Грани любви

Я потеряла счёт времени. Мысли не повиновались, ускользая в дымку тревожности. Что за книгу читала? Какие узоры пыталась вышить? Сумбурный день тянулся бесконечно, пока жалкая его пленница была озабочена непонятной тянущей тоской. Неизвестная неизбежность. Понять бы, чего ждать. Но нет, до меня никому не было дела. После судорожного удовольствия мы соскользнули на пол, держа друг друга в объятьях. Я утопила неловкость в вуали твоих ароматных волос, вжавшись носом в ложбинку на ключице. Ты расслабленно прижимал меня к себе. Вокруг ничего не существовало. В бессмертном ритме слились два сильных сердца, два жадных тела, и теперь мы покачивались в волнах неги, отдав дань природе и оставив себе лишь сладкий привкус близости. Потом ты заговорил. Настойчиво, твёрдо вдавливая слова в моё неокрепшее сознание. Такие откровения жгли его, причиняя мне боль, но каждый раз терпеть становилось легче. Ты рассказывал об одиночестве, о серых стенах, что начинали гримасничать со своим пленником, если он имел наглость смотреть на них слишком долго. Я будто провалилась в бесцветную пустую бездну, где нет ни запахов, ни цветов. В Подземный мир болезненного сумрака, царём которого являлся звук. Любимый мой, невозможно поверить, что ты пережил годы в этом смрадном аду! Кончиками пальцев провожу по волевому подбородку, матовым скулам, изогнутым бровям, соскальзываю к строгой линии носа. Рука ещё помнит все шероховатости твоего портрета, когда ты поспешно сцеловываешь его с подушечек пальцев, приникаешь к ладони, продолжая ласкать кисть, затем выше, слаще, глубже. Прихожу в чувство, уже сидя на полу. Ищу тебя затуманенными от удовольствия глазами, но тщетно. С улыбкой, полной безмятежной расслабленности, откидываюсь прямо на деревянную твёрдость пола, ещё помнящую тепло любимого тела. Как солнце ярче сияет во тьме, как сумрак рождает спокойствие, так и мы — едины в своей слабости, повенчаны горьким одиночеством, изгнаны из колыбели мироздания на самый край человеческих возможностей. Ты не сможешь жить без моего печального несовершенства. Я умру в одно мгновение, лишь осознав, что мир остался без твоей мрачной безупречности. Но что, если вдруг солнце станет недостаточно тёплым для холода тьмы?! Он станет искать для себя иной ласки?.. Весь оставшийся день я пыталась найти ответ на этот вопрос в твоих глазах. Но разве в силах беспомощная юная душа отыскать что-либо в лабиринте бескрайних туманов и болот мудрого сердца? Безумна, я безумна! Потерянной тенью брожу из залы в залу, из спальни в будуар. Помимо своей воли преследую тебя, обессилев от тянущей боли в груди. Мысли мучают, не дают уставшему телу присесть, отдохнуть, потеряться в объятьях Морфея. Нет, любящий человек никогда не поступил бы так… А ты? Когда садишься в карету, бегу за ней, теряя самые крошечные остатки гордости. С удивлением и лёгким раздражением смотришь на меня. Ах, вы так заняты, милый граф! Важная встреча? Я должна вас подождать и вести себя прилично? Безусловно, мой поступок был некрасив и импульсивен. Но кто эта женщина, после одной лишь фразы которой вы мчитесь на деловые переговоры? О, будьте покойны, мой благоверный, я не рылась в вашей корреспонденции, а лишь волей случая сумела разглядеть в ваших руках это письмо, написанное изящным слогом. Поверьте, слухи в женском обществе разлетаются быстрее смертоносных молний. Вы уже не в первый раз навещаете прелестную незнакомку. Как легко подчинить сильнейшего, если обладаешь достаточной долей раскрепощённого жара! Все мужчины — рабы женской