ID работы: 7644791

Still Waters

Гет
Перевод
NC-17
Заморожен
228
переводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
466 страниц, 25 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
228 Нравится 231 Отзывы 73 В сборник Скачать

11. Follow Me Down

Настройки текста
      День двадцать седьмой       — И затем они используют личинки, чтобы те поедали мёртвую плоть. Таким образом, окружающие ткани не станут некротичными, а личинки съедят только мёртвую часть. Противно, да?       Они сидели на траве, в тени толстых ветвей огромной ели. Джейсон полчаса слушал её чтение, в это время конструируя новые петли и подготавливая их к следующему использованию. Обычно, когда Уитни уставала читать, она засыпала, особенно в полдень, когда день был самым жарким, и хотелось только одного — поскорее вернуться в прохладные тоннели. Но сегодня всё было иначе. Уитни отложила книгу, потянулась и, несколько секунд понаблюдав за Джейсоном, взяла проволоку, ножи и принялась помогать.       В какой-то момент — который Джейсон уже не мог вспомнить — они стали вместе делать ловушки, и Уитни постепенно научилась завязывать более сложные узлы. Правда, пока это сложно было назвать полноценными узлами — в том виде, в котором Джейсон привык к ним — скорее экспериментами с верёвкой и отдельными деталями. У Уитни были маленькие руки, что позволяло легче справляться с мелкими петлями, но ей явно не хватало опыта. Тем не менее, она справлялась достаточно неплохо, учитывая, что большую часть времени ещё и болтала о мерзких медицинских штучках, как именовала их сама.       Она не выглядела расстроенной односторонним характером разговора, за что Джейсон был ей благодарен. Ему нравилось слушать её голос, и его радовал тот факт, что она не требовала взаимности и поддержки «беседы». И хоть он не всегда понимал некоторые сложные слова в её речи, он мог просто смотреть на неё, так же, как она следила за его бессловесной демонстрацией завязывания узлов: с некоторыми паузами и пропуском незначительных моментов.       Джейсон не сдержал улыбки под маской. Противно или нет, но тон Уитни был наполнен восхищением. В нём не слышалось отвращения, даже несмотря на то, что она морщила нос, будто чувствовала запах гнили, но её глаза увлечённо блестели. Тема её рассказов совсем не беспокоила Джейсона, даже если подробности для него были не слишком приятными. Он был достаточно знаком со смертью, чтобы стать циничным и равнодушным по отношению ко многим вещам. Смерть сама по себе была грязным явлением и пахла гораздо хуже крови или желчи.       Несмотря на нотки испуга, Уитни никогда не выглядела обеспокоенной, за исключением рассказа о сквозном ранении в грудь, при упоминании которого она то и дело брала паузы, но лишь для того, чтобы не задохнуться от хохота — очевидно, её саму удивило и рассмешило собственное отвращение. Создавалось ощущение, будто ей нравилось затрагивать подобные «противные» темы. Джейсон бы никогда не подумал, что у неё могла быть такая черта. Но она была, тем не менее, и это казалось правильным.       — Итак…       Уитни взглянула на петлю, которую только что создала, и между её бровями пролегла глубокая складка, которую Джейсону внезапно захотелось разгладить кончиками пальцев.       — Обернуть и затянуть, — бормотала она себе под нос, рассматривая узел, который Джейсон держал на открытой ладони и ждал, когда она закончит.       Ему пришлось во второй раз показывать пример, и тогда наконец раздалось радостное «ага!». Уитни повторила за ним все действия, потянула свободный конец верёвки и крепко затянула узел. Возможно, она даже переборщила, но лучше завязать тугой узел, чем расхлябанный. Уитни сияла так, будто только что совершила невероятное.       Она была в необычайно хорошем настроении весь день, и Джейсон списал всё на новую одежду, в которую она переоделась утром.       Как он и подозревал, большая часть пищи, найденной в сумках туристов, была съедобной, хоть и не натуральной. А вот с одеждой ему определённо повезло. Уитни осталась невероятно довольна, и Джейсон не лез к ней с расспросами, просто наслаждаясь её восторженным видом. Наконец ей есть что носить помимо той необъятной рубашки.       У новой рубашки — если её можно было так назвать — не было рукавов, только лямки, белыми линиями пересекавшие плечи Уитни. Поначалу Джейсону было странно видеть такое количество оголённой кожи. Странно, потому что в самой коже не было ничего интересного; такую он видел у других и у себя. В прошлом он лицезрел полностью обнажённые женские тела и не испытывал по отношению к ним ничего особенного. Но теперь обращал внимание на эти будто бы совершенно новые участки кожи, изучал изящный переход от шеи к плечу, изгиб ключиц чуть ниже впадины горла, открытую верхнюю часть спины и мягкую тень, которая вдвое уменьшала размер груди Уитни.       И дело было не только в коже. Джинсы, надетые на Уитни, мало чем отличались от тех, которые она носила раньше, но были более тонкими и обтягивающими. Привлекательные изгибы фигуры, ранее скрытой складками мешковатой одежды, явили себя во всей красе, и теперь Джейсон не сомневался в том, что новая одежда намного лучше подходит Уитни.       Он не мог понять, почему, но всё равно чувствовал себя одним из магнитиков на холодильнике, с которыми когда-то играл — его тоже притягивало к Уитни какой-то невероятной космической силой. И каждый раз, когда он ловил себя на мысли об этом, то чувствовал странную неловкость, отдававшуюся покалыванием в глубинах его сознания. Если быть честным, его это начинало тревожить, и даже больше.       Но это не значило, что он был честен с собой.       Держа узел в одной руке, Уитни подняла вторую, согнув её в локте и развернув ладонью к Джейсону. Глаза Уитни сияли от маленькой победы, и в них отражались зеленовато-золотые пятна дневного света, проникавшего сквозь тень.       Она смотрела на него выжидающе. Внезапно он понял, что у её жеста было значение, которое ему следовало понять и ответить на него. В его памяти мелькнула искорка узнавания, и он осторожно поднял руку, подражал Уитни, но остановился, не зная, что делать дальше.       