***
Джейсон бесшумно ступал, возвращаясь к стойке с каноэ. Он обошёл её несколько раз, пока не поймал след чужаков. Он настигнет их. Это лишь вопрос времени. Он неосознанно потёр кончики пальцев друг о друга. Следы слёз Уитни уже высохли на его коже. Он не знал, что случилось — просто вернулся и обнаружил, что она плачет, цепляясь за найденный рюкзак. Это не было похоже на её прежнее поведение. Раньше она активно сопротивлялась, напоминала дикого зверя, загнанного в ловушку, но этот этап прошёл. Сейчас она была тихой и… опустошённой, а он не понимал, почему. Он коснулся её лица, кожа на её щеках была мягкой и белой, как молоко. Джейсон не мог вспомнить, когда в последний раз настолько ненавидел свою неспособность говорить. Он взглядом умолял Уитни рассказать, что причинило ей боль. И был потрясён, когда осознал, что её слёзы чуть ли не потрошили его изнутри. — Это эгоистично и неправильно, и ты это знаешь. Она была зла на него. Очень зла. Он видел это в каждом изгибе её челюсти. Она была более резкой, чем он мог ожидать. И она была права — он был эгоистом. И знал об этом. Конечно, она хотела уйти. Её жизнь была не здесь, с ним, а он держал её против воли — полностью осознавая это — как будто мог стереть всё то, что происходило раньше, или проигнорировать, думая, что чем дольше она пробудет рядом, тем сильнее захочет остаться в логове. С ним. Это было нечто большее, чем просто эгоизм. Это было безрассудство в крайней степени. Уитни так долго не просила свободы, что он понадеялся на то, что ей она больше не понадобится. Конечно, он и раньше надеялся, но все его надежды рухнули, когда он вернулся и обнаружил, что она сбежала, но затем прошло время, и связь между ними укрепилась. Он больше не думал о ней как о заключённой. Она стала для него кем-то другим. Он не был уверен, что ему хватило бы смелости назвать её своим другом даже в уме. И теперь он должен был навсегда забыть об этом. Но не мог. Просто… не мог. Ни о возможной дружбе забыть, ни об Уитни. Неважно, насколько это было неправильно, он просто не мог заставить себя отпустить её. И когда он опустился на колени рядом с ней, ненавидя себя и своё молчание, то почувствовал, как что-то поднялось над ним, как когда-то вода поднялась над его головой — мощная и всепоглощающая — оно было гораздо сильнее, чем стремление выследить паразитов, оскверняющих землю и память его матери. Желание остаться. Даже сейчас, когда он начал свой путь через лагерь, прошёл по лесной тропе — он обнаружил, что боролся с желанием вернуться назад. К ней. В другой жизни он мог бы. В другой жизни, с учётом другой судьбы, если бы он не стал той штукой, какой является сейчас. В другой жизни он остался бы. Но теперь было слишком поздно; его путь установлен, долг написан, и он не может быть отменён. Нарушители должны заплатить. И не имеет значения, чего он хочет и что он может сделать. Он нашёл их, проследив по свету фонарика, который метался как безумный жук. Ещё одна парочка — мужчина и женщина — судя по запаху, те самые, которых он искал. Они пробежали в опасной от него близости, шумно дышали, тяжело ступали — от них почти пахло страхом. Было бы легко сразу поймать их, легко покончить с ними, но Джейсон не желал торопиться. Он больше не хотел ошибаться. Поэтому ждал, наблюдая с безопасного расстояния, отслеживая парочку через западную часть территории. Они пробежали около полумили, не подозревая, что их преследуют. Они бежали, пока не вырвались из лесных лап. Именно здесь Джейсон, наконец, остановился, увидев дом, в который парочка вбежала, паникуя и задыхаясь. Дверь за ними захлопнулась, и Джейсон насмешливо фыркнул. Как будто простая дверь могла удержать его. О вторжении в дом не могло быть речи. Сначала он должен исследовать территорию, найти всех оставшихся снаружи. Только тогда он будет свободен иметь дело с домом и его жильцами. Он обогнул дом, придерживаясь тёмных мест, чтобы его не было видно из довольно широких окон. Дом был большим и современным, со множеством окон, каменной кладкой снаружи и широкой тропой, которая вела вниз по пологому холму. Джейсон сразу отметил положение электрической панели относительно двери, через которую вошли два нарушителя. Это не будет проблемой. Главная проблема заключалась в том, что дом имел странный дизайн, и Джейсон не мог оценить его внутреннюю планировку, а это в свою очередь могло вызвать определённые трудности. Искусственный пруд заставил Джейсона ненадолго выйти из тени. Он направился к соседней пристройке — похоже, это был какой-то сарай — и вошёл через открытую дверь. Он проскользнул внутрь и сразу же почувствовал запах алкоголя, за которым последовало бормотание. Стараясь не вдыхать токсичные пары, Джейсон наклонил голову и несколько секунд прислушивался. За много лет он развил способность различать звуки, издаваемые множеством людей, и звуки, издаваемые кем-то одним. Одновременно он мог различить до трёх разнообразных источников. Из большего количества шума труднее кого-то выделить. Четыре или более источников означали, что их требовалось изолировать друг от друга и уничтожать по одному. Способ не отличался быстротой, зато был менее грязным. В сарае, к счастью, был только один человек. Пробираясь сквозь ряды стеллажей, Джейсон направился к источнику звука. Внезапно он услышал хлопок, и осколки разбитого стекла захрустели на полу, оставив лампочку открыто висеть на проводе. Бормотание сменилось ругательством, и Джейсон разглядел фигуру, стоявшую рядом со стеной с инструментами. Это был парень, ниже и худее Уитни, и он злобно уставился на разбитое стекло, валявшееся на цементом полу. Джейсон подкрался ближе и опустил руку к ножу за поясом, плавно вынимая его. Стоило парню обернуться, как Джейсон схватил его за горло, подняв над полом и проводя лезвием ножа по мягкому месту под челюстью. Это было быстро и тихо, поскольку Джейсон любил убивать именно так. Он продолжал держать тело, ожидая, пока жизнь не покинет его, после чего вытащил нож и вытер лезвие о плечо клетчатой рубашки жертвы. Тело было быстро и эффективно спрятано в стропила для последующего извлечения и надлежащего обращения с ним — последнее, что было нужно Джейсону, так это чтобы кто-то неожиданно наткнулся на труп и поднял тревогу. Он выскользнул из сарая и направился к западной части дома. Под ленивое стрекотание сверчков он подошёл к каменной стене и начал внимательно наблюдать из-за угла за всеми, кто мог бродить по улице в ночной прогулке. Как правило, если кто-то из компании пропадал, то один или двое отправлялись на поиски, облегчая Джейсону работу по разделению группы на легко управляемые части. В одном из окон включился свет, осветив траву снаружи. Почти инстинктивно Джейсон отступил назад, пытаясь обойти освещённое пространство. Движение внутри привлекло его внимание, и он бросил взгляд на окно, пытаясь разглядеть, сколько людей там было. Важно выяснить, с кем придётся иметь дело и где находятся все потенциальные жертвы. Чем больше ему удавалось узнать, тем эффективнее и быстрее он справлялся с нарушителями. За окном была спальня, в которую вошли двое — мужчина и женщина. Джейсон замер, наблюдая за ними. Они опустились на кровать, абсолютно обнажённые. Женщина сидела верхом на мужчине и двигалась так, как Джейсон видел много раз прежде. Люди часто этим занимались; пробирались вдвоём в