Glass

- Хён... - Чиминни? Пак врывается в квартиру ураганом и с порога сгребает в крепкие объятия. Это болезненно, и чужой шарф неприятно тычется в лицо, а дутая куртка младшего ледяная, но Юнги всё равно обнимает в ответ и даже немного приподнимает над полом, судорожно вдыхая запах парня и давя спазмы в груди. От Чимина пахнет улицей, морозом, снегом и цитрусовым одеколоном. От Чимина пахнет недавно выпитым капучино, сладким шампунем и кондиционером для белья. От Чимина пахнет теплом, уютом и долгожданным счастьем. Как же Юнги счастлив в эту самую минуту. Счастлив настолько, что совершенно не может контролировать ни лицевые мышцы, ни странные звуки, рвущиеся из груди, ни собственные руки, скользящие по чужому телу в попытке убедиться, что это не желанная иллюзия, подкинутая сжалившимся подсознанием. Нет, не фантом. Самый настоящий Пак Чимин, живой и здоровый, неуверенно, но тепло улыбающийся ему. Его любимый Пак Чиминни, по которому он так чертовски сильно скучал всё это время. - Прости... Прости меня, хён, - едва слышно бормочет Чимин ему куда-то в шею, и Юнги впервые за долгое время улыбается. Улыбается и прижимает младшего к себе сильнее, зарываясь пальцами в его растрёпанные волосы, поглаживая по спине и шепча негромкое «всё хорошо, Чиминни». Потому что простил. Давно простил. Простил едва ли не заранее, ещё до всех криков и ссор, едва не переходящих в драки. Простил, потому что злиться на Чимина невозможно. Простил, потому что в глубине души всегда понимал, что чувствует Чимин и почему так ведёт себя. Просто злился. Злился и бесился из-за потери контроля над ситуацией, из-за страдания близких людей, из-за их навязчивости и нежелания принимать его решение тогда, когда нужна была поддержка и крепкое плечо рядом. Юнги казалось, что его любимые, верные и преданные друзья кинули его именно тогда, когда он больше всего нуждался в них. Кинули лишь потому, что он не желал идти у них на поводу. Это бесило до желания врезать, а после собрать все вещи и свалить обратно к родителям в Тэгу. И немало времени потребовалось, чтобы всё обдумать на трезвую голову и попытаться разобраться не только в своих мыслях и ощущениях, но и в чужих мотивах и поступках. Но Юнги смог это сделать. Смог это сделать и Чимин, иначе не стоял бы сейчас на его пороге, хлюпая заложенным покрасневшим носом. - Раздевайся и проходи. Я приготовлю чай. Будешь пирожные? Отстранившись, Юнги заглядывает в засверкавшие при упоминании сладкого глаза младшего и усмехается, направляясь на кухню. Пока Чимин разбирается с запутавшимися шнурками на ботинках, а после моет руки в ванной, Мин успевает приготовить чай и достать из холодильника коробку с корзинками, наполненными кремом, шоколадом и кусочками фруктов. Садясь за стол и подбирая под себя ноги, Юнги сильнее натягивает и без того растянутые рукава домашнего свитера на ладони и зябко ёжится. В последнее время он постоянно мёрзнет. Задолбанный болезнью организм отказывается нормально работать. - А вот и я! Чимин забегает на кухню и тут же плюхается на мягкий стул, подбирая под себя одну ногу и с восторгом подтягивая поближе к себе коробку со сладким. Его глаза сияют, щёки всё ещё хранят румянец после холодной улицы, и даже сопливый нос, которым младший шмыгает, не портит картины. С появлением в квартире Пака всё будто бы вновь приобрело краски и звуки. Юнги вдруг обращает внимание на то, что салатовая кружка в руках Чимина невероятно яркая. Она всегда была такой? И завывания ветра за окном. Кажется, там разыгралась метель. Сигналят машины. В подъезде кто-то хлопнул дверью. У соседей снизу, оказывается, слишком громко играет музыка. Юнги с удивлением и лёгким недоумением вдруг понимает, что без присутствия Чимина действительно погрузился в вакуум, абстрагировался от всего мира. Чем он вообще занимался все эти дни? Что делал в свободное время? Как проводил своё время? Перед глазами лишь серая пелена. - Хён, ты странно смотришь, - неловко замечает Чимин, и Юнги заторможено моргает, отмечая перепачканные в шоколаде уголки губ младшего. - Прости, - едва заметно