Cat Dandy

      — Ладно, — сказал Ичиго, прислоняя длинный меч Зангецу к ближайшему дереву. Впереди можно было разглядеть только контуры деревьев и кустарника, а звёзды с синей акварели неба любопытно разглядывали одинокого шинигами и адьюкаса в его путниках. — Вот здесь пойдёт.       Долина, в которой располагалась Каракура, могла похвастаться множеством необитаемых земель за окружающими город холмами; у Ичиго никогда не было особых причин высовываться в лес и горные распадки, но сегодня была ночь охоты, и им нужна была территория, где можно было бы поноситься. Кроме того, с этой частью окраин он был охренеть как хорошо знаком, и если уж здесь получилось справиться с Айзеном Соске с его напыщенными речами и телом стрёмной зомби-бабочки, то и с Блю и горсткой низкоуровневых пустых проблем возникнуть не должно. Ичиго повернулся к Блю, длинными шагами скользящего по бедной зелёной поросли холма. За последние полчаса он весь переменился: вместо ленивого, раздражительного исполина — бесшумно скользящий по небу силуэт с немигающими глазами, весь сотканный из плавных линий. Было ли дело в вечере или в ожидании ужина, но что-то важное в Блю переменилось.       — Я разломаю приманку посередине того плато, — сказал ему Ичиго, ткнув в сторону ровной полянки под холмом, — а потом, думаю, просто сяду в сторонке и дам тебе сделать дело. Если придёт так много — подрежу лишних. Не делай такое лицо, нельзя дать им прорваться в город. И не переживай, я целиком и полностью верю в твои способности откусить им жопы самостоятельно.       Ичиго указал на покрывающие его предплечье розовые полоски шрамов. Через пару дней следы исчезнут полностью, но пока своим наличием отлично напоминали, что Блю был достаточно способным, чтобы расправиться с пустыми самостоятельно.       Блю — несколько самодовольно, но явно в предвкушении начала — уселся на задние лапы. Длинный хвост выжидающе хлестал по сторонам, пока Ичиго выуживал приманку, выцепив один из кругляшков, на вид сделанных из мела. Он до сих пор не знал точно, что заставляло пустых стекаться к этой штуке, но подозревал, что мел на самом деле был какой-то разновидностью синтезированной реяцу и работал для пустых как феромоны. Секунду Ичиго подозрительно пялился на Блю, искренне понадеявшись, что приманка не сведёт огромную кошку с ума.       Ну ладно, время пожинать плоды труда своего.       Одна секунда ушла на то, чтобы спуститься на плато, другая — на то, чтобы раздавить таблетку, и третья — развеять гранулы в воздухе. Ичиго замер на секунду, пытаясь понять, чувствует ли что-нибудь: в конце концов, где-то глубоко внутри у него сидел собственный пустой. Но всё, что Ичиго мог почувствовать — тёплый ветерок, уносящий прочь белую пыль. Отряхнув руку о хакама, Ичиго пожал плечами и вернулся обратно к гребню холма и напряжённо съёжившемуся Блю.       — Ну как. Работает? — На вид Блю не чувствовал никакого эффекта странной мощной квинси-хрени. Что, если и остальные пустые тоже не почувствуют? Может, приманка испортилась. Ичиго как-то забыл спросить про срок годности.       Блю не удостоил его и взглядом; уши у него встали торчком, а взгляд оказался прикован к расстилающейся внизу земле. Медленно и осторожно Блю встал — и заскользил вниз, неслышно ступая по земле. Только кончик подёргивался, пока он медленно спускался с холма. Ичиго наблюдал, изумлённый. Ничего ведь даже не произошло....       Ступенчатая прореха раскрылась в центре посыпанной приманкой площадки, и из воздуха появилась странная фигура.       — Пахнет ужином! — провозгласил пустой, покачиваясь на куче конечностей, похожих на растянутые крабьи ноги. Вместо ладоней были острые, покрытые белой бронёй клешни. Вращая глазами-перископами в поисках обещанного ужина, пустой добавил: — Где я, чёрт подери?       Блю прижался к земле, задевая животом траву и почти теряясь в сумерках; пасть открылась в тихом рычании, но он не сразу двинулся с места. Это другой адьюкас, осознал Ичиго в этот же миг. Разве Карин не про тело животного говорила? Плюс мозги. Реяцу была выше, чем у любого гиллиана, и по размеру пустой был больше Блю раза в два. Что означало, что он готовился к бою, а не к ужину. Может, Ичиго стоит взять меч.       Пока он раздумывал над этой идеей, Блю скрылся из виду.       И тут же появился уже в воздухе; когти вытянуты вперёд, широко распахнутая челюсть вцепляется в одно из плечей, отрывая правую руку вместе с клешнёй. Из раны, как из шланга, брызнула зелёная кровь, заливая Блю лицо. Краб долго, громко заорал, но было в его тоне что-то странное.       — Ты ебанный мудак! Ты что наделал, оно же не вырастет! — провыло оно, в ужасе отпихивая от себя собственную клешню. — Ну отлично, сраная кошка, теперь мне никогда не эаволюциони.. Аргх!       Ичиго с отвращением и удовольствием смотрел, как Блю отгрызает крабу голову. Громкий «крак» разнёсся по всем окрестностям: среди холмов была отличная природная акустика. Влажные хлюпанья, с которыми Блю высасывал из головы пустого мозг, будто из обычной косточки, доходили до ушей Ичиго без всяких препятствий; тот коротко сглотнул кислую слюну — Пустые убивали ужасно отвратительно. Почему процесс просто не мог быть аккуратным и чистым, как с занпакто? Один хороший взмах мечом, пара драматичных слов напоследок — и пустой уже растворяется в воздухе. Легкотня.       Внизу на плато Блю счастливо прогрызся пустому через бедро и оторвал одну из ног. Ичиго покрылся холодным потом, который вполне мог предшествовать рвоте. К счастью, пир быстро прервало появление роя пустых поменьше: они ввалились в Каракуру через новый проход будто гроздь раздувшихся, деформированных фруктов с масками и шкурой, испещрённой пятнами в цвет свежих синяков.       — Душ-ш-ш-ши, — прошипели они в один голос, дрыгаясь в воздухе.       Блю задрал морду и издал радостный, жаждущий крови грохот.       — Ч-ч-ч-чёрт, — взвыли пустые, смиренно заваливаясь перед этой машиной смерти. Ичиго не мог их винить: Блю был быстрым, свирепым и целеустремлённым; кажется, хватило одного укуса, чтобы пустые сдались. Естественно, Блю кусал за самые важные места: глотки и головы, иногда даже ноги, когда добыча была большой, чтобы помешать ей сбежать. Он бил методично, хладнокровно и в каком-то роде гениально. Ичиго медленно уселся на землю и устроился поудобнее в ожидании спектакля.       Он никогда не считал себя жестоким. Он мог сражаться и не испытывал большого сожаления, когда приходилось разбивать друг о друга парочку черепов, но не смаковал кровь так, как кто-нибудь вроде, скажем, Кемпачи. Слэшеры Ичиго не впечатляли. Но это — это было как смотреть собственный дискавери-канал из Хуэко Мундо, и Ичиго не мог оторвать взгляда.       Блю прекрасно знал, что делать. Как и когда лучше всего хватать, уворачиваться и наносить удары, и в каком порядке. Даже хвост был пущен в дело: одного из пустых Блю щёлкнул поперёк лица так сильно, что маска треснула пополам. Когда другой без особого энтузиазма попытался схватить бегущего Блю сзади, передние когти, острые, будто широкие ножи, вцепились в каменистую землю — и в ту же секунду задние конечности Блю уже развернулись на все 180 градусов, и сильные лапы пнули бесстрашного пустого в залитую кровью морду.       