лес, раздевались догола и сплетались, издавая стоны. Ничего из этого не было для него новым; он уничтожил много нарушителей, которых заставал за этим занятием. По правде говоря, Джейсон не имел особо мнения по поводу человеческих сплетений. Занимались нарушители этим или нет, они всё равно должны были умереть. Однако он признавал, что никогда полностью не понимал, почему они делали это и в чём заключался смысл — а смысл должен был быть, иначе зачем такое большое количество людей делало то, что выглядело неудобно и откровенно отталкивающе. Что может быть привлекательного в том, чтобы втиснуться в другого человека? Что может заставить тереться друг о друга, напрягаться, задыхаться и потеть? Какие-то бесполезные усилия, как казалось Джейсону. Кроме того, сплетения выглядели… болезненно. Самое похожее, с чем он мог сравнить этот процесс, были пары животных во время брачного периода. Но животные всегда делали это по-простому. Быстро и эффективно, имея ясную цель на ближайшие несколько месяцев — а у людей всё происходило долго и затянуто, они будто пытались калечить друг друга. Но если это не так, что всё-таки было хорошего в их сплетениях? Это были старые вопросы, давно забытые в прошлом и оставшиеся без ответа, если Джейсон вообще когда-то всерьёз пытался эти ответы найти. Или думал, что пытался найти. Но даже старое полузабытое любопытство не послужило причиной того, почему он сейчас стоял как вкопанный, пристально смотря в окно и следя за тем, как женщина активно двигает бёдрами. Нет. Причиной было то, что на долю секунды его разум убрал образ этой женщины и наложил на неё другой — с не такими широкими бёдрами, более короткими завивающимися волосами медного, а не золотистого оттенка. На долю секунды в своих воспоминаниях он вернулся к реке, где Уитни прижималась к нему, касаясь его тела своей грудью и бёдрами. Он остро ощущал сквозь одежду тепло её плоти, покрытой намокшей тканью, и всё, чего ему хотелось — это прикоснуться к ней; прикоснуться к узкой полоске кожи между футболкой и джинсами, стянуть резинку с её волос и позволить им упасть на плечи и на грудь… нет, всё это неправильно. Было другое, более подходящее и сложное слово, но Джейсон не мог его вспомнить, особенно после нескольких секунд, проведённых с картинкой в воображении, появившейся совершенно неосознанно. Теперь он пытался уничтожить в голове образ груди — её груди. Внутри него что-то перевернулось, сдвинулось, как литосферные плиты во время землетрясения. Он был готов поклясться, что чувствовал её запах даже стоя рядом с окном этого странного дома, далеко от неё — мягкий, слегка цветочный и наполненный мускусной сладостью аромат. Его глаза расширились, а кровь отхлынула от головы, вызвав вспышку головокружения. Джейсон почувствовал жар внизу живота, и распространялся он быстро, как пламя или яд — от этого жара у него перехватило дыхание, а в брюках в области паха неожиданно стало тесно. Это был тот вид тепла, который превращал металл в золото, а затем и вовсе всё плавил. Это было то же самое ощущение, что и раньше, только намного сильнее. Мучительно сильнее. Какая-то сила давила на его кости, заставляя их ныть и скрипеть, подобно ветвям старого дерева. Женщина в окне выгнула спину, по обе стороны от позвоночника выделились очертания мышц, которые перекатывались под кожей в такт её движениям. Но это была не Уитни, а он был не таким, как блондин под этой женщиной, а скорее… Шок распространился по венам Джейсона, как электричество, выводя его из транса. Он резко отвернулся от окна, покачиваясь и опираясь рукой о каменную кладку. Его кожа была красной и горячей, перед глазами всё плыло, будто голову погрузили в мутную воду. Джейсона трясло от макушки до пят — а в штанах, казалось, стало ещё теснее. Он знал, что это было. Он уже испытывал подобное раньше — это странное физиологическое ощущение, которое приводило к тому, что плоть между его ногами твердела и увеличивалась в размерах, хотя с последнего раза, когда это случилось, прошло очень много времени. Это всегда казалось случайностью: видимо, его плоть поднималась из-за каких-то биологических процессов, даже если разум не контролировал их. Джейсон не мог объяснить происходящее. С одной стороны, ему казалось, что это случалось лишь в неподходящие моменты, а если бы он сам захотел этого — ничего не произошло бы. А с другой, он быстро брал ситуацию под контроль благодаря умению сосредотачиваться и силе воли. Он игнорировал странные движения плоти, продолжал заниматься своими делами, забыв о ней. И спустя два года это просто прекратилось. До сегодняшнего дня. И всё из-за одной неизвестной женщины за окном. Нет. Не из-за неё. Блондинка была спусковым крючком, но не настоящей причиной. В его голове промелькнуло ещё одно изображение Уитни: она сидела в тени под деревом, запрокинув голову к пятнистому солнечному свету, который дарил её коже медовый оттенок, а волосы заставлял походить на пламя. Её ноги были вытянуты и обнажены до середины бедра. Капля пота медленно стекала по её шее, прокладывая влажную дорожку к области между грудей. От мыслей об этом Джейсон напрягся сильнее, а его плоть болезненно тёрлась о ткань и выпирала с такой силой, что сводила с ума. Джейсон не ощущал истинной необходимости ни в чём с тех пор, как «умер». Он больше не чувствовал ни голода, ни жажды. При минимальном потреблении пищи его мочевой пузырь или кишечник опорожнялись также минимально. Ему не требовалось укрытия, хотя он использовал таковые, когда было нужно срочно спрятаться от разбушевавшейся стихии. Он не рисковал заболеть и в принципе мог часами находиться под дождём. До недавнего времени он даже не чувствовал себя по-настоящему одиноким или просто очень долго внушал себе, что ни в ком не нуждается, а позже поверил в это. Всё, кроме необходимости дышать и обязанностей по уничтожению нарушителей, ушло от него. Осталось лишь то, что действительно было нужно. Поэтому он понятия не имел, чего сейчас требовало от него собственное тело, но то, что оно кричало о какой-то потребности, он отчётливо понимал. Он провёл ладонью по ткани, желая, чтобы пульсация в паху быстрее спала. Но плоть отказывалась делать это. Во всяком случае, контакт с ладонью только усугубил ситуацию, вызвав дрожь, пробежавшую по позвоночнику и подавшую сигнал тревоги в мозг. Что это было? Что с ним? Он никогда не пытался себя трогать таким образом. Впрочем, он и о сплетениях человеческих пар всегда думал с гневом и презрением. Он убивал этих безымянных и безликих людей с тех пор, как вышел из воды, но сейчас стремление покончить с ними было полностью подавлено. В этот момент, всё, что он мог чувствовать — это безумное настойчивое желание развернуться, оставить парочку в покое и уйти обратно в логово. Он хотел снять наручники с запястий Уитни, зарыться пальцами в её медные волосы. Он хотел… он не знал, чего именно хотел. Он не знал. Разум требовал навести панику среди жертв, внушить ужас, а тело не могло ничего делать, кроме как скручиваться изнутри в тугие раскалённые узлы. То, что казалось странным и неудобным, но прежде управляемым, переросло в нечто иное. Странное теперь было чуждым, неудобное — мучительным, а управляемое стало мощным и неконтролируемым. Он был невероятно сильным, но всё, что мог сделать сейчас — это подчиниться, хотя понятия не имел, что может значить подчинение