Грани любви

С минуту Гайде погружалась в размеренный стук сердца мужа, не двигаясь. Она слышала, как юный Моррель выбежал прочь, чувствовала, как в комнате нарастает напряжение. Да, скоро они снова будут выяснять отношения, разводить недомолвки и подначивать друг друга на подозрения. Сейчас же он держит ее в кольце своих рук, как хрустальную фигуру, бережно, но властно прижимая к себе. Это не ласка, не страсть, не судорожное вожделение. Она слышит равномерный стук его сердца. Глубокое, тихое дыхание. Мягкий, не требующий продолжения поцелуй прямо в темный завиток за ушком. — Ты волновалась за меня? По мановению какого-то туманного интуитивного импульса Гайде дала себе смертельный зарок: если он обидит ее в эти святые минуты единения, то она навсегда переступит порог этого дома, растворится в знойной пустыне, будто была песчаным миражем. Пусть только посмеет. Одна ошибка будет стоить многого. — Да. — Несмотря на… — Несмотря ни на что, — резко осекла она его невысказанные колебания. — Эта ноша слишком тяжела для твоих плеч, — он зарывается носом в складки ткани на ключицах, отодвигая ее, скользя тёплыми со сна губами по голой коже. Для неё нет ласки приятнее, и он это знает. Гайде позволяет себе расслабленное молчание, перебирая пряди его волос. Кажется, от неё не ждут ответа. — Ты простила. Но не знаю, смогу ли я. — Разве я в чем-то провинилась? — Не будем об этом, не сейчас. Как же страшно разделить с ним поцелуй! Вдруг водоворот страсти уничтожит всю негу близости, и он вернётся в той, жестокой ипостаси? Но нет, они соприкасаются ресницами, губами, телами, почти невесомо обмениваясь нежной лаской, не углубляя ее. «Почему, почему мы не можем быть всегда так трепетны друг с другом?» — Я скучала по тебе. — Я не отходил от тебя ни на мгновение. — Тебя не было со мной последние девять месяцев. Ему нечего на это ответить, он знает, как глубоко виноват, но упрямо не спешит просить прощения. — Зачем ты рассказала всё Валентине? — Я с самого начала говорила, что она имеет право знать. — Ни на мгновение не сомневался в стойкости твоих принципов, — тон меняется со спокойного на насмешливо-язвительный, от чего эти слова звучат, как издевательство, вызывая у Гайде глухое раздражение, смешанное со стыдом. Одной рукой он гладит, другой исподтишка наносит удар. Но ведь он прав, она сама решила разделить ложе с убийцей, что же теперь удивляться тому, что карающая длань Немезиды коснулась ее саму? — Как Максимилиан оказался в наших покоях? — Я позвала его, — все это время Гайде с трудом удерживалась, чтобы вновь не обрушиться на мужа с бесполезными упреками, — Хотела с ним обсудить твоё… всё происходящее. Граф отступил на шаг. Под его потеплевшим, с хитринкой взглядом Гайде покраснела, смутившись ещё сильнее. Такого мужа она любила и не могла ни в чем обвинить. Его власть над ней была безгранична. Если бы он сейчас захотел овладеть ей, она бы молча уступила, ибо рядом с ним не могла думать, решать и жить без его ведома. — Обсудить «мое» что? Не дождавшись ответа, он хотел было поцеловать обычно покорные ему губы, но Гайде заставила себя отвернуться, боясь оказаться во власти мужа. Доктор строго запретил, да и разве у неё нет иных желаний, кроме как принадлежать Монте-Кристо? — Будто сам не знаешь! Отпусти, Эдмон, мне неприятно, — всё недовольство, так долго бурлившее в глубине обиженной души, дочь Али-паши мастерски вместила в два предложения. Тот Монте-Кристо, что последние месяцы сводил с ума весь дом, мгновенно вышел бы из себя и оттолкнул позволившую себе такую дерзость супругу. Но граф неожиданно ещё нежнее обнял гибкую талию Гайде и приник губами к подставленной шее. — Правда? Настолько неприятен, что ты готова уйти от меня? Гайде похолодела, сердце забилось сильнее, безуспешно разгоняя кровь по отнявшимся членам. Неужели ее глупая, мимолётная слабость будет стоить так дорого? Нельзя было отвечать на те письма… — Да. Я слишком устала, — слабеющий голос прошелестел едва слышно, складываясь в абсолютно непредсказуемые слова. Гайде казалось, что она теряет сознание, слабость опутывала тело сильнее с каждым ударом пульса. Опечаленный таким ответом граф подхватил разом побледневшую жену и отнёс в спальню. Он не собирался прикасаться к ней без ее ведома, но такое сопротивление глубоко ранило. Да и разве он делал так хоть раз? Почему она так боится? Это отвращение? Или даже окончательное решение бросить все? Когда Монте-Кристо наклонился, чтобы укрыть засыпающую гречанку, до его слуха донеслось тихое: — Не уходи, я не готова, я лишь… устала. Очень устала. Тепло улыбнувшись в темноту, Монте-Кристо неслышно вышел. У порога его худой темный силуэт качнулся в утреннем свете, который проникал в комнату с коридора. Вероятно, все силы графа ушли на то, чтобы уложить своенравную принцессу. Теперь оставалось отыскать Максимилиана, неизвестно куда рванувшего с дневником наперевес. Что затеяли эти наивные глупцы? И кто их надоумил попытаться прочесть сокровищницу его души?