Чудо...

Он пришёл и на следующий день. Бежал так быстро как только мог. Акутагава не знал почему и зачем, он бежит к бухте с удочками, ведром и сетью наперевес. Но он точно знал, что ужасно сильно хочет вновь увидеть своего нового мифического знакомого. Ему впервые так хочется и одновременно страшно идти на встречу с кем-то. Но желание явно побеждает. Желание вновь коснуться своими губами чужих волшебных и чудесно вкусных. Какого Кракена, он так волнуется? На море штиль, волны тихо приливают к берегу, а чайки противно кричат где-то в вышине. Лучи играют яркими бликами на зеркале воды, но не так ярко как утром. А утром хоть глаз выколи, сидеть здесь невозможно. Эти блики так и намереваются выжечь все глаза. Но сейчас спокойно. Но на душе будто всё мешается, внутренности крутит, а под ложечкой сосёт. Идиллия. Рюноскэ вновь идёт к выступу, опуская удочку, которая снова не достаёт до воды, но на всякий случай, непонятно зачем, он взял удочку подлиннее. Неизвестно зачем и ведро с собой взял. А сеть? Боже, а она-то ему зачем, хоть кто-нибудь может ему объяснить? Долго ждать не пришлось. Ацуши вскоре всплыл. Сразу было видно, что он в прекрасном настроении. — Привет! — русал машет рукой, с которой заметно слетела соль. — Ты не взял с собой верёвку? А он вообще собирался её брать? Нет, вроде он собирался сам достать его. — Нет, слишком спешил. Сестра собиралась… Ладно, потом расскажу. Давай руку, — и он сам тянется к жителю морских глубин. И за него с готовностью хватаются. Он — рыбак. Он — русал. Он опасен для него, но к нему так доверительно прижимаются. Он же не сможет сделать больше ничего плохого, и остаётся лишь слепо доверять. — Вот, — юноша протягивает старую ночную рубашку сестры. Относительно старую, она сменила её через два месяца после покупки. — Надень сразу, чтобы… Не как вчера… — смущаются сразу оба. — С-спасибо… Рубашка лёгкая и очень даже великовата. Но Ацуши всё равно, что она женская, да и грех отказываться. — Ты пришёл рыбачить? — сразу живо любопытствует парнишка, указывая на удочки и ведро. — Покажешь? — блондин мгновенно оживляется, тормошит за плечи, щенком смотрит в глаза. — Я ни разу не видел, как вы, люди, рыбачите. Пожа-алуйста, Рюноскэ! Торпеда, жизнерадостность так и бьёт через край вместе с энергией. — Хорошо, хорошо… — брюнет слегка оторопел. Ему нужна наживка. Хотя бы наживка. — Не подскажешь, где мне можно взять червей, когда солнце уже в зените? — Есть баночка? Или ещё какой-нибудь сосуд? — отвечает вопросом на вопрос русалочка. Он целиком и полностью в чём-то уверен, но рыбак и понятия не имеет в чём, и это слегка пугает. — М-м-м… — Акутагава роется в карманах брюк, рубашки и находит пустую баночку от прошлых червей. Или это были опарыши… — Вот. Пустая. Ацуши щёлкает пальцами, с явным превосходством смотря на человека перед собой. Банка изнутри светится фиолетовым светом. Свет тухнет и сосуд верху наполняется жирными розовыми червями. Просто прекрасно… По скромному недоумевающему взгляду Рюноскэ. — Что-то ещё, милый? — посмеивается Накаджима. Вертит как только хочет плавниками хвоста от скуки. А может и от избытка энергии. — Я рассказываю то, что начал, а ты рассказываешь, что это, Чёрт возьми, было. Парень утвердительно кивает. А брюнет с беспокойством следит, как бы у того голова от такого кивка не отвалилась. Шея тонкая и изящная, вдруг не выдержит? — В общем… — Рюноскэ начинает нудные операции с крючком и червяком. — Начну кратко, для твоего общего представления о моей семье и детстве. Нас в семье четверо: отец, мать, я и моя младшая сестрёнка Гин, — юноша прикрывает глаза от света, а Накаджима поправляет рубашку, устраивается поудобнее. — Мы родовые рыбаки, так что другого выбора деятельности у меня нет. Но я и не против унаследовать лавку, не такой уж и плохой способ заработка. Ну, ловись рыбка большая и маленькая, как говорит папа, — закидывая удочку произносит Акутагава, устремляя взор вниз. — Так говорили все твои родственники? — Да. Когда мой отец отойдёт в иной мир, то мне надо будет говорить о нём в прошлом времени. И это меня не пугает, Ацуши, — спокойно произносит юноша, на короткие мгновения поворачивая голову к русалу. — Моя сестра та ещё маленькая заноза, — резко возвращается к теме брюнет. — Везде и всюду лезет куда не надо. У нас в городе мэр живёт просто отлично. У него есть очень избалованная дочка — Ичиё Хигучи. Мы втроём, и ещё один мальчишка-шкаф Осаму, можно сказать, выросли на одной улице. Я знаю её ещё малышкой, лет с трёх. Как она умудрилась в меня втюрится понятия не имею. И сегодня Гин хотела, чтобы я снова пошёл к ней в её сад на очередное чаепитие. Хигучи думает, что ей может достаться всё и вся и ей нужно лишь попросить. И она думает, что если она попросит меня быть с ней, то я соглашусь. Но… Кхм… Скажу тебе прямо… Девушки меня совершенно не привлекают, Ацуши. Русал краснеет как рак, но смотрит прямо в серые глаза Рюноскэ, от смущения не зная куда себя деть. — У-у тебя клюёт! — случайно замечает Накаджима, смущённо заправляя прядку за ухо, и сразу же обращает и чужое внимание. И рыбак вытягивает свой несчастный улов. Шкатулку. — Так, если эта дребедень сломает мне крючок, то я ухожу отсюда, — ещё сильнее, чем есть бледнеет Акутагава. Не дай Бог, он сломает крючок. Ему конец, отец его знатно выпорет за этот крюк. Блондин помогает без жертв снять шкатулку, бережно рассматривая её. Позолоченная шкатулочка с драгоценными камнями. Шкатулка милая, на ощупь мягкая. Но на вид старовата, будто бы полвека пролежала бедная на каком-нибудь каменном выступе, лишь сейчас случайно зацепилась за крюк рыбака. — По моему скромному мнению, я могу забрать первый блин себе, — отмечает Ацуши, бережно прижимая предмет к себе. Брюнет не против, лишь рукой отмахивается. — Знаешь, я люблю такие вещи. В них есть дух времени и своеобразная душа. У русалок-афалин есть поверье, что первая найденная шкатулочка укажет путь на любовной дороге. У нас это считают чушью, — в тонких пальцах появляется ржавенький серебряный ключик, который отлично подходит. — Но я легкомысленный и доверчивый. Верю всем и вся. Особенно тебе, Рюноскэ, — Акутагава ошарашенно смотрит на русала, который со странной нежностью открывает шкатулочку. Внутри лежат маленькие выцветшие портретики, письма и засушенные цветы, ужасно пахнет вперемешку с рыбой, а, тут ещё и рыбий скелетик лежит. Вода их будто не тронула вовсе, всё выглядит так, будто их только недавно туда положили. — «Этот мужчина вряд ли откажется от этой странной, порочной и неправильной связи со мной, София. Я знаю, что это противоречит церкви, что мужеложство грех. Но я не могу остановиться. Как только я вижу его, моё юношеское сердце пускается в пляс, меня охватывает порочное тепло. Да, у этого мужчины есть жена и даже сын родился недавно. Но я ничего не могу поделать, сестра. Джун Акутагава, этот живой и одновременно угрюмый мужчина двадцати пяти лет и сам знает, что это ужасно. Но я искренне люблю его, не смея ничего с собой и этим грязным чувством сделать. Твой старший брат, Роберт. 