в его случае. Чувство побега от правды нахлынуло, как густая желчь, поднимаясь выше по горлу; он ощущал себя так, будто находился в ловушке, в чужом теле. В теле незнакомца, который понимал, что происходит, но самого Джейсона заставлял просто «плыть по течению». Собственное тело будто бы предало его. Но затем он предположил, что так было с самого начала — с того момента, когда он остановил смертельный удар, не добив её. Его голова бессознательно повернулась к окну, в мозгу бурлила ярость. Здесь было что-то важное, чего ему не хватало — что-то в парочке. Что-то в спусковом крючке, который зажёг в нём это безумие. Что-то в их поведении подсознательно превратило его в мальчика — избитого и истекающего кровью просто из-за того, что слишком долго смотрел на симпатичную девочку. Он почувствовал, как гнев начал разгораться сильнее, обжигая рёбра. И это была уже не холодная ярость, отчётливо направленная на месть. Было жарко, внутренности будто сгорали и обугливались. Большие руки Джейсона сжались в кулаки, а костяшки пальцев побелели. Он стиснул зубы и напряг мышцы спины, пока не почувствовал, как боль пронзает шею. Он не был тем мальчиком. Уже не был. Те дети, те люди были ничем. Пустые сосуды, стоившие меньше грязи из-под ногтей. Они не управляли им. Это он их контролировал, а не они его. Он скорее вырвет собственные внутренности, чем ещё раз допустит подобное превосходство над собой. Задержав дыхание, Джейсон сосредоточился на земле под ногами, на каждом камушке под подошвой. Он отбросил воспоминания, заставил изображения прошлого сгореть, размыться и потемнеть. Он сильнее их всех, сильнее любых потребностей. Он был скорее призраком, чем человеком, и все странные внезапные желания должны были принадлежать человеку, а не его тени. Джейсон позволил гневу испепелить всё лишнее, пока не остался наедине со своим самым привычным чувством. Он не думал о том, что ему всё ещё было слишком жарко, что он ощущал себя слишком нестабильным. Гнев был лучше растерянности или паники. Лучше нужды и заблуждения. И всего остального, что он не мог ни назвать, ни толком контролировать. Его руки сжались в кулаки ещё сильнее, когда он развернулся и решил обойти дом. Возможно, кому-то для доступа к блоку питания требовался ключ, но только не Джейсону. Он сорвал металлическую дверцу с петель, да с такой силой, что чуть не вырвал весь блок из стены, щёлкнул всеми выключателями одним движением и погрузил дом и окружающее пространство в темноту. Но и темнота на этот раз не смогла успокоить его. Теперь всё лишь усугубляло его яростное состояние. Его ушей достиг шум открывающейся и закрывающейся двери, и, по едва различимому скрипу, он мог понять, что это была та же самая дверь, через которую прошла пара. На мгновение Джейсон оставался неподвижным, прислушиваясь и наклонив голову набок. Шаги. Слабые и осторожные. Джейсон подошёл поближе к краю дома, стараясь избегать огромного окна, и заметил движение, тут же сфокусировав зрение на его источнике. Молодой парень, однако не такой легкомысленный, как прошлый в сарае. Вооружившись кочергой и используя сковороду в качестве щита, он двигался с раздражающей осторожностью, напоминая Джейсону бдительного кролика, осознающего собственную уязвимость, а потому, не делающего лишних, привлекающих внимание движений, чтобы не навлечь на себя смертельные последствия. Джейсон ждал, прежде чем пойти за ним, борясь с желанием преследовать жертву. Он резко качнул головой, словно говоря себе: я не в том настроении для охоты. Его загнали в невидимый угол, и он был глубоко взволнован — если не потрясён — а в таком паническом состоянии он не должен был пытаться делать что-либо, кроме как до конца очистить территорию. А что ещё оставалось делать? Он уже начал убивать, и, похоже, другие люди обнаружили пропажу товарища. Теперь у Джейсона не было выбора. Спустя несколько секунд, он начал преследовать парня, который направлялся к сараю — вполне возможно, разыскивая своего мёртвого друга — и выдавал своё местоположение нервно подрагивающим лучом фонарика. Джейсон позволил парню войти в открытую дверь, а затем уже всерьёз последовал за ним. Спешка не помогала в охоте. Только хитрость и терпение вели к успешному результату, а таковой всегда должен быть. И теперь, хоть медленное преследование и казалось болезненным, а всё его тело будто бы требовало броситься бежать за жертвой и уничтожить, он каким-то чудом сумел убедить себя в том, что он ещё способен сохранять самообладание, ведь прямо сейчас это имело огромное значение. Из решётчатых окон сарая был виден слегка моргающий свет, создавший для парня впечатление, будто лампочка загорелась в тот момент, как он проскользнул внутрь. Странно, как многое могло измениться всего за несколько минут. Раньше свет просто помогал визуально отыскать жертву. Теперь же вызывал сильный дискомфорт, как коготь, царапающий недавно зажившую рану. Конечно, темнота давно не была союзником Джейсона, но со светом дела обстояли ещё хуже. Свет заставлял его чувствовать себя разоблачённым во всех позициях. И ни одна из них не была для него выигрышной. — Чуи, ты здесь? Судя по шагам, Джейсон предположил, что парень находился где-то в правом дальнем углу рядом с морозильной камерой, практически напротив стенда с инструментами. Предположение подтвердилось грохотом металла, рухнувшего на цементный пол. Что-то упало — либо кочерга, либо сковорода — значит, скорее всего, жертве было необходимо освободить руку. Уже во второй раз Джейсону пришлось пробираться через стеллажи. Парень выпрямился, исследуя морозильную камеру, тёмный цвет его волос и кожи гармонично смешивался с коричневым цветом его толстовки. Он ещё не нашёл тело, хотя стоял почти прямо под ним. Но парень, казалось, ощущал присутствие своего друга — этакое предчувствие, вызывающее неловкость. Джейсон не имел привычки убирать после своих убийств, но иногда делал это, если у него было достаточно времени и желания. Чаще всего это срабатывало в его пользу. Люди имели тенденцию становиться рассеянными и истеричными при виде битого стекла и небольшого количества крови — порой даже больше, чем при виде реального тела. В то же время, в этом случае Джейсон озаботился тем, чтобы немного прибраться в сарае, прежде чем покинуть его. Парень не выглядел ни рассеянным, ни истеричным, ни каким-либо другим, хотя на полу и дверце морозильной камеры засохли пятна крови. Было неясно, что его выдало. Он не отбрасывал видимой тени — он в этом убедился — не издавал ни звука, под его ногами не хрустело стекло, он не заставлял воздух колыхаться в тесном пространстве. Но что-то заставило парня обернуться. Не так, как обернулся тот первый — случайно и ни о чём не подозревая — движения этого были настороженными, и его проницательность застала Джейсона врасплох. Он знал. Он, чёрт возьми, знал. Ошибка произошла из-за того, что он действовал катастрофически долго. Его рука рефлекторно потянулась к лезвию, а разум всячески проклинал за идиотское поведение. Парень был довольно быстрым и бросился к выходу из сарая — попутно швыряясь оскорблениями и прочими грязными словечками — со скоростью, с которой Джейсон ещё мог бы справиться, если бы не был слишком разочарован собственными действиями. Он последовал за парнем, чувствуя, как напрягается челюсть и обнажаются клыки — как у злой собаки. Перемещаться