Still Waters

      День сороковой       Хотя Джейсон привык проводить ночь под открытым небом, впервые за много лет он добровольно остался ночевать под какой-либо крышей, кроме той, что была в доме его детства.       Он слышал тихое ровное дыхание Уитни, шелест ткани, когда она ёрзала рядом с ним во сне. Но особо на неё не смотрел, разве что изредка бросая взгляд время от времени, как будто пытался убедиться, что она всё ещё здесь. По большей же части Джейсон просто слушал звуки догорающих в камине поленьев и наблюдал за угасающими углями, сожалея о том, что понятия не имеет, как сделать так, чтобы это утро не наступило.       Болезненная пульсация между его ногами спустя какое-то время ослабла, успокоенная мирным пребыванием рядом с Уитни. Всё действительно было очень мирно, но Джейсона это не устраивало.       Однажды он сравнил себя с верным псом, но тогда был только на пороге понимания того, насколько это правда.       Ему не удавалось выбросить образ из головы: как Уитни двигалась на нём, извиваясь и гипнотизируя, как её лицо было искажено в экстазе. Джейсон не мог избавиться от тех ощущений, которые возникли, когда она проводила его рукой по изящным изгибам своего тела. Она была такой слабой, дрожащей и хрупкой, так прижималась к нему. Он всё ещё чувствовал её запах на пальцах. Всё ещё мысленно держал в руках её мягкое, стройное тело. Оно было самым красивым из тех, что он когда-либо видел.       Когда Уитни вырвалась, он был почти раздавлен необходимостью срочно вернуть её назад. Однако останавливало выражение её лица, пусть Джейсон и не понимал, что означал её взгляд. Уитни казалась почти напуганной, хотя непонятно, почему. Как она могла бояться чего-то столь чудесного? Затем, когда она прикрылась рубашкой и отступила вверх по лестнице, Джейсон задался вопросом, было ли дело только в страхе или кое в чём похуже.       Ему было хорошо известно о собственном невежестве, он знал, что проблема заключалась в тех вещах, которые он привык игнорировать — социальных обычаях и ожиданиях, которые он никогда не сможет удовлетворить. Джейсон мог лишь предполагать, что то, чем они занимались, было каким-то образом связано с брачным поведением у обычных людей. Это было единственное, что объясняло столь мощную, первобытную потребность, которая внезапно охватила его. Потребность заботиться об Уитни, обо всех её нуждах, как это делают животные, волки или птицы, принося еду и материалы для гнездования, ухаживая и успокаивая. Джейсон хотел провести остаток времени рядом с Уитни, чтобы она просто лежала на нём. Никогда в жизни он не желал чего-то так сильно. Он не хотел, чтобы она даже на миг исчезала из его поля зрения или досягаемости.       Уитни знала почти обо всех его недостатках. Причём, более чем. И всё равно выбрала его.       Если только прямо сейчас не жалела о своём выборе и действиях. О том, что вообще открыла ему дверь, чтобы впустить внутрь.       Джейсон почти не понимал смысла спаривания, как у животных, так и людей. Он ничего не знал о том, что принято делать, думать или чувствовать, когда дело касается подобных вещей. У него не было способа узнать, что должно происходить при взаимодействии такого рода. Он не хотел навязываться Уитни даже при условии, что она в любой момент может попросить его уйти. Но и просто оставлять её казалось неправильным. Инстинкт подсказывал ему остаться, интуиция побуждала к осторожности, и всё вместе искажалось чересчур человеческим беспокойством. И тогда Джейсон списал её нынешнее поведение на единственное, что смог придумать — удовлетворение собственных потребностей.       Он видел посуду на кухне, улавливал запах еды — не важно, свежей или не очень — и это подсказало ему, что Уитни ела до его прихода. Значит, еда ей не нужна. Возможно, необходимость в принятии ванны заставила её подняться по лестнице. По крайней мере, Джейсон надеялся на это, а не на то, что Уитни просто хотела быть как можно дальше от него, но находиться в доме и безопасности. Потребность во сне была единственной вещью, которую он не мог учесть, хотя, возможно, Уитни нашла где-то внутри полноценное место для сна, однако беглый взгляд, которым он окинул комнату перед тем, как устроиться на стуле, подсказывал, что скорее всего это было не так.       Его тело всё ещё было напряжённым и горящим, поначалу Джейсон двигался скованно, стиснув зубы от неудобства, которое причиняла теснота в брюках. Но он справился, надел свою футболку через голову и принялся собирать постельное бельё Уитни так аккуратно, как только мог. А потом устроился ждать.       К счастью, ожидание не затянулось.       Какая-то его часть испытала облегчение, когда со стороны лестницы послышался слабый скрип. В остальном он слишком волновался, пусть и пытался это отчаянно скрыть. Джейсон проявил жёсткую силу воли, чтобы не повернуться тут же. Чтобы дать Уитни выбор, как лучше справиться с ситуацией. Если он не двинется с места, то не совершит очередную ошибку по незнанию. Или он уже достаточно натворил, пребывая в неведении?       Когда он услышал её шаги позади дивана, то лишь тогда позволил себе взглянуть.       В течение нескольких секунд Уитни просто смотрела на него, и хотя он не мог прочитать точную эмоцию, написанную на её лице, у него были все основания полагать, что эта эмоция не была гневом, отторжением или сожалением.       Ничего не говоря, Уитни упала на груду подушек, специально собранную им, закуталась в одеяло, как будто замёрзла, и Джейсон был несказанно рад своей предусмотрительности и тому, что додумался разместить постельное бельё как можно ближе к камину. Уитни легла лицом к огню, опустив голову на подушку рядом с его вытянутой ногой. И хотя Уитни до сих пор молчала, Джейсон понял, что скорее всего поступил правильно.       Он протянул руку, провёл ладонью по макушке Уитни, чтобы разгладить взъерошенные волосы, а затем повторил то же действие, вспомнив, как это делала мать, помогая ему уснуть. Глаза Уитни были закрыты, но Джейсон был готов поклясться, что почувствовал, как она вздохнула и уткнулась в его руку; чувство удовлетворения, которое ему довелось испытать в этот момент, было невероятным.       «Всю её», — подумал Джейсон, сидя рядом и наблюдая за Уитни, пока она спала. Он хотел этого. Её компании, смекалки, яркого блеска её глаз, когда она дразнила его, её улыбки, голоса и смеха, её печали и темперамента, радости и удовольствия. Он хотел её всю.       Но не мог получить. Он не имел права иметь больше, чем ему полагалось. Больше, чем могла дать сама Уитни. И если раньше смириться с этим было сложно, то теперь… вообще невозможно.       Джейсон остался с ней, потому что не мог думать о другом месте, где ему хотелось бы быть. А затем ушёл, потому что больше не мог этого выносить.       Когда рассвело, Джейсон уже был на крыльце, чтобы увидеть, как светлеет небо, как солнечный свет начинает струиться сквозь деревья, как поднимается солнце, которое сейчас так хотелось бы заставить вернуться за горизонт и остаться там навсегда.       Джейсон чувствовал себя в полном беспорядке; он был словно клубок желания, надежды и страха, только в теле мужчины.       Для него никогда не казалось возможным желать чего-то большего, за исключением возвращения матери. Он так долго жил с этой болью единственного невыполнимого желания, что не заметил, как душевная рана покрылась коркой, превратилась в шрам, который болел лишь иногда, а не на постоянно основе. В этом был определённый смысл. Разлука родителей с детьми задумана природой. Они умирали, уступая место новой жизни. Так должно быть. Его боль была обусловлена скорее тем, что мать у него отняли в совсем юном возрасте. Теперь он это понимал; время и расстояние изменили его восприятие.       Джейсон больше не был маленьким наивным мальчиком, но это не означало, что он стал меньше любить свою мать. Если бы ему представился шанс вернуть её, он бы это сделал. Без раздумий. Но если однажды придётся выбирать между возвращением Памелы к жизни и сохранением близости с Уитни, он заранее знал, каким будет его выбор… и явно не в пользу матери.       И даже такой выбор казался наиболее простым, чем тот, с которым он столкнулся сейчас.       