Уитни кивнула в знак одобрения.       — Верно, теперь мы соединим ладони — во-от так.       Она слегка дотронулась своей ладонью до его, и память Джейсона восстановила необходимый фрагмент. Ну, конечно, он помнил этот жест. Он видел, как другие так делали, но никогда не пробовал сам, а сейчас какая-то крошечная детская часть его сознания почувствовала, будто наконец завершила своего рода обряд.       На его лице появилась нерешительная улыбка, когда Уитни убрала свою руку и произнесла:       — Теперь повторим, на этот раз вместе.       И он подчинился, нежно прикоснувшись к её ладони. Это было не совсем то, чего ожидала Уитни, но, похоже, она удовлетворила своё желание отпраздновать победу над узлом, поскольку ответила Джейсону счастливой улыбкой, которая сияла ярче солнечных лучей, а после опустила руку на колени.       Мыслями Джейсон вернулся в то утро, когда Уитни рассматривала новую одежду, а крыса, сидевшая у неё на коленях, свернулась калачиком. Этот грызун часто прерывал её во время завтрака, настойчиво выпрашивая вкусности. Однажды Уитни нашла горсть овсяных хлопьев в одном из пакетов и поделилась ими с крысой. Она называла грызуна мелким вредителем, а себя — сумасшедшей кошатницей, и Джейсон никогда не понимал, что она имеет в виду. Он имел довольно поверхностное представление о кошках, помня их лишь в качестве картинок в тех книгах, по которым он учился — или не учился — читать. Знал, что кошки говорят «мяу», и ничего больше. Крыса определённо не была кошкой и не мяукала — в этом он был уверен.       Тем не менее, несмотря на ворчание, Уитни подкармливала (а иногда перекармливала) грызуна и позволяла ему спать у себя на коленях. Наблюдение за её взаимодействием с этим маленьким существом радовало Джейсона, и наполняло его теплом, которое будто размягчало его плоть и кости подобно солнечным лучам, растапливающим масло. Всё это не было ему чуждо, но в то же время казалось таким странным.       Последние несколько дней он часто прокручивал в голове вопрос Уитни об одиночестве, обдумывая ответ раз за разом, ворочая мысль в своём уме словно камень, проверяя края на наличие зазубрин и трещин. Он помнил, что раньше был одинок, его окружала зияющая пустота, которая поглотила его изнутри, но потом… потом была только боль. Гнев. Бесконечный истощающий цикл.       Он так много думал об этом, что ему начало сниться прошлое. Его первое убийство: та девушка, которую он видел на берегу озера. Выживание.       Это был первый и единственный раз, когда он покинул свою территорию только для того, чтобы всё закончить. Тяга была слишком сильной, чтобы бороться с ней; чувство несправедливости — и возмездия — кричали в его голове, сводя с ума.       Он не знал, как ему в итоге удалось найти её. Он не должен был справиться с этим, он не знал, как работает слежка. Прошло больше года, она уехала на машине, сменила жильё в нескольких городах. Это было за пределами его сознания. Ноги просто привели его туда, где она находилась, тело действовало само. Его ярость становилась всё сильнее, громче до тех пор, пока он не пронзил череп девушки. Только тогда крики в его голове стихли.       Когда он уходил, ему пришло в голову, что он, возможно, был замечен, и его опрометчивый поступок мог понести за собой неприятные последствия. Однако некоторые вещи того стоили. После этого он не помнил, чувствовал ли что-то похожее на одиночество. Он скучал по матери, но не был уверен в том, что ему был необходим ещё кто-то, кто направлял бы его, давал цели помимо убийства.       Иногда, в моменты острой тоски по матери, его это очень утомляло. До такой степени, что он чувствовал себя опустошённым и разбитым, цеплялся за последние фрагменты памяти, затерявшиеся среди насилия и боли. Он желал, чтобы всё это… прекратилось. Он не мог терпеть вечно. Это желание было странным и смущало, потому что отказаться от убийств означало окончательно отпустить мать. Но какой тогда смысл жить без оставшейся тонкой связи с ней?       Джейсон не понимал, откуда происходили подобные мысли, но, тем не менее, инстинктивно избегал их; эти мысли вели туда, куда путь для него был закрыт. И не факт, что они вели к истинным причинам. Джейсон не знал, сможет ли он по-настоящему умереть, если достаточно ударится, порежется или разорвётся на части. Или же просто вновь поправится. Он не знал, был ли смысл бросаться в озеро, из которого он переродился, чтобы утонуть (если он вообще мог утонуть). Не знал, но и не стал бы пытаться, чтобы узнать. Если это не заканчивалось само по себе, тогда… он полагал, что должен был продолжать своё дело, продолжать бесконечный цикл мести.       И только сейчас, сидя на траве около дерева рядом с ней и до сих пор чувствуя прикосновение её маленькой ладони на своей — это ощущение было особенно ярким — он почувствовал, что всё делал правильно.       У него никогда не было ни домашнего питомца, ни младших братьев и сестёр, ни кого-либо другого, о ком следовало бы заботиться. Об Уитни, конечно, тоже не следовало, но вместе с ней в его жизни появилась цель защищать и оберегать, и, если уж быть совсем честным с собой — а он всё-таки был — поддерживать комфортную жизнь и удовлетворять её потребности. Он и вправду не задумывался об этом раньше, но теперь какая-то его часть находила приятные моменты в том, чтобы продолжать существовать — по крайней мере, относительно приятные — прямо как в то время, когда он по-настоящему был жив и мог радоваться жизни. Было ли это осознанием правды или запоздалым самообманом — он не знал. Не знал, но чувствовал.       Уитни слегка наклонилась, развязывая узлы на верёвке, после чего вернула её в кучу припасов. Она оказалась ближе к Джейсону, и он уловил её запах: что-то цитрусовое, с примесью мыла и солёного пота, а также чего-то подобного запаху земли после дождя. Неописуемо, но мягко и необычайно приятно.       — Я бы хотела, чтобы ты рассказал мне о своей жизни, — произнесла она, выпрямившись и отбросив прядь волос от лица, — у меня так много вопросов. Не об убийствах. Хотя…       Его губы изогнулись в подобии улыбки, и он ощутил тепло под своей кожей. Он не знал, что это, но когда Уитни разговаривала с ним, в его груди словно трепетала птица, ныряющая под рёбра. Возможно, он заболел, хотя могло ли что-то ухудшить его самочувствие, если он не подвергался болезням с того дня, как пробудился на берегу озера?       Он нигде не видел такого розоватого оттенка, как у губ Уитни: ни у цветов, ни у фруктов, ни у чего-либо другого в природе. Ему нравилось, что этот цвет был уникальным, её цветом. Ему нравился её рот. Странно, не правда ли? Ведь рот — это просто рот. У него было немного функций — кроме возможности говорить — и всё. Однако именно по ртам нарушителей Джейсон умел определять, осознавали ли они последствия или воспринимали всё как шутку. Рот Уитни был таким же «инструментом», с помощью которого можно было точнее определить выражение лица: изучать мягкие линии и ямочки, возникавшие в те моменты, когда она улыбалась, тонкий изгиб её нижней губы и изящное углубление в центре.       Ему понадобилась целая секунда на то, чтобы понять, что в её голосе не было осуждения — скорее, был юмор. Джейсон моргнул, задаваясь вопросом, в какой момент она начала спокойно говорить о его убийствах.       Уитни взяла бутылку с водой, которую всегда брала с собой на прогулку, и, открутив крышку, изучающе взглянула на Джейсона.       Иногда она смотрела на него так, иногда с особым чувством предвкушения, как будто чего-то ждала или хотела, чтобы он что-то сделал. Он её не понимал, а она не торопилась объяснять, что заставляло его желудок болезненно сжиматься от волнения — возможно, он волновался на пустом месте, но по-другому не мог. Джейсон всё чаще задумывался о том, не его ли собственное невежество становилось помехой, вызывая расстройство и ощущение, будто он что-то делал неправильно. Но, что бы это ни было, у него возникало подозрение, что он всё равно ничего бы не понял, даже если бы спросил. А он о многом хотел бы узнать.       Поднеся горлышко к губам, Уитни отвела взгляд, и Джейсон почувствовал себя лучше, хотя беспокойство никуда не исчезло.       — М-м, — издала она звук, сделав пару глотков, — если ты не сможешь ответить на сложные вопросы, я могу их упростить. Как насчёт вопросов с ответами «да» и «нет»?       Джейсон растерянно моргнул. О чём она хотела спросить? О жизни? О его жизни? Но зачем? Он кивнул машинально, всё ещё не понимая. Словно пространство между его мозгом и черепом наполнилось пухом.       — Ты не обязан отвечать на всё, если не хочешь. Можешь просто проигнорировать — я не обижусь.       Он резко выдохнул через нос, насмехаясь над её предложением игнорировать, и увидел, как она улыбнулась, закрыв бутылку пробкой и убрав её.       — Хорошо, тогда начнём.       Присев и откинувшись на локти, Уитни вытянула ноги перед собой.       Практически с начала прогулки, она сразу сняла обувь и носки. Казалось, температура продолжала расти с каждым днём, и вокруг становилось всё жарче. Её кожа блестела от пота, а ткань на пояснице покрылась влажными пятнами. Джейсон же чувствовал себя вполне обычно — ему не было душно, он не потел и ощущал разве что небольшой дискомфорт. Недостаточный для того, чтобы ухудшить его самочувствие.       — Ты всегда жил здесь?       Он снова моргнул, приподняв бровь в удивлении. Из всех вещей, о которых она могла спросить, он не ожидал услышать именно эту… впрочем, он и сам не знал, чего следовало ожидать. Не знал, что могло бы заинтересовать Уитни.       — У тебя здесь был свой дом? — добавила она, не дождавшись его ответа. — Ты жил в нём со своей мамой?       Он уже почти кивнул, но поднял указательный палец, словно выделив: первый вопрос. Затем отрицательно покачал головой.       — Нет, ты не всегда жил здесь, — догадалась Уитни, и он кивнул и поднял два пальца.       Второй вопрос. Ещё один кивок, на этот раз более уверенный.       — Поняла. Ты был маленький, когда переехал? Ты помнишь это?       Он на секунду задумался, мысленно возвращаясь к тому времени, когда они пришли в лагерь. Он не был маленьким — не настолько, как думала Уитни. Посчитав в уме, он поднял руку, показав ей четыре пальца.       — Тебе было всего четыре года? Или ты помнишь четыре года, проведённых… здесь?       Её вопросы медленно, но верно подбирались к неудобной теме смертей, превративших когда-то активный лагерь в город-призрак. Но Джейсон ценил это.       Он указал второй ответ: четыре года. Четыре лета, проведённых в маленьком уголке ада, за которые вожатые и другие дети ясно дали понять, что он не такой, как они, и не будет принят ими. Не то, чтобы это заставило его прекратить попытки. Он всегда был настойчивым или чересчур оптимистичным — до последнего цеплялся за надежду, что завтра он наконец сможет убедить других в том, что может быть хорошим другом. Даже если ему поверил бы кто-то один, этого было бы достаточно. Однако оптимизм не спас его от случившегося. И его надеждам пришёл конец.       Подбородок Уитни слегка дёрнулся, а Джейсон понял, что слишком ссутулился, и тут же заставил себя расслабить плечи и отвести их назад.       — Жизнь в лагере не казалась тебе странной? — спросила она, но быстро поправила сама себя. — Хотя, наверное, трудно понять, является ли что-то странным, если для тебя это нормально. Давай немного изменим вопрос: тебе нравилось жить в летнем лагере?       Он незамедлительно помотал головой. Затем задумался. На самом деле, там было не так уж плохо. Конечно, для него лето было своеобразным упражнением в эмоциональной выносливости, но случались и хорошие вещи. Он помнил, какой была его жизнь до лагеря: ограждения из цемента и звеньев цепи, крошечный тесный двор с травой, которая практически круглый год была жухлой и имела коричневый оттенок. После переезда он наслаждался лесной растительностью: деревьями, на которые можно было забраться и не увидеть ни единой цементной плиты поблизости. Джейсон решил исправить свой поспешный отрицательный ответ, помахав рукой в жесте «было так себе», и Уитни слегка улыбнулась.       — Полагаю, все дети так думают о том месте, в котором живут. Мол, у соседей трава всегда зеленее, и всё такое.       