было по-странному трудно, будто он продвигался через толщу воды, хотя причин для этого не было. Совсем. И это лишь усиливало его раздражение. Парень ловко увернулся, обегая деревянную скамью у дальней стены сарая, когда Джейсон попытался поймать его за воротник толстовки. Чуть выше колена внезапно вспыхнула жгучая боль. Джейсон пошатнулся. Нервы в его ноге будто взвизгнули. Он, подчиняясь какому-то давно похороненному инстинкту, схватился за рану, словно пытаясь остановить кровотечение, хотя ему не стоило беспокоиться. Ущерб был минимальным. Никаких порванных связок или сухожилий, которые заживали медленнее, никаких сломанных костей — просто царапина. Но ощущение ужалило его, а он плохо помнил, когда испытывал что-то подобное при последних ранениях. Это случалось настолько редко — мало у кого хватало скорости и точности, чтобы причинить ему вред. И пусть это внезапное ощущение не продлилось долго, удивление из-за него лишь подпитало гнев, смешавшийся с разочарованием из-за того, что добыча была способна уклоняться и выживать так долго. Парень помчался к двери, звук его шагов стучал в такт ритму крови в венах Джейсона. Что с ним происходило? Почему он до сих пор не смог сосредоточиться, чтобы покончить с этим жалким человечишкой? Джейсон знал ответ. Это был его гнев — горячий, накатывавший волнами. Он был знаком с гневом, но не такого рода. Это был не тот холодный стойкий гнев, который усиливал его чувства. Сейчас ощущение было диким, бесконтрольным и опасным. Если бы Джейсон мог искриться гневом, подобно электричеству, то уже сжёг бы всё, к чему успел прикоснуться. Это делало его неуклюжим, тормозило рефлексы, заставляло реагировать, а не рассчитывать. Он стал полной противоположностью того, каким был. Каким должен был быть. Джейсон зарычал, когда парень наконец выскользнул из сарая, и ударил рукой по стеллажу, обрушивая его на пол, но не чувствуя удовлетворения от разрушений. Как глупо. Но сейчас ему было плевать. Теперь они все узнают о нём. У него оставалась крохотная попытка скрыться, которая могла и не сработать, но ему, честно говоря, и это было всё равно. Он проигнорировал боль в ноге, чувствуя, как кожа начинает регенерировать. Со временем он окончательно исцелится. Джейсон обогнул сарай, и его взгляд привлёк блеск топора, воткнутого в старый пень. Отлично. Он вырвал топор, заставив пень разлететься в щепки. Парень нёсся так, будто зубастые демоны из преисподней норовили укусить его за пятки. Джейсон следовал за ним, и в нём зашипело что-то дикое, когда он, сократив расстояние, замахнулся топором над головой. Он бросил его вперёд, наслаждаясь тем звуком, с которым лезвие сначала просвистело в воздухе, а затем глубоко вошло в мясистую плоть. Теперь он испытал удовлетворение, услышав рваный вскрик жертвы от шока и боли. И что-то в этом вскрике позволило ему обуздать свою ярость. Он не спешил подходить к телу, надеясь, что предсмертный крик выманит хотя бы одного человека из дома. Но приманка не сработала. Тем не менее, это была только половина причины, по которой он медлил. Джейсон использовал столь драгоценный момент, чтобы снова сосредоточиться и успокоиться. Гнев нужно сохранить, но без внутреннего пожара, делавшего его действия неряшливыми и неэффективными. Он был сильнее гнева. Сильнее причины, которая этот гнев вызвала. — Помогите… Господи, пожалуйста, на помощь! Я не могу пошевелиться… Парень до сих пор кричал, он звал своих друзей, но его голос уже хрипел и булькал, подтверждая нанесённый ущерб. Наконец он обездвиженно растянулся на земле, а умоляющий крик превратился в шёпот, слишком слабый для того, чтобы его расслышали в доме. — Я не хочу так умирать… Рукоять топора торчала из его спины под углом в сорок пять градусов, и Джейсон с чувством яростного удовлетворения схватился за неё, поднимая обмякшее тело. От парня завоняло кислой смесью крови, мочи и желчи. Он закричал, когда Джейсон поднял его, кричал, когда Джейсон резко бросил его на землю — и этот крик был особенно пронзительным. После того, как лезвие топора раскололо тело парня, пробив его грудную клетку, как скорлупу грецкого ореха, вокруг воцарилась тишина. А Джейсон уже направлялся к дому. Если остальные не выйдут к нему, то он придёт к ним сам. Он знал, что был крупнее среднестатистического человека. С детства он отличался высоким ростом и длинным ногами. И за все годы своей охоты никогда не встречал того, кто мог бы соперничать с ним ни по высоте, ни по ширине. Джейсон не считал себя необычным, поэтому, когда он был способен проворачивать такие вещи, как поднять руку и дотянуться до карниза крыши и, подтянувшись, подняться наверх, ему и в голову не приходило, что большинство людей не могли повторить подобное. Он просто использовал окружающую среду в свою пользу. Использовал свои естественные возможности. И ничего больше. Ничего необычного. В то же время он имел весьма маленький опыт проникновения в дома. Но Джейсон не растерялся, предположив, что всё, что ему нужно сделать — это найти путь внутрь, малейшую лазейку в стене. О том, чтобы просто выбить дверь и войти, не могло быть речи. Джейсон не любил преднамеренно рисковать — обычно ему это выходило боком (а уж в такую тяжёлую ночь и подавно вышло бы). Было слишком много переменных в этой задаче, которые он не мог рассчитать. Одним из самых значительных и важных факторов было то, что он до сих пор точно не знал, с каким количеством людей имел дело, не считая четырёх свидетелей. Сколько бы их там ни было, они ждали, когда он войдёт. Он видел, как лучи от их фонариков освещали землю, рассеянные оконным стеклом. Они пытались его разглядеть, используя те песчинки информации, которые им удалось собрать, и думая, что внутри этого убежища из дерева и камня они в безопасности. Как назойливые тараканы. Джейсон был рад обнаружить приоткрытое окно на втором этаже. Ему не придётся разбивать стекло, и это к лучшему, поскольку сейчас терпения ему бы уже не хватило. Спустя полминуты после того, как он осмотрел ванную комнату, в которой оказался, дверь тихо скрипнула, и он отступил в угол, окутав себя густой темнотой и твёрдым усилием воли успокаивая дыхание и пульс. Он узнал её моментально, несмотря на то, что не сразу разглядел лицо. Вида пшеничных волос, падающих на плечи, было достаточно для того, чтобы его живот резко свело спазмом, как будто после удара. Пол мягко заскрипел под её босыми ногами, когда она осторожно вошла внутрь, всматриваясь в темноту. Тупая девчонка. Она должна бояться темноты. Должна бояться монстров — таких, как он. Отвращение поднялось по его горлу. У него было отвращение к светлым волосам, отвращение к блондинкам — они напоминали ему о девушке, которая лишила его мать головы. Но эта неприязнь была двоякой. Он испытывал отвращение к её волосам, но то, что он почувствовал, когда она дотянулась дрожавшей рукой до занавески в душе, было гораздо большим, чем просто неприязнь. Это было противно. Она ему противна. Вынужденная близость к ней вызывала у него отвращение. Её дыхание вызывало отвращение, её страх, нотки сладковатого мускуса, исходившего от её кожи и волос. Но было что-то ещё, острее и сильнее. Что-то, едва сдерживающее ненависть в его жилах. Отодвинув занавеску, она заметно расслабилась, её плечи опустились, когда она никого не обнаружила, а затем — спустя мгновение — руки Джейсона