Сказка о Плохой Черепахе

      — Раф, ты уходишь? Я с тобой! — Микеланджело немедленно отшвырнул джойстик, сбив со стола остывший кофе Донателло, и легко перемахнул через спинку дивана. Дурацким аллюром, смешно выбрасывая ноги, доскакал до брата и повис у него на плече. Заговорщицки зашептал, — выведи меня отсюда!       — Майки, ты уже давным-давно совершеннолетний, пора перестать оглядываться на остальных. Надо выйти из дома — встань с дивана и перебирай ножками. Весь секрет, — насмешливо отозвался Рафаэль, но руку брата с плеча не скинул. Скосил янтарные глаза на дверь додзе. Понизил голос, — он наверняка слышал. Смотри. Три, два, один… Бах!       С шорохом отъехала в сторону перегородка. На пороге появился Леонардо. С мрачной усталостью взглянул на братьев. Хулиган про себя заметил, что в последнее время брат стал не просто собранным или замученным, нет. Бесстрашный раздражался по любому поводу, будь то самовольная вылазка из дома или невпопад брошенная фраза. Каждый из них изменился после смерти отца, но Лео как-то особенно заметно. Он не искал поддержки и утешения, тихо переживал все в себе, как и поступал всю свою жизнь. А теперь от испытываемых чувств еще и менялся — далеко не в лучшую сторону. Рафу казалось, что в данной ситуации молчать — не выход. Он пытался поговорить со старшим, но тот отказывался. Так отказывался, что за малым не дошло до драки. И вот теперь мутант стоял на пороге и глядел на них. Недовольно поинтересовался:       — И куда на этот раз? — не дожидаясь ответа, поднял руку, — я не требую отчета, Раф. Я просто спрашиваю.       — «Просто спрашиваю», — передразнил темперамент, усмехнувшись. Ему казалось, что, если Леонардо по-настоящему разозлить, разлетится эта маска холодного гнева. И всем станет лучше, лидеру в первую очередь. — Что это вообще за формулировочка? Просто. Если просто, то я тебе не буду ничего отвечать. А если ты имеешь какие-то причины спрашивать…       — Не начинай, я тебя прошу, — неожиданно устало вздохнул лидер. — Хорошо, не просто. Всего лишь хочу знать, в какой стороне, если что случится, искать твой труп, твердолобый ты дикарь.       Рафаэль оторопело уставился на старшего, тот глядел на хулигана. Микеланджело не выдержал и рассмеялся.       — Очередной милый обмен любезностями! — примирительно фыркнул, — Слушай, Лео, ну честно, мы недалеко и ненадолго. Сил нет уже сидеть под землей, на улице сейчас так хорошо! Тебе с Донателло тоже не мешало бы подняться на поверхность, проветриться!       — Донателло нет, — сообщил лидер.       Братья удивленно переглянулись, а Лео только махнул рукой и скрылся в додзе. Рафаэль помрачнел, Майки печально взглянул на брата. Донателло, переживая потерю отца, не озлобился, как Лео, но стал еще больше времени отдавать работе. Он просто перебрался в лабораторию, установив металлическую койку в углу помещения и выходя, только чтобы поесть. И то не всегда. Братья радовались, когда он покидал лабораторию и читал, сидя в гостиной. Но стоило ученому бросить взгляд на опустевшее отцовское кресло, как он немедленно возвращался к себе. Что-то изобретал, но больше не хвастался открытиями. Не злился и не ругался с братьями, но и разговаривать не хотел. Не то, что по душам — просто поговорить или ответить на вопросы. Он или не замечал собеседников, погруженный в свои мысли, или ограничивался кивком головы. Иногда Микеланджело казалось, что вскоре Донателло вообще лишится дара речи.       Хмурясь, хулиган заметил:       — Что-то Донни слишком часто стал пропадать. Куда его носит, ты знаешь?       — Понятия не имею, — Майки пожал плечами. — На днях пытался заглянуть к нему, помнишь, когда порезался на кухне?       — И как? — Раф взглянул на брата. — У него включился режим заботливой мамочки?       — Ага, сейчас! Знаешь, что он сделал?       — Оттяпал тебе руку? Да не, вроде все на месте… — Рафаэль тихо засмеялся.       — Дубина, — беззлобно хмыкнул младший, стукнув хулигана кулаком в бок. — Он просто высунулся из лаборатории, ткнул мне аптечку и — захлопнул дверь!       — Жестокосердный мутант, — ухмыльнулся Рафаэль, но через мгновение снова нахмурился. — Да, на Донни не похоже. Как это он не облил тебя всего перекисью и не перебинтовал с ног до головы? Вообще что-то с этими двумя идет не так, — он кивнул на дверь в додзе, которую Леонардо предусмотрительно закрыл за собой. Оттуда доносились удары — глухо, но мерно, постоянно. Так вел себя Рафаэль. А Лео уселся бы медитировать. Но нет, не теперь.       — Я вижу. Но с этим уже ничего не поделать, — заметил Микеланджело грустно. — Мы выросли, мы изменились. Мы осиротели. Отца не хватает. Иногда, когда он запирал нас дома, мне казалось, что я легко обойдусь без его помощи, поддержки и советов. А сейчас я бы отдал полжизни, чтобы вернуть его хотя бы на несколько минут.       — Я тоже скучаю, — угрюмо проворчал Рафаэль. — Я точно стал слепым котенком. Тыкаюсь мордой в стены и никак не могу найти открытую дверь. А ведь в последнее время отец точно чувствовал, что покинет нас. Он все время старался дать максимум свободы каждому, чтобы мы учились обходиться без его подсказки. Не знаю, на что он рассчитывал — лично я ничему не научился.       — Никто из нас не был готов, — вздохнул Майки. Поднял голову и слабо улыбнулся, — идем отсюда. Пока Лео не пришел в себя и не запер нас дома. Чем больше я зависаю в этих стенах, тем грустнее становится. Валим, бро, валим. И как можно быстрее!       Рафаэль повторил слабую улыбку брата. Вместе они выскользнули в темноту тоннелей, шли молча, не перегреваясь. Только изредка один подталкивал другого, чтобы лишний раз почувствовать рядом присутствие брата. Поднявшись на поверхность, взобравшись по пожарной лестнице на крышу ближайшего дома, братья остановились.       — Что будем врать? — задорно усмехнулся Майки.       — М-м-м, дай подумать. — Рафаэль помолчал, потом рассмеялся. — Пускали кораблики на озере в Центральном Парке?       — Идет! — расхохотался Майки. — Буду ждать тебя здесь, — и он нарисовал большим пальцем ноги невидимый крест на крыше здания. — И не опаздывай!       — Как получится, — легкомысленно рассмеялся Рафаэль и исчез в темноте. Микеланджело мгновение глядел ему вслед, а потом нырнул в густую тень вентиляционной шахты.       Рафаэль, дождавшись, пока младший брат скроется из вида, вернулся обратно. Не торопясь, полез на чердак дома, где прятал форму из плотной черной ткани. Переодевшись, стал похож на очень высокого человека с рюкзаком за спиной. Этот костюм много лет назад придумал Донателло, чтобы дать возможность неспокойному брату появляться ночами на поверхности и кататься по улицам города, не боясь быть рассекреченным. Взяв в руки шлем, Раф выбрался на крышу, оттуда соскользнул в переулок. В соседнем квартале он оставлял на стоянке свой байк, чтобы не выгонять его из дома под пристальным взглядом Леонардо. Брат бесил холодным молчанием. А так хулигану было значительно проще — замаскировавшись, скрыв лицо под шлемом, забирать байк и уноситься на окраину города. Там, как Раф недавно узнал, проводились гонки без правил.       