улыбается и делает глоток чая, блаженно прикрывая глаза. Невероятно. Всё это время Юнги не жил, а просто существовал. И для того, чтобы заметить это, понять это, было достаточно просто вновь увидеть Чимина. Шумного, яркого, улыбчивого Чимина, который больше не смотрит взглядом побитой собаки, не хмурит брови, не читает нотаций. В глубине его глаз кроется тревога и лёгкая боль из-за невозможности что-то сделать, но теперь Чимин держит себя в руках и не кидается на него с бессмысленными обвинениями и упрёками. Это неожиданно согревает. Факт того, что Чимин наконец-то принял его выбор и даже вроде как готов поддержать его, делает Юнги счастливым. - Хён, я вообще-то... Поговорить хотел, - неуверенно начинает Чимин, вырывая из радужных мыслей, и отводит взгляд, виновато улыбаясь. - Знаешь, я... Мне тяжело принять всё это. То, что с тобой происходит, ужасно злит, поэтому я так вёл себя. Я ведь всегда был вспыльчивым, верно? Но в этот раз... Это действительно сложно, Юнги-хён. Ты мой друг, и тебе плохо, а я ничем не могу помочь... Я чувствую себя бесполезным и бессильным. Мне не нравится это чувство. Чимин говорит медленно. Юнги видит, младший тщательно подбирает слова и старается контролировать громкость голоса и свои интонации. Вот только глаза выдают. В них огонь и слишком много эмоций, которые Юнги считывает без особого труда. Вздохнув, Мин поднимается из-за стола и берётся за мобильный телефон. Чимин вздрагивает и вскидывает на него настороженный взгляд, а после неуверенно улыбается, когда слышит заказ. Юнги всего лишь звонит в пиццерию, где, по мнению Чимина, самая вкусная пицца во всём Сеуле. Мин его мнение не разделяет, потому что пиццы там больше на пироги похожи с избытком начинки, но такому обжоре, как Пак Чимин, самое то. - Мы поговорим, Чимин, - обещает он и ерошит выдохнувшему младшему волосы, наслаждаясь их мягкостью и тем, как забавно они вьются колечками вокруг пальцев. - Пиццу привезут через сорок минут. Мы сядем в гостиной, включим фоном какой-нибудь идиотский фильм и обо всём поговорим. Если, - делает он паузу и заглядывает младшему в глаза, - ты пообещаешь, что будешь слушать, а не кричать, обвинять, упрекать и что ты там ещё любишь. Чимин вспыхивает стыдливым румянцем и отводит взгляд. Кивает несколько раз часто-часто, и Юнги успокаивается. Пристыженный младший - послушный младший. И неважно, Чимин это, Чонгук или Тэхён. Идеальная тактика, проверенная временем и самыми разными обстоятельствами. До того времени, как раздаётся звонок в дверь, они разговаривают о самых разных вещах. Юнги рассказывает про учёбу и чуть не проваленный из-за глупого опоздания зачёт, про свою подработку в кафе и дурацкую ароматическую ёлку, которую вредная администраторша, женщина средних лет с жуткой любовью к лиловому цвету, впихнула ему прямо под нос. Чимин звонко смеётся с его передразниваний чужого голоса и интонаций и вспоминает своего профессора по экономике с её любовью к совершенно сумасшедшим фасонам одежды, предлагая этих двух познакомить, на что Юнги кривится в ужасе и бьёт Чимина подушкой. После разговор заходит о грядущих праздниках, о планах на них, и Чимин жалуется, что у него совершенно нет времени сходить за подарками. Когда Юнги, помедлив, неуверенно предлагает сходить вместе, Чимин замолкает и смотрит на него огромными глазами. - Но ведь... Обычно ты не ходишь со мной за подарками, потому что «три ребёнка на мою старую ленивую задницу это слишком много», - хлопает ресницами Пак, вспоминая не раз сказанные старшим слова, и Юнги закатывает глаза. - Я помню. Но я готов стерпеть Тэхёна и Чонгука рядом с нами на протяжении трёх часов, если это избавит меня от необходимости топтаться в толпе перед самыми праздниками в одиночестве. Тем более, мне нужно серьёзно поговорить с Чонгуком. Он поставил Хосоку фингал под глазом. Этот ребёнок без меня совсем распоясался. - Я бы тоже поставил. Голос Чимина неожиданно злой, резкий, колючий, и Юнги стряхивает с себя дрёму, пронзая младшего пристальным взглядом. Тот смотрит в ответ не менее пристально, зло щурит глаза и явно