Охота продолжалась и продолжалась, и небо продолжало извергать в Каракуру злополучных пустых; Блю встречал каждого с суровой точностью, отгрызая от каждого большой кусок. Кажется, больше ему и не надо было, к тому же большинство ранений были фатальными, и уже скоро всё плато было усеяно кусками белых масок и костей, поблёскивающих от неестественных цветов крови.       Наконец, прекратили открываться гараганты. Когда небеса оставались спокойными следующие пять минут, Ичиго заключил, что приманка свою роль выполнила, и встал, направившись к заваленному останками полю и тяжело дышащему посреди них Блю. Ичиго оставалось пройти шагов восемь, когда Блю поднял голову и зарычал.       Это был разносящийся каскадом, оглушительный, раскатистый рёв, будто волнами реяцу исходящий от Блю; звук, подобного которому Ичиго никогда не слышал с экранов телевизоров. За ним стояло что-то ещё, наполненное жаждущим крови триумфом, и это ощущение прокатилось по всему полю битвы, будто раскат грома. Рейряку взвилось вверх, и слабое сияние на миг высветило силуэт Блю, быстро погаснув.       Блю — лучший пустой, которого он только видел, подумал Ичиго со сдержанной гордостью, даже если ест он очень грязно. Он снова шагнул вперёд.       — Ладно, Король Лев, можешь убрать тут всё, если закончил? — Ичиго жестом обвёл десятки лежащих вокруг них трупов. — И даже не пытайся мне сказать, что тебе надо сожрать каждого. Ты лопнешь.       Блю, если взглянуть поближе, определённо нуждался в душе и полотенце, когда они вернутся домой. Кровь нечеловеческих оттенков забрызгала его так, словно Блю только что вышел с самого странного фестиваля красок в истории. Отвернув морду, он выпустил серо, стирая все свидетельства их приключения. В результате в воздух поднялся пахнущий свининой дымок, и желудок Ичиго заурчал; он стойко проигнорировал звук, даже когда ухо Блю дёрнулось.       — Дай мне взять Зангецу, и можем уходить, — время уже, наверное, шло к одиннадцати. Достаточно времени, чтобы сходить в вечернее патрулирование и пропялиться в потолок следующие шесть часов. Ичиго развернулся и принялся карабкаться обратно на холм.       На полпути волоски на затылке встали дыбом: Ичиго рухнул вниз, как подкошенный, и в у же секунду светящийся белый силуэт пролетел сверху, разминувшись с его спиной на считанные дюймы. Блю только что попытался накинуться на него.       Никто не накидывался на Куросаки Ичиго.       — Эй, — вскрикнул Ичиго со своего импровизированного упора лёжа, — я что, похож на пустого? Да я тебе задницу надеру.       Блю издал глубокий, насмешливый звук и присел, подогнув лапы так, будто намеревался наброситься на Ичиго ещё раз. В глазах плескались хищное удовольствие, охотничий инстинкт, затопивший даже контроль. Скрестив руки, Ичиго нарочито безразлично хмыкнул:       — Даже не думай. Тебе меня не переплюнуть. Я играл в салочки с четырёх лет, — демонстрируя невероятный разрыв в их способностях, Ичиго шагнул в сюмпо и перенёсся на другой конец полянки, складывая в рупор руки, чтобы крикнуть Блю.       Его там уже не было.       Рыкнув, Ичиго развернулся и ударил как раз вовремя, ловя Блю посередине его выпада (и, возможно, обеда). Грузно рухнув на бок и резко выдохнув, пустой быстро поднялся на лапы, но Ичиго уже нёсся прочь на всех парах. И Блю, будто это было само собой разумеющимся, рычаще засмеялся и кинулся следом.       Вокруг не было ни одного места, где можно было бы спрятаться, так что Ичиго решил добежать до окружавшего подножие леса, не в силах подавить смех, когда Блю запутался в ногах, едва не перелетев через собственные огромные лапы. Скрывшись из вида и сменив направление, Ичиго попытался сделать то, что получалось у него хреново: скрыть реяцу, пока всё его духовное давление не исчезло из атмосферы. Найдя широкое дерево, Ичиго прислонился спиной и задержал дыхание.       