обвились вокруг неё, одна стиснула талию, а другая зажала рот, не позволяя закричать. Приглушённые крики не покидали пределов его ладони, а тело девушки извивалось, сопротивляясь. И Джейсон признал свою ошибку. Он должен был использовать лезвие в ограниченном пространстве, потому что теперь их могут услышать, а у девчонки есть шанс вырваться и сбежать. Какими бы причинами он ни руководствовался, ему не следовало притягивать её к себе. Реакция его тела была непроизвольной и нежелательной, она переплелась с отвращением и остатками гнева. Но мгновение Джейсон растерялся. Его плоть изъявила желание. Джейсон усилил хватку, борясь с болезненной пульсацией в голове и паху. Всё было не так. Она была не такой. Слишком низкой, слишком толстой, слишком округлой, слишком… сладкой. Он не хотел чувствовать её кожу, ощущать её дыхание на своей ладони. Он не хотел, чтобы её фигура прижималась к нему. И всё же его тело на неё реагировало, каждый его нерв вопил, посылал воинственные импульсы, и это почти ранило. Ярость и отвращение сгустились подобно крови во рту, и Джейсон оглядел крошечную комнату в поисках того, что можно было использовать, чтобы поскорее покончить с этим. Покончить с ней. Он должен. Из задней части двери торчало что-то, похожее на рога. Подойдёт. Джейсон повернулся, приподняв девушку над полом. Она едва боролась — не пинала, не царапала и не кусала его — не делала ничего, кроме как извивалась и хныкала как полуживой кролик. Уитни на её месте успела бы нанести по крайней мере два удара, если не три. Неэффективно, конечно. Но она бы пыталась. Джейсон мог изменить своё мнение о девушке, если бы она хотя бы попыталась защитить собственную жизнь, но она не сделала даже этого. Она просто болталась в его руках и ныла до тех пор, пока он не насадил её на рогоподобный крючок. Он применил достаточно силы для того, чтобы сразу убить её. Когда он убрал руки, девушка безжизненно повисла на крючке, словно кукла, и хотя чувство справедливости в нём поутихло, неохотно успокоившись, остальная его часть продолжала напрягаться. Убийство не очистило его кровь от эмоционального яда, и он рефлекторно сжал руку в кулак, впившись ногтями в кожу. Как ему это остановить? Как вернуться в нормальное состояние? Паника била его изнутри — что, если возврата к нормальной жизни больше не было? Что, если он уже ничего не сможет исправить? Хруст гравия и вспышка фар свидетельствовали о приближении автомобиля. Джейсон выглянул наружу и увидел мерцание красных и синих огней, находившихся наверху машины. Он знал, что означают эти огни. Правоохранительные органы. Странно, что они прибыли сюда… хотя Джейсон предполагал, что эта территория была не совсем его. Теперь ему придётся совершить ещё одно убийство. Придётся иметь дело с ещё одним телом. Но если он этого не сделает, то приехавший человек отправит остальных в безопасное место, за пределы досягаемости. И они не заплатят за нарушение. Это было недопустимо. По-видимому, ему придётся напомнить, почему закон должен оставаться вне дел, которые его не касаются. Джейсон выбрался на крышу, балансируя на наклонной поверхности, и начал подбираться к месту, под которым находилась входная дверь. Он услышал звук шагов офицера, а затем — стук в дверь. — Полиция, — объявил офицер, — полиция, — повторил он после минутной тишины, — откройте. Джейсон свесился над ним, одной рукой держась за карниз, а другой вытаскивая мачете с почти бесшумным стальным шёпотом. В беззвучности больше не было особого смысла, но когда он спрыгнул на ступеньку позади полицейского, это произошло настолько тихо, что офицер едва смог бы различить какой-то шум. И всё же Джейсон подозревал, что причина, по которой полицейский обернулся, не имела ничего общего со звуком или чем-то, связанным с предчувствием угрозы. В глазах офицера мелькнуло осознание, когда Джейсон занёс над ним руку с мачете — его взгляд выражал веру, восставшую из давно остывшего пепла. Он не верил в легенды, не верил в монстров. До сегодняшнего дня. Слишком поздно. Одним мощным движением Джейсон протолкнул лезвие в глазницу офицера, пробивая череп и мозг. Удар был настолько глубоким, что лезвие прошло через дверь, спровоцировав крики с другой стороны. Он заметил бледные лица по ту сторону окна. Слева от двери. Затем послышался аритмичный топот по деревянному полу — люди бежали к задней части дома. Но это не имело значения. Они слишком скованы страхом, чтобы уйти далеко. Джейсон мог не знать этот лес так же хорошо, как свой, но ему это не помешает. Резко вытащив мачете, он наблюдал, как кровоточащее тело рухнуло на крыльцо, а затем скатилось на землю. Ключи полицейского были в кармане куртки, ключи от мопеда — в замке зажигания. Джейсон выбросил их в сторону деревьев — пара прозвеневших и блеснувших ключей была поглощена ночными тенями. У жертв не будет шансов уйти таким образом. Не будет шансов вернуться и воспользоваться транспортом. У них не будет возможности уйти, кроме как на его условиях. Пешком. Он предполагал, что они будут бежать через задний двор. Это казалось логичной траекторией, основанной на их движениях, и поначалу Джейсон хотел спрыгнуть на них с крыши и, наведя панику, прикончить одного за другим в жестокой — и крайне нежелательной — рукопашной схватке. Как только он поднялся на крышу и занял позицию, то сразу услышал визг и шум впереди, бессвязный хаос голосов. Джейсон поднял голову, чтобы понаблюдать за вспыхивающими дугами лучей от фонариков. Они будто бешеные светлячки, мечущиеся между деревьями. Из его груди вырвалось рычание, гнев вновь начал нарастать. Джейсон до боли и скрежета стиснул челюсти. Казалось, этим вечером уже ничего не пройдёт гладко. Ни-че-го. Он спрыгнул с крыши, врезавшись в землю. Смысл был не в преследовании. Джейсон не беспокоился о том, что мог потерять их — жертв всегда выдаёт паника. Вздохи, тяжёлые шаги, звук ломающихся папоротников под ногами. Просто Джейсон хотел с ними покончить. Он потратил слишком много энергии слишком много времени, слишком много гнева. Единственной причиной, по которой он не бросился вслед за ними, были остатки самоконтроля. Даже слепая ярость не позволила бы ему поступить столь бездумно. Джейсон быстро обошёл дорожку, высматривая следы. Трое. Двое бежали в одну сторону, третий — в противоположную. У него не было причин отдавать предпочтение кому-то из них, поэтому он просто поддался импульсу и отправился по следу, сделанному одной парой ног. Проследовав к источнику до узкой дороги из гравия, Джейсон заметил светлые волосы в тусклом лунном свете и ужасно этому обрадовался. Большинство людей он не любил из принципа, но этого парня — блондинистого красавчика — искренне ненавидел. Джейсон не понимал причины, но скорее всего это было то же самое отвращение, которое он испытывал к девушке в ванной комнате — второму источнику ярости, растерянности и беспомощности, бессмысленной потребности, до сих пор бушующей где-то внутри. Джейсон знал — прекрасно знал — что это не имело ничего общего с личностью парня или с собственным беспорядком в голове. Тем не менее, и этот червяк должен был заплатить за нарушение. Самым медленным и жестоким способом, который мог придумать Джейсон. Он узнал грузовик, который попытался остановить парень. Узнал, потому что грузовик ехал со стороны земель старого фермера. Должно быть, за рулём был сам