1651». Накаджима читает письмо с выражением, как оно и должно звучать. Рюноскэ слушает с жутким удивлением наперевес со стыдом. Его отец… Изменял маме с юношей? Нет, это вообще не его дело, его отец в воле творить то, что хочет, да и по молодости дело было. И не Рюноскэ в измене отца попрекать, он не имеет на это никакого права. Но слышать такое стыдно, ведь он знает обоих этих людей. Роберт Д’аргонье его крёстный отец, даже Рождество с ними празднует вместе со своей семьёй. Представлять их вместе в молодости тоже стыдно, даже сделать это трудно. — Рюноскэ, всё в порядке? — осторожно спрашивает блондин, слегка касаясь чужого плеча. — Ты осуждаешь отца? — Ацуши аккуратно заглядывает в чужие глаза. — Нет, что ты… Не мне его попрекать. Ни в мужеложстве, ни в измене. Это ошибки моего отца, а не мои. Ацуши, не мне вообще ему нужно говорить, что он разбил моему крёстному сердце, — он мельком услышал чужое бормотание, когда Ацуши читал остальные письма и заметки в виде дневниковых записей. — Просто… Это так странно слышать такое. Мой отец однажды с такой яростью сказал мне, что я при любых обстоятельствах женюсь на Хигучи… — Акутагава с ужасом качает головой. — Боже, уж лучше на русалке. Ой… Он случайно ляпнул. Абсолютно не подумал, лишь пример привёл. Юноша смотрит на Накаджиму. Тот нежно покраснел, ласково улыбнулся, беря в руки засушенный цветок незабудки, смотрит только на цветок в своих пальцах. Он так близко… Протяни руку, ласково проведи по щеке, шее, ключицам и плечам, поцелуй в щеку, скулу, губы. Но он не может. Может только продолжать глупо смотреть как какой-нибудь мальчишка на базаре. — Афалинам в десять лет дарят ракушку-трубу, чтобы они могли в случае серьёзной опасности вызвать Кракена, — не пойми зачем начинает блондин, поднимая взгляд. — Гуппи дарят какую-нибудь безделушку, которая становится для них самым главным приданым. Простым золотым рыбкам дарят диадему. Они такие красивые, обязательно золотые. В них много всяких камешков по типу алмазов, изумрудов, сапфиров. А нам… Нимфам не дарят ничего определённого, — Ацуши складывает всё обратно в шкатулку, прикрывая её с тихим хлопком. — Когда нам исполняется пятнадцать, то семья проводит обряд, после которого они своего ребёнка должны отпустить в свободное плавание. Этот обряд заключается в том, что после у русалки должен проявится какой-то дар. Это может быть что угодно. Порой этих даров несколько. У меня их два, — Ацуши придвигается к своему приятелю ближе. Плечом к плечу. — Первый это колдовство без заклинаний, по силе воли. Я могу создать и разрушить материю. Восстановить её. Взять из ниоткуда. И второй… Скорее проклятие, нежели дар… — Накаджима тускнеет, опуская голову на чужое сильное плечо. Обнимает руку Акутагавы, ища поддержки. — И что это за проклятие? — он проверяет, клюёт или нет, и вновь обращает взор на собеседника. — Покуда ты любимого не обретёшь жить тебе вечно, странствуя по миру, — цитирует кого-то русал. — Как видишь, мне девушки тоже особо не импонируют… — вздыхает он, котёнком ластясь о плечо юноши рядом с собой. Как это называется? Два жутко неправильных одиночества сошлись?