Между деревьями не слышно было ни звука кроме слабого ш-ш-ш, когда поднимался ветер. Всё казалось недвижимым и мирным. Ичиго мысленно вскинул вверх кулак. Этот пустой-кот и понятия не имел, с кем связался.       Глянув влево, Ичиго вскрикнул от ужаса и двинул кинувшемуся на него Блю в челюсть, сильно попав по подбородку. Перевернувшись от удара, белое тело впечаталось в деревце и скатилось вниз по неглубокой траншее, остановившись у крошечного ручейка. Мгновенно раскаявшись, Ичиго кинулся за ним следом, сыпля извинениями.       — Ты как, глупый ты засранец? — Пустой только встряхнулся и посмотрел на Ичиго с яростью; кончик языка чуть торчал из пасти. — Ты его прикусил? Давай посмотрю.       Блю повиновался, выглядя несколько преданным, пока плёлся вверх по грязи. Слишком легко повиновался, на самом-то деле.       — Лучше не пробуй кусаться снова. Открывай рот. — Широкие челюсти распахнулись, обнажая язык с локоть Ичиго длинной; по всей поверхности, уходя вниз до самого горла, виднелись белые бугорки, смахивающие на щетину. Так вот чем Ичиго причесали. Самый кончик языка, прямо перед нижним рядом зубов, покраснел и выглядел болезненно. Ичиго осторожно прошёлся по нему пальцами, проверяя, не выступила ли кровь. Ничего. Ичиго застенчиво почесал Блю под подбородком, осторожно, чтобы не задеть место, по которому пришёлся удар.       — Извини за это. Как ты вообще меня так быстро нашёл?       Щуря глаза, Блю показательно втянул носом воздух.       — Точно, запах. Про это я не подумал. — Поколебавшись, Ичиго спросил: — Я плохо пахну?       Приподняв грязную лапу, Блю ткнул его в бедро. В частности, в то, где в кармане джинс Ичиго хранил оставшуюся часть приманки.       — Ты грёбанный читер! — завопил Ичиго, отодвигаясь от Блю с отвращением на лице. — На мне как мишень нарисовали: ты не можешь называть это победой! — Он потянулся к Блю руками, отказываясь признавать радость от мысли, что сейчас его придушит; Блю снова ускользнул, гладкий, как шёлк, и на этот раз уже Ичиго гнался следом.       То появляясь, то исчезая, они пробежали лес и оказались на открытом воздухе: оттуда — вниз, по крутым скалистым утёсам и наискосок по полному пустых полю, двигаясь зигзагами и меняя направление. Блю бежал как сумасшедший по кронам и кустам, накидываясь на Ичиго, когда находил дорогу получше. Ичиго сдерживал силы, чтобы погоня не казалась слишком простой: сонидо Блю оказалось чертовски быстрым. Раз за разом приближаясь, Ичиго получал только кучу веток и листьев во рту; когда расстояние между ними было всего парой миллиметров, Ичиго снова и снова оставалось только хватать воздух, пока Блю уносился в чащу под раскатистый, похожий на рёв смех.       Ичиго чудесно проводил время.       Пятнашки достигли апогея, когда Ичиго чуть не спустился головой вниз по небольшому ущелью следом за Блю, который успел оценить расстояние и ударить по тормозам. Врезавшемуся в него с воплем Ичиго оставалось только вцепиться в подпрыгнувшего пустого и пережить короткий полёт: вместе они покатились по траве, пока не замедлились наконец, и Ичиго с удивлением обнаружил, что задыхается от смеха, распластанный по земле и придавленный сверху покрытым кровью пустым, обнюхивающим его лицо. Ичиго вытянул руки и провёл по широкой морде от челюстей до покрытых мехом ушей, пытаясь отдышаться.       — Ты лучший, — сказал он нежно, хотя получилось немного смазано из-за нехватки воздуха, — ты — психопат, и вечером я смотрел, как ты жрёшь мозги, но ты всё ещё лучший пустой из всех, которых я встречал.       