***
Она дрожала. Он помнил, что в тот момент не знал, что ему делать, старался быть осторожным, удерживая её — потому что опасался, что она может оказаться иллюзией и раствориться. Но действовать нужно, поскольку, если Уитни всё-таки настоящая, то ей могло быть холодно — слишком холодно для того, чтобы оставаться в сарае, пусть его прочная конструкция и не пропускала дождь. И всё же он не мог заставить себя нарушить воцарившуюся тишину. Уитни всё ещё была здесь. Как она всё ещё была здесь? Он посмотрел на неё, слегка наклонив голову, чтобы не мешали грани маски. Отчаяние исчезло вместе с опустошающим ужасом, который отражался на её лице всю ночь. Теперь лицо Уитни было расслабленным, она уткнулась головой ему в грудь, но до сих пор сохраняла тонкую нить напряжения, натянутую между её плечами и ломающую облегчение в её позе. Он попытался сосредоточиться на том, что происходило: найденный в лагере рюкзак принадлежал брату Уитни, что в свою очередь вызвало у неё приступ печали и ярости. По странному, но удивительно удачному стечению обстоятельств, брат нашёл нужный дом и логово под ним, нашёл Уитни, выпустил её, и она, естественно, ушла вместе с ним. Он был членом её семьи, сыном её матери. Возможно, это не изменяло того, что Джейсон думал о нарушителях на своей земле, но он не мог отрицать уважения, которое заслужил брат Уитни. Это объясняло так много из того, что случилось, так много решений, которые она приняла, действий, которые они с братом совершили. Но Джейсону всё равно было трудно смириться с противоречащим сочетанием действий Уитни и её решения остаться здесь. «Останься со мной», — прошептала она, прижимаясь к нему от усталости и в то же время в надежде на то, что сможет своим хрупким телом удержать его. Как будто он был способен захотеть быть где-то ещё. И всё же это не совсем то воспоминание, которое внезапно запечатлелось в его памяти. В тот момент он был просто поражён ощущением прикосновения её руки — или щеки — и тёплого, слегка дрожавшего дыхания (как он запоздало понял — от холода). Весь его мир ограничился её присутствием. И только теперь, когда его разум перестал рассыпаться на хаотичные частицы, он смог мыслить немного глубже и соображать куда быстрее. Вопрос был не в том, «как?», а в «почему?». Потому что каждое её действие буквально кричало, что он хочет — должна — уйти. Возможно, Уитни не хотела причинять ему боль, но брат для неё был важнее. Так было до того момента, когда она протянула руку с открытой ладонью, а в её глазах читалась мягкая мольба. Почему она осталась? В обмен на спасение жизни своего брата? Что-то, застрявшее глубоко внутри него, шевельнулось. Он этого не хотел. Он этого сильно не хотел. Но что мог поделать? Ему давно стоило признать правду. Он не оставил ей другого выбора, кроме как обменять себя, свою компанию, свою жизнь. Он для неё был словно медведь, жестокий и безразличный к чужим желаниям, успокоить которого можно лишь куском мяса. Что ещё ей оставалось делать? А ведь он не мог пообещать ей не продолжать бойню, не вернуть в логово на цепь. Она не могла знать истинной, ужасной глубины его жадности. Ему было стыдно, и он этого не отрицал. Он заслуживал испытывать раздражительный огромный вес этой эмоции. Он осознавал, что Уитни пришлось пожертвовать жизненно важным кусочком себя, но одного осознания было недостаточно для того, чтобы оправдать принуждение. Он даже не потрудился спросить её; спросить, в чём заключалась настоящая причина, по которой она так держалась за него и чувствовала себя обязанной. Он ещё никогда настолько сильно не хотел задать вопрос, пульсировавший в нём, безмолвно кричавший. Джейсону казалось, что он тонет, ломаясь под сокрушительной мощью воды, и при всех словах не может ничего сказать. Его бесполезный рот будто забит пеплом. Теперь это не имело значения. Теперь он должен жить с результатами своего собственного отказа потерять то единственное, которое на самом деле заслуживал потерять, независимо от того, чего желал. В тот момент, когда она заговорила о горячей воде, она сама дала ему направление, в котором он так отчаянно нуждался — нечто конкретное, на чём можно сосредоточиться, чтобы действовать. Он вывел её из сарая, решив разобраться с утроенным беспорядком позже. Джейсон был так сконцентрирован на своей задаче, что не заметил, как Уитни вновь заговорила, позвала его и наконец схватила за руку. Это заставило Джейсона задуматься. Она была слишком лёгкой, чтобы удержать его, если он решит её игнорировать — чего он, конечно, делать не будет. В то же время, ей было достаточно просто провести пальцами по его рукаву, и он подобно послушной собаке замер бы на месте. Когда он повернулся к Уитни, то обнаружил, что она уже присела, выражая беспокойство. Затем подёргала его за порванную штанину, оттягивая ткань от раны, чтобы лучше рассмотреть. Рана на его бедре уже заживала, сейчас даже быстрее, когда его тело больше не использовалось в качестве оружия. Едва ли Уитни могла знать об этом. Внутренний целитель в ней реагировал на травму, как будто Джейсон был не собой, а кем-то другим. Как будто он был как она. Он не мог определиться, была ли боль в груди от мыслей об этом неприятной или приносившей удовольствие. Он заставил Уитни подняться на ноги, несмотря на протесты и беспокойство на её лице. Не потому что хотел — он просто не заслуживал её доброты и заботы. Почти сразу же она потянула его за одежду, и он, поддавшись, слегка нагнулся, позволив ей осмотреть раны на его плече. Джейсон мог продолжать притворяться и обманывать себя, но всё-таки хотя бы отчасти Уитни было не всё равно, что с ним. Ему достаточно проявления этой мимолётной заботы, столь естественной для Уитни, которая привыкла заботиться. Точнее, должно было быть достаточно, но он хотел большего, чем то, что имел на протяжении двух третей своего существования. И причину прекрасно знал. Он был жадным и сам уже не понимал, чего постоянно хотел. Казалось, в нём была какая-то пустота, открытое зияющее место, которое кровоточило и пульсировало хуже любой травмы. В нём не было ничего, кроме тоски, которую он мог чувствовать, но не мог назвать. Наверное, этого могло хватить для того, чтобы убедить себя в осознании причин выбора Уитни. Впрочем, от этого ничего не изменилось. Он помедлил на мгновение, прежде чем убрать её руки и донести до неё необходимость позаботиться о собственном, более хрупком здоровье. Его раны исцелятся самостоятельно. Но он не сможет исцелить её, если она заболеет от холода или стресса. Если бы существовал какой-то другой способ доставить её из сарая к душевым, не тащась несколько миль через холодный и мокрый лес, Джейсон пошёл бы таким путём, каким бы длинным и изнурительным он ни был. Дождь усугублял ситуацию. Вода превратила почву в куски грязи и губчатого суглинка. Как будто сама земля тонула, выплёвывая излишки воды из лёгких, чтобы дышать. Это был не худший потоп, который ему доводилось переживать, но, безусловно, один из худших. И он должен был как-то с этим справляться даже не ради себя, а ради Уитни. Она изо всех сил пыталась идти. Грязь затягивала её, хватая за ноги и всасывая при помощи силы гравитации. Уитни пыталась бороться, он чувствовал её усилия, но она была слишком маленькой и слишком уставшей для успешной борьбы. В конце концов, Джейсон просто не смог этого больше выносить. Она поскользнулась, затем пошатнулась, накренившись, и он на чистом рефлексе успел перехватить её до встречи с грязью. Джейсон почувствовал, как руки Уитни обвились вокруг его шеи, а сама она прильнула к нему, но осторожно, словно заботясь о его быстро заживающих ранах. Его сердце пропустило удар, но Джейсон проигнорировал это, сосредотачивая внимание на том, что в данный момент имело для него больший смысл — миссия, цель, работа. Только когда он доставил её к дверям домика с душевыми, ему пришло в голову, что Уитни, говоря о горячей воде, могла иметь в виду что-то ещё, кроме душа, но его выбор оказался правильным. По крайней мере, она не выглядела удивлённой или недовольной. Принятие душа помогло бы ей вернуть нормальную температуру тела, а ещё смыть грязь. Однако по какой-то причине расслабить руки, чтобы отпустить Уитни, стало непосильной задачей, как разжать пару железных челюстей — теоретически несложно, но требовало гораздо больших усилий, чем планировалось изначально. Как будто его разум и тело были диаметрально противоположны: одна его часть желала впустить Уитни внутрь и дать ей согреться, а другая не хотела упускать её из виду, боясь снова потерять. Это было более чем безрассудно. Ей ведь некуда идти, из домика нет других выходов. Уитни же не могла просто исчезнуть. И всё же… может быть, остатки страха, ярости и всего прочего были слишком свежими, но именно тогда Джейсону невозможное показалось