хочет сказать что-то ядовитое, но разговор спасает звонок в дверь. Пак тут же срывается с места и скрывается в коридоре, чтобы забрать заказ у курьера, оплаченный через интернет. Вот только когда он возвращается, на лице нет и капли блаженства, хотя от наполнивших комнату запахов даже у Юнги собралась слюна на языке, а ведь чувство голода не посещало его уже несколько дней, из-за чего есть приходилось по часам, чтобы не запустить организм окончательно. - Что ты имел в виду? - спрашивает Юнги, одним лишь тоном давая понять, что не позволит оставить свой вопрос без ответа, и Чимин с хлопком кидает коробки с пиццей на кофейный столик, отходя в сторону и скрещивая руки на груди. - Ты знаешь, каково это - терять близких, хён? - спрашивает Чимин и вскидывает руку, давая понять, что ему не нужен ответ. - Это больно. Больно, горько, тяжело. Но дело не в самом факте смерти. Я был в сознательном возрасте, когда у меня в Пусане погиб лучший друг. Его сбила машина. Пьяный водитель, плохая видимость, неосторожность Минки. Всё сыграло свою роль. Я был на его похоронах. Я видел его мёртвого, лежащего в гробу, и не чувствовал ничего. Все чувства просто отключились, и я даже не особо осознавал, что происходит. Не знаю, защитная это реакция организма или ещё что-то, но я смотрел на застывшее маской лицо, и мой друг казался мне чужим. Будто и не он передо мной, а восковая кукла. Тогда я ощущал лишь пустоту в голове и в душе. Стоял и будто видел всё со стороны. Словно это не со мной происходит. - Ты не рассказывал, - неловко замечает Юнги, и Чимин нервно поводит плечами, грузно падая на диван и подтягивая колени к груди. - Не было смысла. Зачем ворошить прошлое? Тем более, вы не знали этого человека, а пустые слова сочувствия ничего не значат. В любом случае, я потерял его. И боль, которой я не ощущал на похоронах, пришла позже. Человек - это не только живое общение. Человек, особенно близкий - это воспоминания. Плохие и хорошие, счастливые и не очень. Я ходил по тем же улицам, сидел в тех же кафе, учился в той же школе, и всё, всё вокруг напоминало мне о нём. Я смотрел на скамью в парке и видел нас, распивающих первую бутылку пива, купленную его старшим братом. Я проходил мимо кинотеатра и видел нас, выбегающих оттуда с хохотом, с попкорном в волосах и пятнами от разлитой колы на джинсах. Я шёл домой и почти физически ощущал его присутствие рядом. Мне казалось, я поверну голову и увижу его, идущего плечом к плечу со мной, слушающего музыку в наушниках. Я листал нашу с ним переписку в ка-токе, смотрел на его последние отправленные мне сообщения в тот злосчастный вечер и едва сдерживал себя от того, чтобы написать что-то и сидеть часами в ожидании ответа, будто он всё ещё жив. Потянув к себе коробку, Чимин открывает её и начинает методично выковыривать грибы из сырной прослойки. - Людям, которые не теряли, сложно понять подобное. Они говорят «я понимаю», но на самом деле не понимают ничего, - негромко говорит он и вскидывает взгляд на застывшего в оцепенении Юнги. - Поэтому я бы тоже врезал Хосоку-хёну за то сообщение, что он тебе отправил. Знаю, вы оба на одной волне и любите чёрный мерзкий юмор. Знаю, он вряд ли имел в виду нечто дурное, когда отправлял тебе это идиотское «эй, хён, если решил там сдохнуть, то впиши меня в завещание, я дрочу на твои ди-джейские наушники уже второй год», ведь вы не виделись уже месяц, и это был своеобразный намёк на то, что пора бы уже встретиться. Но он ведь не знает, что ты болен, верно? Он не знает, что в любой момент твои лёгкие могут отказать. Он не знает, что посреди ночи у тебя может случиться сердечный приступ. Он пишет эти глупости и даже мысли не допускает, что это будет последним его сообщением тебе. Что это последнее, что ты можешь прочитать от него перед тем, как тебя накроет приступом удушья. - Это не вина Хосока... И... Уже и Чонгук знает, значит, - негромко хмыкает Юнги, но Чимин выдерживает его взгляд и лишь склоняет голову к плечу. - Знает. Я переписывался с Сокджином-хёном, когда этот мускулистый хомяк решил, что ему мало моего внимания. Он