Чудо...

Ацуши никогда не видел таких крепких и высоких отношений. Эта семья была настолько крепкой, что ни одна ссора не могла порвать эту незримую связь. А ссоры были, их было порой и по десять штук на день, и всё обычно крутилось вокруг какой-нибудь абсолютно неважной мелочи. Это могло быть простое платье, очередь в ванную или туалет, а мог быть и простой спор «а чья же очередь мыть посуду сейчас, если до этого мыл её я». И Накаджиме постоянно становилось невыносимо смешно, когда он наблюдал за такими сценами. Кто бы мог подумать, что можно поссориться из-за обычной чашки с чаем? Вот и он не мог, поэтому тогда он просто валялся на полу, бился в истерике, не зная как остановиться. Он смеялся беззлобно и только оттого, что ситуация и в самом деле была до жути смешной. Но не он один валялся на полу. Рядом зачастую был шатен, который, как и он просто наблюдал и тихо умирал от смеха, держась за живот. До слёз не доходило, потому что иначе будет не очень хорошо. Впрочем, русал просто прекрасно знал, что ссоры любящих длятся недолго, а раздор придаёт большую ценность согласию. Поэтому он никогда не волновался, что всё может зайти слишком далеко. Встретили его очень даже радушно. Если считать, что его прихода никто не видел и не слышал, потому что они пришли, когда все уже разошлись по своим комнатам, то его встретили ещё и вполне спокойно. Он спокойно представился, все представились ему, а потом началась очередная ссора. Предметом ссоры стал обычный вишнёвый джем, который не поделили четверо: Чуя, Осаму, Гин и Хигучи. Впрочем, их сразу же примирила скалка, что прилетела из кухни прямо над головой блондинки. Но, если быть честным, скалка мирила абсолютно всех, ведь кто-то да что-то на кухне готовил, а скалка попадалась под руку самая первая. Это Накаджима и на своей шкуре опробовал, когда очередь готовить была его, а в столовой начали ссориться Чуя и Осаму, а ссорились они всегда громко и больно, поэтому их нужно было сразу мирить. Скалка прилетела последнему прямо в лоб, а сам метатель остался не пойманным и не увиденным, потому что чёртово суфле попыталось выйти из берегов формы. Но нимфа эти попытки пресекла, поэтому несчастное суфле было спасено и их обед тоже. Сегодня шёл восьмой день Фиесты, и предстоял он непростым. Сегодня Рюноскэ и Хигучи должны были поставить все точки над i, поэтому все за завтраком сидели ниже травы, тише воды. Ацуши же откровенно клевал носом, потому что ему всю ночь мерещились тихие женские стоны, так что сейчас ему просто хотелось поспать, а проснуться только на следующий день. Нет, на самом-то деле, стены были вполне себе толстые, просто так ничего не услышишь, а вот полы-потолки были достаточно тонкими, пропускали довольно громкие звуки, пусть и приглушённо. — Ацуши, ты сейчас упадёшь в свой кусок торта, — тихо говорит Гин, отодвигая тарелочку подальше, если парень всё же заснёт и упадёт лицом на стол. — Похоже, кто-то не выспался. Ацуши, неужели Рюноскэ так громко храпит? — шутит Дазай, лукаво сверкая своими карими глазами. — Нет, меня всю ночь мучили кошмары, — врёт блондин, придвигая свой торт обратно и сразу же пробуя на вкус. У Накахары, конечно, неплохо вышло, но с солью он переборщил. — Гномики? — смеётся рыжий, отпивая свой чай. Ацуши задумывается говорить или нет. Так он выдаст этих двух подружек с головой, а это будет низко с его стороны. Впрочем, они с Рюноскэ не попались ни разу, никто даже и мысли допустить не мог, что когда все уходили на морскую прогулку, а они всё проспали, то этот стол испытал поистине сильное землетрясение. — Мать, — с серьёзным лицом врёт Накаджима. На самом деле, его мать была его самым страшным кошмаром только тогда, когда что-то шло не по её плану, а это было довольно редко. Только вот он играет несчастного сироту, так что это вполне похоже хоть на какую-то правду. Но всем свойственно лгать. — Оу, прости, — сразу же извиняются оба. Дальше никто и слова не произносит. Все завтракают в абсолютном молчании. А русал душой чувствует, что Рюноскэ будет довольно тяжело отстоять свою точку