возможным. Какими бы ни были причины, он медленно сдавался, всё время борясь с сумасшедшим желанием не отпускать. Пальцы, потянувшие за рукав, привлекли его внимание. — Ты можешь подождать внутри… — теперь её голос был хриплым, грубоватым и имел низкие нотки. И это — последствия того, что он заставлял её кричать некоторое время назад, — если тебе от этого станет легче. Его взгляд резко остановился на её лице. Уитни не улыбалась, но по смягчённому выражению её лица, какое он видел уже не раз, можно было догадаться, что она понимала его гораздо больше, чем, вероятно, следовало бы. Было ли его поведение настолько очевидным? Настолько прозрачным, что Уитни могла видеть сквозь его маску, кожу и все остальные слои, которые он выстроил, чтобы защитить себя? Похоже, что да. Только тщательно всё обдумав, он наконец понял, что именно она сказала. И почувствовал, как между бровями пролегла складка. Подождите-ка… внутри? То есть, в помещении? Без серьёзной причины он старался не заходить в лагерные дома; это было одно из самых старых правил, предшествовавшее его безвременной смерти. Это были маленькие пространства, которые не принадлежали ему, находившиеся в одном большом пространстве, которое, напротив, принадлежало. Он не хотел сюда возвращаться и не возвращался, если не было нужды ловить здесь особо агрессивных нарушителей. Поэтому когда Уитни мягко потянула его за рукав, он на уровне инстинктов захотел остаться на месте. Но всё же последовал за ней. Последовал, потому что независимо от логики (или её отсутствия), необходимость держать Уитни в поле зрения была важнее любых правил. И если это означало войти на территорию ненавистного помещения — пусть будет так. Ему пришлось слегка пригнуться, чтобы поместиться в дверной проём, но, оказавшись внутри, Джейсон выпрямился. Его глаза метались из угла в угол уже по привычке. Как только он переступил порог, то почувствовал тонкую напряжённую вибрацию собственного подсознания, пробежавшую по позвоночнику. Это ощущение не покидало его и сейчас заметно выросло из-за дискомфорта. Он был внутри этого конкретного здания только один раз с тех пор как Уитни стала его случайным гостем. В то время он преследовал цель решить проблему с её травмированной лодыжкой, и ему удалось выйти наружу, прежде чем он начал чувствовать, будто стены на него давят. Теперь такой вариант спасения ему не подходил. Джейсон чувствовал, как напряжённо работал его разум, чтобы отторгнуть тревожность. Он ощущал очень специфическое беспокойство не только здесь, а в любых ванных комнатах. Джейсону не хватало слов для того, чтобы охарактеризовать свою боязнь, а его ограниченные знания основывались на частом и повторяющемся опыте. Кожа Уитни была холодной. Она прикоснулась к его большому пальцу подушечками своих. У Джейсона не было причин нервничать. Она всего лишь дотронулась, хотя некоторое время назад и вовсе была в его объятиях. И всё же Джейсон обнаружил, что сдерживает желание отстраниться от того, что явно подразумевалось как успокаивающий жест. — Всё в порядке, я здесь. И она правда была здесь. Тогда почему он всё ещё так взволнован? Её прикосновение должно было его хотя бы немного успокоить. Но он не успокоился. Во всяком случае, Джейсон чувствовал себя более взволнованным и напряжённым, чем имел на то основания. Затем она оставила его и прошла дальше, сняв обувь и точными быстрыми движениями собрав полотенца. Она будто пыталась скрыть собственный дискомфорт, на который Джейсон лишь смутно обращал внимание, поскольку сам старался нормализовать механизмы в своём сознании, которые словно одновременно вышли из строя. И он никак не мог понять, почему, пока Уитни не вошла в душевую кабину, закрыв за собой непрозрачную шторку. Он заметил взметнувшуюся тёмную ткань и внезапным резким толчком в животе понял, что это была футболка Уитни. И осознание ворвалось в его мозг с разрушительной силой. Это случилось не так давно — пару часов назад — а по ощущениям прошло не меньше десятилетия. Джейсон не мог понять, как умудрился почти забыть об этом. Должно быть, потому что угроза перевесила в нём всё, являясь более приоритетным объектом для концентрации внимания; у него просто не было времени на то, чтобы вспоминать. Однако прямо сейчас он вспомнил. В его разуме возник образ белокурой девушки, после чего пропал, будто кто-то вырезал кусок из фотографии и вставил на его место другой. Джейсон вспомнил головокружение, пульсирующее в висках, тепло, ползущее по коже и пронизывающее его вены, стеснение в спине, груди и паху. Вспомнил необходимость, настолько острую, что почти калечила его. За футболкой последовали и другие предметы одежды. Джейсон следил за каждым внимательно — как ястреб за своей добычей — погружённый в размышления о том, что с каждой снимаемой тряпкой Уитни оголяется сильнее. Больше Джейсон ни на чём другом сосредоточиться не мог. Он смутно помнил о том, что в наготе должен присутствовать элемент стыда, хотя никогда не понимал, почему, и, соответственно, не испытывал этот самый стыд. Джейсон попытался вспомнить, что говорила ему об этом мать; простые правила приличия, которые он в детстве принимал за чистую монету, а теперь они не казались ему такими уж правильными. Они его не удовлетворяли. Даже если он мало что знал о собственном теле, за исключением того, что оно использовалось в качестве сосуда, он понимал необходимость в одежде для защиты от погоды, дискомфорта и прочего. Но это не объясняло остальное. Это не объясняло рефлексы людей, которые с ним сталкивались обнажёнными или близкими к раздеванию. Очевидно, главным должен быть инстинкт выживания, желание спастись бегством, поскольку одежда никаким образом не способна защитить от лезвия. И всё же жертвы уклонялись, изворачивались, но до последнего цеплялись за свои тряпки, как будто рядом с одеждой действительно считали себя в безопасности… либо ими двигал какой-то другой, более сильный импульс. Джейсон задумался о том, как будет выглядеть Уитни без одежды. Как вообще должна выглядеть женщина, которая не является жертвой, не пахнет алкоголем и страхом? Джейсон мог лишь предполагать. Возможно, она была бы похожа на блондинку из окна, за исключением мелких незначительных деталей, которые на самом деле имели значение. Мысли об этом испугали его так же сильно, как заинтриговали. Одно дело, когда мысли появлялись в голове подобно вспышкам, и совсем другое — целенаправленно об этом думать. О том, что Уитни была прямо там, в нескольких ярдах, со всеми деталями, которые он подметил, изучая её последние несколько недель. Он помнил, как был странно потрясён видом её обнажённых ног, обнажённых плеч — всё это вызывало в нём ощущения, какие он не испытывал раньше. Джейсон хотел посмотреть на неё, какой бы красивой она ни была. Он хотел прикоснуться к ней — не для того, чтобы направить, помочь сохранить равновесие или отнести куда-то — а просто так. Положить ладони на обнажённую кожу, которая так притягивала его внимание, исследовать кончиками пальцев эту мягкость… Джейсон считал свою память довольно хорошей, но после стольких лиц и стольких смертей необходимые детали, что раньше, как правило, собирались вместе, сейчас подобно цветам акварели смешивались в серо-коричневое вязкое нечто. И всё же что-то зашевелилось в его голове, как фото в рамке, упавшее на пол. Воспоминания, места; убийство в загромождённом сарае, кувалда, парень в грязной бейсбольной кепке, воняющий кислым потом и мускусом; грубая рука, скользнувшая по пластиковым изгибам груди женского манекена. Его разум пошатнулся от воспоминаний. Он всё ещё чувствовал, что, должно быть, упустил несколько фрагментов потенциально важной информации, однако нельзя было отрицать волнующие параллели, которые провело его подсознание в тот момент. А теперь его всё это беспокоило гораздо больше, поскольку связывать себя каким-либо образом с таким отвратительным представителем человечества было невыносимо. Тем не менее, он не мог искоренить сходство. В животе образовывался обжигающий узел осознания — медленно, но без возможности остановить, как, например, гравитацию. Он не мог остановить это и отрицать не мог, как бы того ни хотел. Из-за шторки донёсся скрип старого крана, предшествовавший звуку проточной воды. За этим последовали тонкие струйки пара, сопровождаемые вздохами Уитни. Отвращение Джейсона к этой комнате ослабло. Он не был таким, как тот парень: он не был отталкивающим для Уитни. У него не было с ним ничего общего. И события прошлой ночи окончательно расставили всё по своим местам, избавив от путаницы. В частности, Джейсон понял, что его неудобная физическая реакция была естественной реакцией большинства мужчин на обнажённое женское тело. Он и ранее мог иметь некоторый опыт с чрезмерным напряжением в области паха, но тогда предполагал, что