отнял телефон, проигнорировал мои вопли и пинки по колену и прочитал последние сообщения не самого приятного содержания. А потом схватил меня за грудки и начал вытрясать душу, шипя в лицо угрозы и требования рассказать, что за херня у нас тут творится. Он поклялся, что никому не расскажет. А потом не сдержался и врезал Хосоку, когда тот решил «искромётно» пошутить. Откинувшись на спинку дивана, Юнги устало растирает лицо ладонями, надавливая холодными подушечками пальцев на пылающие веки. Хочется просто уснуть. Свернуться в кровати в клубок под одеялом и проспать вечность, пока все проблемы решаются ну как-нибудь вот так сами. Только это невозможно. Теперь разбираться ещё и с Чонгуком. С этим наглым вредным зайцем, который становится слишком чувствительным, когда дело касается его друзей. Опять начинает мучить совесть. Мало мелкому проблем с учёбой, теперь будет грузиться ещё и по этому поводу. Всё-таки не врёт поговорка «меньше знаешь - крепче спишь». В одиночестве справляться со своими проблемами было сложно, да, но куда легче, если сравнивать с нынешней ситуацией. Чимин, Сокджин, теперь и Чонгук. Этот вспыльчивый ребёнок рано или поздно невольно раскроет правду и всем остальным, выдаст её своими реакциями и поведением. «И разверзнется ад» - с тоской думает Юнги и тянется взять из коробки кусок пиццы. Какое-то время проходит в тишине. Чимин заторможено и будто автоматически жуёт пиццу и думает о своём. Взгляд его блуждает по комнате, ни за что не цепляясь, и изредка скользит по задумчивому лицу Юнги, раздумывающему, как бы сделать так, чтобы череда «упс, это вышло случайно» наконец-то прервалась. Если о происходящем узнает Хосок, будет слишком шумно. Если узнает Намджун, можно будет и вовсе паковать чемоданы и валить к родителям. Если узнают Соён и Мэй, в Тэгу придётся бежать за город и рыть себе землянку в дремучем лесу. Найти бы ещё этот лес. «У тебя невероятные друзья. Ты их не заслуживаешь» - безжалостно припечатывает внутренний голос. Юнги кивает, не обращая внимания на искру удивления в глазах Чимина. Да, друзья у него потрясающие. Может, поэтому разбираться во всей этой ситуации так чертовски тяжело и сложно. - Хён, - негромко и как-то неуверенно зовёт Чимин, вытирая пальцы влажной салфеткой и обнимая подтянутые к груди колени. - Ты... Можешь рассказать мне? Джин-хён... Он пересказал ваш разговор, когда проводил со мной обещанную тебе воспитательную беседу, и в процессе мы чуть не подрались, но... Мне сложно понять это, хён. Твою самоотверженность и твоё желание. Ты ведь ходишь по грани и всё из-за чего? Из-за какой-то там любви. Неужели это стоит того? - Я не думаю, что ты сможешь меня понять, Чимин, - немного подумав, отвечает Юнги и зеркалит позу младшего, натягивая рукава свитера на ладони. - Это как со смертью твоего друга. Человек, который никогда не чувствовал подобного, не сможет понять, каково это. Ты видишь, что со мной происходит. Видишь, как изматывает меня болезнь. Ты помнишь мой приступ, хотя он был слабым и лёгким, потому что был одним из первых, и мои лёгкие тогда были в куда лучшем состоянии, чем сейчас. И всё это тебя пугает. Ты сам сказал, что чувствуешь себя бесполезным и беспомощным, потому что не можешь помочь. И ты не понимаешь, что в этот раз тебе не нужно помогать или что-то делать. Ты ведь всегда был таким, верно? Наш маленький ангелочек Чиминни, для которого чужие проблемы куда важнее и масштабнее своих собственных, - слегка улыбается Юнги, и Чимин румянится щеками, стыдливо отводя взгляд. - Это не плохо, Чимин. Это совсем не плохо, но... Ты не знаешь границ. Ты безоговорочно веришь, что можешь решить любую проблему, но это не так. И моя болезнь - тот самый случай. - Но ты ведь можешь и заблуждаться, - отвечает Чимин негромко и неуверенно. - Ты терпишь эту боль и лелеешь свои чувства, но разве оно того стоит? Человек, которого ты полюбил... Заслуживает ли он этого? Он не любит тебя, раз ты выхаркиваешь цветы из своих лёгких. И раз ты не признаёшься этому человеку, то знаешь едва ли не наверняка, что тебе не светит взаимность. Я