Огромный пустырь был огорожен легким самодельным забором. Внутри, на кривой, невероятно сложной трассе безумцы проводили соревнования. Гоняли на машинах, новых и почти разбитых, и на мотоциклах. Нередко кого-то из них увозила с трассы «скорая». Поначалу темперамент с удивлением ждал, когда же прикроют гонки — санитары обязаны были заявить о таком вопиющем нарушении порядка полиции. Но потом оказалось, что мальчишки и сами не прочь поучаствовать в соревнованиях. Узкий круг посвященных гонщиков изредка пополнялся, и на вновь пришедшего Рафаэля долго косились с недоверием и опаской. Особенно потому, что рослый, агрессивный новичок никогда не снимал шлема. Однако после того, как Раф показал себя совершенно сумасшедшим гонщиком, не принимающим никакого исхода, кроме победы, остерегаться перестали. И теперь, вот уже несколько месяцев, мутант гонял на равных с людьми.       Рафаэль, как только оценил степень опасности мероприятия, немедленно влюбился в это место. Он знал, что никто из братьев, даже Микеланджело, не поддержал бы его, поэтому просто предпочел скрыть новое увлечение. Хотя полагал, что младший как раз проследил за ним и прекрасно знал, куда пару раз в неделю удирает брат. Но сказано между ними не было ни слова, да и сам Майки обзавелся весьма опасным увлечением. Оба знали и — предпочли молча прикрывать панцири друг друга, выбираясь из-под надзора Леонардо. В последнее время с ним стало как-то тесно и увлечениям, и мыслям, и их дикой, необузданной природе. Договориться с Бесстрашным не представлялось возможным. А вот схитрить и сбежать из дома вместе — пожалуйста.       И в эту ночь Рафаэль гнал во весь опор, понимая, что начало первого заезда уже пропустил. Издали он разглядел, как по трассе несутся ребята на мотоциклах. Мгновенный взгляд на табло — первый круг. Еще не все потеряно. Не сбавляя скорости, Рафаэль свернул на узкую колею и понесся к старту, чтобы потом никто не упрекнул его в нечестной победе. Заметил в стороне груду мусора и железа, которая отмечала начало зрительских мест, то пространство, где толпилась «безлошадная» молодежь и девушки соревнующихся, и про себя усмехнулся — если появляться внезапно, то непременно зрелищно. Втопил газ, выжимая максимальную скорость. По металлическим листам взлетел на самый верх мусорной горы, перемахнул через закричавших от ужаса и восторга зрителей, и приземлился точно перед стартовой полосой. Резко вывернул руль, меняя направление, и погнал за остальными участниками гонки. Вот теперь все честно!       … Стоя на пьедестале и глядя на толпу сквозь затемняющее стекло шлема, Рафаэль искал глазами лицо Эммы. Она привлекала его больше других поклонниц. Мутант усмехнулся. Поклонницы. Знали бы они, что за рожу скрывает самый крутой гонщик этого города! Интересно, сколько бы их тогда осталось, хорошо, если бы хоть пяток. Раф тихо засмеялся, наклонившись, и длинный юноша повесил ему на шею очередную медаль. Крышка от консервной банки. Обычная крышка с прокрученной дыркой. И Раф в этот раз нисколько не дорожил железкой. Только тонким шелковым девичьим шарфиком, на который крышка была подвешена. Эмма улыбнулась ему, задорно приподняв одну бровь. Она нравилась Рафаэлю, наверное, потому, что, родись он человеком, независимым темпераментом он был бы очень на нее похож. Сегодня, благодаря его триумфальному появлению, девушка рассталась, наконец, с предметом гардероба. Победителю доставался лучший кусок пирога — каждый второй мечтал пригласить ее погулять, но кокетка отказывала всем. Кажется, ждала приглашения лучшего из лучших. Раф даже в шлеме ощутил аромат свежих духов, которыми благоухала тонкая ткань шарфика на его шее. А что, если рискнуть?       