Сказка о Плохой Черепахе

      Под ногами снова неприятно хрустнуло. Проклятый фарфор. Мутант опустил голову, злобно глядя на белоснежное крошево. Вот же черт бы побрал это изысканное заведеньице! Хотя, судя по внешнему виду обеденного зала, если не черт, то как минимум взбесившийся демон здесь точно набедокурил. Ороку Саки ничего — он ходил по засыпанному осколками полу в черных высоких ботинках на толстой подошве и, кажется, даже наслаждался этим отвратительным хрупаньем. Совсем не походил на прежнего воина в доспехах и шлеме, больше напоминая заблудившегося японского туриста, излишне, правда, разодетого. Мутант с негодованием и яростью отметил про себя, что внешний вид, надменная неторопливость, жестокая небрежность — все это для него. Точно японец намеренно демонстрирует свою неприкосновенность. Фыркнув, монстр присел на край стола и отвернулся к окну.       — Никак не могу справиться с желанием потрепать тебя по холке, — неожиданно раздался спокойный, звучный голос Ороку Саки. Он остановился, глядя на своего нового воина и, кажется, изучая. — Знаешь, как верную собаку, которая только что превратила моих недругов в настоящий салат. Смотри-ка, кусочки фарша, ломтики мяса, ниточки кожи…       — Заткнись, будь любезен, — огрызнулся мутант, оборачиваясь. — Что еще тебе от меня сегодня нужно?       — Сейчас подумаю, не торопись.       Подойдя к столу, на котором сидел боец, Ороку Саки поднял валявшийся рядом стул и льняную салфетку. Отряхнув сидение, лениво бросил ее обратно на пол, а сам присел и взглянул на черепаху. Смотрел долго, без насмешки и без улыбки, серьезно, точно задался целью проникнуть в его мысли. И, наконец, произнес:       — Я хочу с тобой поговорить.       — Я не нанимался к тебе штатным психологом!       — Об этом и речь. Ты ко мне нанимался. Но, нанимаясь, ничего не сказал о своих мотивах. А мне было недосуг спрашивать. Но теперь стало любопытно. Мы договорились, что ты будешь выполнять все задания. Вот тебе новое. Я хочу, чтобы ты объяснился. Как только скажешь правду, можешь быть свободен.       Мутант с холодной ненавистью глядел на японца. С трудом контролируя собственный гнев, опустил голову. На руках появились новые раны, которые необходимо будет объяснить или скрыть. Глядя, как в глубоком порезе набухает кровь, медленно стекая по руке на гладкий бежевый ковролин ресторанного пола, нахмурился. Чертов исполин-охранник оказался малый не промах — перед смертью знатно изрезал его ножом. Гад. Ороку Саки, проследив взгляд чудовища, спокойно предложил:       — Мои врачи могут оказать тебе помощь. Ты неплохо поработал сегодня, мне хочется тебя… похвалить.       — Ничего не нужно, — хрипло отозвался мутант. Глубоко вздохнул, успокаиваясь, усмиряя гнев. Не сейчас. Не сегодня. Он дал слово отцу, и все, что он может — быть терпеливым. — О чем ты хочешь говорить? Может быть, стоит перебраться в твой штаб, пока на крик и грохот не съехалась полиция?       — Ты боишься за себя или за меня? — рассмеялся японец. — Глупости. Эй! Погасите свет! И спускайтесь вниз, я хочу остаться с черепахой один.       — Но, господин, — послышался робкий голос одного из старших воинов клана Фут.       — Мне повторять приказ дважды? — жестко спросил Шреддер.       Кто-то из футклановцев немедленно выполнил указание хозяина — свет на этаже погас. По едва слышному шороху мутант догадался, что воины покинули ресторанный зал. Все-таки они — первоклассные мастера ниндзюцу, жаль только, что служат такому подонку. Отвернувшись, взглянул на собеседника. Из высоких окон падал слабый свет уличных фонарей, и Шреддер казался персонажем театра теней с четко очерченным контуром. Бесплотным призраком, слишком реальным, слишком жестоким. Черепахе не хотелось находиться рядом с ним в одном зале, не то что разговаривать, однако и здесь он раздал слишком много обещаний.       — Отрезать себе, что ли, язык? Или хоть укоротить… — проворчал мутант мрачно.       — Для чего? — в голосе Ороку Саки не слышалось ни любопытства, ни интереса.       — Чтобы перестать бросаться словами направо и налево. Итак. Что тебе нужно знать?       — Не так давно я убил твоего отца и хотел покончить с твоими братьями. Мне кажется, этого вполне достаточно для того, чтобы наша многолетняя вялотекущая идейная вражда стала вполне себе личной.       — Да, ты прав.       — Прекрасно. Значит, ты ненавидишь меня настолько сильно, что один мой вид вызывает в тебе едва сдерживаемую ярость. Но. Ты пришел ко мне и попросился на службу.       — Да.       — Отказался вступить в ряды моего клана и стал простым наемником. Отказался брать плату за выполненную работу. Согласился на любые задания, которые не касаются мирного населения и связаны исключительно с преступным миром, моими врагами и конкурентами.       — Да.       — Ты не боишься меня? Не опасаешься, что я расправлюсь с тобой исподтишка?       — Тебе нет надобности избавляться от меня, сейчас ты в безопасности.       — Хорошо. Это — исходные данные. Так сказать, условие задачи. С одним неизвестным. Твои мотивы?       — Ты хочешь узнать их, чтобы отказать мне от места? — неожиданно хрипло рассмеялся мутант.       — Вовсе нет. Я знаю, зачем ты здесь. Но ты сам должен произнести это. Однажды.       — Это легче легкого, — спрыгнув со стола, мутант прошелся по залу. Остановился у окна, а потом обернулся. Теперь он был для Ороку Саки черной плоской фигуркой-тенью. Японец, освещенный с одного бока, внимательно наблюдал за своим противником, ожидая. — Я убью тебя. Рано или поздно. И нанялся я к тебе только затем, чтобы быть ближе. Чтобы не упустить. Не упустить момента, когда ты дашь мне повод тебя убить.       Ороку Саки отвел глаза. Задумчиво оглядел темень вокруг, точно искал ответ где-то внутри кровавого мрака. Поднявшись, подошел к мутанту и, опершись о стену, взглянул на него. Ждал, что черепаха посмотрит в ответ, но тот неотрывно глядел в ночь за окном. Он оказался самым странным из всей четверки. Остальные предпочитали страдать на расстоянии, а этот… Он точно получал удовольствие оттого, что истязал себя присутствием злейшего врага. Ороку Саки прекрасно знал, что старая крыса, его добрый друг, его злейший враг, воспитывал своих подопечных по каким-то древним канонам чести и совести. Японец не мог не восхищаться стойкостью и смирением, отчаянной силой четырех существ, которым не было места в этом мире. Но все же происходящее именно с этим мутантом выходило за рамки. Ороку Саки понимал, что движет черепахой, но не мог этого принять.       — Ты ждешь, когда я допущу ошибку?       — Да, — теперь в голосе мутанта звучала спокойная сила: он совладал со своими чувствами.       — Я убил твоего отца в честном бою, но все-таки убил. Не оставил ему жизнь, хотя мог. Но можешь ты представить, в каком унижении ему пришлось доживать бы свой никчемный век? Хамато Йоши не мог быть вторым, только первым. Страх и стыд — вот что он получил бы, если бы жил, проиграв. Стыд… ты знаешь, что такое стыд, черепаха? Что такое неоправданные надежды? Что такое проявленная на глазах учеников и детей слабость? Жалкая старость — вот что досталось бы ему в награду.       — Я бы скрасил его дни, — тихо ответил мутант. — Стыд никогда не коснулся бы его сердца, потому что он вырастил и воспитал нас. Воспитал по законам Крадущихся. Воспитал по законам великих империй.       — Вот как? — Шреддер тихо рассмеялся. — Ты так уверен в том, что говоришь, это похвально. Но только вот это, — и он повел рукой, указывая на темный зал. Зал с убитыми мутантом бандитами и их охраной. Зал с расколоченной посудой и истерзанными интерьерами. — Разве это достойно воина? За это твоему отцу не пришлось бы стыдиться?       — Это всего лишь моя с тобой война, Шреддер, — мутант обернулся. Он смотрел холодно, спокойно, больше не поддаваясь ни ярости, ни гневу. Только ледяная уверенность в собственной правоте и ничего больше. — Лес рубят — щепки летят. Да эти гнилушки как раз не жалко, пусть разлетаются. Но рано или поздно ты забудешь об осторожности, ты перестанешь быть осмотрительным. Ты ошибешься.       — Запрет отца так много значит для тебя? Я же стою рядом, вот, только протяни руку.       — Слово отца для меня никогда не было законом, хотя я очень этого хотел, я стремился ему подчиняться изо всех сил. Однако не всегда мог. Но слово, сказанное перед смертью — непреложная истина. Он заставил меня пообещать, что ни я, ни мои братья не тронут тебя, если ты не будешь угрожать мирному населению или нам. Как видишь, мы держим слово.       Шреддер еще раз взглянул на черепаху, кивнул. Отвернулся и, кажется, совершенно потерял интерес к разговору. Бросил через плечо:       — Похвально. На сегодня все.       Мутант, только и ждавший, когда его отпустят, с места вскочил на подоконник. Не утруждая себя поиском ручки, расколотил окно и махнул в ночь. Два прыжка — и скрылся в темноте ближайшего переулка. Через несколько кварталов безумного бега по карнизам и крышам позволил себе остановиться. Присев на парапет высотки, неторопливо снял черную маску, меняя ее на привычную, цветную. Бережно сложил кусок ткани в кожаный кармашек на ремне. Вот и все. Та, плохая, черепаха ушла спать. Вместо нее проснулась другая, куда более милосердная. Сегодня, правда, без настроения, с изрезанными руками, срочно требующими алиби. Остальные наверняка спросят, где он мог так покалечиться. Один, особенно внимательный, так точно! И тут не отвертишься, не солжешь — немедленно учует подвох. И им тогда ничего не объяснить. Страдающие в четырех стенах, едва ли сумеют понять то, что он задумал. Да и потом… не они закрывали мастеру глаза, не на их руках он вздохнул в последний раз. Эта еще не до конца пережитая боль развязывала ему руки и давала право решать самостоятельно, что правильно, а что не очень.       — Прости меня, отец, — тихо прошептал мутант. — Пусть ты говорил о другой гордости и другой чести, но я опять все понял и сделал по-своему. Я пойду на все, но ты будешь отмщен. Он лишил нас твоей поддержки и твоей любви, он лишил нас силы и надежды. Семьи. И он — последний, кто мешает нам жить спокойно и безмятежно. До тех пор, пока Шреддер жив, никто из нас не будет в безопасности. Никто.       Подняв голову, устало взглянул на циферблат электрических часов на стене одного из небоскребов. Кому тут, интересно, нужны эти гигантские часы?.. С трудом поднявшись, мутант расправил плечи, глубоко вздохнул. Еще есть время. Домой можно не спешить, все равно его никто не хватится. Братья удручены и разобщены, хвататься друг друга стало некому. Черепаха поморщился — беспокойная ночь как дурное предчувствие. Хорошо бы, все быстрее закончилось!