это был просто какой-то рефлекс. Ему не приходило в голову, что напряжение могло быть связано с наготой или, возможно, с тем фактом, что девушек, находящихся при смерти, он считал красивыми. Уитни он считал красивой с самого начала, но не знал, в какой момент она из обычной девушки, которая немного напоминала его мать, превратилась в красивую женщину. Также Джейсон не знал, в какой момент приобрёл способность различать мальчиков и мужчин, девочек и женщин. Он уже не был маленьким, слабым и слишком стеснительным мальчиком, а Уитни не была девочкой, которыми он в детстве восхищался, наблюдая со стороны (хотя будь она с ним в то время, он бы ею тоже восхищался). Всё, что он знал — это то, что для него она давно перешла из одной категории в другую. Чем больше времени он проводил с ней — чем лучше узнавал — тем сильнее она отдалялась от его ранее непоколебимых представлений о том, что такое люди, и тем больше он начинал подозревать, что его, казалось бы, незначительный детский интерес никогда по-настоящему не оставлял его. Разница между тогда и сейчас заключалась в том, что оценка больше не была только визуальной, как он мог расценивать цветы или снег. Теперь он стремился к действию, которое как будто было встроено в его клетки. Он ощущал желание — почти как утолять голод или жажду — но еда, вода, сон и поиск укрытий не помогали. Что, в таком случае, должно было его насытить? Непроизвольно его разум воспроизвёл образы двух людей, за которыми ему доводилось наблюдать через стекло; они сплетались, прижимаясь, их конечности запутывались, хватаясь друг за друга. К подозрению присоединилось недоумение, усиливаясь, когда память подкинула подробное изображение мальчика — мужчины, с которым была Уитни. Не её брат и не прошлой ночью; когда Джейсон наблюдал за ней и её друзьями с расстояния, когда отслеживал группы, на которые они разделились. Высокий, хотя и не настолько, как брат, с тёмными вьющимися волосами и длинным носом, с симпатичным лицом. Джейсон вспомнил, что они держались за руки — почти потерянная, но важная деталь. Также они целовались. Не в щёку или лоб, как целовала его мать. Их губы соприкасались, и в таких поцелуях был явно другой смысл. Как Джейсон не понимал этого до сих пор? Его разум породил образы двух людей, увиденных за окном в спальне: их сплетённых конечностей и соединявшихся тел. Такие поцелуи почти всегда сопровождали подобное поведение. И если Уитни целовалась с тем парнем, то, логично, что и… Эта мысль заставила его желудок сжаться от ядовитой смеси ревности и отчаяния. Мало того, что тот парень был симметричным — идеальным, как и она — Джейсон ещё и убил его практически на её глазах. Возможно, самого убийства она не видела, но точно должна была слышать те ужасные звуки. Ему не потребовалось много времени на то, чтобы представить, как легко на месте парня могла оказаться Уитни. Он не был осторожен — тогда не было причин на это. Он нанёс удар вслепую, и на тот момент ему было безразлично, кого он заденет. Если бы только одна микроскопическая переменная была другой, возможно, Джейсон затянул бы под пол Уитни; её плоть, разорванная на куски, лежала бы на сломанных досках, булькающие крики и всхлипы срывались бы с её уст. Возможно, именно её голову Джейсон взял бы обеими руками и тянул до тех пор, пока она не оторвалась от позвоночника. Он не увидел бы её лица — не заметил несуществующего сходства — пока не стало бы слишком поздно. Мысли об этом превратили кровь Джейсона в лёд. Несмотря на всю неприязнь, которую он испытывал к тому парню, Джейсон был искренне рад тому, что он был там с ней, чтобы принять на себя основной удар ярости. Чтобы помочь ей уйти достаточно далеко, чтобы это имело решающее значение. Джейсон был так близок к тому, чтобы причинить ей боль, чтобы больше не видеть её и не знать. Но всё же чувство вины не смогло поколебать его собственную уверенность в том, что даже родись он не уродливым, всё равно оказался бы монстром. Мягкий звук перебил шум воды. Тихое и одновременно достаточно громкое пение, чтобы быть услышанным. Его тело успокоилось, он начал слушать и только спустя несколько мгновений понял, что шагает вдоль линии раковин, мечется, словно зверь в клетке, озадаченный и полный нервной энергии, рвущейся наружу. Он стискивал челюсти, сжимал зубы, ощущая слабую боль. Его ногти впивались в кожу ладоней, преумножая эту боль. Но терпимо. Как и прежде, её голос успокаивал его с такой же скоростью и эффективностью, которые не должны были быть возможными, только если она не являлась лекарством в человеческом облике. Она облегчала его мрачное состояние, в которое он невольно сам себя загнал. Джейсон сосредоточился на этом, предпочитая, чтобы её голос преобладал над рычанием в его голове. Он старался выровнять своё дыхание под темп её нежной песни. Он окончательно успокоился одновременно с водой. Шторка тихо зашуршала. Джейсон рефлекторно повернул голову, движимый какой-то глубоко захороненной необходимостью проверить, всё ли там хорошо с Уитни — хотя он прекрасно знал, что она в порядке, и свою ошибку осознал, когда встретился с её взглядом. Он мог видеть очень мало: она отодвинула шторку всего на несколько дюймов, прижимая её к своему телу, как щит, и таким образом были видны лишь её голова и плечо. И всё же в его мозгу словно щёлкнул какой-то переключатель. Его будто бы осенило уже непонятно в какой раз в течение нескольких часов. Всё, о чём он мог думать — это об образе девушки, которую он видел и на месте которой представлял Уитни. Она продолжала смотреть на него, выглядывая из-за шторки, и внезапно Джейсон осознал, что кожа на его шее начала покрываться капельками пота. Уитни что-то сказала… о чём-то попросила? Он не слышал. Он слишком отвлёкся для того, чтобы услышать, и ощущал себя мотыльком, который обжёгся пламенем, был шокирован и теперь вяло трепетал своими крылышками. Джейсон смотрел на неё, его глаза тревожно расширились, он судорожно пытался сообразить, чего хотела Уитни. Её рука была вытянута, бледная кожа блестела в резком желтовато-белом свете старых лампочек. Она указывала на что-то. Джейсон слегка повернулся, пристально глядя на стопку одежды, оставленную между раковинами. Она хотела это. Ну, конечно. Она же не могла взять всё с собой и не могла уйти без этого. Его сердце заколотилось в груди так сильно, что, казалось, было готово лопнуть. Он ухватился за аккуратно сложенную стопку, пошатнувшись, стараясь не смотреть на Уитни и не делать лишних шагов на внезапно задрожавших и ненадёжных ногах. Когда он приблизился к ней, то почувствовал небольшое напряжение в области кишечника — знакомое желание убежать подальше от ситуации и от самой Уитни. Джейсон давно подозревал, что это как-то связано с той сверхъестественной властью, которую она имела над ним, и он осознавал, что суть этой власти… несколько отличалась от той, что он имел в виду в то время. Чувствуя себя нехарактерно неуклюжим и слишком большим для окружающего тесного пространства, он передал ей одежду, пока его сердце снова грозилось проломить грудную клетку. Джейсон не знал, куда смотреть — его глаза скользили по её лицу, выше и ниже, пока он наконец не заметил слабо выделявшиеся следы фиолетового цвета на коже её плеча. Синяки. Его беспокойство моментально сгорело, подавленное яростным всплеском желания защитить и жалкого сожаления. Как только Джейсон сфокусировался, он смог чётче разглядеть синяки — они следовали единым пятном по её плечу, переходя на предплечье и локоть. Джейсон был более чем уверен, что не являлся причиной их появления, по крайней мере, не напрямую. Однако это не уменьшало его ответственности. Он сам поставил её в положение, в котором ей пришлось сражаться с ним, убегать от него, и это означало, что её падения — с ушибами и ранениями — были результатом как его действий, так и её. Джейсон прикоснулся кончиками пальцев к её плечу, когда ему в голову пришло осознание того, что он сделал. Он уже был знаком с тем, насколько мягкой была её кожа, но это ощущение непосредственно от прикосновения казалось гораздо более ярким, чем он мог вспомнить — сейчас её кожа была гладкой и покрытой капельками воды, из-за чего блестела. Её мокрые волосы прилипли к шее, а самая длинная прядь тянулась по кривой дуге до ключицы. Он хотел откинуть этот локон назад через плечо Уитни, но всё же не посмел. Он уже много раз прикасался к ней, прижимал вплотную к своему телу и даже не понимал, как это выглядело со стороны. Ненадлежаще. Запретно. И он не мог объяснить, почему. Уитни была настолько чистой и белой, настолько невероятно красивой, стоя там, и это пугало Джейсона. Она была как птица: яркая и красочная, которую он держал в клетке слишком долго, жадно решив сохранить такую красоту только для себя. И которая, к его