Гаррик. Старик высунулся из окна, посмотрев на парня, и махнул ему рукой в жесте залезай. Если бы у Джейсона был выбор, он предпочёл бы не втягивать Гаррика в это дело. Но сейчас было не до выбора. Казалось, это понял даже фермер, увидев, как Джейсон выходит из тени деревьев. Гаррик не сказал ни слова, когда Джейсон подошёл к блондину со спины, вытащив мачете. Ничего не сказал, когда Джейсон вонзил лезвие в спину парня, с такой силой, что оно вышло со стороны живота, разрывая органы и заставляя парня закричать от шока и боли. Обычно Джейсон не особо заботился об уровне жестокости своих убийств, однако сейчас он получил удовольствие от звука треснувших рёбер и разорванного кишечника. Он приподнял парня, сморщенного, судорожно хватавшего ртом воздух. Боль казалась настолько мучительной, что парень больше не мог кричать, хотя его лицо искажалось и дёргалось, а в груди Джейсона теплилось мстительное удовлетворение. И всё же наслаждение победой не длилось долго. Через несколько секунд почти дикое ликование прекратилось, и внезапно Джейсон обнаружил, что его отвращала вся эта ситуация с медленным и жестоким убийством парня. Как будто всё случившееся было ошибкой. Раньше ему никогда не нравилось убивать, несмотря на то, что это давало короткую вспышку справедливости. Он не стремился именно причинять боль — он просто совершал месть… иногда немного перебарщивая. Двигатель грузовика взревел, поскольку Гаррик пытался запустить его слишком быстро. Джейсон заметил, как старик покачал головой, будто пытаясь забыть то, что произошло. Джейсон ощутил ещё один приступ сожаления, но это не помешало ему насадить тело убитого на вилы, торчавшие из стога сена позади грузовика. Под колёсами автомобиля захрустел гравий, и грузовик рванул вперёд, неся тело мёртвого парня, выглядящего как большое кровавое пятно между бликами задних фар. Джейсон стоял посередине дороги, наблюдая за тем, как грузовик заворачивает за угол и скрывается из виду, а мёртвое тело выглядело совсем не так, как кровавое изображение Христа, которое он когда-то видел в Библии своей матери. Реальное зрелище было ужасным, и Джейсон был обеспокоен смесью отвращения и истощения, которую он испытал, когда перестал видеть безжизненно болтавшиеся ноги жертвы. Сказать, что ночь прошла не по плану, было бы всё равно, что промолчать. Ему нужно проверить ещё один тайник возле озера и вернуться домой, чтобы принести Уитни ужин и, возможно, вывести её на вечернюю прогулку. По небу распространялись оттенки заката, которые, как знал Джейсон, очень нравились Уитни. Той единственной, кто не отравлял его существование и не осквернял его земли. Джейсон ощутил пульсацию где-то в груди. Всё, чего он хотел в этот момент — это увидеть Уитни, прикоснуться к её мягкой коже на внутренней стороне запястья и почувствовать там пульс, жизнь. Он хотел заменить запах крови, грязи и химикатов на аромат её волос. Он хотел быть рядом с ней, даже если ей приходилось скрывать свой гнев и терпеть его присутствие. Но пока он не мог всё оставить. Где-то в лесу находились ещё двое нарушителей. Джейсон вспомнил, что их следы вели примерно на юго-запад, хотя он не был в этом уверен. Проще и быстрее будет вернуться к следам, чем строить предположения. Он просто хотел покончить со всем этим. Однако чем дольше он шёл по следу, тем сильнее беспокойство перевешивало усталость. Юго-западная траектория оказалась верной, и нарушители даже в темноте умудрились придерживаться ей. Если его догадки были верны, они направлялись прямо к лагерю. К логову. К ней.13. Hemorrhage
26 декабря 2019 г. в 11:07
Она смутно осознавала, сколько прошло времени. Свет медленно смещался вокруг неё, постепенно доходя до своего пика, прежде чем начать «вечерний» спуск, когда лучи, проникавшие сквозь полуразрушенный потолок, приобретали блеск античного золота. Казалось, что день, длившийся целую вечность, закончился в один миг.
Утро началось немного странно. Джейсон разбудил её, принеся еду до того, как солнце полностью взошло — он никогда прежде такого не делал — и, после сонного похода в душ, вернул её обратно в тоннель. Он сделал всё возможное, повторяя некоторые жесты, чтобы объяснить: я ухожу, ты остаёшься, но на самом деле это мало о чём ей говорило. На его лице мелькнуло своеобразное разочарование, когда он был вынужден заковать её в наручники. Уитни предположила, что он испытывал неприязнь отчасти из-за того, что делал это, а также потому, что не мог объяснить ей причину. Со своей стороны она заверила Джейсона, что по его возвращении с ней всё будет в порядке. Так и должно было быть.
Он оставил её с большим количеством еды, которая, хоть и была холодной, но могла обеспечить сытостью на ближайшие два дня. Хотя Уитни очень сомневалась, что Джейсон оставил её надолго. По крайней мере, она надеялась, потому что иначе её мочевой пузырь просто лопнет. Самым большим минусом оказалось то, что теперь она поняла, насколько избалованной стала со всей той свободой, которой у неё не было раньше. Было странно думать об этом, ведь она никогда не переставала быть пленницей, заложницей или кем бы то ни было, чёрт возьми.
Вполне возможно, она уже тронулась умом. Ну, что ж.
Уитни провела большую часть дня в дрёме — о чём она почти наверняка пожалеет, когда придёт время ложиться спать — а также читая один из романов: очень старый со странными вычурными завитушками на обложке, складывавшимися в название, которое она не могла вспомнить, даже перечитав его в восьмой раз. Все всегда говорили, что нельзя судить книгу по обложке, но Уитни не соглашалась с этой поговоркой. Подобные выражения — оправдания для некачественных романов, явно переоценённых. Как она и догадывалась, книга оказалась до смешного ужасной, но, тем не менее, впечатлила хотя бы этим.
Скука началась где-то ближе к вечеру. Уитни медленно поглощала суп, удовлетворяя требование своего желудка. Суп содержал восхитительный сорт картофеля и обладал бы превосходным вкусом, если бы был нагрет. После этого она пыталась придумать, чем заняться до наступления ночи.
Она жалела о том, что не спросила у Джейсона, когда он вернётся. Может быть, не прямо так, но она могла бы уточнить, вернётся ли он сегодня вечером или завтра. Ей до сих пор не хотелось в туалет лишь потому, что она экономила питьевую воду, но она не могла не признать, что чувствовала себя странно, когда Джейсона не было рядом. Было трудно понять, в какой момент она должна будет начать беспокоиться. Не то, чтобы Уитни считала, что у неё было много причин для беспокойства, учитывая, что самым опасным существом в лесу был сам Джейсон. Но это не спасало от нарастающего волнения.
Уитни решила заняться дрессировкой крыс. Она хотела научить одного из грызунов игре «поймай», но крыса плохо понимала, чего от неё хотят. Пришлось долго работать над тем, чтобы изюм, брошенный Уитни, возвращался, а не был съеден. Внезапно над её головой раздался звон колокольчиков.
Уитни подняла голову, чтобы понять, какая из сигнальных частей сработала.
Не считая двух раз в прошлом, колокольчики больше не звенели, и Уитни почти забыла об их существовании. Неужели кролики задели растяжку? Животные ведь могли это сделать? Секунду спустя вновь раздался звон — на этот раз звучали колокольчики, расположенные прямо над её головой. Звенели они так, будто кто-то снаружи намеренно дёргал растяжку.
