Чудо...

Акутагава нашёл практически всем в доме поистине весёлое занятие, развлечение оказалось просто чудесным. Их компания не расходилась ни на минуту. Каждый выдвигал свои предположения и объяснения, никто не мог уняться ни на секунду, а что уж говорить о минуте. Вскоре всем стало абсолютно всё равно, просто плевать с высокой колокольни, что Рюноскэ влюбился в, по сути своей, парня, что его не привлекают девушки. Хигучи очень скоро успокоилась, втянувшись в эту забавную и интересную игру. А эта игра продолжалась вот уже полторы недели, и интерес так ни у кого не пропал. Акутагава не делал никаких подсказок, не наталкивал и не подталкивал к ответу. Если они уж так хотят узнать, кто смог завоевать сердце сына рыбака, то пусть думают сами. Да и тогда вся радость победы потеряет большую половину своей грандиозности, если он будет помогать. Но тайна всегда привлекательна, и они наверняка не устанут искать от неё ключ. Только вот Ацуши очень скоро такое положение дел начало утомлять. Он начал скучать по тем спокойным денькам, когда они с Рюноскэ просто сидели у корней огромного дуба и могли молчать часами напролёт. И это была такая удобная и тёплая для них обоих тишина. Теперь же всегда и везде было шумно, никто от него не отставал ни на мгновение. У блондина жутко болит голова, и, кажется, он начал потихоньку сходить с ума. Ну, просто он уже спокойно отлить сходить не мог. Буквально по пятам за ним следовала Акутагава, от которой мысли кувырком идут уже третий день. Он действительно устал от этого балагана, но сказать напрямую Рюноскэ не решался. Ему мгновенно становилось стыдно и совестно, язык просто не поворачивался сказать что-то против. Поэтому он лишь терпел. Он искренне верил, что если он будет ждать, то дождётся большего и лучшего. А потом его это всё утомило чересчур сильно. И он просто ушёл засветло из дома, чтобы спокойно побыть в одиночестве хотя бы денёк. Вернулся к облюбованному дубу, краснея. Всё же здесь им было очень хорошо. Всего лишь один денёк спокойствия, ему большего и не нужно. Рассвет мягко брезжит на горизонте, вокруг до звона в ушах тихо. Трава мягко щекочет босые ножки нимфы. Наступает новый день, совсем скоро вновь закипит жизнь. Как и тысячи дней до этого. Ацуши мог бы уже устать от жизни, ведь он уже практически потерял счёт своим прожитым годам. Может, они перевалили за пятьсот, быть может за семьсот. Он не представлял, как трудно жилось вампирам, ведь ему стало ужасно скучно уже через пятьдесят лет. В городах кипела жизнь, развивались королевства, торговля, промышленность, волшебство. Уже тысячу лет назад магия не была чем-то необычным. Но ведьм и колдунов ловили, жгли в кострах. Накаджиме однажды удалось увидеть одну из таких. Впрочем, он и так знал, что люди ещё более ужасные монстры, чем любые оборотни или вампиры. Ещё тысячи лет назад люди начали охоту на русалок. Пираты вылавливали прекрасных золотых рыбок, глуповатых гуппи и порой везло поймать афалину. За афалину можно было спокойно купить свободное разрешение на пиратство. Можно было, есть и будет, пока русалок не останется вовсе. Но нимфу было поймать сложнее всего, а если быть точным, то ещё ни один человек ещё не смог пережить встречу с русалкой-нимфой. Нимфы — необычные русалки, они самые опасные сирены, которых только можно встретить. Даже бабочки или те же вернеры* не настолько опасны, сколько опасны нимфы. Они самые очаровательные, самые прекрасные русалки из всех. Только вот это один из тех случаев, когда такая красота просто убийственно великолепна. Такая сирена завораживает, зачаровывает моряка своей внешностью, а потом под предлогом поцелуя утаскивает на дно. У нимф нет рта полного острых и многочисленных зубов. У них есть острые клыки, которые