***
Чимин проснулся среди ночи без причины. Хотя кому он врет, причина была, конечно! Сон был жаркий, омерзительный, болезненный. Приятный. «Ты принадлежишь мне, ты — мой!» Чимин проклинал свою мягкую, покорную натуру, получающую от этого извращенное (до испачканных простыней) удовольствие. Торопливо содрал постель, засунув под кровать: завтра проснуться пораньше и прокрутить, чтобы мама не увидела! И беззвучно разревелся: неужели у него совсем нет достоинства, чтобы любить и хотеть Чонгука с такой силой после всего, что было! Отвращение к самому себе переполняло. Но больше пугала собственная слабость перед ним: ведь стоит Чону заявиться еще раз, попросить прощения, приласкать — и Чимин опять позволит ему всё и даже больше! Он и так стойко держался. До настойчивых губ на шее и жестких рук на теле. «Ты мой!» Да, он с первого дня это чувствовал. И никогда не мог сопротивляться. Мысли унеслись далеко назад, к поцелуям на темной улице возле дома Хосока. Подушка вымокла от слез, а в груди болело, как бывает, когда долго задерживаешь дыхание. Ему казалось, что он плакал тихонечко, но спустя десять минут скулежа в подушку дверь тихонько отворилась, пропуская маму. Чимин мгновенно накрылся одеялом с головой и попытался дышать громко и размеренно, но с забитым носом получалось только сопеть. Он ощутил, как прогнулся матрас. Она просто сидела и гладила его, ничего не говоря, и всхлипы Чимина набирали громкость в такт движениям ее руки. Пока наконец не превратились в сплошной, совсем детский рёв. — Маленький, расскажешь, что произошло? Это связано с Чонгуком? — она даже не спросила это, а сказала утвердительно. — Мам, я хочу уехать! — выпалил Чимин. — В Японию… к тете Суен! Да куда угодно, только подальше отсюда! — Подожди, Чиминни, — попросила она мягко. — Расскажи мне. Вы… не просто друзья, так? Чимин про себя поблагодарил темноту, в которой не видно было его щек, ставших очень горячими. Он рассказывал недолго. Без подробностей, потому что стыдно, но со всхлипами и судорожными вздохами. Всё, с самого начала: про Чонгука, Юнги, Хосока. Про свое одиночество. Про усталость от самого себя. Как он хотел бы стать похожим на других: зубастых и колючих, остроумных и дерзких, которых никто не смеет обижать! Не таких глупых и наивных, готовых и эталонных жертв, как он. Мама молча слушала и гладила его светлую макушку. А потом уронила фразу, от которой Чимину стало еще хуже. — Чонгук тебя любит. — Он не умеет любить. — Все умеют. Но ему нужно время, чтобы научиться выражать это… не так уродливо. — Я не хочу, чтобы он мне ничего выражал! — отрезал Чимин и спрятал лицо в подушке. — А он будет. Наверное, тебе и правда лучше уехать на какое-то время. Утром подумаем об этом. Спи, малыш! Она долго сидела, поглаживая Чимина, будто и вправду малыша. Пока его дыхание не стало глубоким и ровным.***
— Мозги пришли в норму? — Чонгук кивнул. Кофе, сваренный хёном, мог взбодрить даже статую. — Тогда слушай. В следующие полчаса глаза Гука делались шире и шире, а челюсть все больше отвисала, когда Юнги кратко и без эмоций рассказывал ему про себя и Тэ. — Вот мразь! — вырвалось у него. — Просто крыша, видимо, протекла окончательно. Я второй день ему пишу, но он не отвечает. Я боюсь за Чимина, потому что хорошо знаю Тэхёна! — Ты думаешь, он может что-то сделать? Глупый вопрос повис в воздухе. Чонгук вспоминал диковатые глаза Тэхёна, потом машину, которая чуть не сбила их в Пусане, и холодок бежал у него по спине. — Хён… Как признаться, что он своими руками подставил Чимина под возможную опасность? После этого Юнги точно отвернется от него и не захочет знать. Но он заслужил. — Говори уже, — и хорошо, и плохо, что от него ничего не скроешь. — Хён, я его знаю. Мы познакомились в баре, где он работал… работает? Случайно. — Значит, он не просто так меня нашел? Ох, Гуки…! — Хён, я действительно ничего не знал. Он сказал, что вы встречались, потом расстались — мало ли таких историй?! — Только поэтому твое симпатичное лицо до сих пор цело. Звони ему. Гудки шли, трубку не брали. Чонгук вспомнил, что вчера в пьяном угаре тоже ему набирал, но Ким так и не перезвонил. — Собирайся, поехали в тот бар! … — Бармен Ким Тэхён? Вчера почти вынес кассу, но охранник помешал. Так он воткнул парню нож в шею и сбежал! Так что удачи в поисках. Его и так все ищут. Юнги молча отвернулся, и Чонгук поежился, видя, как изменилось его лицо. — Хён… — Замолчи. Я не могу сосредоточиться, а надо что-то придумать! Предупредить Чимина! Чона и самого начинало мелко потряхивать. Ему впервые в жизни стало по-настоящему страшно за кого-то. Этот страх был гораздо хуже, чем за себя, потому что в себя Чонгук верил. В свое крепкое тело и циничный, изобретательный ум. А Чимин… — Я люблю его, хён, — внезапно вырвалось у него. — Что? — ушедший в свои мысли Юнги не сразу сообразил. — Помнишь, ты мне рассказывал про чувство, когда за кого-то страшнее, чем за себя? — Чимин не верит в существование злых людей. Он подает попрошайкам на улице и готов