Джейсон не мог вынести мысли о возвращении к своему прежнему состоянию: снова стать призраком, пустой оболочкой, бродившей по земле, на которой ему больше не было места. Поглощённый собственным одиночеством, запертый в темноте. Без неё.       Но что тогда делать? Затащить обратно в подземное и логово и приковать там? Заставить Уитни остаться, заперев как птицу в клетке, и наблюдать за тем, как возрастёт её ненависть? Наверное, с ненавистью было бы смириться легче, чем с мыслями об её уходе, но сама идея снова заковать Уитни в цепи заставляла Джейсона чувствовать себя отвратительно.       Она была тем, что он не мог контролировать. Он полюбил её за это, но к тому моменту, как понял, время, отведённое для пребывания с ней, уже было на исходе. Даже если она будет сидеть рядом с ним, касаться и смотреть с мягкой теплотой, которую Джейсон в своих фантазиях представлял как любовь, это ничего не изменит. Он должен быть благодарным за то, что ему было позволено испытать ощущение настоящего счастья. В течение ночи он принадлежал ей. Прямо как в сборнике сказок, который ему когда-то читали: поцелуй красавицы преобразил его из монстра в… во что именно, он не знал. Во что-то другое… лучшее. Он должен быть искренне благодарен, но вместо этого чувствовал себя так, будто был ранен в живот и истекал кровью.       Там, снаружи, у Уитни была жизнь, которая ждала её. Жизнь, частью которой он никогда не сможет стать. Он больше не принадлежал тому миру, как бы сильно ни хотел обратного. Он не мог удерживать Уитни.       Значит, ему только и остаётся, что истекать кровью.       Таким образом, лучшая ночь в жизни Джейсона одновременно была и самой худшей.

***

      Она должна была знать.       Должна была.       С каждым днём Уитни боролась с выбором, который должен был становиться легче, а не труднее. С каждым днём она чувствовала, как сдвигались когда-то чёткие границы понимания того, что ей следует делать и что она хочет делать, беспомощно переплетаясь между собой настолько, что разницы она почти не ощущала.       Уитни балансировала на краю пропасти гораздо дольше, чем ей казалось — задолго до того, как её сдержанность была разбита о пол подобно бутылке алкоголя. Она думала, что это ошибка. Горячее, импульсивное решение, принятое на основе глупости, а не разума, и полное отсутствие самоконтроля. Она пожалеет об этом утром. О своей поспешности, неправильных рассуждениях и, главное, о своём эгоизме.       Уитни было не привыкать сожалеть. За всю свою жизнь она принимала множество решений, о которых в конце концов пожалела, когда оказывалась в эпицентре результатов собственных действий. Она ожидала, что и этот будет одним из них. Тем не менее, когда она медленно проснулась от более глубокого и лучшего сна, чем тот, который у неё был за целых три года, то с кристальной ясностью осознала, что случившееся не было ошибкой.       Первое, что она сделала, скользнув обратно в реальность — это вытянула руки над головой. Пальцы сжались в воздухе, брови нахмурились за полсекунды до того, как Уитни открыла глаза и повернулась на бок, чтобы заглянуть через подушку на то место, где вчера сидел Джейсон.       Сейчас его там не было. Но не от этого желудок Уитни болезненно скрутился, а от того, что она эгоистично хотела, чтобы он был рядом.       И что вчера какая-то её часть заранее знала, что она с ним сделает.       Было так много причин, по которым она не должна была этого делать. Так много причин, по которым она должна испытывать угрызения совести, чувствовать вину за совершённое. Не в последнюю очередь ради Майка.       Бедный Майк. Уитни не лучшим образом относилась к нему в своих мыслях, хотя он этого не заслуживал. Какими бы проблемными ни были их отношения в последнее время, в поход они отправлялись в статусе пары. А последним действием Майка было защитить её, оттолкнуть в сторону ванны, подальше от лезвия, рассекшего пол. Последние слова Майк проговорил, захлёбываясь собственной кровью, когда велел бежать. И Уитни сбежала, оставив его на растерзание убийце. Однако как бы она ни сожалела об его смерти — в конце концов, когда она любила Майка — она просто не могла заставить себя чувствовать вину.       Уитни не могла чувствовать себя плохо, из-за того, что позволяла себе радоваться в этом месте. Она не предала свою умирающую мать, когда начала чувствовать что-то кроме боли и горя, и не сделала ничего, кроме тщетной борьбы, чтобы вернуться домой к её постели.       «Ты не можешь провести здесь свою жизнь в ожидании моей смерти»       Эллен не презирала бы свою дочь за то, что она поступила именно так. Особенно если учесть, что это было связано с её счастьем.       А Уитни была счастлива. Счастливее, чем себя помнила с какого-то неопределённого момента в средней школе, когда всё ещё цеплялась за остатки детства. Она была счастлива и находилась в безопасности. В этом заключалась некая ирония, и в случившемся было что-то поэтическое — быть освобождённой той же силой, которая когда-то буквально поместила её в клетку.       Перевернувшись на спину, Уитни прищурилась и посмотрела на свет, льющийся из высоких окон в задней части комнаты. Было ещё рано, может быть десять утра или половина одиннадцатого. Она не знала, сколько потребуется времени, чтобы добраться до заправки, и ей не хотелось спешить.       Однако пора идти. Она обязана объяснить Клэю хотя бы то дерьмо, которое ему довелось наблюдать. Кроме того, он был её братом, она его любила и не хотела, чтобы он беспокоился напрасно — особенно если это беспокойство могло заставить его вернуться в лагерь и повторить попытку спасения. Ей нужно уйти, потому что, если мама ещё жива, она обязана пробыть с ней остаток времени. И всё же, сколько всего Уитни осознала, лёжа и моргая в лучах утреннего солнца, одной рукой опираясь на то пространство, где ранее сидел Джейсон. Она ощутила пустую боль в животе при мыслях об уходе, но всё ещё оставалась на месте.       Уитни накануне не могла переварить идею ухода и была по уши в собственных чувствах, а теперь… теперь почти тонула в них. Теперь было невыносимо думать о том, чтобы уйти от Джейсона и никогда не возвращаться; и не потому, что она чувствовала себя обязанной как эдвардианский джентльмен, из чувства долга не оставляющий в покое девушку, которую лишил девственности (каким бы забавным ни было это сравнение). Где-то в глубине души она знала, что, отказавшись покинуть его в первый раз, сделала выбор, который безвозвратно изменил её будущее.       Была причина, по которой женщины так тесно связывают секс и эмоции. Обеспечение и укрепление связи было эволюционной необходимостью. Умом она это знала, но также знала, что присутствие одного не отменяет другого.       По тому, как Джейсон прикасался к ней — нежно, собственнически и мило — можно было сказать, что если он действительно понимал человеческий секс как спаривание у животных, то относился к числу тех людей, у которых отношения «раз и навсегда». Уитни увидела это в его глазах, он смотрел на неё так, словно она была единственной женщиной, в которой он когда-либо мог нуждаться, и отдал бы всё за то, чтобы получить её. А всё, что сейчас хотела бы сделать Уитни, это упасть в его объятия, свернуться калачиком и сказать «да».       Сила собственных чувств пугала её. И теперь она поняла, почему вчера убежала наверх ещё до того, как нервы перестали обжигать, а колени восстановили способность удерживать вес.       Она видела, как быстро и легко к ней привязался Джейсон; он жил по-простому, как в природе, а потому принимать важные решения ему было гораздо легче. Но её не так воспитывали. Её учили подвергать сомнению быстрые решения, принимаемые с энтузиазмом, обдумывать потенциальное будущее и возможные пути, которым стоит следовать, а также связанные с ними опасности. И Уитни занималась этим настолько часто, что в конечном итоге отговаривала себя от половины того, чего хотела. На то были причины. Совершенно разумные, рациональные и важные причины для отступления, для того, чтобы упражняться в размышлении и планировании, а не импульсивности… и однажды она обнаружила, что в какой-то момент вообще перестала прислушиваться к интуиции.       