удивлению, добровольно предпочла остаться взаперти даже после того, как у неё появился шанс ускользнуть. Ему не нужно было смотреть на себя со стороны, чтобы понять, что его ботинки были в грязи, а одежда — в крови. Он провёл ночь, выслеживая людей в лесу; он был грязным и чудовищным, он не должен был прикасаться к ней, не должен был смотреть на неё. Он не мог вспомнить, граничило ли его поведение с оскорблением, но мозг, лихорадочно зашипев, подсказывал, что так всё и было. Однако Уитни не выглядела оскорблённой, не было похоже, что он доставлял ей какой-либо дискомфорт. Она выглядела здоровой и немного уставшей, её губы и щёки покраснели от тепла. — Я в порядке. Что-то в её лице не совсем соответствовало тону голоса, и всё же Джейсон понимал, что она имела в виду. И наконец смог выдохнуть с облегчением. С преднамеренным усилием он отступил, позволив своей руке соскользнуть с плеча Уитни. Шторка закрылась, и Джейсон задрожал в предвкушении. Когда Уитни появилась через несколько мгновений, она снова была одета и вытирала полотенцем кончики своих влажных волос. Платье, надетое на ней, было лёгким, маслянисто-жёлтого цвета с полоской крошечных круглых пуговиц, идущих от декольте до подола, и доходило ей до колен. Ткань подчёркивала её грацию, изящный изгиб талии и округлые бёдра, открывала длинные, гладкие и стройные ноги. На шее Уитни висела лента, удерживающая медальон между дугами её ключиц. Джейсон перенёс свой вес на левую ногу, пытаясь хоть как-то отвлечься, когда Уитни приблизилась к нему. Казалось… неправильным смотреть на неё вот так. Хотя он и сам не понимал, чем именно отличалось его видение от того, что было раньше. То, что прежде он был менее внимательным, ничего особо не меняло, верно? По крайней мере, он всё равно сомневался в этом. Во всяком случае, его и без того уже существующее беспокойство вновь начало усиливаться. Слава богу, что Уитни ничего не замечала. Она смотрела на свою обувь, испачканную в грязи. Эта грязь должна была окончательно высохнуть через несколько часов, и тогда её можно будет успешно соскрести. Джейсон почти видел отражение хода мыслей на её лице, когда она рассчитывала, сколько времени займёт высыхание; Уитни выглядела нерешительной и явно не хотела прикасаться к обуви, руководствуясь какой-то сомнительной неприязнью. Она вытянула одну ногу, её пальцы были направлены к грязной обуви, но что-то подсказывало Джейсону, что позволить ей снова испачкаться — просто неприемлемо. Джейсон обнаружил, что движется, и был беспомощен перед тем, чтобы противостоять своему желанию. Его рука сомкнулась на её предплечье, и всё же, хотя его хватка была нежной, он мучительно осознавал сходство этого прикосновения с тем, которым брат взаимодействовал с ней ранее — и которое Джейсон интерпретировал как сильное. Приглушённый звук удивления сорвался с её уст, а другая рука сжала влажное полотенце. Но, несмотря на это, Уитни не глядела на его руку с вопросом или осуждением. Её взгляд задержался на его маске, она пыталась прочитать его эмоции, как книгу. — Ты не обязан носить меня всё время… В её словах слышался укор, и Джейсон уловил в них нить вины вкупе с неохотным подчинением. Слова были скорее выражением настроения Уитни, и не стоило их понимать буквально. Что уже было хорошо. У Джейсона не было способа сказать ей, что даже если бы ему приходилось делать это всё время — что было не так (и она знала) — он бы всё равно делал и не возражал. Он чувствовал её пульс подушечкой большого пальца, которая прижималась к внутренней стороне запястья Уитни. Сильный, устойчивый ритм жизни, столь же успокаивающий, как и она сама, и такой тревожащий, хотя как можно было одновременно успокаиваться и беспокоиться? Джейсон всё ещё был в растерянности. Казалось, из состояния недоумения он уже и не выходил. Она чуть ссутулилась — слабо, но достаточно для того, чтобы он заметил. Ей до сих пор было холодно? Её кожа была тёплой на ощупь, но это не означало, что Уитни не могла почувствовать прохладный сквозняк, проникающий через открытый дверной проём. Джейсон нахмурился, и его беспокойство возросло. Ей нужно находиться где-то в тепле, в месте, которое по-настоящему защищено от холода и сырости. Освободив её запястье, Джейсон вытянул руку, слегка сгибая пальцы в манящем жесте, который использовал для того, чтобы показать Уитни, что он намеревается поднять её. Хотя ему не хватало словарного запаса для объяснений, Джейсону не нравилось взаимодействовать с ней без разрешения. Другое дело было, когда она с ним боролась и сопротивлялась, но сейчас не такая ситуация. Если Уитни решит идти самостоятельно, он позволит ей, но в глубине души Джейсон предпочёл бы помочь ей. Погода снаружи успокоилась, шторм стих, но дождь всё ещё шёл, что говорило о не самом лучшем состоянии земли. Уитни шагнула вперёд, потянувшись к его плечу, когда он наклонился, чтобы аккуратно обвить рукой её ноги и поднять. Выпрямившись, Джейсон почувствовал, как Уитни повернулась, неуклюже задев локтем его грудь. На мгновение он подумал, что она пытается вырваться, но когда посмотрел на неё, то обнаружил, что она захватила с собой полотенце и уткнулась глубже в изгиб его плеча, держа полотенце над головой как навес. Или зонт. А ведь ему не приходило в голову, как донести её до дома сухой. Если бы он задумался, то заставил бы её надеть его куртку. Наверное, он и должен был так поступить, но… не поступил. Обычно он использовал только одну руку, когда нёс её, предпочитая вторую оставлять свободной, на всякий случай. Он подхватил Уитни под колени так, чтобы её бедро прижималось к внутренней части его локтя, а спина и бок упирались в грудь и предплечье. Держа её таким образом, он мог свободно передвигаться, как если бы просто перекинул Уитни через плечо, только без дискомфорта для неё. Однако теперь он обнаружил, что его прежде целенаправленно незанятая правая рука прикасалась к её талии, придерживая; он опасался того, что пользование временным «зонтом» заставляло Уитни не так крепко цепляться. Впрочем, и без этого он никогда не уронил бы её (или в последний момент упал бы сам, защищая её тело). Её лицо было так близко. Он чувствовал её дыхание около своего уха, слабое прикосновение влажных волос к его шее, некоторые пряди скользнули ему за воротник. За те несколько шагов, что Джейсон проделал, достигнув порога, ведущего обратно на улицу, он чувствовал только её: дыхание, тело и мягкий хлопок жёлтого платья. Он никогда так не сосредотачивался на ней — особенно на её мягкости, ставя в полную противоположность самому себе. Всю обратную дорогу он только об этом и мог думать. Хорошо ли Уитни себя чувствовала рядом с ним, контрастно окровавленным, грязным и чудовищным. Как же сильно он хотел быть… достойным её, пусть и не понимал, что следовало предпринимать для того, чтобы стать таким. Он настолько был поглощён мыслями об этом, что до дома добрался, движимый привычкой и мышечной памятью. Его шаги замедлились, а ощущение реальности захлестнуло подобно мощной волне. Он не мог отвести её туда. Даже если справится с беспорядком, царившим внизу, тоннели были клеткой, в которую он когда-то загнал Уитни. Это было бы неуважением к её выбору остаться, если бы он вернул Уитни в место, которое долгое время было для неё тюрьмой. Что до самого дома, то единственной комнатой, пригодной для проживания, была его детская спальня, но при всей возможности, что-то необъяснимое внутри него противилось идее поместить её туда. Но если не в дом… то куда он должен был поселить её? Полотенце уже промокло насквозь, через его волокна начали просачиваться неприятно холодные капли. И, возможно, именно благодаря этому Джейсону удалось принять решение — быстро и яростно — поскольку влажность он ненавидел, а также не хотел рисковать здоровьем Уитни. Ему нужно было морально подготовиться к этому пути, по которому он не ходил слишком много лет. Джейсон крепче прижал к себе Уитни и ускорил шаг сквозь древесный покров, который становился тем меньше, чем ближе они подходили к зданию. Дом представлял собой просторное двухэтажное строение, похожее на фермерское жилище, с элегантными ставнями на всех окнах — правда, уже изогнутыми и изношенными — и крытым крыльцом. Даже когда Джейсон был ребёнком, а лагерь функционировал, у него никогда не было особых причин — и тем более желания — посещать этот дом. Однако исходя из собственных наблюдений он знал, что из всех зданий в лагере это было наименее повреждено временем и усилиями его матери. Стены и крыша оставались крепкими, как и изоляция. Внутри будет тепло и безопасно для Уитни, она сможет там нормально спать. Там ей будет лучше, чем в каком-либо другом месте. Хотя ступени крыльца были прикрыты крышей, Джейсон донёс Уитни до самой двери, прежде чем наклониться, чтобы отпустить её. Ткань её