***

— Джун, ты не знаешь, где твой сын вечно пропадает? Хигучи жалуется, что даже крутиться перед ним не может. Даже понятия не имеет, где он может быть, а Гин упорно отмалчивается, — высокий кареглазый мужчина облокотился о стойку, вальяжно вытягивая ноги. Невыносимые люди. Этот мэр со своей бешеной семейкой житья вообще никогда не дадут. — А вдруг он не хочет с ней больше встречаться? Может, она ему наскучила или надоела? Ты знаешь свою дочь, Густо, только так изведёт, — он чистит оставшуюся рыбу, о которой и вовсе забыл. А когда вспомнил, то было уже поздно. Все разбежались. — Ха, это точно. Поищешь пацана? Пусть сам Хигучи всё объяснит. А то девочка и днём и ночью грезит о своём тёмном принце, — на прощание бросает блондин, не прикрывая дверь лавки. Сегодня, как и неделю до этого, жарко, грех двери и окна закрывать. Да и штиль как назло, чтоб его. Он кидаться искать сына не собирается. Ему надо доделать работу, потом ещё и рыбу выпотрошить для котов. Да и Рюноскэ не маленький мальчик уже. Сам знает где и с кем ему пропадать и прятаться от этой несносной барышни. Они сами не дворяне, но люди обеспеченные. Хотя вряд ли дело в деньгах. Девка по уши влюбилась в парня, наверняка уже и кольца хочет подобрать. Хотя где видано, чтобы девушка кольца покупала? Но кольца и не понадобятся, будто он своё дитя родное насквозь не видит. Тому пышность грудей и девичьей фигуры по боку. — Пап, я доделаю. Поищи Рю, а то скоро темно будет. Он вчера в самый притык пришёл, а сегодня, наверное и вовсе опоздает, — беспокоится Гин, забирая у отца из рук и рыбу и ножик. И правда. Уже солнце садится, ему пора скоро возвращаться. — А зачем ему две удочки и сеть с ведром? — чешет в затылке мужчина, замечая явный недочёт инвентаря. — Ладно, сам спрошу. До берега от их дома недалеко, всего десять минут туда и обратно. Да и рыбаку дальше жить и нечего. Лодки были и вовсе на виду. Их было видно из самого окна. А, вот он сидит, рыбачит… А кто это рядом с ним? Оба сидят на выступе, свесив ноги над морем. Мальчишка рядом с Рюноскэ одет в одну лишь рубашку, рядом с ним лежит какая-то шкатулка, ещё подальше несколько рыбок. Он обнял одну руку брюнета, положив голову тому на плечо. Вот поднял. Смотрит прямо в глаза его сыну так ласково, что-то тихо говорит и нежно улыбается, а Рюноскэ уши развесил и слушает, немного улыбаясь. Внезапно блондин легонько хлопает по плечу, обеспокоенно-взволнованно выкрикивая: — У тебя снова клюёт! А ты мне не верил, Фома! А у самого в голове всплывает похожее восклицание миловидного русого юноши. И тот говорил буквально то же самое. Его сын смеётся, дёргая удочку. На этот раз это несчастный карасик не больше пятнадцати сантиметров. — Забирай, не жалко, — Акутагава бросает рыбку к сородичам в небольшую горочку. У него в ведре тоже рыбки есть для живности домашней и бесполезной, а вот наживки не осталось. Он говорил то же самое. Внезапно этот парнишка берёт лицо сероглазого в свои ладошки, заставляя смотреть только на себя. — Это не наше дело, да и не нам твоего отца судить, — произносит он серьёзно. Брюнет откладывает удочку, чтобы не уронить её в море. — Не мучай своё сердце. Рюноскэ кивает. Он и сам берёт личико юноши в свои ладони. Его лицо отпускают, кладут миниатюрные ладошки на его. Мягко проводит по щекам и скулам. — Мужеложство грех… — зачарованно произносит Ацуши, гипнотизируя губы Акутагавы. Поцелуй, поцелуй, поцелуй, Посейдон тебя потопи! — Бог нам не указ, — произносит Рюноскэ, накрывая своими губами чужие. Целует нежно и аккуратно. Нежно посасывает нижнюю губу, проводит языком, просится внутрь чужого рта. И его впускают, приоткрывают чудесный маленький ротик. И он может исследовать всё. Проводит по кромке идеальных ровных зубов, ребристому нёбу, слегка щекочет щёки изнутри. Чужому языку всё же удаётся скользнуть по его, снова и снова. Слюна вытекла из рта Ацуши, смешалась с чужой, но не им друг друга упрекать. Они целуются с остервенелым желанием, не в силах оторваться от чужих губ. Ацуши запустил ладонь в чужие волосы, мягко массируя кожу головы. Рука Акутагавы когда-то успела облюбовать пышное молочное бедро, всячески его поглаживая, слегка задирая рубашку. Он прижимает свою русалочку ближе. Они не хотят, да и не могут оторваться друг от друга, но кислород не вечен. А старший Акутагава лишь разворачивается обратно к дому. Его сын сам разберётся кого любить. С кем иметь один секрет на двоих. Не ему сына упрекать в любви к юноше столь нежному и чувственному, не ему эту связь пресекать. Он свою любовь и счастье уже давно упустил. И уж точно ни ему портить сыну жизнь.