появляются при малейшем желании, и сильнейшие челюсти. Этим челюстям может позавидовать любая акула, а желудок может переварить всё что угодно. Но Ацуши больше на людей как на еду смотреть не мог, он наелся, спасибо, больше не надо. Накаджима был очень неправильной сиреной, но с собой совершенно ничего больше поделать не мог. Сейчас, вспоминая всю свою жизнь, которая была до начала своего пацифизма, он содрогается. Русала чуть ли наизнанку не выворачивает от этих воспоминаний, ведь это действительно отвратительно. Но Ацуши не мог не радоваться своему знакомству с человеком. Он не жалел, что полюбил, не жалел, что любим. Блондину нечего терять в любом случае. Он идёт абсолютным ва-банком, так что жалеть как-то поздно. Парнишка удобно пригрелся о кору дерева. В вышине начали раздражающе противно кричать чайки, солнце слепит чувствительные аметриновые глаза. Лес сзади тоже постепенно начинает оживать. Слышатся песни птичьих разговоров, звуки некоторых особо громких животных. Ацуши просто улыбается, обнимая себя двумя руками. Ему просто до чудесного спокойно, он даже немного счастлив. Его ухо улавливает приятное нежное перешёптывание местных дриад, под землёй его особенно чуткий слух улавливает раздражающий противный стук кирок. Чёртовы ворчуны гномы начали свою работу. Накаджима слышал как-то мельком, что в этих фиорских лесах обитает грифон и гиппогриф. И он слышит их отдалённые крики, но они слишком далеко. Дендроиды начинают успокаивать своих неугомонных подружек-дриад, поднимается короткий, но сильный ветер. Лесные обитательницы быстро успокаиваются, прекращая свои глупые девичьи разговоры. Ацуши даже улавливает лошадиное звонкое ржание и с удивлением оглядывается на лес. Здесь обитают и единороги, о которых вот уже два века говорили, что они исчезли? Вот это была удивительная новость. Накаджима вновь радостно улыбается, сильнее себя обнимая. Не хватает родного темноволосого юноши рядом, но сирена не могла разбудить его так рано, вчера он слишком поздно лёг, можно считать, что даже сегодня. Ацуши надеется, что никто не поднимет шумиху. Никто не кинется поскорее его искать, поднимая на уши весь дом. Он не маленький и знает гораздо больше их всех вместе взятых. Ацуши откидывается на мягкий ствол дуба, прикрывая глаза и не обращая никакого внимания на прошедший тёплый ветерок. Он знает, что это значит. — Здравствуй, прекрасная лесная нимфа, — почтительно говорит русал, не открывая глаз. Ему и не обязательно. — Русалкам нынче не живётся в море? — насмешливо произносит звонкий девичий голосок. Накаджима всё же открывает глаза. С радостной широкой улыбкой он видит перед собой ещё совсем девочку, но она уже прекрасна. По-детски мила и по-женски изящна. Длинные золотистые кудри обрамляют очаровательное личико, пухленькие губки складываются в ответную широкую улыбку. Зелёные яркие глаза блещут озорством. Обычное белое платьице придаёт ей ещё больше невинности. Она могла бы быть феей, но жизнь сыграла не по правилам. — Нет, что ты. Просто я полукровка и могу жить там, где только захочу, — задорно произносит он, похлопывая по месту рядом с собой. Девчушка бежит к нему с готовностью, плюхаясь рядом. Ещё совсем ребёнок. Невинное и очаровательное дитя лесной природы, что абсолютно не может усидеть на месте и никак не может утолить своего детского любопытства. — Ты очень красивый, — прямо говорит девочка, разглядывая парнишку перед собой, — у тебя мягкие и изящные черты лица, практически не острые скулы и подбородок. Длинная прядь белоснежных волос придаёт тебе своеобразное очарование, — она накручивает прядку на пальчик, но потом сразу же возвращается на место. — А какие же у тебя глаза! — она восхищённо оглаживает щёку русалочки, восторженно