертву, и лицо мужчины побледнело — он уже увидел свою смерть. Крик только начинал формироваться, но Джейсон одним плавным толчком протолкнул лезвие мачете сквозь горло мужчины, утопив крик в кровавом бульканье.       Повернув руку, Джейсон извлёк оружие, превратив идеально ровный срез в рваную рану. Крови было немного, но глаза умирающего уже остекленели и стали пустыми. Мужчина больше ничего не чувствовал. В отличие от Джейсона.       Потому что он вспомнил, где видел такую же протянутую руку, сгорбившееся тело, валяющееся у его ног. Бледное лицо, смотрящее широко раскрытыми глазами. Он до сих пор помнил звук её криков, высоких, резких и полных ужаса. Из-за него. Он никогда прежде не испытывал стыда за то, что делал. Он считал свои поступки праведными и необходимыми. Но, оглядываясь назад, теперь он стыдился за них.       «Нет… Не трогай меня!»       Жертва, всего за пару мгновений ставшая трупом, приобрела черты лица Уитни — худое, изящное лицо смотрело на Джейсона каре-зелёными глазами. На несколько секунд он застыл, увидев свою руку — с мачете — в гневе занесённую над ней.       Его желудок сжался, готовый извергнуть отсутствующее содержимое. Бесполезная тошнота сдавила горло. Гнев подобно лихорадке распространился по крови, мышцам и костям, вызывая головокружение. Он не сделает этого — нет. Не сейчас. Джейсону потребовалось время на то, чтобы принять правду. Внезапно всё в его голове сложилось в единую картину — то, как Уитни уворачивалась от него каждый раз, когда он пытался прикоснуться к ней: у неё перехватывало дыхание, словно она вот-вот должна была задохнуться, её сердцебиение учащалось. То, как она вырывалась из его рук, отступала назад, стремясь в зону недосягаемости. Её глаза были круглыми и широко раскрытыми, как будто она чувствовала себя добычей.       И всё из-за того, что он… прикасался к ней? Но он делал это инстинктивно, намереваясь защищать Уитни, однако, очевидно, это пугало её.       Он не знал, когда именно, но поклялся себе, что никогда больше не прикоснётся к ней в гневе. Речь шла не о страхе Джейсона причинить Уитни боль — он умел держать себя в руках. Но это было вопросом принципа. Он не имел права возвращать её в прежнюю жизнь, и она не должна была знать об этом. И, видимо, что-то в его поведении и обращении с ней дало ей все основания для того, чтобы держать дистанцию.       На мгновение это показалось логичным и даже удовлетворительным ответом, пока Джейсон не осознал, как мало проблем решал полученный ответ. Он не имел смысла. Уитни была умна; она прекрасно понимала его попытки наладить с ней прежний контакт. И он просто не мог поверить в то, что она не видела в его «грубом» обращении заботу об её же безопасности.       Если бы какая-то её часть действительно считала, что он хотел или намеревался причинить ей боль, она бы не чувствовала себя настолько комфортно, подстрекая его к прикосновениям в то время, когда он служил для неё «костылями». Она бы не тянулась к его предплечью и не позволила бы спокойно переносить себя на любые расстояния. Поначалу Уитни казалась напряжённой и немного неловкой, но к тому времени, когда она выздоровела, она ощущала себя вполне комфортно, прижимаясь к его плечу. Джейсон был в этом уверен. Неважно, даже если она полностью забудет об этом. Но ему упорно чего-то не хватало — чего-то, находящегося за гранью его знаний. Возможно, здесь не было ничего общего с тем моментом первой встречи с Уитни. Возможно, Джейсон переборщил с самокопанием.       Тем не менее, в одном он мог быть уверен на сто процентов — Уитни была несчастна, и его это не устраивало.       Он вновь подумал об этом, забросив обмякшее окровавленное тело на плечо и отправившись с ним обратно в лагерь. Независимо от того, сможет он исправить ситуацию или нет, ему нужно было найти что-то, что могло вернуть искреннюю улыбку и смех Уитни, как когда-то это получилось сделать, украв хлеб. Мог ли Джейсон провернуть это снова? Наверное, было бы неразумно красть из того же дома. «Налоги» в виде припасов и топлива, которые он брал с соседей, были границей дозволенного, благодаря которой он оставался в желанном одиночестве. Если он спровоцирует людей, забрав слишком много, то появится риск привлечь к себе лишнее внимание. Но даже зная это, Джейсон колебался не более минуты, прежде чем принял решение. Возможность вновь увидеть искреннюю улыбку была ценнее, чем отказ от риска.       Тело жертвы с глухим стуком упало на землю, когда Джейсон его выбросил. Остаток пути он протащил жертву за руку к густой чаще, в которой часто собирались местные койоты во время ночных вылазок. То же самое Джейсон проделал с двумя другими телами, сложив их вместе дожидаться участи быть разорванными и съеденными. Через несколько дней он вернётся на это место и похоронит всё, что осталось. Это была грязная и неприятная работа, но всё же таким способом избавляться от трупов было куда легче, к тому же в эту чащу никто из посторонних не совался, а значит, деятельность Джейсона не должна была быть обнаружена.       