Как ты там?

Антон много думал и размышлял о том, в какой безвылазный тупик завела его жизнь, замуровав перед этим все выходы. Угнетали ли его такие мысли? Возможно. Было ли ему больно? Да. Знал ли он как со всем этим разобраться? Знал. Но к сожалению, это был не тот способ, за который его погладили бы по голове. Его бы поцеловали. В лоб. И пожалуй, самым страшным во всём этом было то, что Антона такой исход событий вполне устраивал. Он был готов пойти на крайние меры, лишь бы только отыскать тот источник спокойствия, искупавшись в котором он наконец сможет залечить раны своей истерзанной души. Одним из таких вечеров, наполненных лишь размышлениями о собственной судьбе, руки Шастуна сами потянулись к телефону, набирая номер Димы. Тот ответил лишь со второго раза, но Антон, кажется, этого даже не заметил. — Алло, Антон? У тебя всё в порядке? "Волнуется" — подумал Шаст, слегка приподняв уголки губ и опустив глаза в пол, как нашкодивший ребёнок. — Всё в порядке, Дим. В полном. Парень продолжал смотреть в пол, будто бы стыдясь собственных слов, или даже боясь, что несмотря на телефонную связь Дима сможет увидеть его глаза и всё поймёт. — Надеюсь, что так оно и есть. Чем обязан звонку от своего лучшего друга? Позов сделал едва заметный акцент на словосочетании "лучший друг", как бы напоминая Шастуну о его роли в жизни импровизатора. — Приезжай, а? Задав этот вопрос, Антон зачем-то зажмурился, словно опасаясь, что друг отреагирует на это предложение резким "Ты дурак?" или просто отключится, не желая больше слышать голос долговязого. — Ты дома? Я скоро буду, жди. Шастун медленно открыл глаза и еле слышно прошептал "спасибо", прерываемый звуком оконченного вызова. Время, казалось, тянулось бесконечно. Антон сидел на стуле посреди комнаты, уставившись на часы, где секундная стрелка неспешно наворачивала круги, беспощадно превращая каждый новый миг в прошлое, не оставляя ни единого шанса настоящему. Звенящая тишина подобно невидимым тискам сжимала пространство вокруг Шастуна до минимума, почти заставляя его задыхаться от кислородной недостаточности. Глухим эхом откликалось в скромной квартире учащённое сердцебиение парня, отталкиваясь от обклеенных обоями пастельного цвета стен, создавая некое подобие слухового вакуума. Кажется, ещё немного и Антон задремал бы прямо на стуле, убаюканный монотонным тиканьем часов, пожалев об этом после, когда его шея перестала бы разгибаться, без тени сожаления расстреливая позвоночник и поясницу острыми иглами, в отместку за столь неудобное положение во время сна, но звонкая, даже с непривычки режущая по ушам, трель дверного звонка заставила парня вздрогнуть и почти невесомо приблизиться к входной двери. — Тох, это я, открывай. — раздался за дверью голос Позова, в котором всё ещё отчётливо слышались нотки волнения, словно он допускал возможность того, что друг не только не откроет ему дверь, а ещё и спустя пару минут окажется найденным на полу в ванной, лёжа в луже собственной крови. Но задвижка с лязгом сдвинулась в сторону, позволяя двери гостеприимно раскрыться перед Димой, открывая ему вид на живого и почти что здорового хозяина квартиры. Дима молча шагнул внутрь, пробегаясь внимательным взглядом по сильно исхудавшей физиономии друга, чуть дольше положенного задерживаясь на его руках и раздетых от браслетов запястьях, боясь заметить порезы. И только убедившись, что Шастун не помышляет селфхармом, Позов позволил себе сделать несколько шагов навстречу зеленоглазому, заключая его в крепкие дружеские объятия. Шастун приобнял Диму в ответ, слегка погладив того по спине трясущимися, от голода, слабости и чего-то ещё, известного только самому Антону, руками. — Ну как ты? — отстранившись через пол минуты, спросил Дима, проходя следом за долговязым в гостиную и присаживаясь на край заваленного каким-то тряпьём дивана. — Хорошо. — задумчиво отозвался Антон, не сразу заметив недоверчивый взгляд напротив себя, — Да, действительно хорошо. — Ты хоть что-нибудь ел с момента приезда в Воронеж? Выглядишь как девочка-анорексичка. — Дима, привыкший всегда говорить правду и констатировать факты, нисколько не постеснялся привести такое сравнение, чем заставил Шастуна усмехнуться. — Ел. Не так много, как тебе хотелось бы, конечно, но ел, не беспокойся. — парень