ахая. — Чистый аметрин. Такой плавный переход от жёлтого к сиреневому. Или это фиалковый? Лесная богиня, они просто непередаваемо прекрасны! Ацуши нежно краснеет под таким натиском комплиментов со стороны дриады. Те вообще очень любят нахваливать русалочью красоту. В особенности они любят самовлюблённых золотых рыбок, которые готовы слушать их вечно. Девочка ещё долго восхваляет его прекрасную внешность, описывая его так красочно, что даже представить такие эпитеты трудно. Она рассматривает его со всех сторон. Это её первая русалка, она не может остановиться, скрупулёзно выискивает всё новые детали, чтобы ещё больше порадовать скромную душу Ацуши. Её голосок льётся без остановки, но, кажется, Накаджима готов слушать её до самого вечера, ведь ему так давно никто не делал комплименты. Они уже достаточно давно не оставались с Рюноскэ наедине. В последние разы он даже ванну принимал в одиночестве, хоть это было и чертовски сложно. А сейчас он был готов слушать дриаду, каждую её похвалу хоть до ночи. Ацуши прекрасно знает, чем заканчивается самая первая встреча дриады с русалкой. Он был готов уже в самом начале. — У тебя чудесные губки, — подходит к главному девочка, обхватывая нежно покрасневшее личико сирены. — Они такие пухленькие и алые. Алые как маки или спелая черешня, даже несмотря на почти вечное пребывание в воде. Они так и манят к себе проверить свою сладость на вкус, — шепчет девочка, наклоняясь. Первая встреча заканчивается поцелуем, и эта малютка может гордиться тем, что её первый поцелуй достался нимфе. Золотые ресницы трепещут, кудри из-за наклона головы сползают с плеч. В каждом движении чувствуются страх и волнение. Ацуши подаётся вперёд, мягко надавливая на детские губки дриады. Он прикрывает глаза, а лесная нимфа повторяет за ним. Он целует мягко и аккуратно, чтобы не напугать духа ещё больше, чем есть сейчас, раздвигает по-детски пухлые губы очень осторожно. Поцелуй трудно назвать в общем нежным, потому что они не чувствуют ничего друг к другу. Но дриада не может отказаться от своих общепринятых традиций, не может пойти против устоявшихся веками правил, но ей действительно понравились эти губы. А Накаджима не может отказать ей, потому что для русалки это огромная честь, когда именно ей достаётся первый поцелуй дриады. Это вообще очень почётно. Они отстраняются друг от друга, медленно открывая глаза. Златовласка солнечно улыбается ему, и Ацуши не в силах сдержать своей мягкой и нежной улыбки. И русал аккуратно поправляет золотые кудри, целуя малышку в её лобик. Она шепчет счастливое «спасибо, Ацуши», тая на глазах. Но Накаджима к своему удовольствию слышит неуловимое для чужого уха: «Аврора». Значит, Аврора… Он сидит до самого вечера на окраине леса, совсем рядом с обрывом. Слушает звуки леса, чувствуя себя его неоднозначной частью. Лес бы ему никогда не раскрылся, если бы не какой-то особый момент, но Накаджима и думать не хочет какой. У всякого леса свои странности и замашки, он точно не может знать, почему лес открыл себя пусть и не совсем обычной русалке. Но раз уж такое всё же произошло, то сирена абсолютно не против, ведь это очень даже хорошо. Ему больше не следует опасаться нападения глупого зверя или злых шуток вечно обиженных на русалок фей. Наверное, даже сами феи не знают, за что же они так невзлюбили водных нимф. Русалки и подавно не знают, не имеют совершенно никакого понятия, почему феи готовы им буквально хвосты вырвать. Накаджима помнил, как он однажды случайно проплывал в какой-то довольно тёплой лесной реке и тоже совершенно случайно встретил по пути парочку фей. Русал увидел их совершенно случайно. Просто присел отдохнуть на огромный камень, и мельком заметил вверху на громадных переплетающихся ветвях деревьев