Грани любви

Дорога оказалась бесконечной. Выход в открытое море был недалеко от особняка графа Монте-Кристо, но они, вероятно, мчались к какому-то Аллахом забытому порту. Эдмон с Гайде будто поменялись телами: он отчаянно прижимался к мутному стеклу, пытаясь успокоиться, она же ровно гладила его по голове, поочерёдно целуя в пульсирующие виски. Ее сын в безопасности, муж — рядом, а остальное не столь важно. Если придется сражаться, так что ж? Внутри графини происходила сложная, многослойная перемена. С каждой проведённой в преддверии опасности минутой, она все сильнее обретала себя. Лёгкие будто впервые за долгое время наполнялись свежим воздухом. В жилах покорно разуму бурлила отцовская кровь. Теперь она смогла бы голыми руками впиться в шею первому, кто попытается причинить вред бледному, как смерть, мужу. Но все же, лучше раздобыть кинжал или ятаган, с которыми она неплохо умела управляться ещё с детства. Монте-Кристо мутило, дробило, тошнило и глухо подначивало изнутри. Он слишком хорошо представлял себе, какая смерть его ждёт. Даже не так. Какие варианты смерти. Несколько мучительных суток под палящим солнцем, будучи привязанным к реям. Или просто вздёрнут? Заставят пройти по мосту? Пустят по рукам? Тривиально утопят? Изобьют в кровавую кашу? Что сделают с хорошенькой женой предводителя? Отдадут султану на потеху. Несчастный Кристоф так никогда и узнает, воспитанный Максимилианом и Валентиной, как безумно, как страстно был любим своими родителями. Как много пришлось им пережить, прежде чем он родился на свет. С каким титаническим трудом они нашли друг друга, чуть не потеряли и, наконец, стали единым и неразрывным целым. Лишь бы Максимилиан поведал ему хоть щепотку от того, что хотел сказать отец. Но это все напрасно, ведь виконт не запомнил даже лиц тех, кто шептал его имя, отходя в мир иной. Эдмон надеялся обмолвиться с сыном хоть парой фраз, почувствовать себя настоящим отцом, услышать это обращение от дорогого сердцу маленького существа. Но этому не суждено было сбыться. Пожалуй, Дантес выжил лишь потому, что никогда по-настоящему не верил в то, что может умереть. Подвывая от холода в сырой темнице замка Иф, теряя силы в студёной воде в паре метров от острова Тибулен, Эдмон знал: он жив и будет жить. Услышав от врача неутешительный диагноз, граф все равно верил, что услышит голосок своего ребёнка поутру. Глядя на себя в зеркало, Монте-Кристо видел сильного и красивого молодого человека. И так его видели все вокруг. Таким он был, успешно отрицая годы. Отец вложил в юного Эдмона всю любовь и нежность, какую только может породить человеческое сердце, всю гордость и силу, всю глубину и сострадательность. И это стало самым решающим, самым важным жизненным ресурсом будущего и настоящего графа Монте-Кристо. Дантес стал графом лишь потому, что его любили. Но сейчас он готов был сломаться. На него разом навалилась какая-то сентиментальная тоска по отцу и матери, вероятно, из-за разлуки с маленьким Кристофом. Он в красках рисовал себе сцену прощания с лучистыми глазами Гайде, с ее нежными, бесценными поцелуями. Он видел почти наяву, как султан насилует его чистую, в этом он теперь был уверен, его маленькую жену. Он слышал сдавленный плач своего сына, всхлипы Бертуччо и Джакопо, чувствовал весь гнев немого Али, растерянность Максимилиана. Через полдня мученических потуг сдержаться, Монте-Кристо, наконец, разрыдался на коленях у жены, прося прощения за все, что он сделал. Она чутко улавливала его настроение и была к этому готова, поэтому тихонько плакала, не мешая мужу говорить, но не позволяя упасть духом, и не впадая в истерику сама. Уже к закату следующего дня словесный поток иссяк, и Дантес просто лежал, спрятав лицо в складках юбки албанской принцессы. Она без конца перебирала его волосы, не решаясь задать тревожащий ее вопрос. — Скажи, ты… Эдмон, не лги, прошу. Ответь честно. Воспалённые глаза тоскливо взглянули на неё меж шёлков. — Ты изменял мне с другими женщинами? — Кроме тех поцелуев, тогда, ты помнишь, в беседке? Никогда. Клянусь нашим сыном. Клянусь всем святым, что у меня есть. — Кого любит твоё сердце? Кого бы оно искало, будь у него возможность забиться на том свете? Он задумался, отмеряя сбивчивое дыхание. Ему было больно думать. Больно чувствовать. Но ради неё он воскресил образ той, кого так долго не мог забыть. Всё. Вплоть до смоляных волос под пальцами, вплоть до ее грудных, коротких стонов в марсельской ночи, вплоть до родинки на ключице. Он вспоминал, ощущал, вдыхал. Но ничего, ровным счётом ничего не дрогнуло внутри от мысли, что он потерял это все, никогда больше не увидит. Тогда он снова стал несчастным узником. Он закашлялся от вони прогнившей соломы и… ничего. Мерседес лишь трепетным воспоминанием растаяла в прошлом, задорно махнув на прощанье полами платья. В застилающих глаза слезах были лишь отражения лиц сына, жены, друга, управляющего, бессменного капитана и верного слуги. Они все были частью той сокрушительной силы, что звалась графом Монте-Кристо. Гайде следила за выражением лица супруга, за малейшими движениями его души. Он не отвечал долго, но ей уже не нужно было слов. Она все поняла. У них действительно есть теперь свой мир, своя семья, свои люди. И всегда справа от великого графа будет стоять его возлюбленная рабыня и госпожа, дочь грозного Али Тебелина, мать наследника. И сейчас, когда ее муж нуждался в защите и опоре, она поклялась себе, что станет его хребтом, его руками, глазами, стальными лезвиями, перегрызающими глотки врагов. — Душа моя. Моя любовь, моя жизнь, мой муж. Я верну тебе твой золотой венец, верь мне. Я дочь своего отца, и я клянусь, что сумею спасти нас. Но не смей унывать! Наша сила — в любви. Улыбнись, Эдмон, и я спою тебе что-нибудь, хочешь? Ты сам говорил, что нужно уметь ждать. Подожди, и моя песня принесёт свои кровавые плоды. Слушай, любовь моя, слушай…