пожал плечами, невинно глядя на Позова, качающего головой. — А вообще, я позвал тебя сюда не для того, чтобы выслушивать нотации. Мне нужна твоя компания на всю ночь. Дима непонимающе смотрел на Шастуна, даже боясь предположить какие планы на него поселились в этой светлой голове. — Расслабься, я не сошёл с ума, если ты думаешь, что это так. — заметив на лице друга немое замешательство, глухо рассмеялся Антон. — Я узнал, что в высотке, что находится через дорогу отсюда, местные школьники недавно взломали замок от двери, ведущей на крышу, и теперь там свободный проход. Позов слегка приподнял одну бровь, поправляя съехавшие на нос очки, пытаясь понять что же всё-таки удумал Шаст, а тот в свою очередь немного хмуро смотрел на друга, ожидая его реакции. — Я хочу туда забраться! — не выдержав выпалил он тоном, не принимающим возражений. Дима лишь кивнул головой, шумно выдохнув. И как бы он не пытался понять причину такого странного желания своего лучшего друга, в голову ничего не приходило и он был вынужден только согласиться с этим. К тому же, он и сам был не прочь побывать на крыше и полюбоваться открывшимся видом на ночной Воронеж. Потратив несколько часов на просмотр фильмов и глупых видео на YouTube, парни опомнились только тогда, когда стрелка часов уже перевалила за три часа ночи и за окнами виднелась лишь мгла, разрезаемая слабым лучом света от уличного фонаря. Спустя минут двадцать, друзья стояли на крыше серой неказистой двадцатиэтажки, повидавшей, судя по состоянию парадной, разрисованной бессмысленными граффити, не одно поколение. Антон - в двух шагах от края, Дима - чуть поодаль, прямо напротив него. Антон улыбался, в глазах Димы была тревога и страх, его сердце так и твердило сквозь удары, что вот-вот должно случиться что-то непоправимо страшное, но улыбка на лице Шаста гипнотизировала и успокаивала. Всё-таки в последнее время он так редко улыбался, всё чаще ходил, спрятав голову в бездонный капюшон, на заношенной до дыр черной толстовке "цвета его души", что Дима уже и забыл каково это - видеть его таким. — Сколько время? — спросил Шастун, разрезая своим голосом тишину, пристроившуюся между парнями. — Четыре утра, — ответил Позов, посмотрев на экран собственного мобильного, — и десять минут, если это важно. — Да, это важно. — Антон улыбнулся еще сильнее, обернувшись на мгновение взад себя и переведя свой взгляд обратно на Диму, — Значит у нас есть еще десять минут. Это почти вечность, только на несколько триллиардов световых лет меньше. — Десять минут до ч-чего? — Димин голос слегка дрогнул, но невидимые руки продолжали разгонять плохие мысли, роем окружавшие его. — Узнаешь, — собеседник издал смешок, в котором, казалось, перемешались все эмоции сразу, — а пока давай поговорим. Я хочу услышать что-нибудь такое, что ты хотел сказать мне раньше, но не находил в себе сил сказать это. Может быть у тебя есть ко мне претензии? Или, возможно, я даже обидел тебя когда-нибудь? Или, быть может, есть что-то, что я должен о тебе узнать? Или ты вычитал какую-нибудь новую интересную информацию, которая не даёт тебе уснуть в последние пару дней? Говори, говори что-нибудь, говори всё, что придет в твою светлую голову, но уложись в десять минут. Это самое главное. Слова Антона ввели Позова в ступор. Он буквально потерял дар речи, не зная о чем говорить и почему эти "10 минут" так важны. А Шаст всё улыбался и смотрел на него, слегка склонив голову набок. Он выглядел таким расслабленным и умиротворенным в тот момент, что Дима боялся нечаянно разрушить это спокойствие, которое могло оказаться лишь миражом. Зелёные глаза напротив, казавшиеся в темноте черными дырами, в которых затерялись две сверхновые, казалось, прожигали в нём дыру, сквозь которую можно было видеть Позова насквозь, и от одной мысли об этом по всему его телу пробегали мурашки. — Значит...