зрения, если он не скажет хотя бы половину правды, пусть она и неприятна. Но без этого абсолютно никуда. Если он открыто не скажет Хигучи, что его не привлекает не только она, но и все девушки в общем, то стоять на своём будет довольно-таки сложно. Но если он взболтнёт лишнего, то лишнее польётся и из уст блондинки. Только вот это на пользу никому не пойдёт. Совершенно никому. И Акутагава выглядит бледнее, чем обычно, ковыряет вилкой десерт, но не притрагивается к нему. И сирена с сожалением смотрит на него, видит все переживания и мыслительный процесс насквозь. Он волнуется, что у него ничего не выйдет, что в итоге ему всё же придётся открыть их страшный секрет, который они бы хотели сохранить как можно дольше. Уж лучше они попадутся и будут объясняться как нашкодившие дети, чем вот так, на эмоциях и в отчаянии. Ацуши даже не знает как может помочь брюнету, потому что ему кажется, что если он вмешается, то всё испортит. Они расходятся всё в том же молчании. Накаджима остаётся в столовой один и собирает всю грязную посуду. Сейчас его очередь, а он единственный в этом доме, кто ни разу ни с кем не ругался и беспрекословно соглашался на всё. Да, его можно было назвать безотказным, но он не собирался ни с кем ссориться из-за какой-то посуды, если он в состоянии вымыть её сам. Но его надолго не оставляют одного. По талии скользят довольно-таки холодные руки, а шею обдают горячим дыханием. Чужой холодный нос проходится по той же шее до уха, и за ним оставляют маленький ласковый поцелуй. Русал улыбается, откидывая голову в сторону, чтобы дать полный доступ к своей шее. Он не отвлекается от своего занятия, вымывает чью-то чашку, отставляя её сразу же в сторону. А по тонкой юношеской шейке проходят тёплые губы, которые мягко зацеловывают эту часть тела. Совсем слегка покусывают, но несильно, чтобы не оставить следов. — Если нас кто-то увидит, то говорить будешь ты, — тихо замечает нимфа, слегка поворачивая голову к своему собеседнику. — Хорошо, — говорит брюнет, устраивая голову на чужом плече. — Но оправдываться будешь ты, — улыбается юноша, скрывая эту улыбку в чужой шейке. Ацуши лишь тихонько смеётся, отставляя очередную тарелочку на специальную полку для мокрой посуды. Рюноскэ всегда улыбался ему искренне и открыто, не боясь абсолютно ничего. На виду у всех он мог быть холодным и совершенно ко всему равнодушным, но наедине с ним он бросал эту маску куда подальше, мог проявить заботу и даже шутить. Да, чувства юмора у него не было, но сама попытка заставляла улыбаться. Акутагава умел быть нежным, и всю свою нежность он отдавал юноше, что крепко засел у него в сердце. Юноше, с которым можно было спокойно молчать, как и сейчас, и это молчание было бы чем-то приятным и совершенно не доставляло никаких неудобств. Вообще, если говорить открыто и честно, то Накаджима не понимал, зачем Рюноскэ пришёл к нему именно сейчас. Ведь сейчас русал не может никак ему помочь, не может никак подбодрить, потому что не может найти нужных слов. Он думает над ними, но ничего хорошего на ум не приходит. Он бы с радостью, но, пожалуй, сейчас он не советчик в этом деле. Но Акутагаве это и не нужно вовсе. Он пришёл, чтобы просто ощутить себя нужным даже тогда, когда его никто не ждал. Пришёл, чтобы услышать любимый чарующий голос, увидеть обворожительную искреннюю улыбку. Ему сейчас не нужна никакая поддержка, он в ней просто-напросто не нуждается. Ему просто нужен был Ацуши. Рюноскэ просто ощутил необъяснимую потребность обнять свою русалочку, поцеловать её. Он просто захотел этого так невообразимо сильно, что не мог препятствовать этому желанию. Впрочем, он знал, что его не оттолкнут, что ещё больше подстёгивало это желание. — Ацуши, — зовёт брюнет, когда последняя тарелка ставится на своё место. — Да, Рюноскэ? — блондин разворачивается в чужих объятиях, обнимает за шею сам. Тёплая вода с рук капает на жилетку, но это не имеет ровным счётом никакого значения. — Пообещай мне, что ты до последнего будешь рядом со мной, — шепчет рыбак, невесомо целуя русала в сладкие губы. Ему отвечают