Кроме того, потратив меньше времени на избавление от тел, Джейсон мог быстрее вернуться к Уитни.       Несмотря на напряжённость, витавшую в воздухе последние несколько дней, Джейсон ощущал, что ему не хотелось надолго оставлять Уитни, и это чувство он не мог ни полностью понять, ни объяснить. Он помнил тот бездонный затягивающий страх, который испытал, когда увидел, что Уитни сбежала — но сейчас чувствовал нечто иное. Как будто просто не хотел быть вдали от неё без веской причины, боясь не успеть прийти на помощь, если таковая понадобится. Но это нелогично. Уитни была для него никем… однако Джейсон понимал, что обманывает сам себя. Нельзя волноваться из-за потери того, кто приходится тебе «никем». Не говоря уже о безумном желании защищать. А он всё это делал.       Он понятия не имел, что происходит, и это незнание тревожило его как землетрясение землю. Основательно, бесповоротно и без возможности справиться с этим.       Джейсон принялся разгребать весь тот мусор из сумок и снаряжения, которые привезли туристы, разбирая, что из вещей оставить, а что спрятать. Впрочем, даже если он по случайности что-то забудет, ничего страшного не случится. Имущество мёртвых жертв он мог оставлять с уверенностью — всё равно эти вещи здесь никто не найдёт. Но такой большой багаж вызывал сомнения. Скорее всего, Джейсону придётся перетащить большую часть в тоннели, добавив вещи к коллекции мусора, который никогда не будет использован. Однако сначала необходимо заняться полезными вещами.       В одной из сумок было полно еды — или того, что по упаковке было похоже на еду. Большие пакеты с чем-то лёгким, воздушным и гремящим при встряхивании, много бутылок из коричневого стекла, цилиндрические ёмкости, наполненные крекерами с химикатами. Несмотря на внешний вид находок, Джейсон предположил, что они съедобны, хотя сам вряд ли стал бы это есть. Тем не менее, он отложил это, чтобы забрать с собой. Ещё две сумки были полны одежды, которую Джейсон разбирал в последнюю очередь.       Расстегнув сумки, он осмотрел содержимое, заметив пару брюк, похожих на те, что когда-то были на Уитни. Далее нашлась ещё одна пара, но с крайне укороченными штанинами, несколько рубашек, не таких объёмных, как та, которую Джейсон приносил ей. Были и другие вещи: носки, маленькая сумочка с туалетными принадлежностями, крошечное нижнее бельё — или его подобие — состоящее в буквальном смысле из трёх упругих верёвочек. Джейсон понятия не имел, как это носить, но и выбрасывать не решился — на случай, если позже осознает пользу этой вещи.       Он сложил находки в отдельную сумку, чтобы забрать её с собой, надеясь, что Уитни оценит этот скромный примирительный жест. Если она захочет переодеться по той или иной причине, у неё сразу будет всё необходимое.       В конце концов, он собрал шесть сумок, которые нужно было забрать — две с вещами для Уитни и четыре для склада в логове. Остальные вещи, которые было принято оставить здесь гнить и разлагаться естественным путём, Джейсон просто разбросал, создав запутанный след из сломанных и порванных частей.       На этот раз хлеба не было, но на его месте лежали кексы с золотистой пропечённой корочкой и фиолетовыми ягодами на верхушках. Кексы находились в пределах досягаемости, поэтому Джейсон, удивляясь собственной ловкости, без лишнего шума открыл окно, стараясь не тратить время на рассматривание внутренних комнат.       С мыслями благодарности он засунул кексы в одну из сумок и направился домой.       Для удобства он прошёл через тайник с консервными банками на кухне, и ему понадобилось время на то, чтобы открыть одну, нагреть и только после этого спуститься в тоннель. Большую часть сумок он свалил в кучу на кухне, чтобы разобраться с ними позже, но сумку с одеждой и едой он взял с собой, надеясь на то, что Уитни этому обрадуется.       Когда он оказался внизу, то увидел, что она была окружена маленькими пушистыми существами. Теперь крысы были постоянными гостями в логове и выпрашивали угощение. Сейчас на коленях Уитни устроилось пять грызунов, которые поочерёдно брали кусочки сушёного банана из её ладони. Одна крыса и вовсе облизывала пальцы на другой руке Уитни, видимо, обнаружив остатки соли или сахара на коже. Самый же смелый грызун сновал по её плечам, путаясь коготками в волосах.       Джейсон медленно приблизился, стараясь казаться максимально безобидным. Уитни не сразу подняла глаза, сосредоточив внимание на грызунах, и он смог подойти достаточно для того, чтобы увидеть её лицо; потому что на нём была улыбка. Возможно, слабая, выразившаяся в чуть приподнятых уголках губ, но это была настоящая улыбка.       