помолчим? — спросил Шаст, заставив собеседника вздрогнуть в очередной раз. Голос импровизатора звучал неестественно и устращающе, но в то же время гипнотически красиво. Позов кивнул, попытавшись сделать несколько шагов навстречу, чтобы прикоснуться к Антону и убедиться в том, что все происходящее сейчас не просто плод его воспаленного воображения. — Стой! Не подходи ближе! — испуганный крик парня, вытянувшего вперед свою окольцованную руку, заставил Диму замереть на месте с поднятой для шага вперед ногой. — Поз, делай, что угодно, но не подходи ближе, я тебя умоляю. На лицо Шастуна упала мантия страха, заставив улыбку сбежать, затаившись где-то в углу подсознания. Но стоило Диме отступить на шаг назад, приподняв руки в сдающемся жесте, как страх упорхнул прочь, позволяя улыбке вновь занять место на губах парня. — Если я не сбился со счёта, то осталась ровно одна минута. — Шаст вздохнул, — знаешь, мне так страшно. До этого мне всё казалось лишь игрой, где я – её главный герой, проходящий последний этап и уходящий в туман с табличкой "Happy end", но сейчас, когда до края один шаг, я начинаю понимать, насколько же страшно жить в неизвестности. А вдруг это не поможет? А вдруг я сломал всё, что только можно было сломать? А вдруг я...чёрт, нет, я не должен об этом думать, не должен... Я всё уже давно решил. И я так хотел провести свои последние минуты с человеком, который был мне ближе многих в самые тяжёлые моменты моей жизни, который был рядом даже тогда, когда я почти чокнулся и напугал всех своим поведением. Вот и теперь, стоя здесь, я прошу тебя о последнем одолжении: побудь со мной в четыре двадцать. Дима ужаснулся. Нет, он, конечно, и до этого догадывался к чему идёт дело, но только сейчас услышанные слова приобрели острый привкус. А друг всё считал и считал, словно в его голову внедрили секундомер. И самым ужасным, пожалуй, было то, что Позов ничего не мог сделать, отчего ему хотелось выть. — ...десять...девять...восемь...семь...шесть...пять...четыре...три...два...один...прощай... Антон широко улыбнулся, посмотрев Диме прямо в глаза, пока делал последние пару шагов назад, прежде чем споткнуться о бесконечность. Позов побежал вперед, надеясь успеть, схватить, спасти, но тщетно, его ладони ухватились лишь за полупрозрачный плащ старухи Смерти с жутким оскалом на костяном лице, обхватившей длинное худое тело своими клешнями. Легкая холодная ткань выскользнула из Диминых дрожащих пальцев и Смерть исчезла из виду, забрав с собой душу самого светлого парня во всей Вселенной, на память оставив лишь его безжизненное тело, где-то там внизу, с кровавой лужицей в районе головы. Вмиг стало тяжело дышать, словно в вакууме, звуки рассыпались в пустоте, не долетая до ушей Позова. Он закричал. Закричал, выплескивая в этот и без того несчастный мир всю свою тоску, ломавшую внутри него все кости разом. Он никогда не выставлял свои чувства на показ, прикрываясь за маской саркастичного похуиста, но никто и не догадывался, как ему было больно терять друзей одного за другим. Д р у з е й. Ему хотелось броситься следом, раствориться в пучине безысходности, воссоединиться с путем млечным и забыть о страданиях на веки вечные, но он был не настолько слаб для этого. А может не настолько силён. Психологи так и не смогли придти к выводу, к какому типу относятся суицидники: к слабым или же, наоборот, к сильным людям. И тут он подумал о своей семье. Если бы с ними сейчас что-то случилось, то его сердце вероятно бы не выдержало больше этой боли, разорвавшись вклочья и залив все внутренности кровью. Но его жена и дочь были в порядке, он это чувствовал, и это хоть немного грело ему душу. Утром все журналы пестрели громкими заголовками, а на телевидении то и дело упоминали об ушедшем из жизни Антоне Шастуне. СМИ продвигало самые разнообразные версии: от самоубийства, что являлось правдой, до заказного убийства от кого-то из завистников, что, безусловно, было полнейшей чушью. Но чего ещё ожидать от жёлтой прессы? Диме было немного спокойнее оттого, что он единственный успел попрощаться с Антоном, что он последний видел его улыбку, его задумчивый взгляд, слышал его без конца усмехающийся голос. Он навсегда останется в его сердце как самый близкий друг, с которым они прошли через многое. Чуть позже, на похоронах, Дима, с трудом сдерживая слёзы, произнесёт трепетную речь, наполненную горечью, болью и любовью к лежащему в закрытом гробу друге. Завершит он свою речь фразой, в которую вложит максимум философии и которая надолго запомнится каждому, кто присутствовал в этот день на кладбище. — ...и я очень надеюсь, что старуха Смерть тоже хороша в дружбе, ведь Антон заслуживает лучшего даже после своей смерти.

The end.