страсти! Да, я никогда не сравнюсь с той дамой в алых шелках… С вашей возлюбленной графиней де Морсер. Но простите, мой господин, рабыня немедленно уберётся с пути, а вечером будет ждать своего повелителя в спальных комнатах. Конечно, если вашему сиятельству наскучат слишком горячие ласки обладательницы гордого взгляда и неукротимого нрава. Дорожная пыль пачкает сбитые колени сквозь газ юбок, стекает по лицу, омытая горячими слезами, больно щиплет обожжённую пощёчиной кожу щеки. Мне стало легче, с каждым надрывным криком внутри поселялось спокойствие. Убей. Просто убей. И пусть сейчас глотаю слезы, смешанные с кровью и грязью, но разве мне впервой? Сколько раз моё небо ощущало это унизительное вкусовое сочетание, любезный граф, не сосчитать! Я тоже страдала! Я имею право смотреть прямо в ваши прекрасные глаза, имею право сгорать от страсти в ваших объятьях, зная, что вы не попытаетесь согреться от другого огня! Вдох-выдох. Воздеваю глаза к небу, в надежде узреть ангелов, прежде чем встретиться с ними лично, но вижу лишь остро сверкающие, прищуренные глаза. Несколько жёстких волосинок, выбившихся из темной копны, зацепились за ресницы, заставляя своего обладателя чаще моргать. По привычке убираю их, ногтями царапнув по щеке и внезапно наталкиваясь на улыбающиеся губы. Они что-то шепчут мне, прежде чем прижаться к моим. Неужели я уже мертва? Разве возможно так быстро оказаться в Раю? Ты отстраняешься, с лёгкостью поднимаешь меня на руки, кладёшь в карету. Я спрашиваю у тебя взглядом, что происходит, но загадочная улыбка служит ответом на все вопросы. Через несколько часов мы останавливаемся у какого-то небольшого, убогого вида домишки. Ты распахиваешь дверцу кареты, не дожидаясь кучера, и увлекаешь меня за собой, словно двенадцатилетний мальчишка, который хочет показать своей юной подружке всю красоту только что найденной на берегу ракушки. Навстречу нам горделивой походкой выходит женщина. В ней я узнаю ту самую графиню де Морсер, что вызывает во мне сумасшедшую ревность. Какая низость! Только сейчас замечаю в каком жалком виде предстала перед эффектной Мерседес и делаю быстрый шаг назад, но ты не даёшь сбежать. Графиня подходит ближе, склоняется в грациозном реверансе. Печаль и тревога исказили её прекрасные черты, наложив на них отпечаток боли. Затем графиня начинает говорить. Про войну, Альбера, попавшего в плен, свою беспомощность. С полными слёз глазами умоляет помочь ей, взывает к нашему сочувствию. Я украдкой бросаю взгляд на тебя. Непроницаем, спокоен, но не равнодушен к отчаянным просьбам. Уже заранее зная, что ты поможешь несчастной женщине, молча кланяюсь и иду в сторону кареты. Едва солнце утонет в облачной перине, а луна прольёт на наше ложе всё серебро своих красок — настанет время для взаимных извинений. Я знаю, что ты придёшь ко мне сам, ибо тоже чувствуешь себя виноватым. В ожидании знакомых шагов встану у окна, вдыхая терпкий ночной воздух. Ты неслышно приблизишься ко мне со спины, остановишься в паре миллиметров, выжидая невыносимую паузу. Медленно распустишь тугую густоту волос, жаждущих свободы, в отличие от меня. Знаешь, как нужно любить, чтобы воспевать рабство, на которое обрёк злой рок? Получая еженедельное наказание, содрогаясь от рыданий и боли, знаешь о чем мечтала заложница собственного бессилия? О свободе. О мести. Об одиночестве. Но дерзость моих пламенных желаний обратилась в пепел, стоило заглянуть в твои глаза, ощутить твои губы на девственной коже бледного лба. Чудом ли, но мне удалось сохранить невинность до встречи со своим