Немного озадаченный, он наклонил голову набок, и Уитни на долю секунды позже повторила за ним это движение. Между её бровями образовалась ещё одна маленькая складка, а Джейсон вновь почувствовал желание разгладить её.       — Ты никогда не слышал эту фразу? Что «трава у других всегда зеленее»? Это значит, что мы не ценим того, что имеем, и постоянно стремимся к недостижимому.       Она была абсолютно права.       Уитни прикрыла рот рукой, зевнув, и встряхнула головой.       — Прости. Мне не скучно, — быстро объяснила она, — меня от жары клонит в сон.       Он моргнул, несколько сбитый с толку. Можно было зевать и от скуки, и от усталости? Интересно.       — Извини, но… ты ходил в школу?       Он ответил, пожав плечами. Уитни немного подвинула ноги и пошевелила пальцами. Такими крошечными пальцами. Он и раньше видел человеческие ноги — летом на озеро часто приезжали туристы в шлёпанцах.       Его взгляд скользнул по её лодыжкам и изгибам мышц голени. У Уитни были очень длинные ноги. Длинные и гладкие. Он видел, как она бежала даже с кандалами на руках и тяжёлой цепью — она была выносливым и сильным бегуном. Он бы сравнил её с оленихой или птицей — рыжевато-белой, быстрой, лёгкой и грациозной.       Удушающее чувство в его груди усилилось, намекая, что он делал то, чего не должен был. Он перевёл взгляд на траву, на которой лежала верёвка, и нахмурился.       Ему не нравилось это чувство. В его груди будто бы образовался обжигающий комок, заставляющий чувствовать напряжение и отчуждённость. Он будто… менялся.       Ну, естественно, он менялся — это было неизбежно с самого начала. Проблема заключалась не в том, что перемены произошли, а в том, что они не прекращались, продолжая укрепляться и напоминая о словах, сказанных Уитни ранее:       «Я уже не узнаю саму себя»       Он чувствовал на себе её взгляд и знал, что она смотрела на него с задумчивостью и грустью, от которых в его животе всё урчало и переворачивалось подобно грязному автомобильному двигателю, пытающемуся завестись. Она будто смотрела сквозь его одежду, сквозь кожу, плоть и кости заглядывая в те места, которые больше не были пустыми. Он сжал руки в кулаки, борясь с внезапным желанием срочно сбежать от неё — от её бледного, красивого лица и зелёных глаз, которые видели слишком много. Он хотел сбежать от чего-то опасного.       С ним явно было что-то не так. Он не был жертвой. Она не была угрозой. Однако он продолжал сомневаться в этом, потому что какая-то его часть — маленькая, шепчущая частичка, находящаяся глубоко внутри — очень боялась этой хрупкой безобидной девушки. Как будто та была силой, неизбежно притягивающей его к себе… но почему?       — А как… как ты развлекался? — голос Уитни пробился сквозь пелену его мыслей. — Занимался спортом? Я, например, была в спортивной команде, когда училась в средней школе…       Его хмурый взгляд остановился на её лице. Гораздо проще было разобраться в путанице её непонятных слов и вопросов, нежели в собственных мыслях.       — …по соревновательному бегу, — добавила она, и это действительно объясняло многое, — ну, вроде того. Если честно, я была не слишком хороша в этом. А ты чем-нибудь подобным занимался?       Джейсону потребовалось около десяти секунд, чтобы определиться с ответом и справиться с осознанием того, сколько же общего у него было с Уитни.       Собрав верёвку и остальные материалы, он сунул их в карман и жестом попросил Уитни встать. Выражение на её лице превратилось в лёгкое недоумение, однако она обулась и послушно последовала за ним.       Он не мог рассказать ей, но мог показать.

***

      Интерьер дома был ещё хуже, чем тот, который она запомнила.       Они вошли в кухню, открыв дверь, на которой краска облупилась полосами, подобно расцветке берёзовой коры. Дешёвый линолеум пузырился и скручивался по углам, в которых скапливалась влага. На потолке виднелись «узоры» из водных подтёков. Ветви деревьев проросли прямо через одну из стен. На каждом сантиметре поверхности царил беспорядок. Тарелки, пустые банки, кусочки пищи — уже слишком старой даже для того, чтобы пахнуть хоть чем-то, кроме гнили — нераспечатанные конверты, сухая листва и слои пыли.       Это был многолетний беспорядок, оставленный предыдущей владелицей, сошедшей с ума от горя.       — Здесь что, живёт какой-то бездомный?       Именно эти слова сорвались с уст Уитни, когда они с Майком оказались в этой комнате, которая выглядела как призрачное подобие обычной кухни из шестидесятых. Уитни произнесла это вслух, чтобы вновь попытался убедить Майка покинуть это место, а не потому что считала дом обитаемым. Впрочем, возможно, какая-то её часть ощущала, что они здесь были не одни — на уровне первобытного инстинкта, на который многие люди не обращали внимания с тех пор, как возомнили себя вершиной пищевой цепи. Хотя сейчас всё это было так бессмысленно. Слова, сказанные в прошлом, вызывали у неё неприятные ощущения в животе, особенно теперь, когда она знала историю этих гниющих стен.       Она не уделяла много внимания самому дому после той первой ночи, когда она стала нежелательной — и неосознанно грубой — злоумышленницей. Поначалу она была подавлена из-за страха, а во время принятия ситуации у неё не было особых причин изучать что-то помимо тоннелей. За исключением, пожалуй, ванной. Люк находился недалеко от ванной комнаты, но она не могла заглядывать внутрь, опасаясь по пути наткнуться на дыру в полу и вспомнить, что поспособствовало её появлению.       Разница между тогда и сейчас была огромной.       Следуя за Джейсоном через кухню в тёмный зал, она поняла, что этот жуткий заброшенный дом в лесу уже не ассоциировался с монстрами. Жилище было разрушенным, покрытым грязью и плесенью, его медленно «осваивала» природа, но дом больше не был страшным местом, порождённым кошмарами Уитни после просмотров фильмов ужасов. Это просто заброшенный дом, ничего особенного.       Ковёр под ногами практически стёрся, и Уитни показалось, будто от него пахнет чем-то сгоревшим. Они прошли через гостиную налево, и Уитни вспомнила, как нашла там свистки, и тогда от одного их вида по её телу пробежали мурашки. Теперь ей стало интересно, не принадлежали ли они группе погибших вожатых, и не приносила ли их сюда миссис Вурхиз в качестве трофеев после каждого убийства. Или за неё это сделал Джейсон?       