не думаю, что ты трус, неспособный признаться в любви. Ты не такой человек, Юнги-хён. И раз ты молчишь, то уверен в безответности. Но это ли не повод отпустить мучения и согласиться на операцию? К чему терпеть всё это, если ситуация безнадёжна? К чему терпеть всё это, если выбранному тобой человеку плевать? - Потому что дело не только в этом человеке, - мягко обрывает Юнги начинающего повышать голос и распаляться младшего. - Дело не в том, что этот человек не отвечает мне взаимностью. Дело во мне, Чимин. Я не хочу терять это чувство. Это сокровенное тепло в груди, делающее меня счастливым. Ты видишь только боль и мои «страдания». Сокджин видит это же самое. Чонгук, наверное, уже видит меня в белых тапочках и ищет верёвку покрепче, чтобы связать меня и оттащить в больницу. Вы видите лишь тёмную сторону моей любви и не видите, не знаете и не можете почувствовать светлую. Я пытался на словах объяснить всё это Сокджину, но слишком сложно подобрать слова для того, чтобы описать то, что можно лишь почувствовать. Любовь к этому человеку делает меня счастливым. Я чувствую себя целостным, воодушевлённым, готовым едва ли не на подвиги. Любовь к этому человеку в данный момент для меня почти как смысл жизни. Единственная радость, которая у меня есть. Учёба, работа, усталость, нотации родителей о том, что я не оправдываю их ожиданий. Все чего-то от меня хотят. Все чего-то от меня ждут. Даже вы, мои лучшие друзья и дорогие мне люди. Сейчас я чувствую непомерную усталость буквально от всего вокруг, но это чувство тепла и счастья в груди помогает мне держаться. Когда я вижу этого человека, когда я слышу его голос и смех, когда он обнимает меня при встрече, всё внутри буквально взрывается, и мне кажется, я могу взлететь. Это всё звучит ванильно и сопливо, знаю, но... Это как свет в кромешной тьме. Как тепло, защищающее от ледяной стужи. Это протянутая соломинка для утопающего. Эта любовь даёт мне силы жить. Чимин выглядит ошарашенным. Юнги негромко усмехается и тянется за ещё одним куском пиццы, попутно выковыривая оттуда остывшие грибы, которые и вправду совершенно ужасны. Если бы не невероятно вкусная сырная прослойка, Мин никогда в жизни не заказал бы снова эту дрянь. - Поэтому я не хочу потерять эти чувства. Я знаю, что выгляжу хреново, и знаю, что вы все беспокоитесь обо мне, но трезво оцениваю свои шансы, кто бы что ни думал об этом. Я буду ждать столько, сколько нужно. Рано или поздно любовь пройдёт, и цветы в моих лёгких завянут. Рано или поздно я проведу чистку и снова приду в норму. Рано или поздно это случится, Чиминни, но суть в том и есть. Переболев самостоятельно, я смогу сохранить свои чувства. Любовь сменится более крепкой привязанностью. Любовь сменится совершенно другим теплом. Теплом, имеющим иную природу. Но это будет продолжать держать меня на плаву, что бы ни случилось. Я не потеряю свои чувства и не буду смотреть на этого человека с недоумением и мыслями о том, что в нём такого особенного, что я его когда-то полюбил. Я не буду смотреть на него и чувствовать безразличие. Этот человек по-прежнему будет ценен для меня, просто немного иначе, и я не хочу потерять это. Я не хочу, чтобы этот человек исчез из моей жизни или стал предметом интерьера. Я хочу и дальше быть рядом, заботиться о нём и оберегать. Любовь не столь важна в сравнении с ценностью этого человека для меня. Думаю, даже не будь этой любви, открывшей мне глаза на важность этого человека в моей жизни, с его исчезновением я бы тоже всё понял. Но то, что потеряно, не всегда можно вернуть, Чиминни. Я же не потеряю ничего. И вновь воцаряется тишина. Чимин пытается переварить и принять услышанное. Юнги делает вид, что всё хорошо, легко и просто, залипая в телефон. Пишет Чонгуку и Тэхёну, что на выходных они все вместе идут за подарками. Пишет Хосоку, что он лошара без авторитета, раз не может приструнить Чонгука. Едва слышно смеётся с ответного сообщения о наглых вредных злобных мелких наследниках Сатаны, которые слушаются только адского адмирала в лице Юнги. Хосок шлёт очень, очень много смайликов. От этого