платья слегка задела его рукава, когда Уитни с лёгкостью выскользнула из его рук. Она не спрашивала, почему они пришли сюда, а не вернулись домой. Она не спрашивала, было ли здесь безопасно, и это вызывало у Джейсона прилив нежной гордости. Значит, Уитни ему безоговорочно доверяла. Он внимательно наблюдал за тем, как она подёргала ручку и осторожно толкнула дверь, открывая её с жалобным скрипом заржавевших петель. Он смотрел, как она вошла в тёмную комнату, и ничего, кроме напрягшихся мышц спины, не показывало, как сильно эта комната доставляла ему дискомфорт. Но Джейсон усилием воли справился с этим чувством, твёрдо напомнив себе, что делал всё это не ради себя, а ради неё. Уитни вертела головой, щурясь, чтобы разглядеть детали комнаты, в которой стояла, и Джейсон мысленно сделал себе пометку принести сюда фонари из тоннелей. Рука Уитни тонкой белой полоской протянулась в темноте, ощупывая и исследуя окружающие предметы мебели. С её уст сорвалось восклицание, а колени чуть согнулись, когда она добралась до дивана. Какое-то время она просто сидела там, и, несмотря на то, что Джейсон видел, как быстро её одолевала усталость, Уитни, казалось, совсем не хотела лечь и уснуть. Диван был установлен перпендикулярно двери, и Уитни повернулась к Джейсону, вопросительно посмотрев на него. Она ждала разрешения? Указаний? Или таким образом сообщала о дискомфорте? Её рука потянулась к одеялу, которое было наброшено на спинку дивана, и стянула его, укутываясь, после чего легла, исчезнув в укрытии мебели, в то время как Джейсона всё ещё терзали странные ощущения. Выйдя наружу, он схватился за край двери и потянул, дожидаясь, пока она медленно закроется. Затем повернулся, прислонившись спиной к двери, и посмотрел на дождь, капающий с крыши. Мыло, которое использовала Уитни, имело слегка лимонный запах он всё ещё мог чувствовать аромат там, где она касалась его одежды. Он знал, что если поднесёт руку к маске и вдохнёт, то обнаружит, что этот запах покрывает поверхность его ладоней. Живот Джейсона напрягся, пальцы согнулись, он с трудом подавлял желание убрать маску и прижать руку к лицу, к носу и рту, закрыть глаза и вспоминать мягкую, вьющуюся текстуру её волос — она будто до сих пор прижималась к нему, но не для того, чтобы он отнёс её куда-то, а просто ради объятий, чтобы прижаться своей щекой к его груди. Джейсон задался вопросом, каково было бы, если бы Уитни всем телом лежала на нём, а её тонкие конечности обвились вокруг него, как у той блондинки, что сплеталась с идеальным парнем, которого он убил в приступе ненависти. Каково было бы, если бы она была его. Он думал об этом раньше, но всегда считал, что не имеет права на эту мысль, не имеет права на это чувство. Эти слова свирепо звучали в его мозгу, от этого у него перехватывало дыхание. Возможно, это было неправильно, эгоистично и плохо, но он не мог заставить свой разум замолчать. Он не хотел. Джейсон почувствовал напряжение в области позвоночника и сразу же попытался отвлечься, боясь непреднамеренно вызвать ту ужасную неконтролируемую потребность. Откинув плечи назад и вытянув шею до тех пор, пока не захрустели суставы, он жёсткими шагами отошёл от двери так далеко, как только смог… и затем просто остановился, неуверенный. На каком-то инстинктивном уровне он знал, что должен уйти, что расстояние поможет. Теперь ему не нужно охранять её, она больше не заключённая. За крепкими стенами она в безопасности от любой угрозы, которая может скрываться в лесу, будь то животное или погода. И всё же Джейсон колебался, ему не нравилась идея оставлять Уитни. Независимо от логики. Постепенно он смог заставить себя дойти до деревьев. У него не было ни единой мысли по поводу того, куда идти, зачем и что делать дальше. Единственное, в чём он был уверен — это то, что всё изменилось, и он понятия не имел, что для них обоих готовило будущее.16. Six Feet Under
3 июля 2020 г. в 14:15
Он не двигался и почти не дышал, его грудная клетка приподнималась и опускалась под её щекой. Его руки лежали на её спине, прижимая ближе. И с каждой секундой, проведённой с ним, а не в попытке сбежать следом за Клэем, адреналин в её крови стихал, подобно отливу.
Уитни чувствовала боль в левом колене и бедре ещё с момента её неуклюжих трюков в автобусе. Болезненные ощущения в спине, боках и плече быстро расцветали, её кожа была покрыта глубокими синяками, а в какой-то момент она умудрилась даже поцарапать правый локоть. Мышцы в её плечах были напряжены, как и горло после долгого и сильного крика. В общем, Уитни ощущала себя полностью истощённой, её кости были невероятно тяжелы, но в то же время она чувствовала огромное облегчение. И это куда лучше, чем если бы ей пришлось испытывать потрясение после смерти брата.
Она слегка повернула голову, её пальцы вцепились в грязную футболку Джейсона. Прямо над тем самым местом, в которое она ударила.
Ударила его, чёрт возьми. Как последняя тварь.
Сожаление комком застряло в её горле. За одну ночь она совершила немалое количество ошибок, и эта была худшей из них.
Откинув голову назад, Уитни посмотрела на Джейсона, с беспокойством сморщив лоб.
— Я сделала тебе больно?
Маска довольно сильно затеняла его глаза под этим углом, но Уитни всё же видела, как его взгляд смягчился. Джейсон покачал головой, но отрицание не уменьшало её вины.
— Мне жаль, — её голос дрожал, — я не знала, что делать, и поддалась панике.
Рука, которой он обвил её талию, сжала чуть сильнее. Уитни не заслуживала ни этой мягкости, ни прощения, которое Джейсон пытался донести до неё. Однако, независимо от того, заслуживала или нет, она видела свою ценность для него, и это было одновременно трогательно и ужасно.
— Я не это имела в виду, — добавила Уитни, и отчаяние, с которым она нуждалась в понимании, внезапно стало настолько сильным, что ей казалось, будто она сейчас задохнётся, если не выговорится, — я хотела защитить своего брата, и я не… я не знала, если бы ты… услышал ли бы ты меня, если бы я всё рассказала. Но я должна была рассказать с самого начала. Мне жаль.
По-видимому, уверенный в том, что она устоит на ногах, Джейсон ослабил свою хватку. Затем поднял руку, аккуратно приложив кончик указательного пальца ко рту Уитни. Его прикосновение было настолько слабым, что его едва ли можно было назвать чем-то большим, чем невесомым скольжением мозолистой подушечки пальца по её губам. Если бы Уитни активно говорила, то стало бы ясно, что этот жест предназначался для того, чтобы успокоить её. Однако в данном случае смысл был несколько глубже, чтобы осознать его сразу, но через мгновение Уитни поняла.
Хватит извиняться, сказал он. Или что-то вроде того, но это был способ заверить её, что всё в порядке (хотя на самом деле это было не так), учитывая его ограниченные средства общения.
Уитни всё ещё не была уверена в том, понял ли Джейсон всё, что произошло; знал ли значение слова брат или же догадывался о нём. Но независимо от того, понимал он или нет, это больше не имело значения. Важно было только то, что Джейсон беспокоился о ней. О той, за которую был готов отдать свою жизнь.
В этот момент Уитни оказалась совершенно поглощена анализом произошедшего — и уравновешиванием хрупкой шкалы надежды, отчаяния и воли. И сильнее стиснула футболку Джейсона.
Возможно, она не знала точного размера его владений, но очевидно, что любой, кто появлялся вблизи озера, лагеря или его окрестностей, которые Джейсон также рассматривал как свои земли, наказывался смертью. Без исключений, без другого выхода. До сих пор этот нерушимый закон нарушался им ради неё не менее двух раз. Но одно дело — спасти её жизнь по известным лишь Джейсону причинам, и совсем другое — пощадить кого-то просто потому, что она его об этом попросила.
Это имело немалое значение.
Она отвела взгляд от Джейсона, кончик его пальца коснулся её подбородка, когда она повернула лицо, но только для того, чтобы посмотреть на разбитое окно.
По позвоночнику Уитни пробежала дрожь, когда она вспомнила погоню. Дождь стал настоящим спасением после удушающей жары. Ей было холодно — в самом деле, холодно — впервые за несколько недель. Грязная одежда прилипала к её телу, создавая неудобства, а сама она была полностью истощена дикими метаниями между почти изнурительным отчаянием и невесомой, головокружительной надеждой. Прямо сейчас Уитни хотела принять горячую ванну, а затем надеть свои старые потёртые тапочки и выпить немного виски.
Было ли безопасно пробовать пошевелиться? Не сломает ли она тем самым хрупкий момент, не заставит ли Джейсона изменить своё решение не преследовать Клэя? Уитни не знала, чего ожидать. Джейсон не отличался постоянством. Он бывал нерешительным, хотя в данную секунду не проявлял неуверенности в выборе оставаться на месте.
Проглотив беспокойство, Уитни снова посмотрела на него.