В этой же комнате они с Майком обнаружили шкатулку для драгоценностей.       Уитни инстинктивно поднесла пальцы к медальону.       — Джейсон…       Он остановился, обернувшись к ней с вопросительным видом.       — Ты… хотел бы вернуть это?       Она указала на медальон, который сняла со своей шеи. С медальоном Уитни чувствовала себя увереннее, но никогда не смогла бы забыть, кому он принадлежал и почему до сих пор был у неё.       Ранее она извинялась за то, что взяла его и, неосознанно сыграв роль Памелы, осквернила память о ней, но одних извинений могло не хватить. Даже если она уже заплатила за совершённое, Джейсон наверняка хотел бы вернуть медальон на его законное место.       Она заметила морщины, появившиеся в уголках его глаз. Даже в темноте их было хорошо видно. Он выглядел… озадаченным, будто не мог понять, почему она спрашивала его об этом. Когда он наконец отрицательно покачал головой, то сделал это медленно, будто сомневался.       — Ты уверен? Эта вещь принадлежала твоей матери, не так ли?       Он кивнул, теперь гораздо увереннее.       — Но…       Прежде чем она смогла полностью сформулировать свою мысль, он прервал её, приложив палец к её губам, совершенно ясно попросив замолчать. Она чувствовала мозоль на подушечке его пальца. Грубую, но не неприятную кожу, и дыхание Уитни стало невероятно жарким.       Его рука опустилась на медальон, а пальцы коснулись её собственных. Он плотно прижал их к медальону, и Уитни поняла это как «держи» — невероятно мягкий жест, так не соответствующий суровому выражению лица Джейсона. Он будто отказывался от её попыток вернуть подарок, но в то же время не настаивал на том, чтобы она носила символ своих ошибок.       Прежде чем она вновь попыталась возразить, он повернулся назад и наклонил голову, чтобы пройти через дверной проём одной из комнат. Вынужденная выбирать — идти следом или же остаться на месте в одиночестве — Уитни шагнула через порог и подняла взгляд.       Всё её тело словно застыло.       Это была спальня, причём, очевидно принадлежавшая ребёнку — маленькому Джейсону Вурхизу.       Окна до сих пор были открыты, тонкие белые занавески колыхались от малейшего дуновения ветра. Один из ящиков комода был приоткрыт, и в нём виднелась аккуратно сложенная одежда. Пара кроссовок стояла рядом с кроватью, на которой сидели старые потрёпанные игрушки. Взгляд Уитни скользил по комнате, по маленьким деталям, до этого казавшимся такими зловещими, и она не почувствовала ни угрозы, ни гнева. Ей было очень грустно.       Джейсон сразу же повернул налево и направился к углу, в котором стояла маленькая книжная полка, заваленная детскими книжками вперемежку с крошечными игрушечными машинками и фигурками животных. Но это было не то, чего Уитни хотела увидеть.       На самом верху в ряд стояли трофеи, заполненные пылью и украшенные гирляндами из паутины. И каждый из них был выдан за стрельбу из лука.       — Ого, круто, — пробормотала Уитни, наклоняясь, чтобы рассмотреть поближе, и осторожно сдувая пыль, покрывавшую таблички с именами. Это были обычные дешёвые награды, какие можно получить в летних лагерях, но здесь их было по меньшей мере десять, что говорило о том, что Джейсон выигрывал как минимум два соревнования в год.       Она сделала такой вывод, основываясь на собственных наблюдениях за Джейсоном. На самом деле, в стрельбе из лука был большой смысл. Это уединённый вид спорта, в котором Джейсон действительно мог преуспевать. И, не исключено, что благодаря этому он стал умелым убийцей. Он многие годы совершенствовал своё умение прицеливаться и грамотно выбирать «мишень».       Уитни выпрямилась и произнесла:       — Все они — за первое место.       Джейсон пожал плечами, будто бы ответив, что в этом нет ничего особенного.       — Должно быть, ты действительно в этом хорош.       Он снова пожал плечами, но Уитни заметила, как он застенчиво опустил глаза, и испытала прилив теплоты и умиления.       Внезапно нечто привлекло её внимание: тёмное пятно на вершине старой скомканной подушки. Ноги Уитни сами привели её ближе, и как только она приблизилась достаточно, то различила в этом пятне плюшевого мишку и ощутила дежа-вю.       Она уже видела эту игрушку, когда мельком заглядывала в комнату, но тогда мишка сидел, прислонившись к изголовью кровати, а не на подушке. Джейсон до сих пор здесь спал? Сама кровать выглядела совсем не пыльной, в отличие от остальной части комнаты, что подтверждало подозрения Уитни.       Тело мишки пересекал шов, словно кровоточащая ранка, чуть затянувшаяся со временем, а один глаз-пуговица отсутствовал. В целом игрушка выглядела так, словно ею часто пользовались, и Уитни стало интересно, брал ли Джейсон эту игрушку с собой спать — для удобства или по старой привычке. Мысли об этом заставили сердце Уитни сжаться.       Она протянула руку, почти не задумываясь, но тут же отдёрнула её, будто ошпарившись. Она уже достаточно его вещей потрогала без спроса и не хотела бы повторять это снова. Когда она подняла глаза, то заметила, что Джейсон наблюдает за ней, всё ещё стоя около детской кровати. На мгновение в голове Уитни промелькнуло беспокойство насчёт того, что она пересекла какую-то черту, но он смотрел на неё с любопытством, а его плечи были расслаблены.       — Можно мне… — пролепетала она, указывая на мишку.       Он ответил странным движением: наполовину кивнул и в то же время пожал плечами. Джейсон не мог категорически запретить ей, но и она должна действовать осторожно.       Уитни бережно взяла плюшевого зверя, прикрыв ладонью его «рану», чтобы не выпустить наполнитель. В целом, игрушка выглядела не так уж плохо. Ткань немного испачкалась, однако не походила на изношенную, а швы, кроме самого большого, держались крепко.       Прижав мишку к себе, она обошла кровать, приблизившись к Джейсону, который до сих пор наблюдал за ней, и провела пальцами по краям разорванного шва игрушки.       — Я могла бы это исправить, — сказала она, поколебавшись.       Может быть, он не хотел этого.       Может быть, он боялся, что даже одно прикосновение навредит игрушке, а игла тем более. В любом случае, Уитни ожидала отказа, но Джейсон выпрямился, словно оживляясь, как при виде или запахе чего-то приятного.       — Если ты позволишь…       Его глаза засияли, излучая надежду и восторг, которые почти ослепляли. Сердце Уитни, которое сжималось несколько мгновений назад, теперь чуть ли не болело от переизбытка эмоций, и ей казалось, что её грудная клетка не выдержит такого напора.       Потребовалось некоторое время на то, чтобы найти необходимые инструменты для починки игрушки, но в конце концов Уитни расположилась в своём углу с самым маленьким и практичным швейным набором в мире, который с лёгкостью поместился в старой банке из-под печенья.       Нить оказалась крепкой, что было предсказуемо, ведь её прежней владелицей была мать маленького мальчика — активного и склонного к тому, чтобы из-за этой активности регулярно повреждалась одежда. Эта нить идеально подойдёт и для плюшевой игрушки. Аккуратными стежками Уитни скрепила два края, умело орудуя иголкой. Джейсон всё это время внимательно следил за каждым проходом иглы, будто она пробивалась сквозь настоящую плоть. Он проявлял такое беспокойство, что Уитни невольно умилилась его поведению. Кто бы мог подумать, что кровожадный монстр Хрустального озера был таким лапочкой в глубине души.       — Готово, — объявила она, закончив работу и убрав излишки ниток. Теперь Джейсон не выглядел встревоженным настолько, будто его вот-вот могло стошнить, но чего-то всё равно не хватало.       На мгновение повернувшись, Уитни достала мужскую клетчатую рубашку — единственную, которую ей удалось (вроде бы) отстирать в раковине. Ловко взмахнув ножницами, она отделила одну из пуговиц и прикрепила её к пустому месту на голове игрушки, на котором прежде отсутствовал глаз. Пуговицы отличались, но это было не столь важно. Она протянула мишку Джейсону, сказав «возьми», и он забрал игрушку с особенной заботой. Он смотрел на мишку с неким удивлением и недоверием, но, тем не менее, с огромной благодарностью — как будто Уитни только что вернула ему кусочек детства — тот, что был безжалостно украден остальными много лет назад.       Он поднял на неё глаза — такие счастливые, что никаких слов не было нужно. Уитни видела, как он был ей благодарен. Такая мелочь, но значащая очень много, а это было не такой уж редкостью во взрослой жизни, когда самые маленькие вещи имели большое значение. Маленькое проявление доброты значило больше любых других действий. Хоть Уитни не была в этом уверена, но зато она знала, что такое повзрослеть слишком рано. И знала, что значит испытать простую детскую радость, пусть даже на мгновение.       Улыбнувшись, Уитни убрала швейный набор обратно в банку, задержав взгляд на ножницах. Они были маленькие, но крепкие и острые, как самые лучшие и дорогие швейные ножницы. Уитни подумала о том, что, попадись они ей раньше, когда она смогла бы вскрыть замок или выколоть Джейсону глаз, всё значительно изменилось бы.       Спустя мгновение, она твёрдо вернула крышку на место и добавила банку к аптечке и остальным вещам на ящике.       Забавно, как быстро всё может измениться.       Её взгляд упал на стену, на которую она до сих пор добавляла метки с каждым рассветом — скорее по рутинной привычке нежели ради поддержания здравомыслия. Сейчас их было так много. Но, если учитывать, что одна метка равнялась одному дню, их было совсем не много. Она провела здесь около месяца. В целом, довольно-таки малое количество времени, хотя самой Уитни казалось, будто она находится тут гораздо дольше. Наверное, похожим образом себя чувствовали древние люди до того, как изобрели часы. А, возможно, и нет.       Возможно, дело только в ней самой. Она с детства перестала торопиться и гоняться за временем, которое теряла так же быстро, как ловила. Интересно, действительно ли это происходило лишь потому, что она была ребёнком, не знавшим забот и обязанностей?       Это было странно… Она знала, что ей было нужно: вернуться домой к маме и Майку (и плевать, что Майка больше нет). К учебникам и надвигающимся экзаменам, к пугающему будущему, которое походило больше на бесформенную массу неуверенности, чем на что-либо нормальное. Тем не менее, такой была её жизнь, со всеми проблемами и недостатками. А мысли о возвращении заставляли её тело покрываться холодным потом.       Она уже не знала, чего хотела. Если бы она просто могла остаться в этом кусочке реальности, время в котором замедлилось, то нашла бы в себе силы притвориться, будто та женщина, которая воспитывала и любила её, вовсе не увядала.       Она понимала, что это не сработает, как понимала и то, что притворство — плохой способ самоконтроля, которым она давно не владела. Независимо от того, каким будет результат, она в любой момент может попросить свободы. Она может объяснить Джейсону, что хочет пойти домой к умирающей матери — невзирая на то, насколько отвратительна подобная манипуляция. Она может пообещать вернуться и в самом деле сделать это. С другой стороны, ей было легче оставаться в состоянии мнимого бессилия, чем делать выбор, любое ответвление которого неизбежно приводило к смерти её матери.       Джейсон всё ещё держал плюшевого мишку в руках, проводя пальцами по слегка помятому уху игрушки. Это выглядело странно, но мило.       Уитни знала, что не должна была корить себя за это. Несмотря на совершённые ошибки и неосознанные нарушения правил Джейсона, она старалась работать над собой. Сколько бы неправильных поступков она ни совершила, ни один из них не нёс в себе злого умысла. И наказаний она получила предостаточно. Тем не менее, она была рада, что смогла что-то сделать — пусть даже чуть-чуть — для человека, который видел так много тёмных сторон жизни. И если раньше её не покидали сомнения, то теперь она точно знала, что доброта была способна исправить всё, что было сломано или разрушено в этом мире. Доброта, а не насилие или демонстрация силы.       Просто доброта и немного надежды.