Только тогда ему в голову пришла мысль о том, насколько сильно его отсутствие влияло на настроение Уитни. Он уже успел забыть об этом.       Он пропустил время, которое они проводили на улице во второй половине дня. Джейсон надеялся, что Уитни прочитает ему новую книгу, когда закончит с нынешней, но теперь она не интересовалась даже чтением. Казалось, крысы были единственными, кто мог пробиться сквозь мрачную ауру — и то, скорее всего, только потому, что грызуны были чересчур настойчивыми. Джейсон мог скопировать их поведение, чтобы просто посмотреть на то, что произойдёт, но тут же отказался от идеи насильственного навязывания своей компании. Даже если бы у него хватило смелости сделать это, вряд ли всё прошло бы хорошо. К тому же, в отличие от грызунов, Джейсон никаким образом не смог бы уместиться на коленях Уитни, при этом не раздавив её.       Отложив сумки, он опустился на корточки рядом с ящиком, следя за выходками крыс, которые подъедали различные закуски. Они всегда ели с такой поспешностью, как будто эти кусочки пищи были для них последними. Грызун, который сидел на плечах Уитни, из любопытства попытался пожевать её волосы. Тогда Джейсон поставил на ящик суповую тарелку, а затем аккуратно вытащил крысу из волос Уитни. Держа грызуна на ладони, Джейсон полез в сумку за бананом, чтобы предложить его зверьку. Он поглаживал пальцами коричневый мех на тёплой спине животного и параллельно отломил кусочек от банана.       — Ладно, ребятки, — пробормотала Уитни, осторожно сгоняя крыс с колен, — на сегодня хватит.       Следуя её примеру, Джейсон тоже отпустил грызуна, чтобы тот присоединился к остальным. Он чувствовал на себе взгляд Уитни и вспомнил, что она не вздрогнула, когда он убирал крысу с её плеч. Значит, он был прав — она не боялась его прикосновений.       Он чуть не отпрыгнул от неё, когда она внезапно схватила его за рваный край рукава.       — Ты…       Она нахмурилась, вглядываясь в его ладонь и поворачивая её в своих руках, будто пытаясь что-то найти.       Удивлённый, Джейсон моргнул, только сейчас увидев на своём запястье засохшую кровь — багровая корка пятнами покрывала края рукавов и костяшки пальцев. Уитни подумала, что он ранен — она искала травму. Внутри Джейсона что-то смягчилось при мысли о том, что Уитни волновалась за него, но в то же время он не хотел бы пугать её своими потенциальными ранами.       Протянув вторую руку, он прикоснулся кончиками пальцев к её подбородку. Хотя Джейсон не оказывал никакого давления, Уитни слегка вздрогнула, подняв лицо, чтобы взглянуть на него, и он почувствовал движение мышц в её горле, когда она сглотнула. Он встретился с ней взглядом и покачал головой, делая это медленно, пытаясь общаться только глазами — эмоционально, но, тем не менее, недостаточно выразительно — и донести до неё, что он не тот, о чьём здоровье следовало беспокоиться.       Едва заметная складка появилась между её бровями, а губы разомкнулись, будто она собиралась что-то сказать. Но, прежде чем она смогла, Джейсон отпустил её подбородок и указал на неё, терпеливо дожидаясь, пока её взгляд не сменился с недоумевающего на понимающий.       Она отвела глаза, вновь уставившись на ткань, которую всё ещё теребила в руках, словно пытаясь найти что-то секретное. Но вот её плечи расслабились, и Джейсон понял, что она наконец перестала быть напряжённой, спустя несколько дней. Он и сам с облегчением выдохнул — долго и медленно — чтобы успокоить тело и разум.       — Я…       Мысленно Джейсон приготовился к неизбежному обвинению в том, что он не пришёл вовремя. Он был готов вынести это, однако ему не пришлось ничего предпринимать.       — Я… и вправду не знаю, — договорила она.       Что ж, это было хоть что-то. Джейсон терпеливо ждал, что она скажет дальше.       — Я думаю, что просто… перестала понимать саму себя, и это немного пугает.       Джейсон искренне сочувствовал ей. Возможно, он не знал, что она имела в виду, но понимал, насколько могут потрясти изменения, которые застают врасплох, когда кажется, будто мир окончательно съехал с катушек. Его собственный мир перевернулся с тех пор, как он нашёл Уитни, и хотя он пытался сопротивляться этому, но спустя некоторое время осознал, что его борьба была пустой тратой энергии. Его жизнь изменилась — он изменился. И всё из-за доли секунды, в которую он сделал выбор, пребывая в состоянии шока и растерянности. Он мог продолжать отрицать это, продолжать злиться. Или же просто принять. И сейчас Уитни находилась в похожем положении, пытаясь понять, как следует поступить дальше.       Он кивнул, и хотя она не смотрела на него, но скорее всего успела заметить это движение краем глаза. Видимо, она каким-то образом уловила суть его мыслей, поскольку с задумчивым видом произнесла:       — Ты знаешь, о чём я говорю, да? Кроме тебя, ну… о себе.       