Glass

- Молодой человек, вы уверены? Юнги негромко хмыкает и отводит взгляд от врача, что смотрит на него поверх очков. Взгляд пристальный, тяжёлый, изучающий и вместе с тем сочувствующий. Передёрнув плечами, Мин нехотя вдыхает воздух, пропитанный специфическим запахом лекарств и растворов, и кивает, буравя белоснежную стену напротив немигающим взглядом. Он снова не спал всю ночь. Пятый месяц. Пятый месяц он мучается своей болезнью. И не сдаётся, хотя против него, кажется, настроен весь мир. Врач явно удивлён отказом от операции. Да уж. Наверное, нечасто к нему захаживают подобные кадры. - Уверен, - отвечает Юнги и вслушивается в возобновившееся шуршание ручки по листу бумаги. Врач передаёт ему всё. Медицинскую карту, рецепт для аптеки и снимки рентгена. Последние интересуют Юнги больше всего, и он не задерживается в кабинете, спешно прощаясь и покидая его, а после и больницу. Прикупив по дороге домой нужные сиропы, необходимые для облегчения спазмов и приступов кашля, Юнги тут же спускается в метро, чтобы как можно быстрее попасть в родную квартиру, которая отгородит его от холода и шума вокруг. От людей, которые раздражают его своим щебетанием, улыбками и смехом. Лицемеры. Они все лицемеры, хотя и делают вид, что невинны и чисты. Но Юнги знает, что это не так. Встретившись лицом к лицу со своей болезнью, Юнги как никогда чётко осознаёт это. Любовь - это тренд, бренд и далее по списку. На любви наживается реклама. На любви наживается музыка. На любви наживаются магазины цветов и подарков. На любви наживается даже институт семьи. Вся эта пропаганда семейных ценностей, важности семейной жизни, заведения детей и прочее. Реклама по телевизору впихивает любовь и отношения даже в рекламу прокладок и средства от запора. Фальшивые семьи в рекламах сока, майонеза, нового вида печенья и молока. Любовь напихана везде, будто она что-то значит, тогда как в реальной жизни она никому не нужна. «Помогите советом! Есть ли недорогие клиники, где можно быстро сделать чистку лёгких?». «Привет! Никто не знает, есть ли таблетки, способные уничтожить цветы в лёгких?». «Хэй, ребята, нужна помощь! Кто может, переведите хоть немного денег на карту ZZZ-XXX-AAA-DDD! Очень надо! Не хватает денег на операцию!». Юнги сидел на многих сайтах, пытаясь разобраться в себе и принять своё решение о сохранении цветов в лёгких до тех пор, пока они не завянут сами. Он видел, как люди на самом деле относятся к любви. Они все вопят о том, что любовь важна, что это невероятно ценное чувство, что любовь дарит высшее счастье, но что в итоге? Они убивают её своими же руками законными и не очень методами. Они готовы пойти на всё, лишь бы избавиться от своей любви, причиняющей страдания и боль. Слабые, трусливые, лживые. Юнги они все омерзительны. Лицемерные трусы, засовывающие язык себе в задницу при малейшей боли в груди. Лицемерные трусы, не способные и не желающие бороться за своё счастье. Поймать пьяную девчонку в клубе и затащить её в туалет, заставив отсосать? Легко. Подцепить на крючок пьяного качка и раздвинуть перед ним ноги на заднем сиденье его машины? Без проблем. Взять за руку, взглянуть в глаза и произнести простое и лёгкое «я люблю тебя»? Дайте, пожалуйста, адрес ближайшей больницы, где делают чистку. «Тупые, тупые, тупые идиоты» - про себя шипит Юнги и кривится, когда на одной из остановок в вагон заходит воркующая парочка, держащаяся за руки. В памяти вдруг всплывает образ Чимина. Пак лежит на сочной зелёной траве парка. Солнце скользит тёплыми лучами по его безмятежному лицу. На парне безразмерная зелёная футболка, контрастирующая с его недавно выкрашенными в рыжий волосами. На широких крепких запястьях множество разноцветных фенечек, а на коленках, не скрытых тканью коротких джинсовых шорт, новые синяки. Чимин порой бывает жутко неуклюжим, особенно если дело касается скейта. В тот день от Чимина пахло лёгким свежим