***

      День тридцать первый       Он не делал ничего необычного; просто сидел за верстаком и затачивал лезвие мачете. И всё же по какой-то причине чувствовал неладное…       Она не должна была прекращать читать. В настоящее время они находились примерно на трети пути к разгадке убийства в поезде в книге «Убийство в Восточном экспрессе». Книга была увлекательной, и они дошли до интересного момента, однако глаза Уитни постоянно метались между страницей и траекторией, по которой двигались руки Джейсона, полирующие металл тканью. После нескольких минут чтения с запинками, Уитни просто сдалась, поскольку в дальнейшем времяпровождении не видела никакого смысла. Она разом выпила половину воды из бутылки, и Джейсон, отвлекшись от работы, поднял на неё вопросительный взгляд.       Она пыталась обвинить во всём горло, которое першило. Или аллергию. А ещё она не помнила, что происходило на последних двух страницах, которые читала.       Тьфу.       Джейсон вернулся к своему занятию, поднеся лезвие ближе к лицу и внимательно его осматривая, медленно поворачивая в поиске зазубрин или царапин, требующих исправления.       Она подумала о его руках. Она всегда умела находить нечто прекрасное в человеческих руках — даже в таких гигантских, как у Джейсона. Он использовал их с такой заботой и сосредоточенностью, настолько бережно обращался с оружием, которое словно было его частью, как маска — и так он делал почти всё.       Уитни твёрдо верила, что каждый подросток проходил через подобный этап, когда забота и доброта кажутся чушью для наивных детей. Это могло длиться годами, а могло пройти всего пару месяцев, но так или иначе все через это проходили: грязный и грубый юмор, постоянно связанный с сексом. А затем, когда этот этап заканчивался, практически каждый человек возвращался к уровню наивного, но доброго и заботливого «ребёнка». Где и оставался чаще всего навсегда.       Если говорить о её личном опыте общения с людьми, то всё так и было. Она не была исключением.       Она тоже была зациклена на теме секса, как и другие подростки. Потому что в этот период взросления здравый смысл всегда подчиняется биологическим инстинктам.       Тем не менее, даже сейчас она умудрилась додуматься до того, что человек, столь трепетно относившийся к неодушевлённым предметам, должен был так же внимательно отнестись и к партнёру в постели. Не то, чтобы она стремилась прыгнуть в койку к своему похитителю, но…       О, да, она до сих пор умела шутить на эту тему. Позволяла своей пошлой фантазии разыграться по полной относительно того, как бы выглядел её уже бывший похититель без всех этих слоёв одежды. Так был ли смысл притворяться и корчить из себя святую невинность?       Да уж.       Скоро она определённо свихнётся с такими мыслями.       Она взяла одно печенье и положила его в рот. Оно было похоже на сэндвичи с дешёвой химической глазурью. У людей, у которых Джейсон всё это забрал, явно были специфические вкусы, хотя она ничего не имела против. Наверное, её поведение было весьма странным, в том плане, что она пыталась отвлечь себя едой. С другой стороны, это лучше, чем просто сидеть с открытым ртом и пялиться на Джейсона. Потому что рано или поздно она бы вызвала нежелательные подозрения, потому что проделывала это не в первый раз.       Уитни продолжала думать о том, каково это было — прижиматься к нему. О том, как он прикасался к её рукам, а она прижималась щекой к его спине. Воспоминания об этом начали навязчиво преследовать её. Она вспоминала внушительные мускулы под его одеждой, доказывающие, что он действительно был в хорошей физической форме, а не носил десяток футболок сразу для придания габаритности своему виду.       Воспоминания делали Уитни немного легкомысленной, что заставляло её чувствовать себя глупо и неуверенно. Она не понимала, нужно ли было стыдиться собственных мыслей или же просто посмеяться над ними. Особенно в те моменты, когда она неоднократно ловила себя на том, что с интересом изучала обувь Джейсона, параллельно размышляя о правдивости мифа, говорящего о соответствии размера ступни мужчины и длины его… некоторых других конечностей.       О, да. В этом она вся.       Во многих историях Джейсон был изображён как мстительный и кровожадный стражник земель вокруг Хрустального озера, карающий похотливых малолетних вожатых, занимавшихся добрачным или даже просто сексом. Уитни никогда не думала, что эти легенды правдивы. Только его мать соответствовала подобным рассказам: она связала трагическую гибель сына с распутным поведением вожатых, которые предпочли обжиматься где-нибудь в кладовой, нежели должным образом присматривать за детьми. Девушка, пережившая этот инцидент много лет назад, подтвердила, что Памела сама говорила об этом — громко и сквозь слёзы. Несчастная женщина.       Это была всего лишь теория — хотя на её правильность Уитни была готова поставить серьёзную сумму денег — но она не думала, что Джейсон знал о сексе достаточно, чтобы принять его как основную причину для убийства жертв. Он убивал, потому что они приходили на его землю, а не потому что пили, курили, трахались или занимались чем-то ещё. Они без спроса находились на его территории, а это довольно-таки неприятно. Конечно, у Уитни не было доказательств, подтверждающих это, как и то, что, если Джейсон до сих пор не изнасиловал её — значит, точно был импотентом или геем. Она просто… опиралась на свои чувства. Иногда он смотрел на неё, а для большинства парней одного выражения её озабоченно-глупого лица было бы достаточно для того, чтобы понять её мысли о том, как тот или иной мужчина выглядел бы без рубашки. Но Джейсон не видел этого, и не потому, что отставал в развитии.       Кроме того, у него не было достаточного социального опыта, чтобы, подобно «настоящим» брутальным мужикам, бояться собственных эмоций. Ему не хватало опыта для того, чтобы понять брачные отношения между людьми — Уитни называла их именно так, поскольку считала, что Джейсон приравнивал похотливое поведение людей к поведению животных. Возможно, будь она медведем или зябликом, ему было бы с ней куда проще. Но она была человеком, а люди были глупыми, но сложными, особенно если речь заходила об отношениях. Особенно о тех, которые приводили к появлению детей у женщин.       Независимо от того, являлась ли её теория верной или нет, Уитни всё равно была благодарна за то, что Джейсон не замечал всех недостатков её странной личности. Она могла без опасений погружаться в свои озабоченные мысли и быть уверенной, что он ни о чём не догадается.       Продолжая жевать, она вновь посмотрела на Джейсона, который всё ещё гладил ткань игрушки. Уитни была готова поклясться, что в его прикосновениях было что-то почти любящее, заботливое и нежное. Кончики его пальцев следовали за тонкими изгибами формы медвежонка — прямо как когда-то пальцы Уитни поглаживали бицепсы Майка. Не говоря уже о других местах.       Это было так просто. Воображение захватило её мозг и понеслось вперёд как гепард по пустыне.       