единственным хозяином и возлюбленным. Я подарила тебе всё, чем владела в полной мере: честь юной девушки, любовь исстрадавшегося сердца. Это так мало, но большего у меня не было! Жизнь и свобода принадлежали султану, а мысли… Им я точно не хозяйка и никогда ею не была. Лучше думать сердцем, чем хладнокровным разумом, ведь он не знает гуманности и морали. Я ощущаю, как медленно расстёгиваешь пуговицы прозрачной ночной сорочки, властно сжимая полные округлости грудей. От удовольствия, затопившего самый низ живота, я едва удерживаю бесстыдный стон, заставляя себя дышать чаще. Колени помимо моей воли прижимаются друг к другу с неистовой силой, будто бы для защиты изнывающего от вожделения лона, но лишь сильнее растравливая возбуждение. Я уже готова принять тебя всего, без остатка. Сейчас не хочу никаких извинений, объяснений и прочих словесных реалий. Даже римским блудницам нужно больше времени для ласк перед соитием. Но не мне. Влага стекает по внутренней стороне бедра, и ты, сорвав одним рывком красивый пеньюар, скользишь кончиками пальцев по внутренней стороне бёдер. Ноги не держат меня, стонущую, дрожащую и обезумевшую от желания. Опускаюсь прямо на пол, как можно шире разводя колени. — Господин… Первый раз за ночь встречаюсь с тобой взглядом. Спокоен, хоть и возбуждён не меньше. — Я твой супруг, но не господин, Гайде. Чувствую твои руки на своих бёдрах и мысленно готовлюсь к лёгкой боли, едва моё лоно примет тебя полностью. Молчишь, лишь тяжёлое дыхание пьянит воздух. Наконец, откидываюсь назад с протяжным стоном, когда одним слитным движением проникаешь в моё жаркое и все ещё тесное для тебя естество. Начинаешь любить меня, но в пол силы, щадя мою юность. Вбираешь губами мочку уха, оставляешь болезненные отметины на шее, ключицах, прикусываешь шепчущие твоё имя губы. — Хочу… Хочу, чтобы ты был моим… — силюсь говорить ровно, не срываясь, но тело подводит, и я не раз забываюсь в развратном грудном крике. Ты рвано выдыхаешь, и, внезапно, когда все мышцы почти сводит желанная судорога, короткие дразнящие толчки прекращаются. Я могу только тихо заскулить, как маленький одинокий щенок. Несколько секунд лежим в неподвижности, наслаждаемся звенящим напряжением. Твои руки просто скользят по коже, лаская все нервные импульсы, живущие в моем теле. Взглядом спрашиваю разрешения и вновь сгибаю ноги в коленях. Ведь ты же закончишь начатое? Тебе требуется всего одно властное движение, чтобы перевернуть меня на живот. Покорно прогибаюсь в спине, прижимаясь к тебе. Что сделало меня такой бесстыдной и сластолюбивой? Долго сдерживаемая любовь, надо думать. — Гайде, — выдыхаешь в моё раскрасневшееся ухо. Грубый толчок. Затем ещё, ещё и ещё. Ты вновь и вновь повторяешь моё имя, с каждым разом все громче и протяжнее, сжимая и царапая мои бедра до синяков и ссадин сильными пальцами с острыми ногтями. — Да, да, любимый, да, я… ах, я… — Гайде, — в сумасшедшей пляске тел слышно, как сменилась твоя интонация, голос стал тише и мягче, — Я твой. Слышишь? Только твой! — Ах, Эдмон! Мгновение — и мы рухнули на пол, неистово вскрикнув в унисон. Сознание меня покинуло надолго. С тобой экстаз захлёстывает на целые десятки минут, а то и сотни. Первым порывом после сладкого пробуждения было броситься в ванную и приказать принести обычные принадлежности, ведь я знала обо всех тонкостях такой горячей ночи, но твоя рука властно удержала меня.  — Нам нужен ребёнок. — Ты?.. — Я хочу от тебя детей. Это сказал человек, ещё сегодня утром собиравшийся умереть в одиночестве, отослав меня на Родину?!