одеколоном и сахарной ватой. В тот день Юнги украл с его мягких тёплых губ, покрытых гигиеничкой со вкусом колы, поцелуй. Картина меняется, и теперь Чимин лежит на полу у него дома. Тянется, потягивается, из-за чего футболка задирается, оголяя проступивший пресс, а после озорно улыбается, подползает ближе и заваливается на диван, пристраивая растрёпанную макушку на его коленях. Чимин морщит нос и рассказывает какую-то смешную историю, довольно жмурится, когда Юнги зарывается пальцами в его волосы нежно-розового цвета. Очередной бунт и попытка доказать родителям свою самостоятельность. Глупый, глупый Чимин. Но ему идёт. А вот Чимин с решительным видом сидит перед Чонгуком, и между их глазами стрекочут молнии. На столе ровно пять пицц с разными вкусами, и Чон пакостно улыбается и заявляет, что в коротышку Чимина в жизни столько не влезет. Чимин пинает его под столом, умудряется отвесить профилактический подзатыльник за сорвавшуюся после с губ макнэ ругань и берётся за первый кусок. Юнги с самого начала знал, что спор под названием «кто больше съест, тот и бог» невозможно тупой по своей природе и кончится плохо. Юнги с широкой ухмылкой и громогласным «я же говорил» придерживал блюющему Чимину отросшие красные волосы, пока зеленоватого цвета Пак опорожнял свой желудок в унитаз в его ванной и проклинал Чонгука, оливки и «чёртовы склизкие холодные грибы, ненавижу их». С Чимином связано много воспоминаний. В голове, на фото и в видео, сохранённых на ноутбуке, таится очень многое. Гулянки с друзьями и наедине, многочисленные дни рождения, празднования успешных и не очень сдач экзаменов и просто мелких радостных событий вроде «хён, это моя первая покупка на лично заработанные деньги!». Чимин в памяти Юнги счастливый, жизнерадостный и невозможно яркий. Чимин в памяти Юнги идеально дополняет его: часто хмурого, невыспавшегося и ленивого. Чимин в памяти Юнги это яркие волосы и одежда, многочисленные феньки и браслеты, запах сладостей и лета. Чимин в памяти Юнги это свобода. «И как можно уничтожить это?» - вновь проносится в голове, пока ноги выносят из душного метро и направляют своего витающего в мыслях хозяина в сторону дома. - «Как можно своими собственными руками через подпись на больничных бумагах позволить всё это разрушить, вырвать, стереть? То, что дорого. То, что делает счастливым. То, что заставляет просыпаться каждый день с улыбкой на лице?». - Юнги... Сокджин поджидает его возле подъезда. Смотрит взволнованно и улыбается слишком натянуто, неуверенно, ломко. Юнги самую малость стыдно за их прошлую встречу, если это вообще можно так назвать. Эту же самую малость стыдно и за то, что после на долгое время пропал из поля зрения друзей. Он просто отгородился от них, ограничивая всё общение сетью. Никаких личных встреч. Никаких разговоров по телефону. Ни единого лишнего шанса устроить очередную бессмысленную головомойку. И парень не считает себя виноватым. Ему просто надоело, что каждый лезет со своими никому не нужными советами и уж тем более никому не нужным мнением. Юнги заранее обозначил для себя цель и сейчас идёт к ней. И никакие жалобные взгляды, заломленные руки и дрожащие губы не собьют его. - Ты выглядишь... - Хреново. Я знаю, спасибо. В квартире Сокджин приходит в себя. Забирает у её хозяина пакет с лекарствами и уходит на кухню. Льётся вода. Щёлкает кнопка электрического чайника. Звенят кружки. Юнги уходит в ванную и долго отогревается в душе, попутно давясь накинувшимся на него приступом кашля и сплёвывая в слив вязкую металлическую слюну вместе с лепестками. Они теперь выхаркиваются всё чаще и чаще. Врач сказал, это потому что их стало слишком много, и они занимают всё больше пространства. - Они и не думают вянуть, да? - усмехнулся тогда Юнги и, проигнорировав недоумённый взгляд врача, рассмеялся. Смех этот был ломким и болезненным, но вполне искренним. Юнги знал, что просто не