в глазах рябит. И в груди разливается тепло. Юнги пишет о том, что надо бы увидеться. Хосок присылает видео со своей тренировки, в котором неумело танцует джигу-дрыгу, давая понять, насколько счастлив. - Хён, - зовёт Чимин, и Юнги, поднявший на него взгляд, невольно застывает. Чимин красный. Красный не от злости или мороза, а от смущения. Он смотрит нерешительно и робко. Комкает ткань своей толстовки. Кусает губы. Пыхтит негромко, открывая и закрывая рот в нерешительности. У Юнги ёкает сердце. У Юнги к горлу подкатывает мощный спазм, и парень едва справляется с этим, судорожно сжимая вмиг вспотевшими ладонями зажатый в пальцах смартфон. Чимин выглядит таким... Таким... Будь они вместе, будь они парой, Юнги прямо сейчас повалил бы его на спину и зацеловал до распухших губ. Такой красивый. Такой желанный. Такой мягкий и податливый. Такой неуверенный, ведомый. Юнги до боли закусывает щёку изнутри, шумно выдыхая и пытаясь понять, какого чёрта. Раньше с ним такого не было. Наверное, он просто слишком соскучился и не в состоянии адекватно реагировать и контролировать себя. - Хён, я... Ты только не бей, ладно? - вдруг примирительно вскидывает ладони Чимин и нервно улыбается. - Я тут подумал... Ты всегда говоришь «человек», опуская... Ну, знаешь... Пол... И Сокджину-хёну ты не дал прямого ответа, когда он спросил тебя, мог ли ты полюбить Мэй или Соён. Возможно ли, что ты... Эм... Ну... Юнги вскидывает брови, дожидаясь продолжения, а после не сдерживает улыбки, когда Чимин досадливо стонет и утыкается пылающим лицом в подушку, бормоча что-то о том, как всё это сложно и тупо, и что ему лучше прямо сейчас просто уйти домой. Он даже ногами пару раз колотит по дивану, чуть не задевая Юнги, и тот негромко смеётся и щипает его за пятку, из-за чего Пак взвизгивает и тут же садится прямо. - Хён! - Ты прав. - Что? Немая сцена. Глаза Чимина округляются и распахиваются всё сильнее. Юнги интересно, могут ли они выскочить у него на пружинках, как у того чувака из «Кто подставил кролика Роджера?». - Тот, кто мне нравится, - поясняет он и отводит взгляд, чувствуя неожиданное смущение и лёгкий страх. - Это парень. Ты прав. И нет, я не гей. - Не гей, - заторможено повторяет Чимин, зависая и глядя на него пустым взглядом, а после встряхивается и нервно сглатывает. - Ох... - Уже собираешься визжать, сбегать или нести какой-нибудь бред? - уточняет Юнги деланно безразлично, тогда как внутри всё скручивает разросшимся страхом. И надо было ляпнуть? Хотя, возможно, это и неплохо. Такие мысли могли появиться в будущем и у Сокджина, но от того отвязаться было бы сложнее. Чимин же простодушный. Мягкий, внушаемый и бесконечно добрый. Чимин даже если и вспылит сейчас, после попросит прощение и придёт поговорить ещё раз. Сокджин же тут же настроит жутких теорий и... - Так ты поэтому... Не признаёшься? - робко спрашивает Чимин, и Юнги против воли закатывает глаза. Видимо, надеяться на что-то было глупо. Да и причём тут простодушие или внушаемость? Чимин и без знания правды понадумал себе столько ужасов, что Сокджин и рядом не стоял. Может, поэтому он и задумался обо всём этом раньше Джина. Чимин, когда не надо, всегда становится удивительно прозорливым. - Дело не в этом, Чимин. Не думай, что меня остановил бы пол человека, если мне по какой-то причине нужно было бы признаться в чувствах. Хотя ты и сам прекрасно понимаешь, это вызвало бы определённые трудности. У нас тут не Америка со свободой нравов и расхлябанным обществом. У нас консервативная страна со старыми взглядами и древними традициями, со строгим воспитанием и полным непринятием всего, что так или иначе отличается от нормы. Моё признание могло бы оскорбить этого человека. Этого парня. Я много думал обо всём этом. Если бы мне какой-то парень признался в любви, я бы, может, и отшил бы мягко, но почувствовал бы себя при этом мерзко. Будто бы со мной что-то не так. Будто я похож на девчонку или что-то типа того. Признание в любви мужчине от другого мужчины - удар по мужской гордости, по самолюбию, по самоощущению. Это одна из причин моего молчания. Это