Он лежит на спине на слишком маленьком матрасе. Без куртки и футболки. А Уитни, оседлав его бёдра, проводит пальцами по кубикам пресса на его животе. Джейсон не был типичным качком, но использовал своё тело не хуже спортсменов. Уитни опускается ниже, начав исследовать его тело руками и губами, наслаждаясь тем, как возбуждающе напрягаются мышцы, как эротично темнеют его стальные глаза от любовной лихорадки, которую она тоже ощущала, только где-то внизу живота. Не то, чтобы Джейсон так легко позволил бы ей проделывать с собой подобное. Возможно, ей даже пришлось бы использовать наручники.       О, чёрт побери…       Она почувствовала, как увлажнились её бёдра. Твою ж мать. Уитни резко отбросила пакет с печеньем.       Тупые печеньки.       Тупой мозг и тупая склонность к столь нелепым фантазиям.       Уитни уверенно поднялась на ноги, решив избавиться от этого.       Теперь она не слышала звона цепи. Джейсон старался держать её свободной практически всегда, если находился поблизости — а он был рядом с ней большую часть времени, поэтому Уитни могла гулять сколько ей вздумается, но в пределах главного помещения. Джейсону пришлось только один раз прогнать её из тоннелей, но скорее из опасения, что она получит травму, нежели из желания контролировать. В остальном он не беспокоился о том, что она вновь попытается уйти, как в тот раз в лесу. Уитни пообещала больше не повторять ночных вылазок, и Джейсон ей доверился.       Но это доверие было опасным и имело определённые побочные эффекты: оно заставляло Уитни надеяться, что было как минимум глупо. У неё не могло быть никаких надежд. По крайней мере, относительно этого человека. На что можно было надеяться с тем, кто понятия не имел об отношениях? Она могла быть ему другом, хоть и спорно, особенно когда её репродуктивная система визгливо требовала своего. Но что могло у них получиться? И если получится, то рано или поздно должно было закончиться? И что дальше?       Услышав шорох, Джейсон отвлёкся от разглядывания мачете, наклонив голову в беспокойном жесте, смешанном с любопытством.       Прежде Уитни не замечала этого, но внезапно осознала, насколько же они с Джейсоном были на одной волне. Лишь по её малейшему движению он понял, что она была взволнована, а по тому, как он двигал головой, она могла понять, что он чувствовал. В любой другой ситуации она назвала бы это химией между двумя людьми.       Собственный хриплый смех застал её врасплох, и она поспешно попыталась замаскировать его под кашель.       — Мне просто нужно было встать и размяться, — оправдываясь, произнесла она и, беззаботно взмахнув руками над головой, потянулась.       Он пристально смотрел на неё, и на мгновение ей показалось, будто он раскрыл её обман. Какая-то её часть надеялась на то, что он отреагирует. Отложит мачете, встанет и сделает… что-нибудь. Неважно, что именно. Она продолжала думать о некоторых его действиях, но их-то она от него не дождётся. И легче ей от этого не становилось.       Наконец, он коротко кивнул и опустил взгляд обратно на лезвие, позволив Уитни выдохнуть и успокоить учащённое сердцебиение.       Она продолжала потягиваться, направляя энергию в активность, как могла, и параллельно обдумывая мысль, которая только что пришла ей в голову.       Уитни думала, что знала, что такое химия. Все книги и фильмы преподносили это явление как электрическую, жгучую силу между людьми, и она всегда считала это обычным преувеличением, свойственным художественным произведениям. Другие женщины, говоря о химии, упоминали её как искру — яркую, покалывающую связь. И Уитни не видела в этом ничего такого. В парнях её привлекали милая улыбка, умение поддержать беседу, чувство юмора, высокий рост… У Майка всё это было, и даже больше, поэтому она и начала с ним встречаться. С ним было легко, удобно — лучше, чем с любыми другими парнями, с которыми она встречалась раньше. Комфорт казался незаслуженным, но настолько приятным, что она буквально растворилась в нём. И что это тогда было, если не химия?       Майк был средним во многих отношениях: средним по росту, средним по внешности, средним по умственным способностям, средним по стремлению достигать цели. Уитни, наверное, тоже была «средней» в его жизни, но это было всё, чего она хотела. Ей не требовалось чего-то экстремального или захватывающего — она хотела стабильности. Уитни никогда не приходило в голову, что среднестатистический парень мог ей не подойти или раздражать своей нормальностью.       Майк до глубины души был средним. Обычность текла вместе с кровью в его жилах. И эта обычность удерживала его в состоянии стагнации, пока Уитни днями боролась с тяжёлой ситуацией без его поддержки. Он не был в этом виноват, она тоже. Это просто случилось.       Она была уже не той Уитни, что два года назад. Чёрт, да даже не той, что месяц назад, и это если не брать в расчёт травмы и произошедшие странные события. В любом случае, она бы не стала продолжать отношения с Майком, каким бы добрым или привлекательно обычным он ни был. И это точно. Похоже, её «средний» уровень был не таким уж средним.       Глаза Уитни рефлекторно скользнули к Джейсону, и её сердце пропустило удар, когда она заметила, что и он смотрит на неё — его глаза загадочно блестели в тени от маски. Кожа Уитни покрылась мурашками, как будто взгляд Джейсона имел какую-то особую силу, мог полноценно контактировать с ней подобно прикосновениям.       И он не пытался намеренно смотреть на неё таким образом. Он просто обратил внимание, потому что она вела себя странно.       И всё же Уитни нутром ощущала дрожь, как будто в ней поселились маленькие бабочки, пьяные и заставляющие её хотеть наброситься на ближайшего доступного мужчину.       Сейчас она судорожно пыталась вспомнить книги и фильмы, рассказывавшие о её проблеме. Оказывается, они были не такими уж бредовыми, но кто знал? Жаль, что теперь ни одно из произведений не посоветует ей, что делать, если она действительно увлеклась серийным убийцей.       На самом деле, она припоминала парочку произведений, но они не имели ничего общего с ней. Потому что она была совсем не похожа на тех женщин, которые сохли по маньякам, писали им любовные письма и умоляли жениться, пока преступники отбывали пожизненное наказание в тюрьме. И среди этого человеческого мусора она умудрилась подцепить своего серийного убийцу. Большое «спасибо», жизнь.       Боже, вы только представьте: её серийный убийца.       Джейсон вернулся к работе с мачете, видимо, смирившись со странным поведением Уитни (которое вроде как не должно быть нормой), перевернул лезвие и начал активно обрабатывать другую сторону точильным камнем. Уитни даже в этом разглядела непристойность, хотя её здесь и в помине не было. Ей пришлось прикусить щёку изнутри, чтобы не фыркнуть.       Наклонившись и поймав первую попавшуюся крысу, Уитни прижала грызуна к своему лицу.       — Помоги, — прошептала она в его мех.       Крошечная лапка прикоснулась к её носу, а усы щекотали закрытые веки. Уитни рассмеялась, отчасти из-за щекотки, но и над нелепостью всей ситуации. Ей просто нужна минута или две, чтобы отдохнуть от этих мыслей. А затем она вновь станет той, кому остро необходимо совместное счастье с человеком, который чуть её не убил.       Что ж. Иногда бывает и хуже.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.