нежным сухим поцелуем, и это значит гораздо больше, чем может значить любое слово. Для них поцелуи были не просто соприкосновением губ. Это было нечто более личное и сокровенное, чем простое соприкосновение. Это было тайное послание, только для них обоих. Они боялись произнести это вслух, но всегда были готовы передать это через поцелуй. «Я люблю тебя». И Рюноскэ верит, отвечает на поцелуй с той же нежностью, которую он получил. Накаджима отстраняется. Он тонко, но искренне улыбается юноше. Ни один из них не хочет быть застуканным сейчас и в таком интересном положении. Русал опирается на тумбу, сложив руки на груди, а рыбак пристраивается рядом, уперевшись рукой на ту же тумбу. Блондин начинает разговор о разных мелочах из их бытовой жизни, например, ванна для него слишком маленькая. На это Акутагава лишь смеётся и отшучивается, что на ванну побольше он может даже не рассчитывать, а аквариум в их ванной не поместится. Накаджима понимающе закатывает глаза, но всё же без посторонней помощи он из этой ванной вылезти не мог. Это было слишком сложно для него. Именно поэтому рядом был Рюноскэ, который был готов поднять эту непосильную ношу и помочь высушить огромный русалочий хвост. Потом разговор зашёл об очереди готовки, и у юноши получилось уговорить нимфу приготовить за него. Впрочем, даже уговаривать не было нужды, потому что Акутагава готовил просто отвратительно. Они проговорили о всякой всячине полтора часа. И Рюноскэ за эти полтора часа испытал больше радости и покоя, чем за шестнадцать лет общения с Хигучи. С Ацуши ему было… Легко. Да, тот был достаточно сложной личностью, его жизнь была окутана туманом, но брюнету этот туман нравился. Он знал, что эта дымка будет существовать недолго, потому что Накаджима готов открыться ему целиком и полностью. Раскрыть всю свою душу, рассказать про каждый свой грех. Но один грешок у них был на двоих. И этого хватало для того, чтобы доверять друг другу всё самое сокровенное. — Рюноскэ, — его неуверенно зовёт звонкий девичий голосок. И Акутагава прекрасно знает, кому он принадлежит. Но он больше не волнуется. На душе и в голове совершенно легко. Он следует за блондинкой в столовую. Там уже собрались все временные жители этого дома. Чуя подпирает собой стенку, Дазай уселся прямо в самой главе стола, чтобы видеть всё и вся. Рядом с Хигучи сидит её отец, но Рюноскэ рядом со своим садиться не хочет. Он садится ближе к Дазаю, их разделяет всего лишь один стул. Напротив сидит сестра. Русал устраивается между брюнетом и Осаму. Ичиё абсолютно не знает с чего же начинать, а Акутагава спокоен как удав, он может ждать сколько угодно. Он совершенно невозмутимо обводит всех присутствующих взглядом. Видит все переживания матери насквозь, холодную отстранённость отца. Он не волнуется. Он волновался за завтраком, но позже всё волнение забылось за ничего не значащим разговором. Кареглазка хмурит бровки, закусывает губы. Жалобно смотрит на папу, ожидая, что тот хоть чем-то сможет ей помочь. — Итак, — начинает вместо дочери Густо Ичиё. — Рюноскэ, моя дочь хочет услышать твоё окончательное решение. У тебя было достаточно времени, чтобы всё взвесить. Акутагава кивает, обращая всё своё внимание на происходящее. — Рюноскэ, — жалостно тянет Хигучи. — Почему ты так поступаешь? Ты всё ведь прекрасно видишь и понимаешь. — Давай ты обрисуешь всю будущую картину. Как ты себе всё это выдумала до мельчайших подробностей, а я тебе всё разъясню, — Рюноскэ говорит деловито и чётко, доступно разъясняя свою позицию всем в этой комнате. — Хорошо, — девушка растеряна. — Абсолютно все? — Включая самые постыдные и сокровенные, — подтверждает юноша, подпирая голову рукой. Он готов слушать и разбить все ожидания в прах о камень действительности. — Х-хорошо, — она краснеет, собираясь с мыслями. — Мы возобновим наше прежнее общение, когда мы не могли прожить друг без друга и дня, не пообщавшись хоть немного. Мы вновь будем узнавать друг друга, я пойму, что нравится тебе, ты узнаешь, что обожаемо мной. Потом в один из таких дней мы будем спокойно сидеть вместе