Грани любви

Валентина до последнего упиралась, не желая соглашаться с доводами мужа. Спокойная и уверенная в своей правоте, она сидела прямо, в противовес нервно расхаживающему по спальне Максимилиану. Семейное равновесие было под угрозой. Валентина не уступала ласкам мужа, вся как-то отдалилась от него, снова став похожей на холодного и бесстрастного Вильфора. Простить графу ту историю с рецептом яда Моррель не мог и сам, что уж говорить о ней, едва не ставшей невольной жертвой? Вероятно, она часами мысленно проклинала тот день, когда дороги Дантеса и ее отца пересеклись, и не могла взять в толк, во что же так без памяти влюбилась Гайде. Спустя полтора часа препираний Моррель хоть и был готов сдаться, виду не подавал, а твёрдо забрасывал молодую женщину все новыми и новыми охапками аргументов: — С нами он будет в большей безопасности, чем здесь, оставшись среди одних лишь женщин. — Нет. — Послушай, я скорее умру сам, чем позволю навредить Кристофу. — Это может произойти и без твоего ведома. — Дорогая, графа могут убить. — Что же, будет лучше, если убьют и виконта? — Должны же мы предоставить весомые доказательства… — Нет, нет, нет, Максим! Кристоф останется со мной и с няней. Ребёнок — не доказательство! Молодая женщина ушла, резко хлопнув дверью. Этот спор мог задержать отплытие, если бы не новый виток событий, разрешивший разом все противоречия в голове Морреля. К особняку прокрался новый гость. Один. Капитан спаги осознал, что в комнате кто-то есть, лишь после того, как ему зажали рот рукой. Освободиться из стального захвата разбойничьих рук удалось не сразу, но ему явно не хотели причинять вреда, лишь обезопасить себя. — Луиджи Вампа. К услугам друзей Его сиятельства. Перед Максимилианом стоял молодой мужчина с гибким, сильным телом. На его типично итальянском скуластом лице особенно бросалась в глаза линия белесого шрама, дерзко разрезающая надвое дугу нависшей брови. Это тот самый римский головорез? — Максимилиан Моррель, капитан… Нет, просто Максимилиан, крестник графа, — после такого представления Вампа ещё раз смерил собеседника взглядом, будто не веря своим глазам. Молодые люди пожали друг другу руки. Луиджи попросил рассказать ему о происшествии поподробнее, после чего, внимательно выслушав Морреля, безапелляционным тоном заявил, что Кристоф поплывет с ними, а «дамочка», если хочет, пусть присоединяется тоже. Говорил он короткими, отрывистыми репликами, с сильным акцентом. На унылые разглагольствования разбойник явно не был настроен, а потому Максим с облегчением решил, что просто поставит Валентину перед неизбежным фактом. Или поставит перед ней Луиджи Вампу. Исход битвы был предрешён. Отчалили на рассвете. Семь шикарных парусных судов плыли клином — экипажи всеми силами демонстрировали другу атамана свои умения. На первой яхте разместились Моррель с женой, няня с Кристофом, Луиджи с Терезой, женская прислуга и Бертуччо. Капитаном назначили Джакопо. Остальные корабли приняли на борт подчиненных Вампы, Касимиро Кровавого и его людей, мелких заместителей графа в криминальном мире Средиземноморья и еще с пару десятков его приближенных из простых матросов. Банда Вампы получила четкие инструкции, а потому в атамане не нуждалась. Как ни странно, но Валентина не боялась итальянского разбойника и спокойно отнеслась к его присутствию на судне. Когда же поражённый Максимилиан поинтересовался у жены, в чем дело, она ответила, безразлично передернув плечами: — В нем есть молчаливая сила, знающая себе цену. Этот человек не станет глумиться над слабыми. Его противники — бессовестные богачи и такие же бандиты. Чего ты предлагаешь мне бояться? Страшных рассказов? Так я сразу уйду к себе, делов-то, дорогой. Это смутное объяснение, содержащее чуть ли не похвалу, ещё сильнее разожгло пламя тревоги в душе капитана спаги. Она оправдывает Вампу? Разбойника?! Раздражённый Моррель заперся в каюте и до обеда забылся крепким сном. Первые часы плавания прошли тихо и напряжённо. Моряки доложили Бертуччо, что минувшей ночью бушевал сильный шторм. Неизвестно, где в это время были граф и Гайде, сумели ли похитители справиться с судном, не будучи первоклассными матросами? Весь экипаж скорбно замолк, узнав, что граф, вероятно, не имел возможности сам управлять яхтой. Валентина удивленно поинтересовалась, в чем же дело? Разве не оправдывает графа его невольное положение? Вампа усмехнулся, пристально глядя на белокурую г-жу Моррель. Она ему крепко не нравилась своим любопытством и непониманием таких простых для их мира вещей. Он решил ей ответить: — Нет ничего страшнее для капитана сидеть сложа руки на корабле, попавшем в бурю, мадмуазель. Простой матрос ещё мог бы утихомирить зов нутра и глас совести, мол он обязан слушать приказы, а раз их не поступало — гори все синим пламенем. Но только не прирождённый капитан, каким был… каков граф. Он рождён