так же одна из причин, почему я не считаю себя геем. Меня не тянет к другим парням или мужчинам, я не засматриваюсь на них и не думаю о том, чтобы познакомиться или вроде того. Если бы не ханахаки, я бы даже не понял, что люблю этого человека. Да, он всегда казался мне родным, близким, каким-то не таким, как все остальные, но... Знаешь, я ведь люблю вас всех. Сокджина с его замашками многодетной матери. Хосока с его воплями и дурной любовью обвивать всеми конечностями. Чонгука с его непростым характером и неспособностью думать головой, когда надо. Тэхёна, который порой выводит меня из себя до трясучки, а порой заставляет желать побыть Хосоком и точно так же повиснуть на нём. Намджуна с его чудной любовью к огромным очкам и не менее чудной любовью к Бетховену и острому кетчупу, который он добавляет едва ли не во всю свою еду. Тебя, - короткая пауза, неловкая заминка, которую никто не замечает, - с твоим ангельским комплексом и выкриками о том, что ты не коротышка и всё ещё растёшь. - Но я всё ещё расту! - на автомате огрызается Чимин, а после замирает и негромко нервно смеётся, подхватывая смешок Юнги. - Да, да, - скептически тянет Мин и закатывает глаза. - В любом случае... Этого человека я тоже любил, как и вас всех. Любил, получал удовольствие от совместного времяпрепровождения, а потом... Потом я вдруг проснулся, давясь кашлем. И сразу понял, что это значит. И сразу понял, из-за кого всё это. Это знание будто кто-то вложил мне в голову, и... Я был ошарашен. Не верил, думал, это всё бред какой-то. Нескольких дней хватило, чтобы убедиться, и... Страшно не признаться, Чиминни. Страшно потерять любимого человека, близкого человека после этого признания. Страшно разрушить всё. - И что... Что теперь? - неловко спрашивает Чимин, явно не зная, как сформулировать мучающие его многочисленные вопросы, и Юнги вновь откидывается на спинку дивана, задумчиво рассматривая люстру. - А теперь мы сидим с тобой здесь, а мне через пятнадцать минут пить лекарства. И я считаю это правильным, Минни. Моё признание... Я смогу справиться со своей безответной любовью, свалившейся на голову так неожиданно, но моё признание разрушит всё. Посмотри на себя. Посмотри на Сокджина и Чонгука. Вы мои друзья и вы... Не имеете к этому никакого отношения, - вновь споткнувшись о свои же слова, продолжает Юнги, стараясь игнорировать мысли о том, что причина сидит прямо перед ним и снова выковыривает куски из пиццы, на этот раз просто для того, чтобы занять руки. - Не имеете, но вам больно, обидно, тоскливо. Вы разбиты из-за невозможности помочь и из-за невозможности смириться с моим выбором. Но что почувствует этот человек, когда узнает? Девушка или парень - не особо важно, если исключить основной эмоциональный спектр. Вина. Мой любимый человек будет испытывать вину и куда более сильную, чем вы все. Невозможность ответить на чувства взаимностью. Знание того, что человек любит тебя и мучается из-за тебя. Глупые мысли о том, что это ты виноват, что ты какой-то неправильный, потому что не можешь ответить взаимностью или что не замечал взглядов и особого тепла по отношению к себе. Одно дело просто думать, что ты виноват, и накручивать себя, как это делаете вы с Сокджином и Чонгуком, несмотря на то, что это не так. Другое дело - знать, что ты виноват. И осознавать, что ты бессилен, действительно бессилен, тогда как из-за тебя мучается другой человек. Близкий человек. Возможно, тоже дорогой человек. И мой выбор, мой осознанный отказ от операции сделал бы объекту моей любви только больнее, знай тот о том, что происходит. Перевернувшись на бок и обняв подушку, Юнги прикрывает слипающиеся глаза и негромко кашляет, подмечая про себя, что с принятием лекарств действительно стало чуточку легче жить. - Моё признание разрушило бы всё, и я потерял бы этого человека, - негромко продолжает он, скашивая глаза на сверлящего бездумным взглядом пол Чимина. - Мои чувства - это только мои чувства. Никто не обязан отвечать мне взаимностью. Никто не обязан мне лгать из-за чувства вины. Никто не обязан чувствовать эту самую