изящные прозрачные крылышки, а следом и самих двух целующихся фей. Те целовались так увлечённо, что Ацуши хотел уже побыстрее исчезнуть, чтобы его, не дай Бог, никто не заметил. Только вот Судьба та ещё сволочь. Он слишком громко хлопнул по воде хвостом, спугнул двух девушек. И Чёрт его вообще дёрнул двинуться, вот честно. Они сильно испугались, отскочили друг от друга как от огня, ища глазами нарушителя их общего спокойствия. Тогда Ацуши вообще пожалел, что родился русалкой, а не какой-нибудь там дриадой или эльфом. Те две феи так разозлились, что не побрезговали взять его под руки посадить на ту же толстую ветку. Он помнил как они пыхтели от тяжести, поднимая его, но он испугался так сильно, что даже двинуться побоялся. Если бы Накаджима не был полукровкой, то ему бы стоило немалых усилий упасть обратно в воду. А так, он просто подождал, когда хвост высохнет, и прыгнул обратно в лесную реку, продолжая свой путь ещё быстрее. Сейчас он мог никого не бояться, потому что лес благосклонно принял его. Теперь, если хоть одна фея только попробует выкинуть что-то подобное или ещё похуже, то ей не поздоровится. Поэтому Ацуши может спокойно сидеть здесь в одиночестве и не бояться абсолютно ничего. И сейчас Накаджима очень жалеет людей, потому что они боятся всего, что в корне отличается от них самих. Они привыкли к магии, но как огня страшатся дриад и эльфов, пусть они и безобидные, до последнего никого и трогать не станут. В поисках наживы и роскоши ловят в аквариумы русалок, в огромные стеклянные вольеры налавливают порой по десятку фей. Нимфе всегда было обидно, что из-за обычного хвоста его готовы посадить в аквариум, даже не заботясь о его желаниях и мыслях. Будто он какое-то безвольное животное, а не способное к разному виду деятельности живое существо. Он не равен с человеком, он стоит выше его, но по умственным способностям они равны. Но люди любят считать себя гораздо большим, чем есть на самом деле. Наверное, если бы эта Хигучи узнала, что он русал, то она бы сразу же запихнула его в закрытый аквариум. Это было бы невыносимо для самой нимфы, но людям всегда плевать на чужие чувства, они думают только о себе. Ацуши совершенно не заметил, как совсем скоро наступил вечер. Солнце было уже совсем близко к кромке воды, ещё чуть-чуть и оно своим диском коснётся моря. Но жизнь ещё не утихает, даже не думает. Гномы ещё быстрее начинают работать в своей шахте, а дриады где-то в лесу начинают свои привычные девичьи игры. Сплетничают с феями, ругаются с дендроидами. Смеются и поют. Мифы по своему прекрасны, они притягивают своей фантастичностью. Но многие даже не подозревают, что существуют такие нежные существа. Предпочитают отгородиться от всего этого, предпочитают разбираться при помощи волшебников. Нимфа с разочарованием отмечает, что уже пора возвращаться. Рюноскэ, наверное, беспокоиться уже начал, ведь он проснулся сегодня один. Но Накаджима не хочет сожалеть, ведь он провёл прекрасный день в относительной тишине и спокойствии. «Слушай беззвучие, слушай и наслаждайся тем, чего тебе не давали в жизни, — тишиной». Русал не помнит, где же он мог это услышать, но слова в голове звучат так отчётливо, что он просто обречённо выдыхает. Если бы всё было так просто, то его жизнь была бы просто до странного прекрасной. Было бы так спокойно. Но только ни в этой жизни и ни в этом мире. Сирена не обувается до самого конца лесной тропинки, потому что хочет ощутить эту прелестную мягкость сентябрьской травы своими босыми ножками. Ведь это так приятно, когда зелёная, но уже немолодая трава щекочет пятки, а стопа ощущает непередаваемую мягкость. Что может быть лучше? Когда он видит перед собой мост, то всё же обувает свои туфли-лодочки. Он одет как простой