— Мы можем вернуться домой? Мне бы не помешала горячая вода и…
Джейсон начал движение за миг до того, как Уитни сформулировала свою просьбу, и отстранился от неё. Она почувствовала лёгкую вспышку паники, когда он подошёл к окну, но лишь для того, чтобы забрать мачете и убрать обратно в кобуру. Затем он вернулся к ней и повёл к открытым дверям сарая. Уитни, вздохнув с облегчением, без лишних вопросов последовала за ним.
Она увидела кровь на левой штанине Джейсона. Это не было похоже на кровь после убийства кого-либо, и Уитни сощурилась, всматриваясь.
— Ты истекаешь кровью, — произнесла она слабо и почти испуганно. А ведь она была до странного уверена, что Джейсон никаким образом не мог пострадать. И всё равно видеть его раненым было неприятно.
Джейсон даже не сбавил шаг, и Уитни пришлось догнать его и схватить за локоть. Почему-то она совсем не удивлялась тому, что он просто продолжал идти.
— Да подожди же… Ты ранен.
Уитни не могла быть уверена, случилось ли это из-за её слов или тона, но Джейсон остановился, наклонив голову, когда она присела, чтобы лучше рассмотреть рану. Она немного оттянула ткань, предполагая, что увидит под ней. Что-то явно было воткнуто в мышцу чуть выше колена и, честно говоря, чудом не задело сухожилия, которые могли серьёзно повредиться. Кровь текла медленно, но не так сильно, как следовало бы, учитывая, сколько Джейсон бегал, падал и дрался за эту ночь. Уитни не знала, когда он мог пораниться, но времени могло пройти достаточно для того, чтобы началось заражение.
Она ощутила слабое прикосновение к своему плечу и подняла взгляд.
Джейсон чуть опустил и вытянул руку параллельно земле, после чего сделал лёгкое похлопывающее движение, которое абсолютно ничего не говорило Уитни.
— Чего?
Он повторил жест: два коротких поглаживания, словно прикасался к голове невидимого животного, затем слегка наклонился, чтобы взять её под руку. По крайней мере, это было понятно, и Уитни неохотно позволила ему поднять её на ноги.
— Мне нужно посмотреть, — настаивала она, когда Джейсон продолжил свой путь к двери, выглядя совершенно невозмутимым.
Он отрицательно покачал головой.
— Что значит «нет»? Ты…
Он снова остановился, и Уитни едва не врезалась в его спину. Джейсон повернулся к ней, протягивая руку и в привычном жесте касаясь её лица. Он будто изучал её на предмет травмы, хотя уже убедился, что с Уитни всё было в порядке.
— Что? — спросила она, сбитая с толку. Голова отозвалась пульсирующей болью, как и мышцы, ведущие от спины к шее и черепу. — Джейсон, я в полном порядке.
В ту же секунду он опустил руку, затем кивнул один раз, почти нетерпеливо, и повторил похлопывающий жест.
Наконец до неё дошло. Он буквально говорил «я тоже в порядке», пусть и довольно странным образом — теперь это было очевидно.
— Ладно, — она нерешительно уступила, — но… ты уверен? Крови слишком много.
Он слегка пожал плечами, и её внимание притянулось к расползавшемуся по одному их них пятну.
— Боже! — она схватила Джейсона за руку, её глаза широко распахнулись, и она заставила его нагнуться, чтобы лучше осмотреть место, по которому Клэю удалось нанести несколько ударов серпом.
Отодвинув ткань куртки, Уитни вздрогнула. Раны, оставленные серпом, были грязными, неровными и, вероятно, более глубокими, чем выглядели. По меньшей мере одну из них было необходимо зашить, и Уитни сильно сомневалась в том, что у неё на подобную процедуру хватит смелости…
Длинные пальцы обвили её запястье, чтобы мягко, но настойчиво отвести её руку. Но когда Уитни посмотрела Джейсону в глаза, то увидела в них спокойствие и безразличие.
Он сказал, что с ним всё в порядке, но это не могло быть правдой. Не с таким ранением. И всё же то выражение, с каким он смотрел на неё, почти умоляло: доверься мне.
Она знала, что у него были шрамы, даже видела своими глазами один или два, поэтому понимала, что с тяжёлыми ранениями Джейсон уже сталкивался, причём давно. Настолько давно, что явно знал, о чём говорил. Уитни предположила, что у неё нет другого выбора, кроме как поверить ему. И вряд ли у неё получится убедить его зашить хотя бы одну рану… впрочем, попытаться она могла. С другой стороны, если он в её помощи не нуждался, лучше на него не давить — Джейсону эти риски были виднее.
Кем именно он был? Зомби? Но Джейсон не выглядел сгнившим, и его тело на первый взгляд казалось здоровым. Может быть, он был каким-то телесным призраком? Но он мог ощущать тепло, обладал пульсом и кровотоком. Мог дышать, мог есть. По мнению Уитни, он был человеком, пусть и необычным.
Очень необычным.
Он протянул к ней руку. Его пальцы были грязными, но кровь на её собственных пальцах заставляла Уитни колебаться по причинам, которые она не могла объяснить. Не то, чтобы она никогда не видела его крови — видела. И эта кровь была именно его, а не какого-то ныне мёртвого незнакомца. Тем не менее, Уитни ощущала некую брезгливость.
Она не взяла его за руку, вместо этого предпочтя обвить рукой его локоть. Это, казалось, озадачило Джейсона, но затем он, удовлетворённый, вывел её под дождь.
В конце концов, Уитни была рада своему выбору, потому что теперь могла цепляться за его руку. Земля была грязной и скользкой, превратилась в сплошной беспорядок, в который она то и дело норовила нырнуть лицом или задницей. А поскольку ей приходилось бороться с собственным истощением не меньше, чем с местностью, идти было крайне трудно.
Она так мучилась, что в итоге Джейсон просто поднял её на руки и пронёс оставшуюся часть пути. На этот раз Уитни не сопротивлялась и просто прижалась к его неповреждённому плечу, хотя не могла не беспокоиться об ущербе, который могла нанести ему, нагрузив своим весом.
Она быстро привыкла находиться у него на руках, пока они перемещались через лес — только вдвоём. Забавно, что, несмотря на странность ситуации, Уитни испытывала комфорт. Даже дождь больше не беспокоил её, в отличие от холода.
Она почти не узнала лагерь, когда они подошли к нему, знакомые ориентиры стали чужими в темноте. И только когда Джейсон обошёл один из домов, Уитни поняла, что он принёс её к душевым.
Он отпустил её прямо у порога, и, только оказавшись вне его объятий, Уитни заметила, как сильно дрожала.
Да, это было не очень хорошим знаком, показателем переохлаждения. Впрочем, температура не была достаточно низкой, чтобы беспокоиться о таких вещах, но всё же подобных состояний по возможности следовало избегать. Сейчас Уитни остро нуждалась в горячем душе.
Она уже собралась пройти внутрь, когда что-то остановило её… что-то в том, как Джейсон выпустил её, слишком медленно и неуверенно. В том, как он стоял в дверях, словно опасаясь. Казалось, он не хотел выпускать её из виду, как будто боялся, что она испарится подобно дыму от потушенного пламени.
Прежде чем понять это, Уитни прикоснулась пальцами к его рукаву, осторожно дёргая.
— Давай, — сказала она, — ты можешь подождать внутри, если тебе от этого станет легче.
Он моргнул, снова выражая сомнения.
— Давай же, — повторила она и, потянув второй раз, наконец смогла немного затянуть Джейсона внутрь.
Она не могла быть уверена, насколько сильно его нежелание было связано с тем, что он находился внутри пространства, которое связывал с неприятными вещами. Джейсон сутулился, его голова была слегка наклонена, он мялся в дверях как неуклюжий щенок-переросток, и это было… ну, в какой-то степени даже мило. С долей чего-то душераздирающего, но мило. Наверное, прямо сейчас ей не следовало думать о том, что он чуть не убил её единственного родственника, сбежавшего всего несколько минут назад. Не следовало, но она видела определённую связь между поведением Джейсона и причинами, по которым он не совершил убийство. И мысли об этой связи были не такими уж плохими.
Её хватка ослабла, и она обвила большой палец Джейсона двумя своими.
— Всё в порядке, — успокаивающе произнесла Уитни, — я здесь.
Его подбородок опустился, а глаза остановились на её лице. Они больше не горели от злобной смеси ярости и страха, они снова стали серьёзными и милыми. И чуть более широкими, чем обычно.
Уитни отпустила его и сосредоточилась на том, чтобы согреться.
Оперевшись ладонями о ближайшую раковину, она поспешно выбралась из «грязной катастрофы», в которую превратилась её обувь. Носки были не менее грязными, и она сняла их, после чего закатала штанины и прошла вперёд, стараясь не зацикливаться на том, насколько чертовски холодным был цементный пол.
Открыв дверцы шкафчика, Уитни заглянула внутрь, обнаружив аккуратно сложенное платье. Всё верно.