вину. Да и люди ведь разные бывают. Вот представь... - короткая заминка. - Представь, что я люблю тебя. Чимин дёргается, широко распахивает глаза и смотрит на Юнги с нескрываемым ужасом в глазах. Нервно сжимает пальцами свои колени, подаётся всем корпусом вперёд и нервно кусает губу, да так, что она белеет. - Но это ведь... Это не так, да? Это же... Не подумай, хён, это не из-за того, что я гомофоб или что-то такое, нет! Просто... Просто скажи, что это... - Тише, тише, - Юнги даже садится прямо, чтобы схватить перепуганного младшего за руку и сжать её, удерживая на месте, успокаивая. - Тише, слышишь? Это просто пример. Я не... Слова застревают в горле. Сказать Чимину пустое «не люблю тебя» ещё сложнее, чем признаться в любви. Юнги застывает, не в силах выдавить из себя ни звука, но Чимин, сам того не зная, спасает положение. Обмякает всем телом, нервно смеётся, отчего трясётся всё его тело, а после падает на дёрнувшегося в сторону Юнги, сгребает его в охапку и крепко обнимает, утыкаясь лбом в плечо. - Слава богу, - бормочет он и облегчённо выдыхает. Кончики его ушей пылают. - Не думай, что я теперь отношусь к тебе как-то иначе. Ты всё тот же ворчливый и ленивый Юнги-хён, которого все мы любим по причинам, совершенно мне непонятным и... Ауч... Не пихайся. Я просто... Отстранившись, Чимин серьёзно заглядывает в глаза старшего и отстраняется, натянуто улыбаясь и ероша волосы на затылке. - Думаю, я... Возненавидел бы себя? Да... Если бы я узнал, что ты так сильно мучаешься из-за меня, я бы возненавидел себя. Даже не зная всего того, что ты рассказал мне сегодня. Не зная, почему ты так сильно любишь, почему хочешь сохранить свои чувства и какие цели преследуешь и почему... Я бы возненавидел себя. Из-за того, что дорогому мне человеку больно. Из-за того, что, как ты и сказал, это моя вина. Из-за того, что я не могу ответить тебе взаимностью и облегчить твои страдания. Я бы... Я бы не смог жить спокойно, зная, что из-за меня ты вынужден терпеть всё это. Я бы... Наверное, мы бы поссорились, ведь... Ну, ты знаешь, что между нами уже было, верно? Все эти крики и ругань... Я не могу принять твою мысль об отказе от операции. Даже сейчас мне кажется, что это не стоит того, потому что ты мне дороже какого-то там незнакомца. И все эти мысли о том, что этот глупец, парень или девушка - не важно, - просто не видит, какой ты замечательный человек. Я не... Я бы не смог жить со знанием того, что ты любишь меня, а я тебя - нет. Что ты можешь умереть из-за этой любви, и это будет моя и только моя вина. Это... Было бы слишком для меня, хён... - Вот и я о том же, - выдыхает Юнги и притягивает совершенно растерявшегося Пака к себе, крепко обнимая и зарываясь пальцами в растрёпанные волосы парня. - Вот и я о том же, Чиминни. Поэтому я не могу признаться. Поэтому я не хотел, чтобы кто-то из вас знал. Я могу выдержать эту боль, а вы - нет. Мне не столько больно от цветов в лёгких, сколько больно от осознания того, что вы тоже страдаете из-за меня. Я чувствую себя виноватым, хотя и не должен. Я чувствую себя предателем, хотя это не так. Вы мои самые близкие и родные люди. Мне тоже больно смотреть, Чиминни, как вам хреново из-за всего этого. Лучше бы вы не знали. Лучше бы ты не оставался тогда на ночёвку. Лучше бы... Юнги запинается и жмурит глаза. Наплыв эмоций слишком сильный, а Чимин в его руках дрожит и жмётся сильнее. Он не оттолкнул, узнав правду о том, что Юнги полюбил парня, а не девушку. Это должно было бы порадовать, но... Но он сделал Юнги намного больнее своим откровением, чем вся эта чёртова болезнь. Чимин не должен узнать. Он слишком ранимый и восприимчивый. Это раздавит его. Уничтожит. Закусив губу до проступившей крови, Мин жмурится ещё сильнее, не позволяя слезам найти выход, и вдруг чувствует, как Чимин сильнее подаётся вперёд и вжимается в него всем телом. - Лучше бы... - хриплым эхом повторяет он и задушено всхлипывает. Утыкаясь лицом в его растрёпанную макушку, Юнги судорожно вздыхает и замирает. Кажется, он чувствует, как первые тонкие ростки корней цветов касаются сердца.

|...|