приказывать, решать и действовать, он чувствует ответственность даже тогда, когда, казалось бы, не должен. Не понимаете? Большего я не ожидал, сударыня. — Отчего же? — Валентина оскорбленно вскинулась. Ей, выросшей в условиях полнейшего безволия и лицемерия, где люди приправляли ложь самыми изысканными оскорблениями, а смелости хватило бы разве что плюнуть оппоненту в чай, приходилось очень тяжело среди всех этих решительных и жёстких людей. Здесь балом правит не умение умаслить собеседника, оболгать и публично унизить, а самая настоящая безрассудная храбрость, пред которой отступают даже десятиметровые волны. Что стали бы делать здесь, в море, все эти финансисты, журналисты, политики и юристы? Высвобождать свой желудок, свесившись за борт, очевидно, поминутно повизгивая от ужаса при виде очередной мало мальски приличной волны. Осознание такого простого факта бросило Валентину в жар. Она вспомнила мужа, чьи подвиги прогремели на весь Париж, вспомнила его ласки в ту роковую ночь в особняке. Вампа же невольно сделал шаг назад, разглядев в расширившихся зрачках собеседницы вспыхнувший огонь желания. «Она влюблена в графа? Или в меня?». — Не будем об этом, госпожа Валентина. Вижу, мысль о мужской силе вызывает на ваших щеках непристойный румянец, а я, к моему величайшему сожалению, сударыня, уже связан святыми узами любви… Погружённая в свои грезы Валентина прослушала половину пламенной речи хитро ухмыляющегося Луиджи и, рассеянно кивнув, уже хотела уйти к мужу, как разбойник мягко преградил ей дорогу, будто невзначай сделав пару шагов по палубе. — Я пошутил мадам, простите меня. Ваш супруг так рано удалился к себе. Ему нездоровится? Вампа улыбнулся ещё шире, завидев, как сильно удивила аристократку его взявшаяся словно из ниоткуда великосветская манера речи. Чтение классиков не проходит даром, но ведь она считает его безмозглым уличным мальчишкой, да? — Он не спал эту ночь, — она шумно вздохнула, морщась на режущие глаза блики солнца в волнах. Весьма некстати Луиджи подумалось, что она некрасива. Льняные локоны, лишённые малейшего намёка на объём, вечно раскрасневшиеся большие глаза, бесцветная кожа… — Вам пойдёт загар, мадам, оставайтесь на палубе. Куда спешить? Сейчас вы выглядите крайне болезненно. Огромные ледяные, как у утопленницы, глаза расширились ещё больше: — Вы… это оскорбление? — Все зависит от вашего восприятия, госпожа Валентина. Хотите быть жертвой? Обижайтесь. Хотите чудный оттенок кожи, выигрышно смотрящийся при ваших голубых зерцалах? Прогуляйтесь, выпейте вина. Куда девалась ваша энергия жизни, дарованная каждому существу на этой грешной земле? Вы грешили, мадам, признайтесь? Неожиданно для себя Валентина фыркнула, отворачиваясь. Он говорил с ней совсем не так, как пристало джентльмену в приличном обществе, хоть сама речь и отличалась изысканностью. Соблазняет? Просто играет, коротая время? Или и вовсе пытается унизить? — Забавы ради, я могла бы рассказать вам, как однажды человек, весьма похожий на порождение ночи, во тьме этой самой ночи доставал меня из фамильного склепа. Плита была весьма тяжелой, я чуть было не умерла повторно, уже со страху… Но потом меня разобрал смех, едва я представила, каким комичным будет исход дела при таком раскладе. А уж от мысли, как забавно выглядит хохочущий гроб и пытающийся его вскрыть в одиночку граф… Я едва не отдала Богу душу уже в третий раз, но от смеха. Лицо разбойника живо откликалось на рассказ. От его снисходительной улыбки не осталось и следа: теперь он в ступоре смотрел в искрящиеся от лукавства аквамарины собеседницы. — И что же? Почему граф был один? — Спросите у него! Отчего он не додумался сразу позвать на помощь своих слуг? Потом-то, конечно, явились и Али, и управляющий, когда я уже вдоволь потешилась над происходящим. — Вероятно, это было нечто сродни истерике… — Вероятно. Да. Как вы проницательны! — теперь уже госпожа Моррель чувствовала себя вольготно, ей хотелось выкинуть что-нибудь эдакое, развязное или просто неожиданное. Она обошла разбойника, чтобы взять со столика бокал вина. — Нет, знаете, граф тут не при чем. Я была такой всегда, — она задумчиво нахмурилась, затем сделала большой глоток, — Всегда-всегда. С самого рождения. Тихой, даже робкой. Отец все решал за меня. — Вам это не нравилось? — Вампа осторожно налил себе стакан рома. — Нравилось. Чтобы взять на себя ответственность — нужна смелость. У меня её никогда не было, — заранее ошарашенная своим действием, Валентина вдруг молниеносно выхватила из рук Луиджи ром и опрокинула его в себя одним махом. Разбойник от удивления качнулся к ней, но удержался от возгласа. Нет, она не аристократка, она сумасшедшая. Как и все, кто окружает графа, впрочем. Лишних людей у Монте-Кристо в друзьях не водится. Все проходят тщательный отбор. В том, насколько тщательный, Вампа после рассказа про фамильный склеп убедился окончательно.