Она планировала складывать сюда запасную одежду для случаев, похожих на нынешний, поскольку прогулка от дома до душевых была хоть и не изматывающей, но всё-таки долгой. Однако «запастись» пока удалось только этим платьем — бледно-жёлтым, из тонкой летней ткани — и одной парой нижнего белья. До всего случившегося на дворе стояло жаркое сухое лето, поэтому и наряд Уитни выбирала соответствующий. Но платье было явно не лучшим вариантом для прогулки по лесу и уж точно не под дождём. Тем не менее, это была сухая одежда, и в ней будет лучше, чем в нынешних промокших насквозь тряпках.
Вздохнув, Уитни взяла свежую одежду вместе с чистым полотенцем и положила на край раковины. Медальон она сунула в складки платья для хранения.
Краем глаза она заметила, что Джейсон сделал ещё пару шагов вглубь помещения. Очевидно, его потребность находиться ближе побеждала ту неприязнь, что он испытывал, находясь внутри.
В отражении зеркала она увидела, как Джейсон посмотрел на остатки порванной шторки, всё ещё цепляющейся за кольца. Было ли это дело его собственных рук или его матери? Они оба могли, особенно если вспомнить слухи о том, как Памела в своём стремлении отомстить крушила всё вокруг. Она очень любила своего сына; это было более чем очевидно.
Повернувшись, Уитни шагнула с цемента на плитку единственной уцелевшей душевой кабины, в которой она заранее оставила мыло и другие принадлежности.
Захватив шторку, Уитни хотела закрыться, но остановилась на полпути, посмотрев на Джейсона, стоявшего неподвижно и неуверенно у ряда раковин. Его лицо в маске наклонилось вниз, он будто запоминал мелкие трещины в цементе.
— Эй, — тихо позвала Уитни, ожидая, пока Джейсон не переведёт на неё взгляд, — я здесь, ладно?
Он слегка склонил голову набок, и рот Уитни изогнулся в улыбке. Слабой, но настоящей и тёплой.
Уитни задвинула шторку и приступила к избавлению от своей грязной одежды. Она забросила её через стенку, отделявшую соседние кабины. Сейчас она могла думать только о принятии душа. Когда у неё будут силы, она наведёт здесь порядок.
Бинты она сняла последними.
И не могла сказать, почему. Они были такими же грязными и мокрыми, но Уитни разматывала их особенно бережно, словно не хотела этого делать и, тем более, бросать их к остальной одежде. Это было бы как-то неуважительно. Испытываемое чувство Уитни не могла охарактеризовать даже как глупое. Всё же они кое-что символизировали, эти два бинта.
Они напоминали ей о том, что её дурачок-брат всё ещё дышит, а она сама по этой причине до сих пор здесь. Если бы не они — если бы Джейсон не был таким, и даже не тем психопатом, каким она его себе представляла — ночь закончилась бы совсем по-другому, а к его коллекции добавилось бы ещё два трупа. А если бы она не была так восприимчива к тому факту, что он не являлся чудовищем, если бы он не стал ценить её, не доверился ей — эта ночь никогда бы не наступила.
Всё было взаимосвязано, как единый скелет. Так что, возможно, было глупо с такой осторожностью сматывать грязные бинты и с кропотливой мягкостью убирать их в сторону. Однако Уитни не видела в этом ничего глупого.
Повернув кран, она услышала шум, и наконец горячая вода начала течь на её поднятые руки. Уитни повернулась, подставив голову под струю, и вдохнула клубы пара, которые уже начали подниматься вокруг неё.
В такой жаре она чувствовала себя прекрасно; ощущение холода отступало, и она таяла подобно размораживающейся индейке. Боль во всём теле начала уменьшаться. Объединённые усилия тепла и массажа от небольшого напора воды ослабили напряжение в её спине и мышцах от плеч до черепа. Уитни снова почувствовала себя человеком, а не существом с расстройством кишечника и перенапряжёнными нервами.
Некоторые болевые ощущения в этот момент были неизбежны, но Уитни всё равно потратила время на растяжку в надежде избежать полной физической нетрудоспособности. Она не хотела стать настолько разбитой, чтобы однажды не суметь двигаться и вместо этого лишь скулить и плеваться проклятиями.
Она намылила мочалку, когда заметила движение по другую сторону шторки.
Кабины были спроектированы так, чтобы пропускать достаточно света от приборов и иметь возможность видеть изнутри и не видеть снаружи. Поэтому благодаря подсветке Уитни увидела грубый силуэт фигуры Джейсона, ходившего взад и вперёд рядом с раковинами. Она замерла, с беспокойством наблюдая за ним. Шаги его были резкими и короткими, но явно встревоженными, даже нервными. Он ведь прекрасно знал, что она была здесь… но, возможно, это не имело значения. Может быть, было достаточно просто скрыть её от его взгляда. Она должна была помнить, что являлась не единственной, кто пережил сегодняшнее испытание, даже если для каждого это испытание было своим.
Нельзя было недооценивать одну вещь: Джейсон был привязан к ней самой чистой привязанностью. Это очень много значило для него, и Уитни со временем научилась смотреть на те или иные ситуации с его точки зрения… и даже смерть бедной Дженны теперь в некотором смысле была понятна.
Ожидаемо, что мысль о девушке, которую Уитни знала всего несколько минут, погрузила её в пучины утраты и печали. Убийства больше не казались ей бесчеловечным непростительным делом, как она считала раньше, однако это не меняло того факта, что с каждым убийством наш совсем не маленький мир становился чуточку грустнее и постепенно терял свою яркость.
И, честно говоря, Уитни до сих пор не смогла до конца поверить в своё намерение остаться. Но она дала слово. То же самое, которое давала прежде, чтобы в итоге сегодняшней ночью нарушить его, и неважно, осознанно или нет.
Она слегка повернулась, чтобы внимательно следить за взволнованными перемещениями Джейсона. Казалось, он понял её и простил — по крайней мере, достаточно для того, чтобы вновь ладить с ней, но всё ещё не мог полностью довериться. Она сбежала, ранее пообещав, что не будет этого делать, и это имело куда большее значение, чем то, как далеко она ушла или не ушла. Этого могло хватить для осознания предательства. Возможно, это не имело никакого отношения к ней, и дело было в Клэе, который ушёл, и его сердце всё ещё билось. Таким образом, проблема могла заключаться в своего рода принуждении? Даже сейчас Джейсон боролся с желанием закончить свою работу?
Её губы приоткрылись в надежде отыскать слова успокоения и одобрения. Слова, которые как назло не приходили на ум. У неё не осталось ничего: ни энергии, ни изобретательности, ни-че-го, кроме жажды отдыха и бесполезных отрывков информации, которые постоянно всплывали в мозгу, как пылинки. Имена, даты, случайные факты… и тексты песен.
Отложив кусочек мыла на полку, прикреплённую к стене, Уитни прикоснулась мочалкой к своему плечу и начала напевать себе под нос.
Песня вспомнилась сама по себе — мягкая и довольно грустная — которую она применяла к себе в моменты, когда хотелось душераздирающе кричать. По правде говоря, в ту секунду, когда Уитни запела, она была поражена абсолютной уверенностью, что Джейсон не услышит её из-за шума воды. Эта уверенность была моментально опровергнута, когда Уитни заметила, как движения его замедлились.
Затем она полностью посвятила себя мытью, водя мочалкой вверх и вниз по рукам, груди и шее, продолжая петь, и к тому времени, как добралась до голеней, она обнаружила, что пение приносило ей дополнительное облегчение. Что ж. Если она до сих пор умудрялась попадать в ноты — значит, всё должно быть хорошо. Когда она почти закончила, Джейсон совсем остановился, и это избавило Уитни от лишних переживаний.
Она воспользовалась возможностью, чтобы тщательно вымыть свои волосы. Нанеся шампунь, она уложила их в единую липкую массу, в состоянии которой они должны были находиться приблизительно в течение двух минут. Просто так ей не удалось бы избавиться от пота и грязи, и Уитни выразила молчаливую благодарность за наличие в лагере качественных принадлежностей для ухода за собой.
Уитни стояла под струями воды до тех пор, пока подушечки её пальцев не стали морщинистыми. С небольшим мучительным сожалением она отключила воду, и звук тут же сменился шумом дождевых капель, барабанивших по крыше. Но, судя по всему, летняя буря постепенно стихала.
Выжав собственные волосы, Уитни схватилась за край шторки и высунула голову, пристально глядя на неуклюжую фигуру Джейсона.
Он стоял к ней в профиль, пока шелест колец открывающейся шторки не привлёк его внимание. Джейсон повернул голову, чтобы посмотреть на Уитни, и она почувствовала, как что-то почти тревожное шевельнулось в её груди.
Раньше это не казалось странным — ни её нагота, ни уязвимость — но теперь всё поменялось.
Она на мгновение забыла — нет, не то, где находится — скорее образ Джейсона, который нельзя было назвать абсолютно невинным. Ей пришлось удерживать и успокаивать его в течение ночи, активно мешать тому, что он стремился совершить; между ними было не просто влечение. Притяжения не хватило бы для того, чтобы отвлечь Джейсона до такой степени, что он отпустил её брата живым. Не хватило бы для того, чтобы она сама приняла решение воздержаться от побега, о котором мечтала неделями, а потом взяла и перехотела.