В ответ Блю издал низкое, довольное рычание, быстро сменившиеся на оскорблённый и даже испуганный рокот. И всё же это был самый выразительный из всех ответ, которого Ичиго мог добиться от пустого. Когда Блю прижался носом к его подбородку и лизнул грязную полоску кожи у горла, Ичиго пришёл к выводу, что не сказал бы, что это так уж ужасно. Может, подпускать пустого так близко к незащищённой шее значило искушать судьбу, но Ичиго не чувствовал никакого страха. Не потому, что в происходящем не было ничего пугающего — события недавнего прошлого прочно зацементировали в сознании Ичиго понятия «жестокий» и «отвратительный» — а потому, что он вроде как понимал происходящее. Ну, он думал, что понимал. «Друзья», снова сказал себе Ичиго твёрдо, хоть это всё ещё звучало тупо. По крайней мере, пока не кончится приманка и Блю не перестанет болтаться вокруг.       — Знаешь, — сказал Ичиго задумчиво, когда пустой принялся зачёсывать короткие волосы у самого затылка, — ты без проблем уложил тех адьюкасов, так что ты не слабый, если так сравнить. Я не понимаю, почему ты здесь, а не в Хуэко Мундо. У тебя же нет здесь каких-нибудь друзей? — Иноуэ ошибалась, подумал он в замершей в ожидании тишине, язык Блю был похож на приносящую страдания наждачку. Что у неё за кинки такие? Блю поднял морду, чтобы закатить глаза, но Ичиго успел поймать его до того, как пустой успел бы вернуться к его причёске.       — Я серьёзно. Не играй в глупое животное, я знаю, ты всё понимаешь. Ты сам по себе?       Сощурившиеся голубые глаза впились в Ичиго взглядом, угрожающе — хоть и непреднамеренно — поблёскивая. Под правильным углом лунный свет отражался от плёнки в зрачках, и глаза Блю сияли, как монеты. Когда он кивнул, Ичиго почувствовал, как двинулись за ним руки и как что-то странно потянуло в груди. Совсем один, хах. Вполне себе причина, чтобы сдаться. Чёрт возьми, для чего ты жил, одинокий и никем не желанный, когда против был целый мир? Ичиго не мог придумать ни одной причины.       — Ну, — сказал он ровно, — теперь у тебя есть я. И я… — оторвав взгляд, Ичиго посмотрел в небо, где через кроны деревьев всё ещё виднелись звёзды, — я был бы не против компании. Все вокруг хотят разобрать мои мозги по винтикам или напомнить мне о собственной бессоннице. А ты хочешь только есть пустых и высасывать мою реяцу. — Отпихнув Блю, Ичиго встал и принялся отряхиваться. — Если это цена за мир и тишину, то я не против.       Становилось уже довольно поздно, и хоть мысль снова напугать старика на кухне звучала заманчиво, возможно, лучше было бы просто вернуться домой и смыть с себя все следы вечерней прогулки. В какой-то момент их догонялок Ичиго вспотел и теперь задумался, правда ли Блю нравился солёный привкус. Ну да ладно. Он повернулся, чтобы подозвать Блю, но замер, наблюдая, как тот издаёт странные звуки.       — Ты в порядке?       Блю расставил передние лапы и наклонил голову. Что-то рывками поднималось с самого основания его позвоночника и проталкивалось вперёд маленькими, инстинктивными рывками. Блю шире открыл челюсти. Ичиго охватила тревога.       — Эй… Блю кашлянул раз, другой и выплюнул один из щупалец с глазом, оставшихся от краба. Ичиго с Блю уставились на это с одинаковым отвращением. Глаз уставился на них в ответ. Ичиго попытался обрести самообладание.       — Ну, я всё равно не собирался сегодня спать, — выдавил он слабо, — пойдём домой и помоем тебя.       Хвост Блю взлетел в воздух, почти вибрируя, когда он кинулся вслед за побрёвшим за Зангецу Ичиго.       Может, он и обрёл тишину, но не мог отрицать, что пустой был охренительно странным. Но Ичиго мог с этим жить.