будет. Его любовь к Чимину... Можно ли считать её настоящей? Наверное, можно. Даже спустя время, даже после их ссор каждое новое сообщение Чимина заставляет сердце сбиваться с привычного ритма. Чимин, он... Пишет. Пишет постоянно. Больше не умоляет и не требует, но и ясно даёт понять, что не отступится. Чимин пообещал, что будет рядом и позаботится. Юнги знает, он сдержит своё обещание. Им просто нужно немного времени, чтобы остыть и разобраться в себе. Точнее, время нужно Чимину, и Юнги готов его дать. Лучше не видеть его и рыскать в чужом инстаграме в поиске новых фото, чем раз за разом кричать друг на друга до срыва голосовых связок, но так и не быть услышанным. Одевшись и покинув ванную, Юнги направляется на кухню, попутно вытирая мокрые волосы полотенцем, и замирает на пороге. На столе дымятся чашки с мятным чаем и стоит распакованная бутыль с сиропом. Возле неё лежит изученная Сокджином инструкция по применению и раскрытая медицинская карта Юнги. Сам Джин стоит возле окна и рассматривает на свету его рентген. Хмурится, жуёт губы и кажется бледнее обычного. Юнги подходит ближе и забирает снимок из рук дёрнувшегося парня. - Эстетика смерти, - усмехается едва слышно и сжимает пальцы на листке крепче, рассматривая. Его лёгкие выглядят... Странно. Неестественно. Блёклые полоски рёбер оплетены тонкими синеватыми нитями. Так отражаются на рентгене корни цветов. Сами же цветы бледно-голубыми пятнами заполняют его лёгкие почти до отказа. Тень сердца чистая, что не может не радовать. Корни ещё не добрались до него, и смертельный приступ пока не грозит. Впрочем, Юнги и без этого ходит по грани. Цветы. Их так много. Вся полость лёгких забита голубоватыми пятнами, и лишь сверху есть немного свободного места. Теперь понятно, о чём говорил врач, и почему при кашле лепестков всё больше. Они поднялись с самого низа лёгких и стремятся забить их до отказа, но судороги и кашель заставляют отхаркивать их, очищать лёгкие. По словам врача сироп будет провоцировать кашель, чтобы Юнги мог избавиться от большего количества цветов, но при этом в клейком горьковатом растворе есть вещества, которые будут смягчать боли и беречь его разодранное в кровь горло. Что-то вроде слабой анестезии и антисептика. Юнги в это совершенно не верит. Чтобы очистить лёгкие хотя бы на треть, придётся кашлять так много, что у него от давления глаза вытекут. И всё же он готов к этому. Был готов с самого начала. - Я не понимаю, - негромко говорит Сокджин и грузно опускается на стул, подпирая голову руками и нервно зарываясь пальцами в волосы. - Я совсем тебя не понимаю. Чимин ничего толком рассказать не может, потому что, как я думаю, и сам не знает всей правды. Статьи в интернете больше пугают, чем хоть что-то объясняют. Статьи врачей слишком заумные и непонятные. Я не знаю, что думать, Юнги. Я не знаю, чем помочь. Я не знаю, что мне делать. Тебе плохо и больно, я же вижу это. Но что я могу... - Ничего, - обрывает поток бессмысленных бормотаний Юнги и наливает сироп в мерный стаканчик, проглатывая его, кривясь и тут же запивая терпко-сладким чаем, холодящим кончик языка привкусом ментола. - Ты ничего не можешь сделать, Сокджин. Ты ничего и не должен делать. - Юнги... - Я люблю его, - обрывает Мин и заглядывает в глаза разом подобравшегося и обратившегося в слух Сокджина, садясь напротив него за стол и подбирая под себя босые ноги. - Люблю этого человека. Мне кажется, всегда любил. Едва ли не с самого начала. Ханахаки просто открыла мне глаза на происходящее. С первым же приступом неестественно сухого и сильного кашля я понял, что обратной дороги нет. Но и сдаваться я не собираюсь. Этот человек, он... Удивительный. Он самый невероятный для меня во всей этой грёбаной вселенной, Сокджин. И я не откажусь от чувств к нему. - Они же губят тебя. Эта любовь губит тебя! - нервно выкрикивает Сокджин и тут же сжимается под морозящим взглядом. - И