Уитни выпустила его рукав и опустила руки на колени. Она снова была вялой и тихой, и Джейсон нахмурился, вновь чувствуя неприятное напряжение и раскаяние, застрявшее где-то в горле. Смирившись с этим отчаянием, он достал свёрток с кексами и, как пожертвование на божественный алтарь, положил его на ящик и стал ждать, напряжённо затаив дыхание. Уитни взглянула на свёрток, и её брови изогнулись в любопытстве. Когда она потянулась к свёртку, Джейсону показалось, будто его сердце заколотилось где-то в ушах, бешено грохоча.       Лёгким движением руки она развернула свёрток и в течение нескольких бесконечно долгих секунд смотрела на содержимое. Её лицо скривилось, и на мгновение Джейсону показалось, будто она сейчас расплачется, и его сердце рухнуло. Так продолжалось до тех пор, пока Уитни не заговорила снова. Это было тихое, едва различимое бормотание. Возможно, и вовсе не предназначенное для того, чтобы он его услышал.       — Ты пытаешься приободрить меня.       Его лоб сморщился от беспокойства. Она загрустила из-за своих переживаний? Её слова были утверждением, а не вопросом, но он всё равно кивнул, осмеливаясь на что-то понадеяться.       — Спасибо, — произнесла Уитни шёпотом. Всё же это была благодарность. Та самая благодарность, которая звучит как облегчение. И только тогда Джейсон позволил себе дышать.       Он наблюдал за тем, как она придвинула к себе тарелку супа, затем бросила тоскливый взгляд на кексы и принялась за еду. Ела она с энтузиазмом, что радовало Джейсона. Уитни не беспокоило то, что он находился рядом, хотя время от времени она посматривала на него, но скорее с любопытством, чем с осторожностью.       Доев суп, она взяла один из кексов, и Джейсон отметил, насколько большим казался кекс по сравнению с её ладонями. У неё были красивые руки. Изящные, с тонкими костями. Прямо на костяшке её среднего пальца виднелся шрам. Вероятно, от ожога, раз кожа на этом месте так долго заживала, приобретя бледно-розовый оттенок. Уитни разделила кекс на две половинки и наклонила одну в сторону Джейсона, словно желая предложить, но замерла в неуверенности. Её глаза задержались на его маске в поисках подтверждающего взгляда и… полного веселья, когда она поспешно вернула половинку кекса в свёрток. Тем не менее, Джейсон понял смысл её жеста и ощутил уже знакомый трепет в груди, последовавший за этим.       Он ждал, пока она закончит есть, и жестом попросил её встать, после чего заметил, как она нахмурилась, но позволила ему взять её за запястья и открыть наручники.       — Но мне не нужно…       Джейсон успокаивающе положил ладонь на её спину чуть ниже лопаток. Затем мягко подтолкнул к тоннелю.

***

      Здесь было невероятно темно, как, впрочем, и в любом месте, находящемся далеко от большого города. Солнце ещё не полностью зашло, но глубокие тяжёлые тени уже накрывали плотной оболочкой лесное пространство. Тропинки стали менее знакомыми и даже пугающими, если бы тут приходилось гулять в одиночку.       С глухим стуком шагов Уитни зашла на деревянный мостик. Тот самый, на котором она стояла с Майком, когда он признался, что пригласил её по просьбе матери. Казалось, это было так давно, гораздо дольше месяца.       Уитни не знала, зачем Джейсон вывел её на улицу, но была готова идти с ним куда угодно. Воздух был прохладнее, чем днём, и она уже не чувствовала удушья от жары. Здесь она могла глубоко дышать, наслаждаться ощущением высыхающей от пота одежды и выздоравливать, чудом избежав серьёзного нервного срыва, который едва не наступил дважды за последние несколько дней. Из-за кексов и других вещей.       Проклятые маффины.       Хотя, если честно, дело-то было совсем не в кексах. Ну… отчасти.       Апатия и отрицание стали её прочным панцирем: с Уитни это случалось с самого детства, ещё до того, как врачи стали разбрасываться такими диагнозами как повышенная тревожность в подростковом возрасте, депрессия, вызванная стрессом и повреждение механизмов, отвечающих за преодоление трудностей. Впрочем, в этот раз она справлялась хуже. С годами её «щит» ослабевал. Уитни полагала, что это происходило из-за того, что его повреждал каждый новый удар по психике, каждая рана в сердце. И панцирь постепенно раскалывался. Но осознала она это лишь после того, как её начало рвать по утрам от сильного стресса.       Защитный кокон апатии раскололся; теперь её нервы были беззащитны, а разум — очевидно — больше не мог блокировать негатив. Возможно, поэтому тело пыталось самоочиститься, считая, что это поможет избавиться от напряжения. У Уитни второй раз в жизни случился приступ паники, и теперь во второй раз она ощущала себя раздетой до костей, измученной, дрожащей и совершенно, абсолютно разрушенной.       