***

      Полтора часа спустя чистый, высушенный и вытянувшийся на кровати Куросаки Гриммджоу задавался вопросом, так ли происходит одомашнивание. Полный живот, тёплая постель, место, где можно укрыться от непогоды, и кто-то, кто присматривает за тобой. Его сила уже эффектно скакнула вверх после вечерней экскурсии, спасибо приманке от квинси, которую притащил четырёхглазый козёл. Если её использовать пару раз в месяц, то у Гриммджоу получится ещё раз попробовать перейти на другую ступеньку. Если он всё ещё сможет эволюционировать. Пара сотен пустых за ночь… Гриммджоу мог бы пожить так месяц-другой.       А потом что? Кто ж его, блядь, знает. Его ложь не продержится вечно, и Куросаки кирпич отложит, если узнает, кого на самом деле притащил в дом, не говоря уж о том, с кем спал на одной кровати. Это никогда не попадёт в категорию нормального. Куросаки мог оплакивать свой последний шанс проиграть Гриммджоу, но шинигами ни за что на свете не смирится с правдой.       Гриммджоу мрачно наблюдал за Куросаки: тот сидел за столом, и настольная лампа тёплым цветом вычерчивала страницы книги. Глаза идиота залегли в тенях, и он всё ещё не мог уснуть. Чего он, нахрен, так боялся? Жалкое было бы зрелище, если бы не сбивало так с толку. Если б у Гриммджоу была такая сила, никто в трёх мирах не мог бы его остановить. Он бы спал как дитя каждую блядскую ночь. На троне. Он бы, наверное, даже оставил Куросаки в живых как личного слугу.       Но вместо того, чтобы сделать что-нибудь этакое, чтобы сделать хоть что-нибудь, Куросаки, скрючивался за столом в середине ночи и пытался отвлечь собственную бессонницу со всё ещё сморщенными после ванной руками. Ванной, в которой он чистил пустого. Которого считал бы врагом любой другой шинигами.       Повторяя себе, что просто отдаёт долг, а долги разъедают его, как яд, Гриммджоу подошёл поближе, пока не получилось ухватить локоть Куросаки челюстями, осторожно, чтобы на самом деле не укусить. Глаза у мудака в мягком свете были золотисто-коричневые, широкие от изумления, пока он пытался понять, что происходит. Пришлось потянуть его ещё пару раз, прежде чем до Куросаки дошло, и это, по мнению Гриммджоу, было уже на два раза больше, чем надо. Видимо, это у него от бессонницы.       — Не получится, — сказал Куросаки, опустив голос и коротко мотнув головой. Осторожными пальцами освободил свой локоть. Слишком, блядь, осторожными для кого-то вроде него. — Иди отдохни сам. Я не буду шуметь, обещаю.       Он даже почесал Гриммджоу шею, извиняясь. Это было слишком приятно. Всё в Куросаки было чересчур, нахрен, приятным, и это заставляло Гриммджоу тоже быть приятным и... а, нахуй это. Гриммджоу рванулся вперёд и клацнул челюстями по удаляющемуся запястью, потянув так сильно, что Куросаки треснулся об собственный стол и свалился со стула.       — Ау! Блядь, Блю, ну что? Я же сказал, я не могу спать! Я не сплю. — С силой разжав челюсти, Куросаки отдёрнул руку. К тому моменту он уже стоял на коленях перед кроватью. Что-то в отчаянном, хмуром изгибе бровей пнуло Гриммджоу сквозь твёрдые пластины на животе. — Думаешь, ты каким-то волшебным образом сможешь помочь? Да нихрена ты не можешь, — с такого расстояния слова дрожали от бьющегося разочарования и истощения, — переживай о себе. Тебе неплохо было бы в этом потренироваться.       Гриммджоу брал свои слова назад: Куросаки был хныкающим, неблагодарным маленьким ублюдком, и он мог бодрствовать до конца своей сраной жизни, если так хотел. Отвернувшись, он вернулся обратно на кровать, распластавшись по матрасу так широко, как только мог, и отвернулся к стене со всей возможной отстранённостью. Хренова пустая трата сил и времени.       Кого ебало, что шинигами не мог заснуть? Закрывая глаза, Гриммджоу сказал себе, что не его.       Пусть страдает.       Прошли долгие секунды, прежде чем Гриммджоу больше почувствовал, чем услышал, как Куросаки мягко выдохнул, оттолкнувшись от края матраса и снова поднимаясь на ноги. Шлёпанье ног по половицам и скрип стула подсказывали, что Куросаки, видимо, возвращался к той херне, которую читал...       