Спрыгнув на землю, он решительно направился к Эмме. Захотелось оказаться вместе с ней вдали от толпы. Захотелось, усадив ее на свой мотоцикл, позади себя, снова разогнаться, да так, чтобы колеса оторвались от асфальта. Казалось, что с ней это возможно. Оставалось только позвать ее с собой. Рафаэль не анализировал свое желание. Он плохо понимал, что именно им руководит. Увидь брата Леонардо, он бы немедленно сообразил, в чем дело. Победа. Рафу нужна была еще одна, заключительная победа. Потому что он обязан был во всем и всегда побеждать. Потому что мастер Сплинтер свой самый главный бой проиграл. Рафу нужна была сила, чтобы жить дальше, собственная или чужая — не имело значения. И вот теперь, когда он лишился веры в непобедимость отца, необходимо было немедленно удостовериться в собственной. Леонардо бы все это понял и остановил брата, заставив вспомнить о последствиях. Что будет, если Эмма согласится? Что будет, если они уедут? Что будет, если Раф, растеряв остатки здравого смысла, покажет ей лицо?.. Лео не было рядом, и Рафаэль уверенно двигался к цели.       — Поехали? — голос звучал глухо, мешал шлем. Парни вокруг дружно взвыли, заулюлюкали, перемигиваясь, хохоча, скаля зубы. Они и не знали, что этот крутой тип на шикарном байке так легко попался в сети первой красавицы. До этого казалось, что он интересовался исключительно гонками, а тут… вот чего он хотел — заполучить заветный шелковый шарф. Девушки тоскливо косились на счастливицу. Завладеть вниманием гонщика хотели многие, но он ни на одну не обращал внимания, а медали немедленно снимал. Выбрасывал шарфики, ленточки, кулоны, на которых висели жестяные крышки. И прикручивал последние на бок своего байка. И вот на тебе, проняло…       Эмма рассмеялась, запрокинув голову: кавалер был высок. Кивнула, сделала шаг навстречу. Рафаэль улыбнулся. Вот и все. Умница. От нее только требовалось — пойти следом, не задавая вопросов. Он так любил и так привык. Братья никогда не сомневались, следуя за ним. Раф отвернулся и направился к мотоциклу. Но неожиданно девушка крикнула ему в спину:       — Пойду, если ты сейчас, при всех, снимешь шлем.       Раф обернулся. Она улыбалась, наверняка уверенная в том, что пойманный на крючок парень немедленно выполнит ее просьбу. Да и, казалось бы, такая малость, рассекретиться! Но гонщик стоял неподвижно, глядя на толпу. Медленно, но неудержимо в душе всколыхнулась ярость. То, чего Раф никогда не терпел — условий. Я скажу отцу, если… Я помогу тебе, если… Я пойду с тобой, если… Условия означали только сделку с Леонардо и, как правило, с собственными желаниями. Мутант ненавидел это «если». А потому, не говоря ни слова, кинулся к байку. Мгновение — столб пыли из-под колес и визг тормозов. Он исчез так же внезапно, как и появился. Молодежь кричала ему вслед, Эмма обиженно поджала губы — ничего, еще будет шанс поводить его за нос. И только немногие поняли, что фантастический боец вряд ли вернется снова.       Рафаэль несся по ночному городу во весь дух. Не различая цвета светофоров, не сбавляя скорости. Проносились мимо улицы, дома, витрины, перекрестки, роскошные и нищие кварталы. Ничто не занимало его внимания. Только перед глазами вместо серой асфальтовой ленты стояло насмешливое лицо Эммы. Он показал бы ей себя, только когда был бы в ней уверен. Когда сам захотел бы себя показать. А вот так, по команде, как дрессированная собачка… Рафаэль скрипнул зубами. Он был чертовски зол и не знал, как и на кого излить свой гнев. На нее, на себя, на весь мир? Последнее показалось особенно соблазнительным. Показать, что есть сила, и что только она будет заправлять этим жалким городом. Показать, что эта свирепая, беспощадная сила — он!       Почему, почему отец говорил им исключительно о победе и никогда — о поражении? Или же говорил, только Раф, как всегда, не захотел услышать.