Ну, почти.
Она больше не находила слов для того, чтобы обозначить свои чувства к Джейсону. Она бы обманула себя, назвав их обычным физическим влечением. Это было нечто большее — чувство умиротворения, к которому она пришла в этом месте. Она более не могла считать себя одержимой стрессом девочкой, пытающейся выжить, цепляясь за последние остатки человечности, которые видела в убийце. Да и как она посмела бы так считать, когда, в конце концов, этот убийца показал ей больше настоящей человечности, чем половина людей, с которыми она контактировала изо дня в день в своей уже прошлой жизни?
Возможно, когда-то она позволяла себе так думать, но не теперь.
Поэтому она более не могла полагать, что её выбор — результат случайного стечения обстоятельств. Этот выбор она сделала сознательно и даже охотно, зная — по крайней мере, отчасти — к чему всё приведёт. Вопрос оставался лишь в причинах.
«Я никуда не уйду»
Проходили минуты, его ярость угасала, и для неё это стало внезапным пониманием, резким порывом спокойствия, почти сродни борьбе с утоплением за секунду до того, как её осенило, что она может коснуться ногами дна и твёрдо стоять. Любой другой счёл бы её решение чистым безумием, даже несмотря на то, что оно было принято исключительно ради спасения чужой жизни. Всё, что нужно было сделать Уитни — это посмотреть на Джейсона, чтобы узнать ответ.
Он провёл годы, а, возможно, и десятилетия сам по себе. Он буквально дышал одиночеством, и для него это было нормой, учитывая, сколько его принципиально не замечали. Но Уитни не могла избавиться от ощущения, что она вырвала его из этого состояния «нормы», так же сильно, как и он её, оставив жизни их обоих непоправимо изменёнными и навсегда переплетёнными. Ни один из них не сможет вернуться к тому, что было раньше. Как она могла бросить его среди осколков, оставшихся после того, как она ворвалась и разбила привычный уклад его жизни, как будто он чувствовал не больше, чем комнатное растение? Это было бы жестоко. Неправильно. И хотя её итоговое решение было принято в мгновение ока под воздействием стресса, теперь Уитни не чувствовала себя «как-то не так». Идея оставить Джейсона одного здесь, в дикой природе — уйти окончательно и по-настоящему — заставляла её внутренности болезненно скручиваться. Она не пережила бы этого. Ни тогда, ни сейчас.
И всё же это было непросто. Уитни чувствовала себя странно свободной с ним здесь, в этом более простом, более спокойном мире, вдали от бесконечной суеты, тратящей время и энергию, накладывающей вагон обязательств, вечно торопящейся непонятно куда… суеты, в которой люди превратились в бездушные машины.
Она обрела чувство простоты, которого прежде не знала, существуя в хаосе, который медленно душил её. Она так долго барахталась в болоте собственной жизни, даже не понимая, что вообще живёт, её душа требовала, по крайней мере, наложить десяток моральных швов и всё это крепко забинтовать; она хромала в потоке, по которому двигалась, но сил на то, чтобы продержаться дольше, уже не оставалось. Она не знала, чего хочет, пока судьба буквально не подошла, не потянула её за плечо и не утащила, как приз, выигранный в бою.
— Хм… не мог бы ты… — она указала на стопку чистой одежды и полотенец.
Стало привычкой аккуратно складывать их на раковины в отсутствие какого-либо крючка. А до того, чтобы приколотить поближе к душевым полку, Уитни пока не додумалась.
Сначала Джейсон не ответил, даже в форме недоумения. Он просто продолжал смотреть на неё, и его глаза в очередной раз были скрыты тенями от маски. Затем, почти вздрогнув, он повернул голову налево, где ждала груда одежды, и подхватил её.
Он осторожно шагнул к ней, и это было предостережение, которого Уитни не поняла. Он ведь не думал, что она сбежит? Джейсон сделал ещё несколько шагов, медленно пробираясь через узкое пространство между раковинами и душевыми. И он выглядел весьма настороженным. Уитни могла бы списать всё на смущение, но чувствовала, что это будет не совсем правильно. У него не было поводов для смущения, разве не так? Однако он казался почти застенчивым, когда наконец подошёл достаточно близко, чтобы встать, возвышаясь над ней.
Шторка слишком ярко подсвечивалась, но, когда Уитни протянула руку, чтобы взять предложенную стопку одежды и полотенец, она была уверена, что глаза Джейсона скользнули от её лица по линии горла к месту, которым она прижалась к шторке. К груди.
По позвоночнику Уитни пробежала дрожь, кожа покрылась мурашками, а горло сжалось от внезапной неуверенности.
Она точно знала, что Джейсон не в первый раз находится рядом с обнажённой женщиной. Учитывая количество подростков, особенно без вести пропавших в этом районе, он должен был успеть увидеть многое. И если бы он в детстве проводил какое-то время с другими детьми, не говоря уже о вожатых, то его знания и восприятие отличались бы от нынешних. Даже если это могли бы быть фрагменты знаний, полученные из источников, которые знали немногим больше, чем он сам, но были в состоянии объяснить, что к чему. Рассказать о плоти, наготе и сексе. Сейчас у Джейсона не было причин смотреть на женщин и видеть в них что-то, кроме сосуда для живой души.
Она никогда ещё не чувствовала себя такой… голой. Даже когда впервые обнажилась перед своим первым парнем; она была такой юной, возможно, слишком юной для того, чтобы показывать свою наготу мужскому полу, и слишком наивной, чтобы понять, почему. Но сейчас, стоя за шторкой в душевой кабинке, она почувствовала себя скованной и уязвимой; и это было не столько из-за наготы, сколько именно из-за него. Вся эта ситуация заставила Уитни задуматься о том, смог ли бы он вообще видеть в ней кого-то большего, чем просто человека женского пола.
Она до побелевших костяшек сжала ткань, когда взяла одежду из его рук, едва слышно прошептав слова благодарности, а затем погрузилась в удушающую тишину, стоило мозолистым кончикам пальцев Джейсона коснуться синяков на её плече. В его тёмных глазах отражался вопрос, когда он перевёл взгляд на её лицо, и Уитни знала, что так он проявлял беспокойство только по поводу травмы, которую она получила — пусть даже незначительной — но всё же это не остановило её желудок от головокружительного спазма. Это ощущение было уже слишком знакомым.
Очевидно, она никогда не получит взаимности в ответ на свои чувства. Джейсон не будет раздевать её похотливым взглядом, как бы ей того ни хотелось.
Не имело значения то, как он поступал с её братом, швыряя его как тряпичную куклу, пытаясь выпустить внутренности наружу и разорвать Клэю горло голыми руками. Она должна была с ужасом смотреть на него — этого кровожадного гиганта — однако ни одна её часть не боялась. Конечно, Уитни чувствовала себя немного виноватой в случившемся, но было что-то в этом мужчине, который безрассудно сражался за неё — был готов убивать ради неё — и она это понимала даже сейчас, будучи истощённой, когда мозг затуманился от горячей воды и влажного воздуха. И, чёрт возьми, она чересчур сильно стискивала в своих пальцах шторку.
— Я в порядке, — заверила она его, — это была тяжёлая ночь.
И услышала, как он тяжело вздохнул. Да, похоже, согласился он, именно так.
Джейсон отодвинулся, позволив ей спрятаться за шторкой и со вздохом прижаться лопатками к прохладной поверхности плитки.
Дыши, говорила себе Уитни. Успокойся.
Повышенный уровень стресса приводил к такому; мог заставлять людей воспринимать реальность через определённую призму, делать и чувствовать то, на что они не решились бы раньше. Она страдала от последствий истощения. Она чувствовала себя больной, хотя, возможно, до сих пор находилась в напряжении из-за адреналина. При этом она была такой же эмоционально ранимой и жаждущей комфорта. Но кое-что всё же было не так…
Кое-что из спектра её чувств. Взаимность, дружба, которой пришлось добиваться, привязанность — граничили с чувством собственничества, которое гармонично сплеталось с перечисленным. Джейсон естественным образом привязался к ней из-за суматохи, боли и взаимного исцеления. Он заботился о ней не потому, что был обязан. В противном случае, он не поставил бы её выше стремления убивать. Но это не значит, что он видел её иначе, чем раньше. А если и смотрел на неё тогда — в сарае — так, будто отдал бы свою душу за то, чтобы спасти её, то только по причине осознания собственного одиночества и видения в ней того самого ключа, который поможет покончить с этим состоянием. И не более того. Возможно, всё было не совсем так, но этого оказалось достаточно. Более чем достаточно.
Когда наступит утро, и она отдохнёт, стресс потихоньку начнёт её отпускать. В конце концов, нужно было подумать и о других вещах. Например, о том, что с ней будет после того, как она сделала такой важный выбор.