Уитни поднялась с тихим вздохом и начала одеваться, остановившись посреди натягивания джинсов.       Синяки на коленях, относительно безболезненные, но свежие. Она выпрямилась, глядя на себя. Как и подозревала, ещё один синяк находился на левом бедре. Он был почти бесцветным, и Уитни скорее чувствовала его, чем видела, с намёком на внутреннюю боль прямо там, где Джейсон схватил её.       От увиденного Уитни почувствовала странный прилив нежности. Она не была уверена, что большинство людей одобрило бы это, но не возражала против подобных отметин или едва едва ощутимой боли от них. Джейсон не собирался причинять ей боль, он просто… немного увлёкся.       Непроизвольно она вспомнила, как его рука ласкала её формы, обжигая кожу, цепляясь в тишине, ограниченной звуком, который воспринимала плоть и не воспринимали уши. Как его обнажённая грудь вздымалась, такая широкая и мощная. Как он настойчиво прикасался. Как смотрел на неё прямо перед тем, как она позволила себе сделать это на его пальцах.       Боже, как бы ей хотелось повторить. Она хотела того, что было до: времени, проведённого в мирной компании с книгой и у тёплого огня холодным вечером. И того, что было после. Близости, комфорта и… любви.       Да, именно этого. Джейсон не мог смотреть на неё так, будто она для него была самым близким человеком, и не любить её. Уитни не хотела думать об этом, потому что если всё так и есть, то и ей самой пришлось бы признать, что она почти влюблена в него. Она не могла понять, что плохого было в таком признании. Пока не могла.       Всё это время она проводила в размышлениях о том, что ей придётся делать выбор между двумя разными вариантами будущего. Но что, если выбирать не придётся? Не придётся отказываться от этого — чем бы это ни было — и бросать свою мать? Будет ли у неё шанс начать всё заново, восстановить эти новые, интимные отношения с Джейсоном? Если однажды ей удалось отговорить его убивать, то получится ли ещё раз? Уитни не была уверена, но даже малейшую вероятность исключать не стоило.       Здесь у неё была такая возможность, и если она могла хоть немного уменьшить ущерб, нанесённый Джейсоном после стольких лет боли и гнева… этого будет достаточно.       Джейсона не оказалось снаружи, как надеялась Уитни, пусть и стараясь не показывать волнения в тот момент, когда направлялась к душевым, чтобы умыться, почистить зубы и забрать некоторые вещи. Конечно, Джейсон просто мог быть занят и ушёл не из-за того, что она причинила ему боль своим развратным припадком. В конце концов, на ночь он остался и даже подготовил ей постель.       Это было другое. Джейсон никогда не заботился о ней, чтобы получить что-то взамен; свою заботу он проявлял, потому что так хотел. И сколько бы сильная и независимая личность Уитни ни противилась мысли о том, что её кто-то опекает, после всего времени, проведённого вдали от удобств и давления современного общества, она не могла не признать, что забота ей нравилась Это было похоже на странный социальный эксперимент: сколько времени нужно человеку, чтобы вернуться к своим базовым потребностям и инстинктам. Как бы она ни хотела, чтобы о ней заботились, сама в то же время желала подарить кому-то собственную заботу. И это было не столько заложено природой, сколько демонстрировало человечность.       Когда Уитни поймала взгляд своего отражения в зеркале, на секунду она будто оглянулась на шесть недель назад, когда была совсем другим человеком в той же самой одежде, вплоть до нижнего белья. Это было немного жутковато, до тех пор, пока она не присмотрелась, начиная замечать каждое мелкое изменение. Поменялось не только состояние её одежды — на замену покрытой пятнами и местами порванной пришла новая — но также лицо и осанка. Она уже не вела себя как тогда. На ней не было видно следов истощения и отчаяния. Она выглядела иначе.       Она была другой.       Джейсон ждал её возвращения на ступеньках крыльца, и впервые Уитни позволила себе полностью ощутить то тепло, которое окутало её при виде него.       — Доброе утро, — с внезапной застенчивостью поздоровалась она. Ей хотелось обнять его, уткнуться лицом в широкую грудь, но она сомневалась, что это было уместно… с другой стороны бояться было глупо, ведь она совсем недавно гладила ладонью его член. Тем не менее, сомнения были вполне нормальным явлением для данной стадии отношений.       В любом случае, Джейсон не дал ей возможности набраться смелости и осуществить задуманное. Как только она подошла достаточно близко, чтобы броситься в его объятия, он протянул правую руку, в которой держал рюкзак.       Её рюкзак.       — Где… — вопрос оборвался, поскольку в последний момент она решила его несколько изменить, — ты хранил его всё время?       Джейсон осторожно толкнул рюкзак, показывая, чтобы она взяла его — что Уитни и сделала — и её руки скользнули по нейлоновым ремням. Это точно был её рюкзак. Выцветший, сливово-фиолетового оттенка, найденный в комиссионном магазине, со сломанной верхней молнией, которую она заменила глупым брелком в виде динозавра. В нём было не так много вещей, которые принято брать в поход, но сейчас она была несказанно рада именно этому рюкзаку.       Заглянув внутрь, Уитни обнаружила, что содержимое было не потревожено. Бутылка с водой, солнцезащитный крем, крошечная аптечка, три батончика мюсли, толстовка, вазелин и… да, спрятанный во внутреннем кармане, куда она его и положила. Кошелёк.       — Спасибо, — она улыбнулась Джейсону, — он пригодится.       У неё снова появилось желание обнять его, и на этот раз она действительно могла бы, не обращая внимания на неловкость и сложившееся впечатление, что такой жест не будет приветствоваться. Джейсон стоял неподвижно и прямо, как стрела. Нежность прошлой ночи исчезла, её сменила почти формальная холодность, желание держаться на расстоянии.       Тревога и паника скребли по внутренностям Уитни, как когти. Боже, она всё испортила. Она должна объясниться, пока есть время.       — В чём дело? — спросила она, в спешке забыв, что Джейсон не сможет ответить на открытый вопрос.       Он покачал головой — напряжённое короткое движение, которая, как она подозревала, должно было пресечь дальнейшие расспросы.       Ни в чём.       Ни в чём. Ага, как же.       — Ты… — она боролась с собой, пытаясь сформулировать клубок неотложных вопросов в своей голове, на которые Джейсон мог бы ответить, — всё из-за… прошлой ночи?       Его глаза вспыхнули, и у Уитни чуть не перехватило дыхание в тот момент. Она всё поняла.       Эмоции никуда не делись. Джейсон просто спрятал их за щит, такой же прочный, как маска, что скрывала его лицо. Он защищал себя, и она не испытывала к нему ничего, кроме сочувствия. В конце концов, было бы хуже, если бы он проявлял к ней физическую и эмоциональную привязанность. Тогда она не смогла бы уйти и сделать вид, будто ничего не было.       Было.       — Ты думаешь, что я не вернусь, — это не было вопросом. Ей был известен ответ. — Но я вернусь.       Щит держался, но трескался. Она заметила это во внезапном увеличении напряжения на его шее, как будто он стиснул челюсти. Теперь это был гнев. Обжигающий гнев.       Не говори мне этого. Не говори о том, чего не произойдёт.       Не давай мне надежды.       — Мне нужно уйти ненадолго, — мягко добавила Уитни, смотря ему в глаза. Продолжительный зрительный контакт давался с трудом. Не зря именно глаза называли зеркалом души; зрительный контакт мог быть таким же интимным, как прикосновение, а в некоторых случаях даже более интимным. Как, например, сейчас. Но это было тем, чего она хотела, — мне нужно кое-что сделать. Я должна убедить Клэя не возвращаться. А потом вернусь к тебе.       Гнев начал спадать, но было ясно, что Джейсона она не убедила. И, наверное, никогда не убедит. Он до сих пор считал, что она могла притворяться, лишь бы вырваться на свободу, которая на самом деле была ей не нужна. Она могла сколько угодно обещать вернуться, но этого всегда будет недостаточно. Потому что она должна доказать это своими действиями. Такую позицию Уитни понимала и уважала. Единственное, о чём она сожалела, так это о невозможности полностью избавить Джейсона от боли.       