Джейсон сразу заметил, что с ней что-то не так. Несомненно, он и раньше подозревал, но окончательно убедился, когда она появилась перед ним. Дрожащая, промокшая от пота и воняющая рвотными массами. Она не сомневалась, что он почувствует запах, несмотря на её попытки прополоскать рот и почистить зубы. Она знала, насколько быстро подобные кислые зловония проникают в пространство. Да, он заметил, и она сознательно избегала смотреть ему в глаза, чтобы избежать неудобных вопросов, которые он точно задал бы. Вопросы, на которые она не смогла бы ответить.       Как она вообще могла отвечать, когда весь её мир перевернулся? Как она могла отвечать на вопрос вроде «ты в порядке?», когда больше не понимала, что такое быть в порядке? Она чувствовала это каждый раз, когда он посылал ей один из тех обеспокоенных взглядов, что звучали громче любого крика и обжигали как пощёчина. Взглядов, в которых было столько же обвинений, сколько волнения и вопросов.       Всё, чем она занималась с этого момента, она делала исключительно ради самосохранения, и это казалось наиболее надёжным. Она избегала его взгляда, быстро отвлекалась всякий раз, когда ему нужно было прикоснуться к ней, и вела себя твёрдо и решительно, как будто ничего не изменилось. Она дистанцировалась, стараясь контролировать свой разум, чтобы противостоять лишним чувствам. Она была хреновой актрисой, но что ещё ей было делать? Как справляться?       Она не могла уйти, и он не хотел её освобождать, вероятно, потому, что полагал, что она тут же отправится в полицию. Хотя Уитни считала, что едва ли полицейские что-либо предпримут, учитывая, что виновник пропал без вести кучу лет назад и с тех пор считался существом из легенд. Вряд ли что-то изменилось бы даже после её показаний.       Она не могла сбежать, но и не могла остаться, не могла продолжать притворяться. Она крепко спала (когда вообще могла спать), но, просыпаясь, постоянно ощущала кровь, скользящую между пальцами и запёкшуюся в складках ладоней. Уитни провела бесчисленные минуты, вытирая руки грязью, лишь бы больше не чувствовать этого. Она знала, что это была вина. Раскалывающая и кровоточащая, отдававшаяся в её голове сотнями криков, которые было невозможно заглушить.       Она чувствовала себя виноватой за то, что выжила, в то время, как у остальных это не получилось. За то, что перестала чувствовать ужас, и более того — научилась без страха смотреть на убийцу. И даже без ненависти. И каждый раз, когда у неё почти получалось возненавидеть его — или убедить себя в этом — он делал что-то наподобие подарка с кексами, прикладывая усилия, чтобы сделать её счастливой. Но, несмотря на это, Уитни понимала, что не должна была думать о нём в положительном ключе. А он продолжал смотреть в её взволнованные щенячьи глаза. Она знала, что он заботился о ней не ради себя самого. Он делал это ради неё. Потому что хотел позаботиться. Чёрт возьми.       Убрать ментальный щит стало её ошибкой, потому что в итоге — плевать на разум и логику — она тоже начала заботиться о Джейсоне. Отчасти из-за своего инстинкта помогать, но не только из-за этого.       При виде крови на руках Джейсона, она уже не задумывалась о тех людях, которые были убиты до того, как он принёс ей выпечку. Все её мысли были заняты беспокойством — не пострадал ли он сам при этом. И если это не было кардинальной сменой мышления, тогда Уитни вообще не знала, чем бы это ещё могло быть в таком случае.       И когда он дотронулся до её подбородка кончиками пальцев, в неком интимном движении, её мысли снова переместились в то направление, в котором точно не должны были оказаться. Как будто она не мучилась последние несколько дней именно из-за этого. Его глаза были мягкими и серьёзными одновременно. В тот момент Уитни забыла обо всём.       То, что она сказала ему в логове, стало кульминацией её самоанализа, выкованного за эти три дня словно сталь, в огне стресса и недоверия, которые позже были смягчены рациональностью. Ей было нелегко заговорить об этом, но как только она начала, ей оказалось слишком легко признаться во всём. Признаться самой себе, что ни один поступок Джейсона не был для неё ужасным. А она — не единственная, кто в своей жизни сталкивался с душевными потрясениями. Не единственная, кто имел дело с настоящим одиночеством.       Она не должна была жаловаться на это — в её жизни было много людей. Но с тех пор, как она взяла на себя заботу об Элен, то, по сути, отстранилась от любых межличностных контактов. Дружеские отношения со многими исчезли, постепенно изнашиваясь. И только Майк проявлял достаточно настойчивости для того, чтобы остаться, и то, больше по желанию самой Уитни, которая цеплялась за него как ракушка за твёрдую поверхность. Однако матери становилось хуже, и романтические отношения с Майком не заходили дальше предложения немного погулять или обмена улыбками. И Майк не понимал причин потери их прежней связи, а потому однажды утром, когда Уитни проснулась, его половина кровати была пуста. Она всегда шла по жизни в одиночку.       