Сказка о Плохой Черепахе

      — Могу я тебя спросить? — Леонардо начал несмело, робко. Точно вообще сомневался, стоит ли затевать разговор. Микеланджело не шелохнулся, как сидел на крыше скоростной электрички, свесив ноги вниз и жмурясь от ветра, так и остался сидеть. Даже головы не повернул. Но старший почувствовал, что он готов слушать и отвечать. Слышать, а не просто, как Рафаэль, делать вид. И теперь уже лидер засомневался, не зря ли заговорил. Майки чутко уловил и эту перемену в настроении, потому что прикрыл глаза и слабо улыбнулся.       — Что, хочешь спросить, не я ли стал на сторону Шреддера? Так на нее никто не становился, Лео…       — Нет-нет, — поспешно перебил его брат. Микеланджело удивленно взглянул на него. Похоже, кроме этого вопроса других не было. — Я о другом.       — Спрашивай, разумеется. Отвечу честно. Мне нечего скрывать, — и Майки горько усмехнулся.       Леонардо взглянул на младшего, и неожиданно в душе шевельнулась жалость. Они так привыкли друг к другу, так хорошо друг друга знали. И столько лет то он, Леонардо, то Рафаэль, и даже Донателло вели какую-то свою игру, совершенно не заботясь об остальных. Вроде как это было привычно, в порядке вещей. Но был же еще Микеланджело, который всегда оказывался то пешкой, то козырем в партии одного из них. И никогда — самим игроком. Никто из братьев как-то и не рассматривал его ни как союзника, ни тем более как соперника. Рафаэль прикрывался Майки, точно щитом, прятался за его безграничную любовь и собачью верность. Донателло использовал его, как статиста. Да и он сам, Леонардо, нередко пользовался доверчивостью младшего брата, чтобы решать собственные задачи. И сейчас ничего не изменилось. Он втянул Микеланджело, перетащил на свою сторону, фактически настроил против Рафаэля, которому брат был беззаветно предан. В общем-то, не заботясь ни о Рафе, ни о Майки. Наверное, не такого поведения ждал отец. Он же верил, что Леонардо — не просто хороший парень. Мастер знал, что Лео — настоящий, лучший, отзывчивый, честный… Все летело в тартарары. Он больше не был ни хорошим, ни правильным, ни настоящим. Только предчувствовал скорую развязку и шел к ней самым коротким путем.       — Ты готов умереть за отца? — как в омут кинулся с этим вопросом.       Ожидал, что Микеланджело изумленно уставится на него. Пошутит, как всегда, невпопад. А ведь ответ значил для Леонардо так много! Он означал, что у лидера есть союзник, настроенный так же решительно, как и он сам. Вместо изумления, робости, страха на лице Микеланджело отразилась суровая решимость, и Леонардо понял, что не ошибся. Младший вырос. Он действительно был готов и к борьбе, и к смерти. А последнее было все-таки вероятнее. Слова оказались пустыми и ненужными, но ниндзя все-таки произнес, спокойно и без пафоса:       — Да.       — Ты точно верно понимаешь смысл моего вопроса? — гудел вокруг воздух, но Леонардо казалось, что этот гул и грохот колес — где-то внутри него. Точно он сам сорвался с полустанка и летит — куда-то. Не разбирая дороги, по не им проложенным рельсам.       — Я неплохо понимаю по-английски, — невесело усмехнулся Микеланджело. Взглянул на Леонардо и продолжил, — ты знаешь, я сейчас безумно завидую.       — Завидуешь?       — Да. Тому из нас, кто так близко подобрался к Шреддеру.       Леонардо почувствовал, как кровь прилила к щекам. От гнева? От негодования? От страха?       — Что в этом хорошего?!       — Не ершись, — голос Микеланджело звучал спокойно, ладонь мягко опустилась на руку брата. — Только вдумайся. Ведь тот, кто стоит так близко к нашей добыче — настоящий охотник. И Раф поступает верно, Лео, пойми. Да, мы еще не доказали, что это он. Возможно, что и я ошибся, вдруг это правда ты… Но… Но я почему-то не сомневаюсь в том, что это Рафаэль. И пока буду говорить о нем. Так вот, Раф мимикрирует под среду, в которой находится, куда успешнее каждого из нас. Он прирожденный гонщик и заставил людей восхищаться собой. Когда он разбил байк, помнишь? В ту ночь с ним согласилась погулять самая красивая и самая недоступная девушка.       — И че он тогда психанул? — недоверчиво спросил Лео.       — Потому что она попросила его снять шлем. При том, что Раф отлично приспосабливается, он иногда слишком долго думает. Он плохо импровизирует, Лео. До него очень медленно доходят подчас очевидные вещи. И сейчас он идеально влился в ту среду, в которой находится Шреддер. Но я боюсь, что он может не успеть сориентироваться. Что он прозевает возможность нанести удар. Поэтому… Поэтому я не хочу, чтобы ты его раскрывал.       — Отлично! Мне что, может, еще ему подыграть? — огрызнулся лидер.       — Нет. Подыгрывать ему бесполезно, это сольная партия для скрипки, бубна и утюга, в которую никто из нас никогда не попадет. Но послушай. Нужно ему помочь. Так, чтобы в опасный момент мы оказались рядом, а не — как сейчас — неизвестно где, среди полей. Рафаэль ищет возможность помочь всем нам, а не одному себе.       — Майки, прекрати! — Леонардо стряхнул его руку, отворачиваясь. — Не надо превращаться в домашнего психолога! Ты представляешь, на какое следующее задание отправит его Шреддер? А вдруг он предложит ему угробить нас? У Рафаэля хватит ума… И, представь себе, цель оправдывает средства! В его глазах.       — Вот теперь ты прекрати, — усмехнулся Микеланджело. — А что, если на Шреддера работаешь ты? Говоришь о смерти со мной, спрашиваешь, готов ли я умереть за отца. Не сражаться, а именно умереть, — взгляд мутанта стал внимательным. — Подозрительно? Еще бы. И сейчас никто не помешает тебе справиться со мной, я слабее, я знаю.       — Ерунду говоришь, — Леонардо неприязненно фыркнул. — Чушь!       — Или предатель я, — Микеланджело больше не улыбался. — Вот сейчас спихну тебя с крыши на высоковольтные провода и развяжу войну. Братьям скажу — футы напали, несчастный случай. А Шреддеру выставлю счет — жизнь отца и твой паленый панцирь.       Леонардо негодующе обернулся. Лицо Микеланджело было серьезно, но в глазах скакали озорные бесенята, ноздри вздрагивали; кажется, младший готов был вот-вот расхохотаться и каким-то чудом сдерживался.       — Ты шутишь, я надеюсь!       — Шучу, но ты выиграешь гораздо больше, если перестанешь считать меня придурковатым клоуном, — заметил ниндзя с улыбкой. — Я просто за него боюсь. Раф наломает дров, особенно если сорвется с цепи. Ты все время смотришь на его поступки, как будто они представляют опасность только для нас. А как же быть с ним самим? Вдруг он — он один — поплатится своей головой за собственное безрассудство? Я понимаю, можно сказать «поделом» и заняться своими делами. Но ты же не сможешь. И я не смогу. И Донни.       — И что ты предлагаешь? — Леонардо нахмурился. — Рафаэль дорожит в этом мире всем, кроме собственной головы. Иногда у меня создаётся впечатление, что где-то в шкафу, под футболками и боксерскими перчатками, у него хранится запасная башка.       — Не хранится, я проверял, — Майки больше не улыбался. — Его надо остановить, Лео. Но не так грубо, не сломив, не выставив у позорного столба. Не так, как пытаешься сделать это ты. Позволь мне попытаться.       — Он слишком обижен на тебя, ничего не выйдет. Ты растоптал его нежное чувствительное сердце, — старший горько усмехнулся. — Прости, я не должен так говорить. Но кто виноват, что Раф так себя ведет?       — Знаю, но все равно он меня послушает. Меня больше, чем тебя. И даже Донателло ему не советчик, несмотря на то, что поддержал его. Раф вас любит, но какой-то дикой, покровительственной, властной любовью. Как будто точно знает, что вам нужно, как вам нужно и когда вам нужно. А вы сами пока не в курсе.       — А тебя? — Лео улыбнулся точности описания.       — А меня он просто любит, — Майки тоже улыбнулся. — Без прилагательных. Как и я его.       — Ладно, философ, — Леонардо поднялся. — Пора выходить. Приедем обратно — посмотрим, получится ли у тебя.       В доме было так темно, что, не знай братья расположения комнат, неминуемо понабивали бы шишек, налетая на дверные косяки. Леонардо уверенно устремился в небольшое помещение у входа. Они обесточили дом, когда были здесь в последний раз, а сейчас снова предстояло осветить с детства знакомые стены. Это было убежище, которое они нашли много лет назад, когда из Нью-Йорка пришлось спасаться бегством — маленький, заброшенный домишко, оставленное кем-то фермерское хозяйство. Здесь же, недалеко от дома, под раскидистым ракитником, похоронили отца. А больше не возвращались…       — А я был прав, — голос Микеланджело раздался из спаленки на первом этаже, как только зажегся свет. Леонардо глубоко вздохнул, только сейчас поняв. Больше всего на свете он хотел, чтобы их предположение оказались неверны, чтобы они заблуждались, чтобы… Все. Надежда рассыпалась прахом, безвозвратно. И Лео знал — как только он войдет в спальню, на зов Майки, обратного пути не будет. Он больше не допустит мысли, что это — кто-то чужой. Потому что на этой территории мог скрываться только кто-то из братьев. Да он и сам, если подумать хорошенько, рано или поздно пришел бы сюда. Направился по узкому коридорчику и, остановившись в дверях, заглянул внутрь.       Микеланджело стоял у окна. Включил только ночник, и спаленка озарилась неверным кругом масляно-желтого света. В руках мутант держал какую-то грязную черную тряпку. Перебирал ее в пальцах, рассматривал, точно знал, что это. Леонардо огляделся. Кровать смята, видимо, кто-то ночевал здесь. На покрывале пятна запекшейся крови. Спал? Отлеживался после тяжелого боя. Как пёс, забился в темный старый дом и залечивал раны. На полу — вывороченная аптечка, брошенный шприц и ампулы. Склонившись, лидер осторожно подобрал одну, подойдя к лампе, прочитал название.       — Обезболивающее.       — В ванной при спальне, в шкафчике под раковиной настоящий арсенал. Никогда бы не подумал, что можно хранить оружие — под умывальником. Я все думаю, почему он выбрал именно мою спальню, — невпопад протянул Микеланджело. — Рядом же есть твоя комната, она просторнее…       Леонардо взглянул на брата. Он встревожился не на шутку — голос Майки звучал глухо, равнодушно, так, точно происходящее его не касалось. И еще эта тряпка, которую тот не выпускал из рук. Лидер, подойдя, медленно потянул ее к себе.       — Что это? — но еще до того, как услышал, догадался.       — Маска. Он — один из нас, вступивший в сговор со Шреддером, — выбрал для себя черный цвет. Чтобы не позорить тот, который определил ему отец.       Леонардо гневно скомкал в руке маску и процедил сквозь зубы:       — Какое феноменальное благородство!       — Как понять, кто это? — Микеланджело с надеждой взглянул на Леонардо. Тот сжался под этим взглядом. Казалось, уличи сейчас в нечестной игре самого Микеланджело, он был бы счастлив согласиться на это. Только бы не знать, что один из братьев действительно выбрал сторону врага, пусть и вынужденно. Как там о младшем говорил Рафаэль? Он слишком предан, он чересчур доверчив. Хуже, он верит им так, точно другой правды и нет на свете. Глядя на мутанта, Лео только покачал головой.       — Кто угодно. Я, ты. Донни. Раф. И сейчас я уже начал сомневаться в причастности Рафаэля, знаешь, почему? Он никогда бы не опустился до анальгетиков, — Лео мрачно кивнул на ампулы. — Скорее, Донателло или я прибегнул бы к помощи медицины.       — В тот день, когда он разбил байк, он не отказался от помощи Донателло. Почему? — Майки глядел на старшего и ждал опровержения.       — Если бы он был под препаратами, помощь Донни ему не понадобилась бы, — уверенно сказал Лео. Зачем сказал? Сам же не сомневался, что именно Раф оккупировал дом. Он сопротивлялся затее больше всех, отговаривал, ругался. Знал, что его логово накроют. Что они вдвоем — Майки и Лео — поговорят между собой и все выяснят. Тогда… — Я боюсь, что Донателло сейчас в большой опасности. Что, если Раф, оставшись с ним один на один, попытается использовать его навыки или его самого?       — Раф — Донни? — Майки не сдержался, грустно рассмеялся. — Не говори глупостей. Донателло намного сильнее. А Рафаэль — не дурак, он не станет связываться с более сильным противником — ради чего? Ради пробирок Донателло?       — Хотя бы ради того, чтобы избавиться от маячка, — Леонардо поднял руку, напоминая Майки о браслетах.       — А, точно, я о них забыл, — младший покачал головой. — И даже это не повод. Я тебя прошу, не забывай, что он — наш брат, а не какое-нибудь чудовище. Да, он запутался. Вообще не торопись — не доказано, что это — Раф! Может быть, Стокман проведал об этом месте и теперь запутывает следы. У нас нет подтверждений. Хватит. Нам больше нечего делать здесь. Только… я хотел бы побывать у отца. Если ты дашь мне несколько минут.       — Я пойду с тобой.       Они шли в темноте молча. Говорить было решительно не о чем. Леонардо сомневался все больше и больше. В груди мерзко скрутился страх, свивался в узел вместе с недоверием. А ведь Микеланджело прав. Кроме нескольких косвенных улик они ничего так и не узнали. Да, Рафаэль, конечно, выбрал бы комнату Майки, потому что всегда чувствовал себя сильнее рядом с братом. Да, Рафаэль знает, что такое обезболивающие препараты и куда самостоятельнее остальных — умеет наложить швы, не говоря уже о простом уколе. Да, Рафаэль больше всех сопротивлялся, не желая проверять гипотетические логова предателя. Но все же… Все это мог быть кто угодно. Донателло. Микеланджело. В глазах братьев — он, Леонардо. Но что-то не давало лидеру покоя, он чувствовал, что прав. Если бы это был Донни, он никогда не бросил бы аптечку, не рассыпал бы препараты по полу. Если бы это был Майки, он бы сегодня выдал себя, хоть чем-нибудь — не защищал бы Рафа, слил его братьям и преспокойно занимался своим планом дальше. Да и потом — выслушав всех, никогда не предложил бы поехать в заброшенный дом. Но было одно «но», которое заставляло усомниться в мысли о Рафаэле. Когда Раф проигрывал, он никогда не устраивал истерику. Не ругался и не кричал. Становился замкнутым и сдержанным, готовым к обороне. А вечером на кухне, когда они думали, когда отправиться, хулиган запаниковал…       — Он и здесь побывал, — неожиданно произнес Микеланджело, выхватывая светом фонарика из темноты валун-надгробие.       — С чего ты… ох, проклятье! — выругался Леонардо. Остановился, в замешательстве глядя на кровавый отпечаток на камне. Выхватил у Майки фонарик, опустился рядом на колено. И, склонившись, пристально всматривался в след ладони. Раскрыв руку, держал свою над отпечатком. Пальцы длиннее. У Донателло тоже очень длинные пальцы. У Майки рука не маленькая. Но ладонь у обоих уже, а эта — шире. Майки потянулся рукой, чтобы сравнить отпечатки, но Леонардо оттолкнул его руку.       — Не трогай!       — Почему это? Для чистоты эксперимента.       — Прекрати! — лидер выпрямился. Прищурившись, глядел на след. — Не трогай, слышишь? Мы не знаем, чья это кровь! И Раф… Зачем он приходил к отцу? Попросить прощения? Получить безмолвное одобрение своих поступков? Это ужасно — то, что он сделал! Да, я знаю, он хотел как лучше, ты прав, наш брат — не монстр. Но иногда мне страшно представить, что творится в его голове! И каким он видит этот мир…       — Не лучше ли спросить его об этом? — печально подсказал Микеланджело. — Хотя я уверен — он все равно не ответит.