Собравшись с духом, он шагнула вперёд, вторгаясь в его пространство.       — Ты мне доверяешь?       Он дрогнул, и Уитни почти увидела его уязвимость. Джейсон хотел ей верить… но не мог.       Взяв рюкзак в одну руку, другой она потянулась к его маске, чтобы провести кончиком пальца по выцветшей косой отметке под глазным отверстием. Джейсон не чувствовал этого, но — Уитни не сомневалась — понимал, что она делает. Прижав ладонь к прохладной поверхности твёрдого пластика, она посмотрела ему в глаза, в которых читалось волнение.       — Я вернусь, Джейсон. Обещаю.       Он слегка приподнял подбородок. Это был не кивок, не принятие и не вера; это было смирение, не более того. Его жест немного задел Уитни, но она поняла.       Джейсон остался наблюдать за тем, как она собиралась, вынесла рюкзак Клэя на крыльцо, чтобы положить рядом со своим, торопливо съела половину порции супа, чтобы набраться сил. Он смотрел, как она собрала волосы в небрежный пучок и подняла рюкзаки. Он дождался, когда она дойдёт до последней ступеньки, а затем двинулся вперёд гигантской безмолвной тенью, чтобы преградить ей путь.       Он встал так близко, что Уитни прежде отпрыгнула бы от него, испугавшись. Сейчас же она растерянно моргнула, открыв рот, чтобы о чём-то спросить, когда — уже не столь внезапно — он наклонил голову вниз, прикасаясь к её лбу чуть выше линии волос. Это было нежное касание, которое длилось не больше двух, может быть, трёх секунд. Затем Джейсон выпрямился, отошёл в сторону, чтобы позволить ей пройти, и ему не нужно было делать больше ничего, чтобы Уитни поняла, что это было прощание.       В уголках её глаз выступили горячие слёзы, когда она ступила на траву. Всё в ней хотело уронить рюкзаки на землю и броситься к Джейсону, но она не могла этого сделать. К тому времени, как она подняла взгляд, он уже ушёл. Исчез, как призрак, среди деревьев.       Уитни ощутила новый укол боли. Чего она ожидала, что он проводит её до дороги и тем самым продлит собственную боль? Но дорогу она знала и без него — ей нужно было пойти по тропе к лагерю и повернуть направо. На самом деле, как бы эгоистично это ни было, она просто хотела провести с ним чуть больше времени. Но ведь она вернётся. Она обещала, и это обещание намерена выполнить, даже если впоследствии умрёт из-за своего решения.       Надёжнее перекинув тяжёлый рюкзак Клэя через левое плечо, Уитни отправилась в путь. Она справится. Идти не так уж далеко.       Ладно, немного дальше, чем она помнила. Либо эти две чёртовы мили растянулись на целую вечность.       Прогулка не была трудной, но и приятной её не назовёшь. Уитни была неуклюжей из-за неравномерного веса двух рюкзаков, которые постоянно приходилось перевешивать с одного плеча на другое, чтобы спина не ныла. Кроме того, её ноги до сих пор болели. Единственное, с чем ей сегодня повезло — это с погодой, которая была не такой жаркой. Хотя утро выдалось солнечным, довольно быстро солнце уступило место небольшой облачности, и вскоре Уитни пришлось вытащить толстовку из рюкзака и натянуть её.       Было странно ощущать желание уйти и одновременно остаться. Необычное, неприятное чувство, которое хотелось с себя стряхнуть, но она не знала, как.       Город находился примерно в четырёх с половиной милях вниз по дороге от лагеря на берегу озера. Это был один из тех сонных городков, каким-то образом живущих за счёт летнего туризма. Единственная причина, по которой городу удалось до сих пор выжить, заключалась в том, что поблизости на холмах оказались домики для отдыха. Люди сочли это место интересным для посещения из-за его несколько жуткой репутации, хотя местные правоохранительные органы и запретили ездить к озеру, поскольку там было небезопасно — слишком много заброшенных шахт осталось со времён горнодобывающего прошлого. Уитни радовалась тому, что в этот город ей не придётся соваться — она не была готова отвечать на неизбежные вопросы любопытных местных.       Всем привет! О, не особо давно, последние шесть недель я провела у озера — там так красиво в это время года. Что-что? Ах, да. Я хотела сказать, что половину времени была заперта под землёй в логове серийного убийцы, который на самом деле не причинил мне вреда и оказался супер милым и сексуальным. Безумные каникулы, правда?       И всё, здравствуй, дурдом.       Заправочная станция, где должна была состояться встреча с Клэем, была одной из конечных остановок перед длинным непрерывным отрезком дороги. Здесь обслуживали людей, просто проезжающих мимо, дальнобойщиков, туристов, а иногда и странных местных жителей. Большую часть времени это место вообще было безлюдным.       Уитни завернула за последний поворот и увидела старое здание, державшееся, по-видимому, на добром слове. Подойдя ближе, она увидела припаркованный грузовик.       Уитни оглядывалась по сторонам, ища своего брата. Скрип дверцы машины привлёк её внимание, и вот он, Клэй, выскочил из кабины грузовика и помчался к ней.       — Уитни!       Эмоции захлестнули её, она пошатнулась, а живот скрутило спазмом будто при укачивании. На мгновение Уитни показалось, что она заплачет. Протянув руки, она обняла Клэя, пусть и немного неловко из-за рюкзаков. Он ответил ей такими сильными объятиями, что почти мог раздавить.       На несколько секунд Уитни почувствовала себя маленькой девочкой, которая просто хотела, чтобы старший брат сказал, что всё будет хорошо. Хотя ведь так и было. Она в порядке, Клэй рядом, в безопасности. Угрозы не будет существовать до тех пор, пока он держится подальше от озера. Поэтому сейчас она могла позволить себе уткнуться головой в его плечо, вдохнуть запах краски и моторного масла на его одежде и наконец расслабиться.       — Боже мой, Уитни… — Клэю явно было не по себе. Его голос сохранил тот же напряжённый оттенок страха и адреналина, что и в ту ночь, — я не думал… то есть, я думал… боже, ты в порядке?       Он отстранился, чтобы взглянуть на неё, обхватил лицо ладонями и посмотрел так, словно ожидал увидеть её измождённой, напряжённой или раненой. Его руки были холодными — к сожалению, эта черта была присуща их семье.       — Я в порядке, — Уитни заверила брата, схватив его за рукав.       Похоже, он не слышал, поскольку всё ещё смотрел с почти лихорадочным взглядом.       — Я подозревал, что что-то случилось, когда ты не появилась. Все говорили, что ты просто сбежала с Майком, но я чувствовал…       — Когда я не появилась где? — мягко перебила его Уитни, надеялась успокоить сбивчивый словесный поток. Возможно, она даже злилась на брата, ведь, в конце концов, провела кучу грёбаных дней взаперти под землёй, но на самом деле сил по-настоящему злиться у неё уже не было. Клэй беспокоился, и у него на то были веские причины.       — …       Клэй замолк, сосредоточившись на заданном вопросе. Пламенная настойчивость на его лице утихла, но морщинка между бровями только углубилась; и внезапно то, как он посмотрел на Уитни, как его руки упали на её плечи в желании поддержать, заставило всё её существо покрыться льдом.       Она ощутила реальное желание сбежать от его предсказуемого ответа.       — На…       Клэй стиснул челюсти, как будто ему было трудно сформулировать то, что он хотел сказать. Затем сделал резкий вдох.       — Мамы нет, — выпалил он так быстро, что поначалу Уитни не поняла, что имелось в виду, пока он не договорил, — мне позвонили по поводу похорон. Я приехал, но тебя не было, и никто не знал, где ты…       Она перестала слушать.       Нет.       Мамы больше нет.       «Я об этом знала», — подумала Уитни. Было глупо надеяться, что последние отведённые её матери три недели жизни затянутся дольше. В некотором смысле она успела смириться с тем, что мамы очень скоро не станет, но всё равно от услышанного испытала головокружение, как будто от резкого удара в подбородок.       — Как она… ушла…       — Во сне. Фатима сказала, что зашла к ней утром, и она уже…       «Я все еще буду здесь, когда ты вернешься»       Именно это сказала ей Эллен, чтобы побудить свою упрямую дочь отправиться в поход и отдохнуть от сидения в четырёх стенах, заполненных аурой приближавшейся смерти.       «Моя заботливая девочка»       Но теперь, если Уитни вернётся, её там не будет. Её больше не будет в своей постели; уставшей, больной, но всегда с мягкой улыбкой и добрыми глазами, которыми она смотрела на своих детей.       Уитни больше никогда не увидит её улыбку.       Она ожидала разрывающего чувства вины и нарастающих рыданий. Она ожидала кошмарной скорби и переживаний. Но этого не произошло. Потому что она обо всём заранее знала. Это было нормально.       «Так устроена жизнь, Уитси. Мы не всегда можем выбирать»       Сейчас мама в порядке. Больше нет боли, нет существования в бесконечных ограничениях, нет нужды видеть своих детей напряжёнными, грустными и тщетно сражающимися. Слёзы дочери не сделали бы Эллен счастливее и не облегчили бы её смерть. Единственное, о чём сожалела Уитни — это о беспокойстве, которое могла причинить матери, когда не вернулась домой, хотя обещала. Но теперь, когда Эллен больше не было в живых, Уитни надеялась, что беспокойство растворилось так же легко, как боль.       — Пойдём, — настойчиво произнёс Клэй, схватив её за локоть, — пойдём, Уитни.       Ноги двигались сами по себе, позволяя Клэю вести её по дороге. Уитни поднесла руку к лицу, в растерянности потирая глаза. Она знала, что позже скорбь ударит по ней, проникнет в неё и станет ощущаться гораздо острее. И пусть она была немного заплаканной, эти слёзы были скорее от усталости, грусти и своеобразного облегчения.       Однако всплеск полной ясности стал для неё несколько неожиданным.       Они подошли к грузовику, и Клэй уже открыл дверь кабины, когда Уитни отступила от него, вырывая локоть из хватки.       Клэй остановился, удивлённый, и повернулся, чтобы посмотреть на неё.       — В чём дело?       Он нахмурился, сжав губы в тонкую линию, и снова взглянул на Уитни.       — Ты… он…       Она прекрасно знала, что брат не поймёт того отвращения, которое охватило её и заставило отпрянуть, как будто он только что ударил её по лицу. Она знала, что он имел в виду, пусть даже не успел озвучить свой вопрос.       Он причинил тебе боль?       Клэй не мог понять, насколько ужасно — и неправильно — так думать о милом и нежном мужчине, который прикоснулся лицом к её лбу, чтобы попрощаться. Джейсон смирился с тем, что никогда больше не увидит её.       — Я в порядке, Клэй, — огрызнулась она.       Его слишком серьёзные глаза расширились, поражённые резкостью и остротой её тона. Уитни и сама почти удивилась этому. Почти.       — Эй, — пробормотал он, понизив голос с намерением успокоить. Затем приобнял Уитни, скользнув ладонью под грубую ткань её рюкзака и притянув к своей груди, — всё нормально. Теперь ты в безопасности.       Она вывернулась, подавляя желание ударить его прямо в солнечное сплетение.       — Я и так была в безопасности, — с горечью поправила она.       — Не была, чёрт возьми, — в голосе Клэя слышалось возросшее разочарование, — я искал тебя больше месяца — местные говорили мне, что всё бесполезно, что я даже тела твоего не найду. Тебе повезло, что ты выжила.       — Ты не знаешь…       — Почему ты не позволила мне вытащить тебя оттуда? — Клэй требовал ответа, повысив голос.       — Потому что он убил бы тебя.       Клэй чуть пошатнулся, не ожидавший от неё столь ядовитого тона.       — Единственная причина, по которой ты до сих пор жив, заключается в том, что я осталась с ним. Если бы я этого не сделала, он бы всё равно не отпустил нас, оставив тебя с вырванным нахер позвоночником. Так что это тебе повезло, что ты выжил.       Клэй ощетинился, прекрасно понимая, что она права, но с наигранным превосходством отозвался:       — Вообще-то я мог бы…       — Нет, — решительно сказала Уитни, — не мог бы. И в этом не было необходимости.       Выражение его лица исказилось, помрачневшее от недоверия, гнева и замешательства.       — Почему ты продолжаешь спорить… ладно, сейчас это неважно, — он пытался подавить разочарование, — теперь ты в безопасности. Пошли домой.       Домой.       Домой, откуда уехал её брат, где мать заболела и умерла. Домой, где вся её жизнь свелась к бессмысленному бегству на работу и учёбу; к заботе о той, кого больше не будет рядом. Домой, который годами не ощущался как дом. Уитни не хотела возвращаться туда, в то место, которое практически стало синонимом печали. Если она вернётся, то вскоре задохнётся от собственных страданий. Она не хотела этого. Мама бы тоже не хотела.       Она не вернётся.       Как только решение было принято, она почувствовала, как будто её грудь освободилась от чего-то тяжёлого и огромного, как целая кирпичная стена. Как будто колючая проволока, трижды обмотанная вокруг её сердца, была снята.       — Я не смогла найти ключи от твоего мотоцикла, — произнесла она мягко, лаконично и ясно, снимая с плеча рюкзак Клэя и протягивая ему, — но у тебя наверняка есть запасные. Мотоцикл по-прежнему стоит там, так что можешь забрать его в любое время, просто держись подальше от озера.       Клэй рефлекторно потянулся к рюкзаку, а его рот приоткрылся от неожиданного перехода на другую тему.       — Я… что?       Развернувшись, Уитни покрепче вцепилась в собственный рюкзак и зашагала в направлении магазина при заправке.       Зазвенел колокольчик — если подобный звук вообще можно назвать звоном — над её головой, а затем дверь захлопнулась с протяжным скрипом, достойным только лучших историй у костра о привидениях. Оглянувшись, Уитни схватила корзину и направилась к ближайшему проходу, намереваясь как можно тщательнее прочесать небольшой, но безупречно чистый магазинчик в поисках припасов. Сначала ей хотелось взять что-нибудь особенное из еды.       Пробираясь через проходы, Уитни осматривала полки, пока не нашла то, что искала.       Подушечки.       Дай бог долгого существования этой заправке.       Она снова услышала жуткий звонок около двери, а затем Клэй прошипел её имя, что она решила проигнорировать.       — Уитни! — в гневе раздалось позади неё. — Ты что творишь?       Она повернулась к полкам.       — Я не пойду домой, Клэй, — ответила спокойно, поправив корзину, чтобы она не мешала дотянуться до коробки с подушечками.       — Что значит «не пойду домой»? О чём ты?       Вздохнув, Уитни повернула голову и встретилась с ним взглядом.       — Послушай, Клэй, я люблю тебя, — терпеливо сказала она, — и благодарна тебе за то, что ты отправился на мои поиски. За проявление заботы, — затем обвила свободной рукой его талию, приобнимая, — я ценю это, правда. Но домой не пойду.       Отступив, Уитни улыбнулась и снова повернулась к полкам.       — Со мной всё будет в порядке, обещаю.       Возможно, её слова звучали пренебрежительно. Возможно, она вела себя как идиотка. Но как бы сильно она ни любила брата, как бы ни была благодарна за ответную любовь и заботу, они уже не станут теми, кем были когда-то. Слишком много всего произошло. Но Уитни была здорова и не подвергалась опасности. Этого должно было быть достаточно.       — Ты действуешь необдуманно, — настойчиво продолжил Клэй, следуя за ней по проходу и останавливаясь позади, пока она доставала пачку салфеток, — и что планируешь делать дальше? Где будешь жить? Как…       Она шла, не обращая внимания на шквал вопросов, которые ей задавал брат. Наконец она добралась до крошечной секции в дальнем углу, где лежали лечебные мази, лубрикант и презервативы.       Закусив губу, Уитни посмотрела на контрацептивы. Была ли она ужасным человеком, раз в такой момент думала об этом? Наверное, мама была бы в восторге от того, что её дочь так активно увлечена мужчиной. Уитни вспомнила, как водила ладонью по паху Джейсона и попыталась прикинуть размер. Трудно сказать наверняка, штаны были помехой.       Уитни решила перестраховаться и взяла по пачке среднего и большого размера.       — Чего… стой!       Клэй схватил её под локоть и резко дёрнул назад, заставив развернуться к себе. Он смотрел на гладкую чёрную упаковку, зажатую в её ладони, со смесью недоумения и зарождающегося ужаса, которая показалась бы Уитни довольно комической, если бы она не была так раздражена. Теперь, как обычно, через пять секунд Клэй должен превратиться в гиперопекающего осла.       — Это что за херня?       Три секунды: новый рекорд.       — Отпусти мою руку, — спокойно попросила Уитни.       — Какого хрена…       — Отпусти мою руку, Клэй.       — Вы в порядке, мисс?       Позади них раздался голос. Клэй вскинул голову, а Уитни повернулась, увидев мужчину, стоявшего на другом конце прохода с картонной коробкой. Мужчина откровенно неодобрительно и даже враждебно смотрел на Клэя. На вид ему было лет шестьдесят, под выцветшей бейсболкой виднелись коротко подстриженные седые волосы. Бейджик, прикреплённый к его синему комбинезону, гласил: «Стив», и чуть ниже — «Менеджер».       Удобнее перехватив коробку, Стив снова настороженно обратился к Уитни:       — Он доставляет вам неприятности?       Хватка Клэя ослабла, почти осторожно выскользнув из её руки. Он двигался осторожно, как будто пытаясь не спровоцировать агрессивную собаку, и это было разумно. Хотя лицо Стива казалось усталым, а волосы давно поседели, он был коренастым и широкоплечим, своим образом напоминая Уитни питбуля.       Ей хотелось смеяться. Стив наверняка подумал, что Клэй был её деспотичным парнем. Это было до бесценного иронично.       Стив скорее всего смог бы выставить её брата за дверь, хотя не обязан был вмешиваться. Уитни натянуто улыбнулась.       — Я в порядке. Мы с братом просто не виделись какое-то время и… мы прекратим ссору.       Только сейчас Уитни подумала о том, сколько времени прошло с тех пор, как они с Клэем в последний раз общались до инцидента с похищением. Она до сих пор злилась на него.       — Спасибо, — любезно добавила Уитни.       — Хм, — проворчал Стив, — ну, если что — кричите.       Бросив последний предупреждающий взгляд на Клэя, он вернулся к своим делам. Уитни воспользовалась моментом, чтобы бросить упаковки презервативов в корзину. Что мгновенно вывело Клэя из настороженного ступора.       К ужасу на его лице быстро прибавился гнев. Она никогда раньше не видела его таким взбешённым, даже когда они дрались в детстве.       — Этот… этот ублюдок, — процедил Клэй сквозь зубы, — он заставляет тебя… я убью его. Больной…       — Заткнись! — рявкнула Уитни, но, спохватившись, поспешно понизила голос. — Никто меня не заставляет.       Господи, как же она хотела избежать этого разговора.       — Когда я спрашивал тебя раньше… причинил ли он тебе боль, я думал, что ты разозлилась, потому что не хотела об этом говорить, но… — Клэй смотрел на неё с пониманием, ещё только зарождающимся, но быстро растущим, — на самом деле, ты…       Что-то в выражении её лица отвечало на вопрос, который он не мог задать: уж слишком аморальным было его предположение, чтобы выразить словами. Как будто бы это уничтожило остатки вероятности того, что подозрения окажутся ошибочными.       — Боже, Уитни, — выдохнул он, став бледным как простыня. Похоже, он испытывал отвращение от одной только мысли о том, что его сестра могла вступать в такие отношения с неповоротливым злобным монстром. Как будто его тошнило от мысли о добровольности таких отношений с её стороны. Уитни хотела дать ему пощёчину. Клэй не мог осуждать её сильнее, чем она осуждала себя последние недели. Она так злилась на себя, желая наказать, что самой становилось дурно.       — Не буду делать вид, что ты имеешь право диктовать мне, с кем спать, а с кем нет.       Её руки дрожали. В ярости, скользкой и холодной, как пот, стекающий по спине. В ярости густой и сдавливающей горло. Металлические ручки корзины впились в сгиб её локтя от того, насколько сильно сжались суставы.       — Я нашёл тебя прикованной к стене под его домом, — резко отозвался Клэй, подчёркивая каждое слово, как бы для того, чтобы напомнить ей. Как будто она могла забыть о том, где он её нашёл и почему она там оказалась, — он…       — Я знаю, кто он, — прошипела в ответ Уитни.       — Он проклятый монстр!       — Прекрати! — её крик эхом разнёсся по магазину. Уитни было плевать, слышал ли это Стив, но всё же снова зашипела. Тема их разговора была не той, которую можно было позволить подслушать, — прошу… перестань. Ты не тот, кто должен злиться!       Рот Клэя открылся, но Уитни не позволила ему что-либо сказать.       — Ты не тот, кто на протяжении шести дней каждую минуту ожидал собственной смерти. Ты не тот, кто рвал свою шкуру, пытаясь освободиться. Ты не тот, кто мечтал умереть с голоду, потому что это было бы самым лучшим исходом.       Её лицо было горячим, а глаза застилали слёзы. Уитни не собиралась плакать, поскольку стеснение в груди препятствовало слезам. Никаких слёз, она просто была чертовски зла.       Клэй побледнел сильнее. Он выглядел так, будто его действительно вот-вот могло стошнить, и это беспокоило Уитни.       — Тебе не нужно было приходить сюда и читать мне лекции, как будто я не видела, как передо мной умирают люди. Я знаю, чем он занимается, знаю, что он такое. Но он не монстр.       Глаза начало жечь, и Уитни быстро отвернулась.       Она ведь не собиралась плакать, чёрт возьми. Да лучше она откусит себе язык.       — Боже, Уитни, я… — Клэй запнулся, явно не зная, что сказать, — я не хотел, чтобы это звучало как… — он благоразумно решил не описывать, как именно это звучало, — мне жаль. Я просто… не понимаю. Ты только что говорила, что хотела умереть от голода, а теперь защищаешь его, несмотря на то, что он заставил тебя пройти через всё это? Ты понимаешь, как сейчас звучат твои слова?       Уитни нервно рассмеялась.       — Как грёбаный бред, — откровенно ответила она, — поверь, я знаю.       — Говоришь как одна из тех девушек, которые думают, что могут исправить парня, который бьёт их и разбивает им о голову тарелки.       — О, господи, Клэй, — воскликнула Уитни, вспыхнув, — мы давно не общались, но я думала, что ты знаешь меня немного лучше.       Резко повернувшись, она направилась к следующему проходу, схватив несколько упаковок со смесью тропических фруктов и бросив их в корзину.       — Ну ладно, ладно, — Клэй последовал за ней, в мирном жесте разведя руками, — мне правда жаль, но что, чёрт возьми, ещё я должен думать? Он приковал тебя к стене.       — Хорошо. Во-первых, — Уитни развернулась к нему, подняв палец, — перестань говорить об этом так, будто только это имеет значение. Во-вторых, он не прикасался ко мне без необходимости, а необходимость была лишь когда я пыталась затеять с ним драку.       — Ты не…       — И даже в те моменты, — продолжила Уитни, перебивая его, — он никогда — слышишь, никогда — не причинял мне вреда.       В буквальном смысле это было не так. Уитни ощущала синяк сбоку под своей рубашкой. Тем не менее, несмотря на то, что она могла звучать как девушки, оправдывающие своих партнёров с наклонностями тиранов, делая вид, что могут всё изменить, она была не такой и не потому что не хотела смотреть в лицо реальности.       Джейсон ни разу не причинил ей сознательного вреда. О вреде, который был причинён из-за невежества, он узнал и никогда больше не повторял. Всё остальное было просто результатом того, что он был намного сильнее, чем она. Уитни не могла винить его за то, что он чуть крепче сжал её в своём первом оргазме. Особенно если учесть, что ей самой это понравилось. Не синяк, а то, что Джейсон испытал такое удовольствие, что забыл, как себя контролировать.       Он не был легкомысленным или жестоким, и Уитни не потерпела бы подобных оскорблений в его сторону. Джейсон был убийцей — она бы и не стала с этим спорить, потому что это было правдой, но его можно было осуждать только за это и ничего больше.       Клэй вздохнул, выглядя усталым, как будто последние остатки адреналина покинули его.       — Уитс, — мягко начал он. Это прозвище появилось ещё в детстве и звучало нежно и хрупко, как снежинка, — просто потому, что он ещё не… ты не можешь быть уверена, что он этого не сделает.       Уитни невольно улыбнулась.       — Это единственное, в чём я могу быть уверена.       Он снова вскинул брови, а она оказалась на грани нервного смеха.       Как она могла объяснить ему? Эта история была переполнена серой моралью — густой и мутной, как вода на дне озера. Как она могла объяснить, что Джейсон хоть и убивал людей, но не находил в этом радости или удовлетворения; что, убивая, он делал это максимально быстро и эффективно, насколько возможно, а если бы люди прислушивались к его предупреждениям и держались подальше, то не убивал бы вообще. Как она могла объяснить, если, по мнению Клэя, ничто не оправдывало лишения жизни?       — Если бы он собирался причинить мне боль, то убил бы сразу. Но он этого не сделал. Он кормил меня, заботился обо мне. Не уверена, что он смог бы отпустить меня, но после… — Уитни вздохнула, чтобы сдержать внезапный всплеск эмоций, — после того, как ты ушёл три дня назад… я сама решила остаться, и он знал, что уже не сможет снова заковать меня в цепи, даже если сильно захочет. И я осталась не только потому, что не хотела увидеть твои мозги, размазанные по земле.       Возможно, это было не лучшее оправдание.       — Тогда… — в голосе Клэя слышалось что-то почти отчаянное — почему?       Почему.       Почему она вообще начала отвечать на его вопросы?       — Ты знаешь о нём только то, что видел либо слышал из сплетен. Ты видел его только злым и испуганным. Ты не видел, как он сидел под деревом, наблюдая за птицами, или ломал крекеры, желая подкормить белок. Ты не видел, как он приносил мне книги и следил за тем, чтобы у меня было всё необходимое. Ты не видел…       Голос Уитни дрогнул, но она прервалась лишь на мгновение, чтобы успокоить дыхание.       — Ты не видел, как он смотрел на меня, когда оставил тебя лежащим на полу и направился ко мне, чтобы убедиться, что со мной всё в порядке. Он бы сделал всё, о чём я попросила. Вот почему он отпустил тебя. Он думал, что ты пытаешься меня увести — что ты и делал. Он думал, что защищает меня. От тебя.       — Так он что… в тебя влюблён?       Да.       — Я не знаю.       Клэй слегка отвернулся и провёл рукой по волосам, взлохмачивая их. Затем покачал головой в подсознательном рефлексе, который не контролировал.       — Я могу пожалеть его, — медленно начал он, — но ты всегда была излишне сострадательна. Ты хороший человек, и ничего с этим не поделать.       Уитни была уверена, что в данном контексте брат явно не делал ей комплимент.       — Но я не могу… не могу понять, как… — Клэй прервался, пытаясь подобрать нужные слова, — никогда бы не подумал, что услышу, как ты защищаешь убийцу. Ты всегда была такой… не то, чтобы делившей мир на чёрное и белое, но чётко отделявшей правильное от неправильного. Убийство, очевидно, находится во второй категории. Или для тебя это больше… не проблема?       — В том, что собака кусается, ты будешь обвинять именно её или всё-таки людей, которые издевались над ней? — Уитни сформулировала это как вопрос, но на самом деле не требовала ответа.       В хмуром взгляде Клэя мелькнуло разочарование.       — Но он не какой-то ротвейлер.       — Тогда ребёнок, — поправила Уитни, вздёрнув подбородок, — ты обвинишь детей в жестокости или взрослых, которые учили, что лучше бить первым?       — Это не одно и то же.       — Это то же самое, — возразила Уитни, смутно замечая, как менеджер магазина внимательно следил за ними, держась на некотором расстоянии справа, — он был маленьким мальчиком, над которым всю жизнь издевались, говорили, что он урод и монстр, а он не был таким.       Было приятно видеть, как Клэй начал нервничать, услышав её позицию. Горько, но, тем не менее, приятно.       — Потом его толкнули в озеро, где он практически утонул. Он видел, как его мать сошла с ума и начала убивать людей, а после была убита самым ужасным и жестоким образом. Он остался один с кучей психологических травм, о нём некому было позаботиться. Он думал, что своими действиями исполняет волю матери, и никто не мог научить его чему-то другому. Он не знал, что ещё делать. Как бы ты поступил на его месте?       — Я бы не стал убивать людей, — пробормотал Клэй.       — Тебе легко говорить!       Какое-то время они просто стояли в тишине. Расстояние между ними ощущалось гораздо больше, чем когда-либо, и Уитни это не нравилось. Не только образовавшаяся пропасть, но и сумасшедшее напряжение. Она устала переносить стресс, она устала бороться. Даже с ним. Особенно с ним.       — Мне жаль Дженну, — продолжила она. Клэй стиснул зубы, возможно, чтобы скрыть лёгкую дрожь подбородка, — я не знала её, но она пыталась мне помочь. Она не заслуживала такой смерти.       Он ничего не сказал, просто стоял и смотрел на полку перед собой с такой интенсивностью, которая могла бы поджечь ряды пончиков и закусок.       — Я могу это остановить.       Уитни не совсем понимала, что заставило её сказать это. Она не знала наверняка и могла только предполагать.       Клэй бросил на неё слишком мрачный взгляд.       — Остановить что?       — Убийства, — пробормотала Уитни, — если я останусь, то появится шанс уберечь кого-нибудь от смерти.       Она ожидала, что Клэй немедленно возразит, заявив, что это работа полиции. Но когда с его уст не сорвалось ни слова, Уитни поняла причины его странного молчания. Это заставило её задуматься, не было ли у него каких-то неприятных встреч с местными правоохранительными органами во время поисков — встреч, которые могли всё усугубить.       Впрочем, не имело значения, стал бы он спорить или нет. Как и то, были ли её слова правдой. Уитни осталась бы в любом случае.       Вместо этого Клэй просто смотрел на её усталым недоверчивым взглядом.       — Откуда тебе знать?       — Потому что я помешала ему убить тебя.       Молчание, последовавшее за этим спокойным заявлением, было тяжёлым и напряжённым как воздух перед грозой.       Клэй услышал её. Уитни могла сказать это по едва заметному движению челюсти и неглубокой впадинке на подбородке — унаследованной от отца, которого она никогда не видела, поэтому только предполагала — которая стала чуть глубже, чем обычно. Он думал, прокручивая её слова в своей голове, как если бы у него был гаечный ключ.       — Он простой человек, Клэй, — мягко произнесла Уитни, — у него может быть посттравматическое стрессовое расстройство, из-за чего он не привык следовать тому, что у нас принято считать социальной нормой, но он не психопат. Он не мучает жертв и не убивает их потому, что ему это нравится. Всё, чего он хочет — чтобы люди оставили его в покое.       Она улыбнулась, хотя сама того не ожидала, пусть и немного болезненно.       — Он милый и нежный. Любит наблюдать за зверюшками и слушать, как я читаю. Он думает, что у меня красивые волосы. Однажды я столкнулась с пумой, и он буквально встал между ней и мной, чтобы меня не покалечили, — Клэй снова взглянул на неё, и она почувствовала, как её улыбка стала немного кривой, — поэтому я не могу думать о нём как о монстре.       Клэй отошёл от неё на несколько шагов, но затем вернулся, проведя рукой по лицу.       Ему было неудобно. Он не был согласен с её выбором, ему явно приходилось мысленно метаться между давящим стремлением заботиться о своей сестре и чувством вины за то, что он не торопился делать это.       Уитни не сомневалась, что он действительно считал убийства и похищения людей чем-то непростительным, неправильным, и не мог понять, почему она думала иначе. Она и не собиралась с ним спорить, но… не всё было так просто. Несмотря на то, что раньше она была с ним солидарна, сейчас верила в существование редких исключений. Однако удалось ли ей убедить в этом брата на приведённых примерах, она не могла сказать.       Наконец Клэй повернулся к ней, с ужасом, сомнением и разочарованием. С мольбой.       — Я не могу просто оставить тебя здесь, — тихо сказал он Уитни. Остальное осталось невысказанным, но, тем не менее, она поняла.       В этой глуши. С ним.       — Можешь, — одновременно твёрдо и нежно отозвалась Уитни. Как однажды сказала мама: тебе не нужны громкость и сила, чтобы тебя понимали и слушались, тебе просто нужно стоять на своём, пока чужая воля не разобьётся о тебя, как вода о камень, — и тебе придётся смириться с этим.       Клэй не открывал рта, но выглядел так, будто хотел поспорить. Уитни вздохнула и отвернулась, наблюдая за тихой дорогой за окном, пустыми парковочными местами и оставленными без присмотра бензоколонками.       — Мамы больше нет. Ты всегда жил своей жизнью — и дальше будешь жить. Я потеряла большинство друзей, потому что не могла поддерживать с ними контакты. Майк… погиб. Всё, что у меня осталось, это учёба и работа, но ни то, ни другое я не могу продолжить с того места, где остановилась. Я хотела… — Уитни замолкла, потому что то, что она собиралась сказать, поразило даже её саму, — я хотела помогать людям. Вот почему решила учиться на медсестру. С другой стороны, я не уверена, что причина кроется именно в альтруизме, а не в состоянии мамы, которое мне хотелось исправить.       Это были не самые уместные откровения, но Уитни нуждалась в них.       — У меня больше ничего не было, — призналась она, — но теперь… я чувствую, что могу сделать что-то хорошее, что-то важное. Могу кому-нибудь помочь. По-настоящему помочь. Может быть, не так, как хотелось бы, но всё же.       Когда она посмотрела на брата, он снова покачал головой в своей неосознанной манере.       — Но почему ты, Уитс? — умоляюще спросил он. — Почему это должна быть ты?       Она засмеялась, возможно, немного сухо, но искренне.       Действительно, почему она? Сколько раз она задавала себе тот же вопрос за последние шесть с половиной недель? Сколько раз спрашивала у себя, почему? Почему она была ещё жива? Почему всё это произошло? Почему два человека, которые должны ненавидеть друг друга, в итоге полюбили? У неё не было ответов ни на один из этих вопросов.       — А почему бы и не я?       Смех Клэя отдавал горечью, он запрокинул голову и посмотрел вверх, как будто умолял небо о помощи — или здравомыслии. Это был знакомый жест, который Уитни видела много раз в те моменты, когда выигрывала спор или брат просто неохотно сдавался. Хотя у него всегда была возможность выговориться, капая сарказмом, достаточно горячим, чтобы обжечь её.       Независимо от того, поверил ли Клэй её словам, спорить дальше он не стал. Желание бороться покинуло его лицо, но хмурый взгляд всё ещё оставался, а между бровями пролегла складка. Клэй похудел с последней их встречи, больше года назад, и здесь, в хорошо освещённом помещении, были особенно заметны выделяющиеся скулы. Похоже, он искренне переживал за неё.       Уитни испытала к Клэю прилив привязанности, смешавшейся с печалью и вместе с тем характерной теплотой. Что бы ещё ни случилось между ними, он оставался её братом. Тем самым братом, который брал трубку, когда она звонила, чтобы пожаловаться на домашку, уроки, парней и всё остальное. Уитни слишком поздно узнала, что он был не более совершенным, чем она, а, возможно, и менее способным справляться с умственным и эмоциональным напряжением. Клэй был таким же человеком: старался делать всё, что мог, иногда преуспевая, а иногда терпя неудачу.       Сократив расстояние между ними, Уитни протянула руку и легко схватила его за нос указательным и средним пальцами — так, как поступал с ней сам Клэй в детстве. Это почти всегда предшествовало драке либо щекотке.       Нежно ущипнув, она сказала:       — Ты мой брат, и я люблю тебя. И всегда буду любить. Я понимаю, что ты не перестанешь волноваться, но надеюсь, что однажды сможешь мне поверить.       Она отпустила его нос, но прежде, чем успела опустить руку на край корзины, Клэй перехватил её. Какое-то мгновение он просто стоял, держа её за руку и изучая лицо в попытках запомнить до каждой мучительной детали.       — Ты не изменишь моё мнение, — предупредила брата Уитни, и его улыбка застала её врасплох. Маленькая и кривая, но улыбка.       — Узнаю свою упрямую младшую сестрёнку, — с любовью отозвался он.       Мгновение спустя его улыбка исчезла, и теперь он смотрел на неё с неожиданной покорностью.       — Значит, и его ты тоже любишь.       Это не было вопросом. Уитни понятия не имела, почему ей вдруг захотелось плакать, и в то же время она испытала облегчение от того, что могла обсудить это с кем-то.       — Да, — прошептала она, — получается, так.       Кивнув, Клэй тяжело выдохнул, сжав её руку.       — Ладно, — он посмотрел в сторону двери, — давай выйдем отсюда на минутку.       Хотя брови Уитни вопросительно приподнялись, она последовала за братом, оставив корзину у входа. Клэй подвёл её к грузовику и залез в кабину. Затем послышался скрежет молнии и шелест ткани.       — Я принёс кое-что. Подумал, что тебе может понадобиться одежда, — произнёс Клэй, и, когда Уитни приподнялась на цыпочках, она увидела, как он перекладывает вещи из одной спортивной сумки в другую, — здесь также есть наличка и телефон с номером, по которому ты можешь связаться со мной в любое время.       Он застегнул молнию, вытащил вторую сумку из кабины и протянул Уитни. Она растерянно моргнула.       — Я…       Она не знала, что сказать, и не хотела брать деньги у брата. Но что-то в его лице заставило её промолчать. Она вспомнила о том, как он ушёл, когда маме поставили диагноз. Клэй не справился с шоком, и его уход она видела как бегство от собственной жизни. Как то, что она сама делала сейчас.       — Похоже, мы не такие уж и разные, — озвучила свою мысль Уитни.       Клэй рассмеялся тихо и немного грустно.       — Мне тоже так кажется.       Она протянула руку, схватив мягкий ремешок спортивной сумки.       — Спасибо, Клэй.       — Мне очень жаль, — хмуро добавил он, — что меня не было рядом, когда я был нужен тебе и маме. Мне правда жаль.       Во второй раз Уитни потянулась к нему, обвив свободной рукой его спину и притягивая к себе. Она почувствовала, как он ответил на её объятия, ощутила дрожь в его груди. Клэй изо всех сил старался не плакать.       — Я знаю, — заверила она его, успокаивающе поглаживая между лопатками. Она и вправду знала, потому что в противном случае не стала бы притворяться. Его поступок было сложно простить, но когда-нибудь боль отступит, и она сможет это сделать. А пока достаточно того, что она его услышала, и он это понял.       Уитни почувствовала, как Клэй уткнулся подбородком в её макушку, как всегда делал при каждом приветствии и каждом прощании с тех пор, как они перестали жить вместе. Он тяжело дышал.       — Я останусь дома на некоторое время, пока не улажу юридические вопросы. Ты можешь прийти за своими вещами и всем остальным, когда захочешь. Или я могу забрать тебя… или привезти то, что нужно.       Уитни была рада, что он не спросил, хочет ли она сохранить дом. Единственный дом, который был ей нужен — это тот, что принадлежал их бабушке и дедушке, но он был продан много лет назад после их смерти. Возможно, когда-нибудь новые владельцы переедут, и тогда у неё всё получится, но пока ей не хотелось думать о недвижимости, юридических процедурах и документах.       — Ты собираешься продать его? — спросила она, отстраняясь, чтобы посмотреть на него.       Клэй пожал плечами, выглядя крайне уставшим. Ему бы не помешало поспать неделю, что он, наверное, и сделает.       — Я не знаю, — признался он, — часть меня этого не хочет. Я так соскучился…       — Тогда не делай этого, — строго ответила Уитни, — мама не хотела бы. И я не хочу.       — Я понимаю. Поэтому не буду.       Уитни не была уверена, что поверила ему, но сейчас не время и не место для решения таких вопросов.       — Хорошо, потому что иначе я надеру тебе задницу, — Клэй фыркнул, но спорить не стал. Он был упрям, но умён, — тебе что-нибудь нужно от меня для завещания?       Хотя брат был старше, Уитни сильно сомневалась, что он разбирался в законах.       Клэй покачал головой.       — Вряд ли. Но я дам знать, если что.       — Ладно.       Воцарилась тишина, не совсем неловкая, но очень к ней близкая. Взглянув на витрины магазина, Клэй задал вопрос:       — Тебе нужна помощь с продуктами или с возвращением?       Уитни посмотрела на него с неким изумлением. Каким бы упрямым ни был брат, он всё же пытался пойти ей навстречу.       — Нет, — отозвалась она, — я справлюсь. А ты лучше вернись туда, где остановился, и немного поспи. Или поешь. Похоже, ты давно нормально не питался.       Клэй закатил глаза, но согласился.       — Если тебе что-нибудь понадобится — звони.       — Ладно.       Он мягким взглядом посмотрел на её лицо.       — Я люблю тебя, Уитс.       — Я тоже тебя люблю, придурок.       Он засмеялся, но его голос дрогнул. Уитни сделала вид, что не заметила.       Забравшись в грузовик, Клэй завёл старый грохочущий двигатель. Он помахал Уитни, а затем выехал на дорогу. Уитни смотрела ему вслед до тех пор, пока он не скрылся из виду.