утешать всех страждущих, — абсолютно невпопад сказал Юнги. Тишина, которая наступила после его слов, была настолько плотной, что Гуку захотелось что-нибудь сказать. Просто чтобы ее нарушить. Но страх за Чимина сжал ему легкие, так что даже вдохнуть толком не получалось. Он молча открывал рот, и Юнги, посмотрев на это, достал сигареты. — Помнишь, как ты мелким просил научить тебя стильно курить? — А светящиеся бомбочки из презервативов делать учил тебя я… — Ты спер эти презервативы у родителей. — Да… я рад, что ты есть у меня, хён, — это прозвучало так смешно и неуместно, что оба фыркнули. — А я хочу выпороть тебя, — отрезал старший. — Поехали в полицию! И Хосоку позвони… хотя не надо, я сам. Чимину лучше не выходить из дома, пока Тэ не поймают.***
Чимин сидел за столиком на фудкорте торгового центра и ел хоттоки с медом. Да-да, он до оскомины много раз слышал про свои пухлые щеки и большеватый для парня зад, но не представлял, как еще поднять ужасное настроение. Поэтому сходил с утра в кино на «нищеброд-сеанс», прогулялся по магазинам с новогодними скидками (купил пару футболок), а утомившись, присел с десертом и капуччино за столик. На это он потратил все, что еще оставалось в кошельке после кино. И улыбнулся, подумав о том, что до дома добираться придется пешком — как раз растрясти калорийные лепешки с медом! Разглядывать толпу очень отвлекало. Чимин с детства любил придумывать по лицам людей их настроение, характер и профессию. Телефон он все равно оставил дома, так что — вполне себе развлечение от скуки. Его внимание внезапно привлек парень через два столика от него, который буквально сверлил взглядом его десерт. На бездомного он похож не был: в стильной безразмерной куртке и кепке, сдвинутой на глаза. Смуглое лицо, какое-то желтоватое — от недосыпа или болезни? Легкая небритость. (Чимин неосознанно провел рукой по собственному гладкому подбородку и верхней губе: с его лицом ребенка щетина точно смотрелась бы ржачно). Но несмотря на модную одежду, в этом человеке было что-то жалкое. И на еду он смотрел так жадно, что доброе сердце Чимина не выдержало. … — Хочешь? — парень вздрогнул и поднял глаза. Пак приветливо улыбнулся и показал на свою тарелку. — Бери, я уже наелся! Я бы купил тебе еще, но истратил все деньги. Если бы знать заранее! Он лепетал, сам смущаясь, а Тэхён никак не мог понять: вот это вот он сейчас серьезно, да? С его побега из Сеула прошло уже больше суток, и за это время у него не было во рту ни крошки. Он переночевал в туалете торгового центра, там же с утра попил воды из-под крана. Воровать Тэ не умел, а просить не привык. К тому же полиция ищет его, так что светить рожей, попрошайничая на улице — до первого копа. Как все-таки слаб человек: он с таким трудом нашел и выследил Пак Чимина, а сейчас все, на что его хватило — это пялиться на его еду, истекая слюнями! Он улыбнулся Чимину, как умел он один: забавно-квадратно, немного жутковато, так что парень даже завис. Но тут же улыбнулся в ответ. Тэхён подсел к нему и в момент съел с тарелки оставшиеся хоттоки. — Я Пак Чимин. Наверное, ты очень голоден, — сказал блондин, с удивлением следя за скоростью, с которой исчезали лепешки. — Ким Тэхён. Я давно не ел, потому что без денег и в розыске. За попытку убийства и ограбления. Ни то не получилось, ни другое. Короче, неудачник я. Глаза Чимина чуть расширились, и он совсем по-детски рассмеялся. У его нового знакомого отличное чувство юмора! — Я тоже неудачник, — признался он, сразу почувствовав симпатию к этому странному парню. — То и дело вляпываюсь! — Это видно, — Ким разглядывал его полудетское простоватое лицо. — Да, все видят и пользуются, — немного печально рассмеялся Чимин. — Мной не пользуются, и что дальше? Я все равно умудрился потерять даже то, что было моим. А в чем твоя неудачливость? Пак принялся рассказывать что-то, ускользающее от сознания Тэхёна. Тот просто кивал и рассматривал его. Милое, но простоватое, «непородистое» лицо. Изящную шею и родинку на ней. Смешные руки с короткими пальцами и слишком пухлыми ладонями. Он жадно искал недостатки и в изобилии их находил, но почему-то не удовлетворялся этим. Потому что все паковские недостатки каким-то неведомым образом придавали ему еще больше тепла и очарования! Его можно было сравнить с крылом бабочки: тут пятнышко, там пыльца облетела или узор пострадал — а все вместе такая красота, что сердце сжимается. Юнги такое не может не нравиться. Он очень тонко чувствует людей. Даже странно, что когда-то любил его, Кима. Тэхён рассматривал его и думал, что хён, наверное, целовал на его теле именно эти маленькие несовершенства. Он с силой сжал в кармане лезвие ножа и сразу почувствовал липкое, теплое. Секундой позже пришла и боль — мерзкая, надоедливая. … — Я рад, что ты меня выслушал. Мне было так тоскливо с утра! — Чимин благодарно улыбнулся ему. Потом хотел у него что-то спросить, но не успел. Его глаза расширились от удивления, и он произнес как-то чересчур спокойно: — Пожалуйста, нет.