Это странно, но с самого начала своего пребывания в логове, исключая периоды панического страха, Уитни не чувствовала себя здесь одиноко. Она не могла понять, почему. Возможно, потому что она не обсуждала депрессивные и глубокомысленные темы с Джейсоном, не рассказывала о матери и своей нелёгкой доле. Однако Уитни знала, что, даже заговори она об этом, он скорее всего не осудил бы её, а понял. Потому что он как никто другой знал, как тяжёл якорь скорби по потере родителя. Но дело было не только в этом.       В его компании было что-то такое… простое, лёгкое. Обычно Уитни приходилось сложнее контактировать с кем-либо. Взаимодействие было трудной работой, оно истощало, даже если в итоге результат был приятным. А с Джейсоном она могла быть собой, и этого оказалось достаточно. Она не была обязана говорить или строить из себя кого-то. А если и пыталась, то Джейсону это не особо нравилось. Вот почему он общался с ней лишь жестами и выразительным взглядом. Это было для её же удобства, а не его. Чтобы она не могла к нему привязаться, хотя давно ощущала особую связь с Джейсоном, по сравнению с которой полугодовые отношения с Майком были глупым развлечением. Глупым и жалким.       Но даже сейчас она отрицала эти мысли. Она не была готова к правде.       Рука Джейсона скользнула по её локтю, привлекая внимание и показывая, что путь, по которому они шли, начал сужаться и вёл наверх к склону. Уитни привыкла вздрагивать от его внезапных прикосновений, хотя в этот раз подобной реакции не последовало, и она просто потёрла подбородок в том месте, до которого Джейсон дотрагивался некоторое время назад.       При обычных обстоятельствах она бы отвесила подзатыльник тому, кто осмелился бы сделать подобное, чтобы привлечь к себе внимание. Но вряд ли Джейсон хотел её разозлить. Ему пришлось использовать руки, потому что он не мог попросить её взглянуть на него. Само прикосновение было максимально вежливым, и Уитни знала об этом. И это прикосновение показалось ей чем-то большим, чем немая просьба. Привязанность. На короткий миг она подумала, что… нет.       По большей части она была самодостаточным человеком, но иногда даже ей хотелось, чтобы о ней позаботились. В то же время она активно это отрицала, и это стало для неё самой большой проблемой. Естественно, Джейсон заботился о ней, уделял ей внимание, но отнюдь не по тем причинам, которые всплывали в её фантазиях. И хотя с логической точки зрения она понимала это, но с момента своего последнего побега она всё чаще ловила себя на мыслях о том, что начинает относиться к Джейсону как к любому другому мужчине, к которому можно испытывать интерес.       Он испытывал к ней привязанность лишь потому, что она находилась рядом. И всё. Он не видел в ней женщину. А даже если и видел, то явно не в том смысле, и просто воспринимал как человека, который физически отличается от него самого. Да и понимал ли он, в чём смысл именно этих физических отличий? Уитни считала, что не сможет предположить это наверняка, пока не спросит напрямую — чего уж точно никогда и ни за что не сделает.       В любом случае, это не имело значения. Что бы ни подсказывал ей предательский трепет внизу живота — свидетельствующий, как правило, о новой влюблённости — Джейсон мог увидеть в ней что-то сексуальное с такой же вероятностью как станцевать джигу в нижнем белье. Что равнялось абсолютно невозможному явлению.       Она плелась позади него, когда он шёл по пологому склону, время от времени оборачиваясь, и его маска выглядела как белая вспышка на окружающем мрачном фоне; он оглядывался не из-за страха, что она опять исчезнет, а чтобы успеть помочь ей, если она вдруг споткнётся или возникнут какие-либо другие трудности. И каждый раз в груди Уитни от этого что-то начинало пульсировать. В последнее время она вела себя как совершенно сумасшедший человек, но Джейсон делал всё возможное для того, чтобы она была в порядке.       С ней уже ничего не могло быть в порядке, но не из-за недостатка заботы со стороны Джейсона.       Когда её ноги уже начали ныть от долгого подъёма, земля наконец стала ровной, а Джейсон терпеливо ждал. Уитни ускорила и увеличила шаг, чтобы наверстать упущенное, и остановилась лишь когда между ней и Джейсоном осталось всего несколько футов.       Они подошли к краю неглубокого утёса с видом на озеро. Вокруг возвышались ели, выжженные летним солнцем, которое начало опускаться за окаймлённый деревьями горизонт. Небо приобретало сиреневые и тёмно-синие оттенки, которые смешивались с огненно-розовыми и оранжевыми полосами подобно акварельным краскам.       