что? - с ленцой тянет Мин и делает ещё один глоток чая, чувствуя распространяющееся от желудка тепло. - Поэтому я должен бежать на чистку? Поэтому я должен отказываться от своих чувств? Поэтому я должен становиться бездушной куклой? Да, мне больно. Мне чертовски больно, хён. Порой по ночам я просыпаюсь от кашля, и мне кажется, я чувствую, как корни внутри меня двигаются, шевелятся, вьюном оплетая рёбра и всё сильнее прошивая плевру. В такие моменты мне становится страшно. Мне кажется, что внутри меня клубок из извивающихся змей, и я в панике бью себя по груди и царапаю солнечное сплетение до крови. Глаза Юнги заполняются мутной пеленой, будто он с головой погружается в воспоминания о жутких ночах, изматывающих его похлеще приступов кашля. Но вот Сокджин шумно выдыхает, неловко вытирая повлажневшие глаза, и Мин вздрагивает, возвращаясь в реальность и делая ещё глоток чая. - А потом приступ проходит, и паника отступает, - выдыхает он и переводит взгляд на окно, за которым кружится начавший падать снег. - И тогда я вспоминаю его. Этого человека. Улыбку, смех, объятия, прикосновения. И боль отступает, уступая место теплу в груди и спокойствию на душе. Пока этот человек рядом со мной, я всё выдержу. Я всё вынесу и смогу пройти этот путь до самого конца. Я переболею, хён, потому что точно знаю - взаимность мне не светит. Нужно лишь подождать. Потерпеть. А потом мне просто очистят лёгкие от остатков цветов, и я смогу жить дальше. Жить и чувствовать. Даже если моя любовь не взаимна, я не хочу терять её и не хочу терять возможность чувствовать тепло к своему человеку. К человеку, которого выбрал мой разум, моё сердце, моя душа. Да, мне больно. Но я так сильно люблю его, что готов пройти через всё, что уготовит мне эта чёртова болезнь. - Это ведь... Это кто-то близкий, верно? Кто-то из нас? - осторожно спрашивает Сокджин, и его голос дрожит, срывается. - Это Соён, да? Или Мэй? С ней вы всегда были очень близки... Юнги впервые смотрит другу прямо в глаза, и внутри что-то сжимается. Джин не выглядит так, будто собирается читать нотации. Не выглядит так, будто упрекает, злится или хочет силком принудить к тому, что считает правильным. Нет, Сокджин выглядит опечаленным. Кажется, смысл рассказа Юнги, никак не доходящий до Чимина, дошёл до парня без всяких проблем. Немного начинают трястись руки. Может... Может, стоит рассказать? Сокджин всегда был близок Юнги. Если бы не шумный любвеобильный котяра Хосок, Юнги и Сокджин стали бы лучшими друзьями. Они знакомы изначально. Познакомились ещё раньше, чем собралась их небольшая, но крепкая компания. Сокджин всегда был рядом, ненавязчиво опекая и заботясь. А теперь он единственный, кто готов понять и принять. Нет. Кто уже принял. И почти понял. Юнги уже размыкает губы, как резко одёргивает себя и вновь их поджимает. Из треснутой кожи выкатываются бисерины крови. Нет. Он не может рассказать. Если девушку друг ещё примет, то парня... Это всё слишком сложно. Кто знает, как он отреагирует. Кто знает, что тогда сделает Сокджин. Он на его стороне, да, но во благо может выкинуть какую-нибудь глупость. Что, если он расскажет Чимину? Что, если случайно проболтается кому-то из остальных? Что, если они поссорятся, и он сделает это в пылу эмоций, неосознанно? По телу пробегает дрожь. Ладони покрываются неприятным холодным потом, и Юнги сильнее стискивает пальцами тёплую чашку с остатками чая. Никто не должен знать. Чимин не должен узнать. Никогда. Ни за что. Он и так изводит себя на пустом месте. Если узнает, что Юнги страдает так из-за него, тоже может совершить какую-нибудь глупость. Во благо. А благими намерениями, как известно. Хотя это волнует Юнги не в самую первую очередь. Больше всего он боится того, что Чимин, узнав правду, отвернётся от него. - Я не буду отвечать на этот вопрос, - помедлив, говорит Юнги. - Тебе не нужно знать, кто это. И никому не нужно. Если