Пульс Уитни участился, кровяное давление резко возросло от предвкушения и страха.
Короткие звоны обычно подразумевали, что кто-то просто задевал растяжку, а затем исследовал её, но животных, как правило, не интересовали неестественные устройства. Животные убегали сразу.
Значит, это было не животное.
Рот Уитни открылся, но она не издала ни звука. Будто забыла, как говорить, или голос отказывался правильно работать. Почему? Почему она не кричала? Там кто-то был… человек… тот, кто мог бы ей помочь выбраться отсюда, помочь сбежать. Так почему она не вопила до хрипоты, не пыталась привлечь внимание? Молчание ей не поможет, а она молчала. Не потому, что не могла говорить. Она просто… просто сидела и слушала собственное дыхание.
Рядом раздалось тихое сопение — её крысиный друг вернулся за изюмом. Уитни рассеянно погладила грызуна и, угостив его, пристально — и неуверенно — посмотрела наверх.
Прошло несколько минут, но колокольчики уже не звенели. Никаких подозрительных звуков тоже не было. Вероятно, незнакомец ушёл вместе с шансом на спасение.
Какого хрена она только что делала? Почему, чёрт возьми, она просто сидела и ловила ртом воздух, как задыхавшаяся рыба? И, что важнее, почему она почти не расстроилась? Ей должно быть грустно. Она должна ударить себя, впечататься своей тупой головой в стену…
Звук скрипнувшего люка был давно ей знаком, но в этот раз застал врасплох настолько, что Уитни подскочила на месте. Напуганный грызун сбежал, оставив её наедине с бешено колотившимся сердцем и разбросанным по полу изюмом. Через полминуты Джейсон показался из-за угла, и Уитни сразу поняла, что что-то не так. Это можно было заметить по всей его позе; наклону головы, жуткой подозрительности, почти животному рыску, который проявлялся только в момент угрозы.
Угрозы, исходящей от людей.
Через левое плечо Джейсона был перекинут труп, завёрнутый в мешковину. В отличие от последнего тела, у этого была голова, но видимо, ткань была слишком короткой, чтобы её скрыть. Уитни могла видеть, что это был молодой парень лет двадцати, в самом расцвете сил, со светлыми волосами, большая часть которых была пропитана кровью, сочившейся из раны на лбу. Рана же представляла из себя маленькое идеально круглое отверстие, будто парня пронзили штифтом или арматурой. Или стрелой.
Холодок пробежал по позвоночнику Уитни, а в её голове появилось предположение относительно причастности Джейсона к убийству.
Он был взволнован. Она могла судить по краткости его шагов, резкости взглядов, которые он бросал на неё — бегло, будто проверяя, на месте ли она. Что-то случилось? Он ранен? Не похоже, но…
Он принёс что-то в дополнение к телу. Она заметила рюкзак в его руке. Джейсон рассеянно швырнул его в сторону верстака, когда проходил мимо, и рюкзак, ударившись о край, упал на пол. Джейсон либо не обратил на это внимания, либо ему было всё равно. Он продолжал плавно идти дальше, исчез за загромождёнными стеллажами и деревянными балками в тоннеле, и через мгновение Уитни услышала, как хлопнула тяжёлая металлическая дверь.
Ошеломлённая и немного взволнованная, она моргнула. Она не могла не признать, что вид другого человека, обмякшего в руках Джейсона, словно марионетка, отрезанная от нитей, вызывал некую нервозность. К тому же, Уитни понятия не имела, что он делал с телами, которые приносил в логово — она знала лишь то, что первое тело из-за железной двери не выносилось. Конечно, о поедании Джейсоном трупов она даже не думала — ведь он мало ел, а тела разлагались слишком быстро, особенно при такой жаре — поэтому вариант с трупоедством отметался сразу. И слава богу, иначе это разрушило бы всё. Тем не менее, со своего места Уитни ни разу не уловила запах гниющего тела. Только земли и влажности, еды, которую Джейсон ей приносил, и её собственного пота. Возможно, тела оставлялись глубоко в тоннелях, далеко за пределами досягаемости.
Некоторое время на территории не было людей. Это Уитни знала. Вполне возможно, была пара исключений после инцидента с ней, но Джейсон никогда не возвращался к ней таким, двигаясь, как большая кошка, преследовавшая оленя. Походкой смерти.
Её взгляд упал на рюкзак. Он лежал на полу всего в нескольких ярдах. Рюкзак цвета хаки, немного потёртый по краям. И странно знакомый.
Наклонившись настолько, насколько позволяла цепь, Уитни вытянула ногу и, зацепив заднюю часть рюкзака, подтянула его к себе и схватила. Она положила рюкзак на колени и заметила вдоль одной его боковой стороны зеленоватое пятно от травы. Удивительное совпадение, но когда-то у её брата был похожий рюкзак. Похожий до такой степени, что становилось жутко.
Уитни расстегнула рюкзак и увидела на самом верху пачку бумаг, смятых по углам, как будто их складывали раз сто, не меньше. Она вытащила всю пачку, разгладила бумаги…
И была потрясена, увидев собственное лицо, улыбавшееся ей с фотокопии.
Большие жирные буквы в верхней части бумаг гласили: «ПРОПАЛА», за ними следовали её имя и фамилия, а ниже — просьба сообщить любую информацию, касающуюся её местонахождения. Уитни смотрела на плакат о розыске себя. Это означало, что рюкзак на её коленях вовсе не просто напоминал тот, который они с матерью подарили Клэю на Рождество. Это был его рюкзак.
Клэй был здесь, на Хрустальном озере. Искал её.
Уитни не знала, почему, но в этот момент её разум зацепился не за образ брата — она подумала о матери. О бледном и уставшем лице Элен, на котором была улыбка — притворная улыбка человека, неизбежно умирающего на больничной койке. Мать предложила ей пойти в поход, чтобы повеселиться. И пообещала дождаться возвращения.
У неё не было причин думать об этом — в конце концов, возможно, матери удалось связаться с Клэем, когда Уитни так и не вернулась, и послать за ней. Однако, как бы она ни пыталась цепляться за тонкие, прозрачные нити этой хрупкой возможности, тяжёлые сомнения удержать не удавалось. Уитни повернула голову, чтобы посмотреть на свой импровизированный календарь на стене — подсчитать дни, прошедшие недели — и испытать холодное, опустошающее чувство потери. Она просто знала.
Ей показалось, будто в её теле образовались булыжники. Тяжесть в животе, казалось, тянула на пол. Мама умерла. Она умерла, но Клэй… О, боже, Клэй был здесь.
Ужас застучал изнутри по рёбрам, настолько сильно и быстро, что через пять секунд Уитни показалось, будто её вырвет. Она заставляла себя глотать, вдыхать воздух через нос — сначала один раз, потом два подряд, чтобы предотвратить панику, от которой перед глазами темнело.
Клэй ещё жив. Должен быть жив. Тело, которое Джейсон унёс, принадлежало незнакомцу и никак не могло быть её братом, даже если лица она не разглядела. Это был не он, но мог быть. Возможно, Клэй задел ту растяжку — значит, он до сих пор прочёсывал лес в поисках неё и даже не подозревал об опасности. Уитни искренне хотела в это верить. Потому что если бы она позволила себе представить, что он лежал где-то там, истекающий кровью, она бы потеряла к херам свой чёртов разум, а именно разум сейчас терять уж точно не стоило.
