***
— Это здесь, — Яков выскочил из кареты так проворно, словно ему было двадцать лет. Эраст ни на шаг не отставал от брата. — Кто это? — послышался за дверью напряженный голос. — Очень нужна ваша помощь, пожалуйста, откройте! — умоляюще позвал Яков. Дверь чуть приоткрылась, в образовавшуюся щель выглянул один карий глаз. Но этого оказалось довольно — Эраст нацелил дуло револьвера точно в лоб. — Давайте б-без глупостей, — предложил он. Напуганный слуга послушно отступил на несколько шагов, позволяя войти в дом. Яков быстро оглянулся: — Где хозяин? — Н-наверно внизу, — пролепетал слуга. В глазах Гуро промелькнула тень, заметил которую только Фандорин. В тот же миг Яков сделал стремительный выпад и ударил слугу рукояткой револьвера по затылку. Тот рухнул мгновенно как подкошенный. Одним взмахом головы Яков показал брату следовать за ним. Уже возле лестницы, ведущей вниз, дорогу перегородила женщина с растрепанными волосами: — Вы опоздали! Для Тёмного все будет кончено с минуты на минуту! В этот раз Гуро не стал проявлять милосердие — один точный выстрел прямо в сердце, и ведьма без единого крика упала им в ноги. — Н-наверно она не одна, — предположил Фандорин, и словно в подтверждение его слов из соседней комнаты на них с протяжным воплем, полным боли и ярости, набросилась еще одна фигура. Однако Эраст, изловчившись, выкрутил ей руку, что ведьма вскрикнула, а Яков в этот момент ловко застегнул на ее горле ошейник в виде змеи. — Эту возьмем с собой, допросим, — коротко бросил Гуро. Эраст кивнул, точным ударом обезвредив извивающуюся в руках ведьму, и уложил ее на ковер. — Идем, — позвал брата Гуро и распахнул дверь. Сразу за ней стоял бледный, напуганный мужчина. — Нет! — прошептал он, загораживая собой проход, — вы не посмеете… То, что сделал в тот момент Яков, еще меньше сочеталось с милосердием, но Эраст слишком хорошо знал своего брата: Гуро никогда не оставит обидчиков близких ему людей безнаказанными. Внезапный удар ногой прямо в живот заставил графа глухо застонать, покачнуться и кубарем скатиться с лестницы, считая ступеньки собственной головой. Эраст, спустившийся первым, внимательно осмотрел лежащее тело. — Он жив, просто без сознания, — сообщил он, однако Якова меньше всего сейчас интересовало состояние Быстрицкого. Он бросился в глубь подвала. Фандорин обернулся, но вокруг было так темно, что хоть глаз выколи. — Яш, подожди, я принесу свечу! — позвал он. Ответа не последовало. Эраст не стал тянуть время, бегом поднялся наверх и схватил со стола подсвечник. Зажечь свечи от горящего камина тоже не заняло много времени. — Яков, ты где? — Фандорин осторожно спустился вниз, поднял тяжелый подсвечник повыше и оглянулся. Где-то далеко раздалось слабое шуршание, а затем долгожданный голос Гуро раздался в подвале, гулко отражаясь от каменных стен: — Эраст, сюда, быстрее! Фандорин стремительно рванулся на голос. Идти пришлось осторожно, чтобы не наткнуться на валяющиеся на полу какие-то коробки, части от поломанной мебели, доски. Наконец впереди замаячило знакомое пальто брата, склонившегося перед поникшей фигурой сидящего на стуле человека. Эраст подошел ближе, бледнея с каждой секундой. Яков крепко зажимал вены на обеих руках Коли. Его запястья были порезаны, и из них капала кровь в большой медный таз. Судя по количеству крови в нем, Гоголь балансировал на грани жизни и смерти. — Эраст… Пожалуйста, развяжи Николая Васильевича. Его нужно перенести наверх, здесь слишком темно, — попросил брат, и Фандорин услышал в его голосе страх. В кармане был старый перочинный нож, сослуживший добрую службу своему хозяину. Эраст осторожно перерезал веревки, а затем чуткими пальцами провел по шее Николая. Слабо-слабо билась жилка, а кожа была холодной как лёд. — Подержи его руки, — Яков перешел на шепот. Это значило, что он уже не мог контролировать собственный голос и боялся, что тот задрожит. По-прежнему без единого слова Эраст крепко сжал пальцами вены на руках Николая и поднял их повыше над бесчувственным телом. Яков осторожно просунул руку под колени и лопатки Гоголя и медленно понес его к свету. Вдвоем идти по узкой лестнице с тяжелой ношей на руках было довольно сложно, но Яков Петрович и его брат всё же уложили Колю на диван в гостиной. — П-принесу чистые п-простыни, — произнес Фандорин. Яков не ответил. Он стоял на коленях перед диваном и не отрываясь смотрел в иссиня-бледное Колино лицо, не выпуская его израненных рук.Часть 8
21 января 2019 г. в 22:01
В первые полчаса ноющая боль в руках усилилась, а Коля ощутил, как под мерные удары капель собственной крови по железному тазу начинает сходить с ума. Общая слабость в теле, круги перед глазами, шум в ушах — всё, как в учебнике по медицине, который Николай как-то раз открыл со скуки у Гуро дома. Еще повезло, что неизвестные похитители не резанули от кисти до локтя, в таком случае Гоголь окочурился бы за более короткое время.