Уитни почувствовала, как у неё перехватило дыхание, что обычно предшествовало внезапному всплеску эмоций. Джейсон повернулся к ней, и хоть она в этой темноте не могла разглядеть даже его маски, в его позе было что-то такое… воодушевляющее, наполняющее энергией.       Чем ближе она подходила к нему, тем тяжелее становилось дышать. Наверное, она ошиблась. Не мог же он…       Мог.       Но она была убеждена в обратном. Она ощущала его тяжёлый взгляд. Он излучал предвкушение, ожидая её реакции. Он привёл её сюда, чтобы показать закат.       Её горло сжалось, она была близка к тому, чтобы расплакаться, и с трудом сглатывала. Она не помнила, когда в последний раз кто-либо делал для неё что-то подобное. Просто ради того, чтобы увидеть её улыбку. Было много слов, соболезнований и симпатий, искренних и не очень — были предложения финансовой поддержки и обещания. Но никто не брал её с собой для того, чтобы показать нечто прекрасное. Никому не было дела до того, как она себя чувствует, никому… кроме Джейсона.       Не говоря ни слова, она посмотрела на него. Он слегка наклонил голову, чтобы было удобнее использовать левый глаз — по привычке или потому что правый действительно был слабее. И, всмотревшись, Уитни увидела нежность в его взгляде.       Ей понравилось? Ей стало немного лучше?       Она увидела признание в его глазах. Сочувствие и понимание. Он всё понимал, потому что проходил через то же, что и она — не в тот момент, когда решил оставить её в живых, а позже, когда осознал последствия собственного решения. В конце концов, он смирился и решил рискнуть своим комфортом. Ради неё. И это значило чертовски много.       Эмоции окончательно нахлынули на Уитни. Её подбородок дрогнул прежде, чем она собралась погрузиться в безобразную слякоть из соплей и слёз. За последнее время она, казалось, выплакала всё, что можно, и теперь слёзные протоки либо исчерпали свои запасы, необходимые для производства слёз, либо просто закрыли их в знак протеста против злоупотребления оными. Она кусала внутреннюю часть щеки уже по привычке, а не потому, что начинала плакать, хотя даже выражение на её лице к этому располагало: перекошенный рот, широко открытые глаза, тупое ошеломляющее состояние. И надежда в глазах Джейсона дрогнула, что только ухудшило ситуацию. Всё-таки он не был готов к такому.       Да и похер.       Она ведь больная извращенка. Она ненормальная. Какая разница, кто и что о ней подумает? Кто вообще имеет право судить её, не зная в подробностях, каково это — находиться в её положении? Ничего хорошего из этого не выйдет, это ничего не изменит. И если она действительно немножко сошла с ума, то и замечательно.       Ей просто… похер.       — Это прекрасно, — прошептала она, уже не обращая внимания на своё состояние.       Джейсон кивнул в знак согласия и признательности, а затем снова повернулся лицом к виду. Сделав пару глубоких вдохов и успокаивая рваное дыхание, Уитни последовала его примеру.       Крошечные чёрные силуэты летучих мышей метались вокруг них подобно ночным пташкам. Точно так же, как в ту первую ночь. Уитни помнила, как Аманда ненавидела этих созданий и неистово размахивала руками при их приближении. Как и в случае с крысами, большинство людей не любили летучих мышей, считая тех заразными и злыми, хотя они чаще всего не были ни теми, ни другими. Уитни предполагала, что её просто тянуло ко всем, кого неправильно понимали или считали страшными. За исключением Джейсона, который совсем не был неправильно понят; он был воспринят именно таким, каким хотел быть, каким видел себя по отношению к другим людям. Ко всем, кроме неё.       — Ты когда-нибудь чувствовал себя одиноким?       На самом деле, она не собиралась спрашивать его об этом: казалось, вопрос вырвался сам от безысходности. Мир расширялся в ночные часы, тьма словно стирала линию между небом и землёй, соединяя их в одно целое. И в этом кусочке вселенной Уитни чувствовала себя такой крошечной и одинокой.       Она скорее ощутила, как он пожал плечами, нежели увидела, но всё же заметила силуэт огромного плеча, двинувшегося сначала вверх, а потом вниз. Внезапно Уитни осознала, насколько близко они стояли друг к другу, но отмахнулась от этой мысли. Если это не беспокоило его, то и её тоже.       Она интерпретировала пожимание плечами как нейтральный ответ. Джейсон вырос в одиночестве и привык к нему. Он скорее скучал по матери, чем по компании. И всё же Уитни не могла не думать о том, что даже он иногда нуждался в друзьях. Та склонность к общению и юмору, которую он проявлял, не была признаком человека, которому было бы комфортно в изоляции. И то, что он относился к ней больше как к другу, чем пленнице, подразумевало то же самое. Может быть, он перестал считать это одиночеством или вовсе потерял возможность ощущать эту эмоцию из-за травмы. Или Джейсон просто был интровертом.       — Да, — прошептала она, — я поняла тебя. Кстати, спасибо за то, что привёл меня сюда, — и только потому, что знала, что он всё равно спросил бы, добавила, — я чувствую себя намного лучше.       Хоть она и не смотрела на него, не видела его реакции, но почти чувствовала то облегчение, которое он испытал.       Они оставались там до тех пор, пока горизонт не поглотил солнце, оставив после него лишь пару поблекших полос. Уитни снова вспомнила, что в дикой природе всегда было темнее, чем в городе, без искусственного освещения. Но вот небо перестало быть бесконечной массой, состоящей из темноты, и вместо этого превратилось в сверкающее замысловатое пространство, отражающее глубины вселенной.       В какой-то момент, когда окружающий тёплый воздух довольно быстро начал охлаждаться, они оба решили вернуться назад; а небо продолжало сиять настолько, что уже можно было пройти через места, где древесный покров был более редким. Уитни дважды едва не врезалась в дерево, прежде чем Джейсон, поняв, что она не прекратит смотреть на глупое небо, наконец схватил её за руку, чтобы избежать возможных сотрясений.       Уитни чувствовала, как его ладонь с мозолями и шрамами прикоснулась к её локтю. Руки убийцы — нет, рабочие руки — старались не сжимать слишком сильно, а только поддерживать и осторожно направлять. Его тепло отвлекало её, заставляя задумываться о том, насколько же холоднее становится, когда садится солнце.       Её живот заурчал, жалуясь на пустоту. Сегодня Уитни съела не больше пары глотков супа и половины кекса. Последний, хоть и был восхитителен, но не обладал способностью насыщать и вообще был украден у какого-то бедного и напуганного соседа.       Ну, что ж. Лучше принести в жертву выпечку, чем свою жизнь.       Будь она на месте жертвы, то с удовольствием периодически оставляла бы для маньяка хлеб, проволоку и всё остальное, что могло понадобиться, так же, как жители Ирландии оставляли молоко для фей.       Она пару секунд обдумывала свою затею, прежде чем обратиться к Джейсону. Один вопрос уже давно терзал её, но теперь стал ещё более актуальным, поскольку у неё оставались подозрения по поводу того, что он в силу проклятия или чего-то ещё больше не был человеком.       — Ты ешь? — Джейсон сбавил темп ходьбы, чтобы Уитни могла идти рядом с ним, а не плестись позади. Она смогла разглядеть, как он в очередной раз пожал плечами. — Это значит «нет» или «иногда»?       Он поднял правую руку, показав два пальца. Уитни поняла это как второй вариант.       — Потому что должен или потому что хочешь?       Он поколебался, а затем поднял один палец, но задержка при ответе была достаточно продолжительной, чтобы указать на неопределённость.       — Не совсем уверен? — кивок. — Ничего страшного, ты ответил на мой вопрос. Тебе стоит попробовать те кексы, когда мы вернёмся. Они немного меньше, чем маффины, которые я обычно ем, но ради их черничной начинки я, пожалуй, готова на всё.       Ладонь скользнула по его лицу, задержавшись на маске, как будто он пытался удержать её. Этот жест был непроизвольным, и Уитни не видела взгляда Джейсона, но, внезапно разгадав его движение, ощутила острый укол стыда.       И тут же почувствовала себя самой тупой и отвратительной тварью на свете. Поедание чего-либо требовало освободить рот — а, значит, сдвинуть маску. А маска была практически неотъемлемой частью Джейсона — настолько, что Уитни почти забыла, зачем он её носил. Но, какой бы ни была причина, Джейсон ассоциировал своё лицо с чем-то негативным. И маска была его своеобразным щитом.       Он не хотел, чтобы она видела его лицо, потому что боялся, что она сбежит после этого. Или, что гораздо хуже, начнёт высмеивать. Она никогда не видела, чтобы он чего-то боялся, но то чувство, которое он мог испытать, сняв маску, было бы схожим со страхом. И это заставляло Уитни грустить.       В этот момент ей очень хотелось найти тех, кто издевался над ним, мучал его. Хотела найти и врезать, ударить головами о стену — да так сильно, чтобы все обидчики разом отправились к Богу. Чувство справедливости Уитни иногда склоняло её к желанию жестокой мести. Видимо, у неё с Джейсоном и вправду было что-то общее. Просто у него были свои методы.       — Я имела в виду… ты не обязан есть передо мной. Просто возьми кексы, если захочешь.       Он кивнул. Возможно, слишком быстро, и Уитни подумала о том, что он с самого начала правильно её понял.       И тогда она решила сменить тему.       — Знаешь, что? — с наигранным легкомыслием воскликнула Уитни. — Вот теперь мне действительно захотелось по-маленькому.       После долгой паузы она услышала хриплый звук, который, как ей было известно, являлся смехом.