Раздался щелчок выключателя, и сквозь полуприкрытые веки Гриммджоу увидел, что комната погрузилась во тьму. Не то чтоб его это волновало. Куросаки вздохнул, и раздался шорох ткани, знаменующий ритуал, который люди всегда выполняли перед сном; матрас прогнулся под весом, и руки безуспешно попытались выдернуть из-под Гриммджоу парочку погребённых под ним одеял.       — Да ладно, двинься, — прошептал Куросаки. Гриммджоу очень подчёркнуто не двинулся. — Мне жаль, ладно?       Ага, как будто это вот так просто. Дилетант.       — Ты хочешь завтра ночью поохотиться на пустых или нет? Двинься, пока я тебе карандаш в жопу не воткнул.       Какого. Хера.       Гриммджоу настолько удивился, что откатился в сторону, позволив Куросаки заполучить его драгоценный плед, но двинулся он не из-за приманки, которую тот ублюдок-квинси варил в своих гнетущих белых подземельях. Впервые за, быть может, пару веков, что-то внутри Гриммджоу попробовало сделать что-нибудь хотя бы немножко хорошее ради — а, нахуй это ещё раз — и Куросаки швырнул доброту Гриммджоу обратно ему в лицо. Ну и пусть катится в ад. Гриммджоу Джаггердак мог таить обиду долгую, как само время, и никто...       Тёплая рука скользнула по изгибу его бока, и другое тёплое касание — усталый, мягкий вздох, утонувший в меховом воротнике шеи — коснулось Гриммджоу со спины. Куросаки явно и несомненно обвился вокруг его спины, не смутившись даже разделяющего их длинного хвоста. Гриммджоу обнимали. У него были хреновы обнимашки с Куросаки Ичиго.       — В следующий раз оставь для меня побольше места, — пробурчал Куросаки ему в шею приглушённо из-за того, как близко он лежал, даже несмотря на то, что уши Гриммджоу дёрнулись, ловя каждый звук. — Не кусай меня, если я начну... ну, ты понял. — Паниковать, метаться по кровати, стонать от боли — в голове Гриммджоу росли бесчисленные предположения, стоило вспомнить о том, как Куросаки вчера слегка вздремнул у стены. В любом случае, это не стоило его укуса.       У Куросаки ушло до странного мало времени, чтобы устроиться и затихнуть, но звук его дыхания подсказывал Гриммджоу, что шинигами и близко не приблизился ко сну. Что он собирался делать? Прижиматься так всю блядскую ночь, как будто Гриммджоу был каким-то эмоционально поддерживающим пустым? Почему просто не сдаться и не свалить на диванчик внизу? Да Гриммджоу даже неудобно было обнимать: костяные пластины были холодными и неподатливыми, ничего схожего с его формой арранкара. Самые мягкие части предназначались для функциональности, чтобы Гриммджоу мог сгибать и поворачивать голову, двигать ушами и моргать. Не то чтобы Куросаки, зарывшегося в мех, будто это был его собственный, это волновало.       Медленно текла ночь, и наконец Куросаки, кажется, задремал: дыхание выровнялось, грея шерсть, в которую Куросаки всё ещё утыкался носом. Хотя запах геля для душа мог быть и от Гриммджоу: он всё равно не мог различить их запахи. Наверное, ему стоило бы побеспокоиться, что он пахнет как Куросаки, хотя прилагает все усилия, чтобы это Куросаки пах как он сам. Теперь из запахов получился один общий — прах пустого и человеческое тепло. Гриммджоу смутно помнил, как это — быть тёплым, но будто бы это происходило с кем-то другим. Он больше не нуждался в тепле; такие вещи были роскошью для существ в одеждах, с мечами и сломанными масками.       В его сознании выросла непрошенная картина: он, но уже арранкар, лежащий точно в такой же позиции. Действительно способный почувствовать руку Куросаки на своём боку, тепло его грудной клетки там, где она касалась спины. Прикосновение чужого носа к затылку, влажное дыхание, оседающее на коже. Его собственную кожу — тоже тёплую.       Это неважно, сказал Гриммджоу сам себе, заставив себя лежать недвижимо. Он никогда не был тёплым раньше, и маловероятно, что он сможет снова запрыгнуть в арранкарскую шкурку. Тупое воображение.       Куросаки позади него втянул воздух во сне, будто почти соглашаясь.       Два месяца. Гриммджоу надо только пережить эти два месяца, и тогда он сможет избавиться от всех этих вопросов и сомнений. Эволюционирует он или нет — он исчезнет отсюда. А что до Куросаки… ну, он спокойно может жить и без Блю.       Ему придётся.