я скажу, что это кто-то из наших, ты начнёшь заниматься глупостями, попытаешься выяснить, кто это. Может, даже ляпнешь неосознанно кому-нибудь о том, что происходит. Мне достаточно того, что я испытываю вину из-за Чимина и из-за тебя, хотя совершенно не виноват. Это моя жизнь и моё решение. Вы же ведёте себя так, будто я вас оскорбляю своими поступками. Это раздражает. Пять месяцев. Это продолжается со мной пять месяцев, и, как видишь, всё вполне хорошо. Когда это началось, когда вы оба ничего не знали, я и вовсе был один. Я хоть раз выглядел несчастным? Я хоть раз выглядел так, будто мне нужна помощь? Сокджин отводит взгляд и молчит, потому что осознаёт - Юнги прав. Никто ничего не знал. Никто ничего не подозревал. Юнги был самим собой. Охотно шёл на контакт, заходил в гости и бессовестно опустошал холодильник, порой заставляя готовить для себя. Юнги тусовался с друзьями, ныл о том, как трудно учиться и работать одновременно, и был привычным вечно недовольным жизнью собой. Если бы не та роковая ночь, когда Чимин остался с ночёвкой и застал приступ, Юнги так бы и скрывал своё состояние, списывая внешние признаки на недосып, усталость и напряг с учёбой и работой. Если бы Чимин тогда не узнал правду, её не узнал бы и Сокджин. Не потому что они плохие или невнимательные друзья. Нет. Просто если Юнги не хочет, чтобы кто-то что-то знал о нём, он сделает так, чтобы тайна ушла за ним в могилу. - Вижу, ты понимаешь, - кивает Юнги и залпом допивает чай. - Если я скажу, что это кто-то из вас, из моих друзей, то это, так или иначе, раскроется. И все будут думать на себя или винить себя. Чонгукки так вообще любитель накручивать себя на пустом месте. Реакцию остальных тоже можно предугадать. Только Хосока мне тут с рыданиями не хватало. Я этого не хочу. Не хочу испытывать вину перед всеми вами. Я сыт этим дерьмом по горло во всех смыслах. Если же я скажу, что ты не знаешь этого человека, то это заведёт наши откровения в тупик, а тебя - в дебри мыслей, которые опять же выйдут мне боком. Кто знает, когда ты психанёшь и наймёшь какого-нибудь детектива, мамочка. - Я не... - вспыхивает Сокджин и тут же осекается, поникая плечами и постукивая ногтём по боку чашки с так и нетронутым чаем. - Неважно. В любом случае, я просто... Я хочу знать, что ты в порядке. Настолько, насколько это возможно при твоём состоянии. Я хочу знать, что если станет совсем плохо, ты не станешь молчать. Я хочу знать, что если тебя в очередной раз накроет ночью, ты будешь помнить, что не один. Я всегда приеду, Юнги. В любое время дня и ночи. Тебе нужно лишь позвонить или написать. Я не могу повлиять на твоё решение, это я уже понял. Я поговорю с Чимином и попрошу его быть сдержаннее, но... Я не буду стоять в стороне. Если я увижу, что что-то идёт не так, что ты теряешь себя, я приму меры. Даже если это будет означать связать тебя и силком отволочь в больницу. - Договорились, - криво улыбается Юнги и протягивает руку. Сжавшая его в ответ ладонь такая же холодная, липкая и трясущаяся. - Ты сильный, Юнги. Ты очень сильный. И я верю, ты со всем справишься. Я верю, - говорит Сокджин перед тем, как в последний раз взглянуть в глаза, крепко сжать плечо и выйти за порог. Юнги закрывает за ним дверь, чувствуя, как всё вокруг вновь погружается в вакуум, бездумно проходит на кухню и обращает взгляд на лежащие на столе рентгеновские снимки. В груди вновь скребёт подступающим приступом. Дёрганым движением наливая себе воды, Юнги старается игнорировать трясущиеся пальцы. Слова Сокджина эхом отдают в голове и неприятным липким ощущением - в груди. Он, Юнги, сильный? Почему? Потому что решился на подобный шаг, как сохранение цветов и своих чувств? Из груди рвётся нервный смешок, а следом накрывает приступ безумного кашля, заставляющего осесть на пол и потеряться в пространстве. Нет, Юнги слабый. Слабый и боится. Жутко боится. До смерти.

|...|