Её глаза поднялись к тоннелю, в котором скрылся Джейсон.
От неё не ускользнуло то, насколько сильно поменялось её мнение с тех пор, как она впервые оказалась здесь, прикованная к стене. Когда она смотрела на Джейсона, то больше не видела монстра, не видела больного ублюдка-психопата, наслаждавшегося страданиями, которые он причинял своим жертвам. Джейсон никогда не был таким. Но, независимо от изменения её взглядов, он не переставал быть убийцей. Его мотивы не изменились. Он не изменился.
Мир жестоко обошёлся с ним, люди стали эпицентром, вокруг которого вращалось несчастье. Они забрали у него всё. И если бы его наконец оставили одного, если бы позволили его гневу угаснуть и рассыпаться, то, возможно, ему не пришлось бы удовлетворяться местью в буквальной форме.
Но люди продолжали приходить. Они продолжали ступать на землю, которая была священным пространством, нарушая и оскверняя её, поэтому Джейсону приходилось собственными руками брать плату плотью и кровью. Уитни больше не считала это несправедливостью. Не совсем. Уже нет. Она одна могла видеть сердце под всем этим гневом, одиночеством и усталостью. Она видела, как Джейсон заботился о ней, проявлял нежность, которой она от него не ожидала. С другой стороны, её способность видеть эти вещи не отменяла всего того, что происходило ранее. Джейсон всё ещё был хищником, неустанным охотником, готовым выследить её в любой части тёмного леса, притащить обратно в логово и приковать цепями к стене. Что бы они ни думала о нём и причинах его поведения, он всё ещё был человеком, который хладнокровно убил её парня. И что бы он ни чувствовал к ней, она была не настолько глупой и наивной, чтобы думать, что сможет «отучить» его от убийств или заставить отказаться от мести.
Конечно, она могла попытаться объяснить, но не смела надеяться на то, что он одержит верх над желанием мстить. Кроме того, независимо от её просьб, если он найдёт Клэя — её брат умрёт.
Она должна уйти отсюда и добраться до брата быстрее, чем Джейсон.
Убрав листовки обратно в рюкзак, Уитни повернулась лицом к стене и металлическому кольцу, к которому была прикреплена цепь. Она уже пыталась взламывать замки, но безрезультатно, и у неё не было возможности попробовать ещё раз, а даже если бы и была, она сильно сомневалась в своих шансах на успех. Если не сломать цепь или не вырвать кольцо прямо из стены, она никуда не денется.
Схватившись за цепь, она потянула её, наклоняясь в противоположную сторону и используя свой вес. Раздался металлический скрежет, от которого у неё заболели зубы, но ни отдачи, ни трещины, ни смещения стены не было. Ну, конечно. Она ведь с самого начала знала, что всё бесполезно, не так ли? У неё не было достаточно сил или массы, чтобы вырвать кольцо из стены. Но она снова потянула цепь, встав на колени и уперевшись ногами в плоскость у основания стены. Она тянула до тех пор, пока не перенапряглись суставы запястий и локтей, а плечи протестующе не заныли. Она продолжала тянуть, понимая, что скорее вырвет собственные руки из туловища. Но это не имело значения; её брат собирался умереть, а она ничего не могла сделать, чтобы остановить это.
Её руки обвились вокруг цепи, звенья заскользили между её пальцами, и она упала на матрас. Уитни поспешно схватила рюкзак и обняла его, не обращая внимания на грубую ткань, царапающую кожу.
Она провела так много дней в плену, борясь физически и умственно. Потратила так много времени на составление планов, на крики, сжигая энергию и эмоции. К настоящему времени она успела восстановиться, но теперь на кону было нечто большее, чем её собственная жизнь. Она стояла на коленях, сжимая рюкзак, который когда-то подарила брату — и вместе с матерью наполнила его припасами и безделушками, картами, инструментами и остальными забавными вещами — и чувствовала себя опустошённой и истощённой, выскобленной, как тогда, после четырёх дней беспрерывного стресса и голода. Но в прошлом у неё не было причин бороться или противостоять обстоятельствам. Ей не оставалось ничего, кроме как смотреть в пустоту — в будущее, которое она не могла изменить.
Она думала, что знала, что такое ад. На самом деле — даже близко не представляла.
Это… это и был настоящий ад.
Вздохнув, она задрожала. Слёзы без её ведома потекли по щекам. Как будто издалека она почувствовала Джейсона. Она не могла слышать его, за исключением случаев, когда он шумно клал мачете на край её ящика. В остальных случаях он передвигался подобно кошке, и видеть его можно было лишь тогда, когда он сам того желал. Но она буквально чувствовала его; спокойное и тёплое присутствие, знакомый запах земли и кожи.
Она подняла взгляд, когда он присел рядом с ней. Его голова всё так же была слегка наклонена, а глаза были обрамлены мягкими складками нахмурившегося лица. Он неуверенно протянул руку, чтобы дотронуться до её щеки. Кончики его пальцев стали влажными, и она заметила, как он перевёл взгляд на рюкзак, который она сжимала, будто только он мог поддерживать её жизнь. Паника. Он оставил её в нормальном расположении духа, а, вернувшись, обнаружил горько плачущей. Почему она плакала? На этот вопрос даже сама Уитни не могла ответить. Если она расскажет ему, он уйдёт и сделает нечто…
Новая слеза потекла по её щеке, и Джейсон смахнул её большим пальцем.
В его глазах она видела мольбу. Он умолял рассказать, что случилось. Я всё исправлю, казалось, пытался сказать он, что бы это ни было, я всё исправлю ради тебя. Вряд ли он сделает то, что она хотела бы увидеть. То, что хотела бы услышать.
— Отпусти меня, — прошептала она, её голос дрожал подобно леске, готовой в любой момент лопнуть.
Не отпустит; она знала это. Но всё же попросила в тщетной надежде на то, что хотя бы в этот раз всё сложится иначе.
— Пожалуйста, Джейсон. Отпусти меня.
Он не двигался, не моргал. Просто продолжал пристально смотреть на неё с той же настойчивой просьбой.
Она вспыхнула изнутри, предприняв последнюю попытку, прежде чем сдаться.
— Это неправильно, — прошептала Уитни, ненавидя себя за резкость. Слова обжигали, словно кислота, она не могла ни проглотить их, ни позволить им спокойно сорваться с её уст, не оставляя ранящих, полных огня и ярости испарений, — это эгоистично и неправильно, и ты это знаешь.
В его глазах мелькнуло что-то, что она не смогла разгадать. Что-то свирепое, нежное и одновременно ужасающее. Его большой палец снова коснулся её лица, мягко очерчивая дугу её скулы. Так мягко, что Уитни почти не чувствовала этого, едва успев заметить прикосновение. Джейсон поднялся на ноги, убрал мачете в кобуру и отвернулся от неё, собираясь вернуться к охоте на её брата.
Рыдания вырвались у неё из груди, разрывая на своём пути всё, чтобы освободиться. Уитни знала, что он слышал это, увидев заминку в его шаге — как раз перед тем, как тьма в тоннеле поглотила его целиком. Его ничего не останавливало.
У неё не было этой силы.
Стиснув пальцами ткань рюкзака, Уитни сильнее прижала его к себе. Её живот скрутило от острой боли, будто кто-то вставил нож ей под рёбра. Она услышала скрип запирающегося люка, но боялась даже дышать, поскольку любое малейшее движение грозило разорвать её изнутри.