на берегу моря, — «мимо проплывёт русалка, и я сразу же умчусь к ней на дно», — наслаждаться тишиной… И… Произойдёт тот чудесный миг, когда ты, наконец, поймёшь, что лучше меня быть никого не может. Ты неловко накроешь мои губы своими, м-мы впервые поцелуемся. Для каждого из нас это будет первый поцелуй, — «мечтай дальше, девочка, мой первый поцелуй украл русал». — Начнётся та нежная пора влюблённости, которая закончится тем, что ты сделаешь мне предложение. В скромной обстановке нашего сада, — «твоего сада, не путайся», — ты встанешь на одно колено, а я буду чуть ли не плакать от радости. Мы дадим друг другу клятву у алтаря, отпразднуем пышную свадьбу, — «уж лучше на русалке». — А п-потом… Мы уединимся в нашей спальне в доме, который нам подарил мой отец, — «когда мне начинать удивляться твоей девственности ума?» — Между нами произойдёт то самое интимное, о котором обычно не говорят вслух… — У нас здесь не церковь и не богодельня, а священник вчера нажрался в хлам, так что говори уже, — нетерпеливо замечает Накахара, тихо угарающий в сторонке. — М-м… Т-ты будешь нежным и острожным, но достаточно страстным, сразу же снимешь с меня платье, — «можно я не буду это слушать?» — Я сниму одежду с тебя, — «Боже упаси». — И… Мы предадимся тому сладостному греху, который так ненавидит церковь, — «а если я сам ненавижу церковь, то что же мне делать?» — Это будет продолжаться до самого утра, — «Ацуши, проверим, смогу ли я продержаться до утра? Устроим марафон?» — Дальше мы будем жить спокойной и размеренной семейной жизнью. У нас родится ребёнок. — Всё, дальше не будем, — прекращает это безобразие Дазай, одним взмахом руки. Он сам едва ли под столом не валялся. Ой, а кто это там тихо ржёт и не может остановится? Естественно Ацуши, который такого бреда в жизни не слыхивал, а прожил он вполне достаточно и бреда тоже слышал достаточно. — П-простите, — красный как чёртов рак Накаджима быстро вытирает выступающие от смеха слёзы и залезает обратно на свой стул, давая под столом шатену «пять». Девушка не понимает, почему большинству так смешно. Она лишь растерянно хлопает глазками, пытаясь это понять. — Давай проясним одну очень важную для тебя и меня вещь, — серьёзно начинает Рюноскэ, ударяя под столом до сих пор хихикающую нимфу по бедру, чтобы, наконец, успокоилась. Ацуши под столом ударяет Осаму, чтобы тот тоже угомонился и перестал его заражать смехом. — Я никогда в тебя не влюблюсь, — отрубает каждое слово, чтобы блондинка его поняла. — Не надейся, что я соглашусь возобновить с тобой прежние отношения. Я предпочту оставить в секрете то, что знает лишь один человек в этой комнате, — все переглядываются, пытаясь хоть немного понять о чём он. — И я уж точно не отдам свой первый поцелуй тебе, потому что отдавать больше нечего, — честно признаётся брюнет. — И поверь, предложение руки и сердца я тебе делать не буду, свадьбы не будет и никакого секса тоже, — Акутагава никогда не стыдился этого слова. — И скажу тебе честно. Место в моём сердце занято, и ты точно не сможешь его освободить. Рюноскэ вновь обводит взглядом всех людей в столовой. Почти все удивлены его словами, а девушка начала стремительно расстраиваться. Гин в недоумении уставилась на него. Даже она не знает о чём говорит её родной брат. Ацуши и его отец спокойны, ни капли не удивлены, но ради простого приличия переглянулись между собой. На самом-то деле, Рюноскэ и Накаджима безмерно благодарны старшему Акутагаве за то, что до сих пор не выдал их тайну. — Рюноскэ, кто это? Я не собираюсь с ней ругаться, но я просто посмотрю на неё. Мне вполне хватит и этого. Она расстроилась, но не настолько, чтобы плакать прямо здесь и сейчас. А брюнет понял, что ему сейчас не выкрутится. Абсолютно никак не получится извернуться, если он не скажет ей хотя бы половину правды. Ему обязательно нужно сказать про то, что ему совершенно не импонирует ни одна девушка. — Хигучи, «она» совсем немного «он», — прямо говорит Рюноскэ, не опасаясь никакого осуждения. И даже сейчас Накаджима абсолютно не удивлён. Он просто снова переглядывается