Однако звать на помощь Николай уже не стал — не видел смысла. Да и сил у него не осталось, только и в мыслях было, чтобы Яков Петрович вернулся домой пораньше и, не найдя дома гостя, понял бы, в какую тот попал беду. Коля уже не верил, что Гуро и его брат смогут его найти, если только к этому дню у них уже не было каких-нибудь догадок, о которых они не рассказывали Тёмному.
Где-то рядом скрипнула тяжелая дверь, послышались тяжелые шаги. Николай замер, как мышка, но вот громкое биение сердца заглушить, разумеется, не мог.
— Как себя чувствуем, молодой человек? — хриплый голос заставил Гоголя вздрогнуть, — я граф Быстрицкий.
Перед ним стоял мужчина за сорок, со смертельно усталыми глазами и довольно благообразным лицом.
— Вы уж простите, ничего личного. Моя жена заболела… Врачи сказали, что ей осталось несколько недель, быть может, месяц… Я не могу её потерять. А ваш замечательный дар может её спасти.
Николай содрогнулся от этого низкого равнодушного голоса.
— С чего вы взяли, что я могу исцелить вашу жену? — тихо спросил он, борясь с головокружением.
— Я ведь обращался ко всем: к врачам, профессорам, гадалкам, даже к ведьмам. И последние сказали мне, что есть средство, — мужчина криво улыбнулся, сделал несколько шагов от Николая к стене и обратно, потом подвинул перед ним еще один стул, сел рядом, откашлялся: — вы ведь в таких кругах человек известный, не знали? Вас считают очень сильным… э… Тёмным, кажется. Мне-то все равно, кто вы. Так что простите, молодой человек, я ведь не хочу специально причинять вам боль, просто не могу смотреть, как Анечка моя умирает. А вы помочь ей сможете.
— Мне жаль вашу супругу, — Коля чуть подался вперед, уже не в состоянии удерживать себя на стуле вертикально, — но меня вы не спросили, готов ли я отдать жизнь за чужого человека. И у вас будут неприятности. Меня будут искать. Даже если и не успеют спасти, вас все равно найдут и накажут. Не страшно на виселицу пойти?
— Мне всё равно, что будет со мной, — граф тяжело вздохнул, провел потной ладонью по круглому лицу, зарылся пальцами в волосы, — вам осталось недолго… Ваша кровь спасет мою любимую, а что будет со мной, мне, право, всё равно. Пусть хоть четвертуют. Любили вы когда-нибудь, что готовы были отдать свою жизнь?
— Любил, — голос Николая дрогнул, он зажмурился. Говорить становилось всё труднее и труднее. Господи, какая очередная безумная попытка умереть — уже можно писать книгу на эту тему. От слабости и боли Коля вдруг даже фыркнул, заставив своего мучителя вздрогнуть и с испугом посмотреть на него, — но я никогда и подумать не мог, чтобы убить невинного человека.
— Да что вы, глупец, в этой жизни понимаете! — Быстрицкий вскочил на ноги, стул с жалобным скрипом отъехал назад.
— Действительно, что я понимаю… — горько отозвался Гоголь, чувствуя, что знакомая тьма уже готова принять его в свои объятья.
Всё повторялось, как в кошмарном сне: безумно любящий свою жену граф, больная супруга, и Николай, которого готовы принести в жертву ради общего блага. У Судьбы слишком странное чувство юмора и абсолютно нет воображения.
Николай уже не слышал шагов удаляющегося графа Быстрицкого.