городской человек, почти как крестьянин, но ему так удобно. Он искренне не понимал и не представлял, зачем люди одеваются в дорогие шелка и атлас, ведь это порой так неудобно. Да и иногда они выглядят так глупо и смешно в своих попытках казаться роскошнее и больше, чем есть на самом деле. Когда он идёт к дому семейства Акутагава, то успевает услышать в свой адрес тихие шепотки за спиной. «Какой странный юноша, никогда его в наших краях не видела». «Он сумасшедший. Кто ходит в городе без гольф, кроме семей рыбаков?» «Ты видишь эти белоснежные волосы? Его мать ведьма, никак иначе». На последний вопрос Ацуши мог ответить с готовностью, ему многие задавали этот вопрос, но он никогда не устаёт отвечать на него. Просто он родился прямо при свете луны, а те русалки, что были рождены в полнолуние всегда были с белоснежными волосами. Это было напоминанием о своём особенном происхождении. И Ацуши своей белизной волос гордился. Да, и какая всем вообще разница? Хотя, это ведь люди. Они любят шептаться за спиной, выдумывать сплетни, лукавить и врать. Да, Накаджима не святой, и он врёт, но о его вранье многие даже и не догадываются. Когда он возвращается в дом, то никого не застаёт. Ни в одной комнате, весь дом абсолютно безлюден. Ацуши смотрит и наверху, но и там нет никого. Выходит в небольшой садик, но и здесь поиски безуспешны. Всё же кто-то шумиху да поднял. Но вот он слышит громкий хлопок входными дверьми, как кто-то его зовёт. Рюноскэ… Накаджима выбегает в прихожую, застывая прямо в арочном проёме. Юноша смотрит на него чуть красными печальными глазами. Просто раскрывает руки для объятий и нимфа послушно кидается в них. Его сжимают чуть ли не до хруста рёбер, прижимают к себе как можно ближе. Русал и сам прижимается к брюнету. Он не хотел никого волновать, но, видимо, он так напугал Акутагаву, что тот поднял на уши весь дом, а дальше забеспокоились уже все. Он действительно не хотел. — Я уже начал думать, что ты уплыл, — делится Рюноскэ, шепча на чужое ухо. Он целует свою пропажу в губы и не верит, что это действительно он, его любимый Ацуши. Это его безмерно сладкие и обожаемые каждой фиброй души губы. Они целовались так, будто это был их последний поцелуй, но они оба знали, что это этот поцелуй один из миллиона, который они подарят друг другу. Нимфу осторожно подталкивают, чтобы она отошла. Но они продолжают целоваться, а сзади на них ошарашенно смотрят Гин и Хигучи, а Дазай, — «Чёртов шкаф», — шипит Чуя, — врезается в дверной косяк. Рюноскэ целует его до тех пор, пока воздух не заканчивается, и они оба не ощущают потребности во вздохе. — Быть может, расскажете нам всё, мальчики? — нервно и удивлённо спрашивает брюнетка, переглядываясь с остальными. Парни переглядываются, понимая, что деваться им, Чёрт побери, некуда. Русал кивает, уводя Акутагаву за руку в гостиную. Они садятся на мягкий диван прямо посередине у всех на виду, переглядываясь. Рассказать всё? Ребята заходят следом, кто-то усаживается в кресло в ожидании волшебной истории. Накаджима, не стесняясь, стягивает с себя штаны под вопросительные взгляды остальных. В его руках вместе с фиолетовыми искрами появляется довольно-таки большой сосуд с водой. И всё содержимое выливается на ноги парня. Те начинают светиться нежным голубым светом, и перед всеми предстаёт огромный русалочий хвост. Ацуши слегка дёргает им, чтобы произвести ещё большее впечатление. У девушек вырывается удивлённый «ах», у Осаму отваливается челюсть, а Чуя вообще пожалел, что он не сел. Русал одаривает их мягкой улыбкой, но в глазах так и плещется горделивое превосходство, он обнажает аккуратные острые клыки и приветливо произносит: — Мы готовы рассказать вам абсолютно всё с самого начала, совершенно ничего не скрывая.