с главой семейства Акутагава, наблюдая его гордый взгляд. — То есть ты хочешь сказать, что готов лечь в постель с парнем, но не со мной? — Хигучи начинает очень быстро закипать, она за считанные секунды готова рвать и метать. Губы мелко дрожат, с них уже готовы сорваться самые «лестные» слова. — Я думаю, что в основе сексуальной ориентации лежат романтические чувства, а не сексуальные. Если тебе действительно нравятся люди своего пола, ты способен влюбиться в человека, а не просто получать удовольствие от секса с ним. Тут уже дело не в сексе, а в любви. И тогда это будет уже не «секс», а «занятие любовью», — влезает Ацуши. Джун смотрит на парня с одобрением, но внешне остаётся абсолютно спокоен. — То есть… — Блондинка успокаивается, собирается с мыслями, чтобы правильно их донести. — Ты любишь какого-то парня просто потому что он тебе нравится? Просто нравится и всё? — Я могу тебе перечислить целый список вещей, за которые я его люблю, и в нём точно не будет ни одного слова, что будет говорить о моём бессмысленном влечении. Но если тебе будет так романтичнее… Да. Я люблю его просто за то, что он импонирует мне больше, чем все люди, которых я могу или мог бы знать, — открыто говорит брюнет, обводя взглядом столовую. — Я… Я поняла… Но всё же. Я могу посмотреть на него? — с надеждой тянет девушка. — Догадайтесь сами. Участие может принять каждый, кому только захочется. Вы все знакомы с ним, разговаривали с ним и довольно-таки легко. Догадайтесь. Любыми способами, докажите, что это именно он. А взамен можете попросить всё, что хотите, но в пределах разумного, конечно, — легко говорит Рюноскэ, откидываясь на спинку стула. Все заинтересованы. Ну, практически все. А вопрос закрыт. Проблема решена. Больше никто не собирается посягать на его свободу, больше никто не будет пилить ему мозг. И поэтому он незаметно облегчённо выдыхает. Незаметно для всех, кроме Ацуши. Тот прячет улыбку в ладони. Ласково сжимает ладонь Акутагавы под столом, и это настолько незаметно, что никто даже внимания не обращает. В столовой поднялся шум и гам, все взрослые люди ушли по своим важным делам, а молодёжь начала спорить между собой. Кто же этот таинственный парень. Для прикрытия Накаджима тоже выкрикивает пару предположений. Дазай и Накахара даже готовы ловить на живца и предлагают такую идею Рюноскэ, но тот лишь холодно отмахивается рукой. Все начинают обсуждать между собой возможный план разоблачения, а Ацуши под шумок сбегает прочь. Никто его отсутствия не заметит. Он бежит наверх, в спальню Рюноскэ, где временно и находится их общая спальня. Там стоит одна огромная двуспальная кровать, которую они так и не опробовали, но не в этом было дело. Он просто хотел отдохнуть и, наконец, поспать. Рюноскэ замечает отсутствие блондина лишь через полтора часа. Он без всяких объяснений идёт искать его. Обходит все возможные комнаты, включая ванную. Лишь в самую последнюю очередь проверяет спальню. Вот он. Ацуши действительно не выспался, сейчас он разлёгся на самой середине, по ритму его дыхания ясно, что спит. Даже не разделся и не укрылся, просто снял обувь и уснул. В не совсем удобной позе, когда проснётся, то рука точно затечёт. Акутагава лишь улыбается, тихо подходя ближе. Он любил наблюдать за спящим Накаджимой. Во сне он выглядел таким милым. Забавно посапывал, порой из полуоткрытого рта могла вытечь тонкая ниточка слюны. Но это никак не портило всей умиротворённости картины. Юноша как можно тише снимает ботинки, ложится рядом. Нимфа так мило хмурит бровки во сне, что это заставляет улыбнуться ещё шире. Рыбак не может отказать себе, протягивает ладонь к своей русалочке, нежно и практически невесомо оглаживает щёку. Сирена никак не реагирует. Лишь протягивает во сне руку, смыкая пальцы на чужом предплечье. И брюнет понимает, что ему уже не суждено встать. Он и сам прикрывает глаза. В такой атмосфере сонного царства его не могло не разморить. Ему нечего опасаться. Он закрыл дверь на замок, когда зашёл. Поэтому он может спокойно заснуть, обняв любимого Ацуши, и никто им не помешает.