Сказка о Плохой Черепахе

      Рафаэль в ответ на слова младшего брата с минуту молча глядел на него, а потом дико усмехнулся. Микеланджело видел, как на лице хулигана недоверие сменялось ужасом и обратно — недоверием. Конечно, у него не укладывалось в голове. Младший и не ожидал, что уложится. Столько успел услышать за все время разговоров между братьями, что отлично понял — не поймут и не примут. Но стоять и внимать хотя бы одному из них все-таки придется.       — Это не смешная шутка…       — Действительно не смешно, — Майки смотрел, как темперамент медленно, нерешительно сделал шаг назад. Так, точно боялся. Но не ниндзя, а того, во что тот в его глазах неумолимо превращался. Даже осознание, что отныне с него, Рафаэля, автоматически сняты все обвинения, не помогало ему смириться. — Наверное, потому, что в кои-то веки я не шучу. Не пяться, Раф, я не такой уж монстр, как пытается изобразить Леонардо. Просто делаю, что могу.       — Нет, Майки, — Рафаэль остановился, угрюмо глядя на брата. Опустил голову, покусывая губу и напряженно размышляя. Микеланджело внимательно наблюдал за ним — не шарахнулся бы и не испортил все дело ненужной погоней. — Ты сейчас скажешь, что выдумал эту небылицу, чтобы отвлечь меня, а потом вместе пойдем домой.       — Все будет не так, — Микеланджело присел на тот же кровельный парапет, с которого несколько минут назад поднялся. Со вздохом вытянул ноги. Каждую ночь — то драки, то бега, то Шреддер, чтоб ему провалиться, а то и ловля самого себя. Он устал. Наверное, стоило разделить свою ношу с братьями, но тогда, принимая опасное решение, он был не готов. А потом просто не захотел. И, чем больше голосил Леонардо, чем больше озлоблялся Раф, чем больше погружался в собственную войну Донателло, тем меньше было желания делиться с ними. — Я у тебя не прошу ни прощения, ни понимания. Просто выслушай и все. Это не так сложно.       — Светает… — Раф попытался спрятаться за последний аргумент. Майки снизу вверх взглянул на него. Неужели действительно до такой степени боится поверить?       — Успеем. До дома и квартала нет.       — Увидят…       — Раф! — Микеланджело не выдержал, сверкнул на брата глазами. Тот подобрался, но замолчал. Старался не встречаться взглядом, и Майки чувствовал, что больше слов хулигана волнуют его собственные чувства. Он отчаянно пытался разобраться, принимает или нет такого Майки. Верит или не верит. Поможет или отступится. Наблюдая за ним, младшему так и хотелось попросить его расслабиться и просто выслушать. Потому что ничего уже не понадобится — ни понимания, ни принятия, ни сострадания. Все, все это Раф навсегда оставит при себе. Только вот не знает еще об этом, дергается, нервничает… — Раф, — голос звучал мягче, спокойнее. — Ты всегда приходил мне на выручку, ты готов был прикрыть и подставить плечо. А сейчас я просто хочу, чтобы ты послушал. И, по возможности, понял все, что я скажу. Не одобрил, ни простил, а просто понял.       Рафаэль молча замер. До этого переминался с ноги на ногу, но теперь встал, как вкопанный. Точно врос в рубероид. Майки вздохнул — ладно, пусть так. Не открылся, не проникся. Ну, может, во время разговора сдастся.       — Ты помнишь, что отец умер на моих руках. Так вышло, что я оказался ближе всех, успел подхватить его, когда он падал, сраженный клинком Шреддера. И вы все спрашивали потом, спустя время, что он сказал мне. Что я ответил?       — Он сказал: «Будьте храбрыми! Вы — воины!» — повторил Рафаэль, прикрыв глаза. — Зачем ты напоминаешь? Уверен, он не это имел в виду — ну, не то, чем занимаешься ты…       — Воины, — Микеланджело хмыкнул, опустив голову. — Пришло время правды, Раф. Я скрывал, держал в себе, думал дни и ночи напролет. Лежа без сна в своей комнате, все размышлял, сказать ли вам правду, или пусть в ваших ушах голос отца твердит мной придуманные слова.       — Что ты несешь? — голос хулигана стал холоден.       — Я сочинил эту пафосную ахинею, — Майки внимательно взглянул на старшего. — Я. Отец сказал только одно слово, которое сломило меня. Не его смерть, с которой — мы же действительно воины! — можно было бы примириться, пережить, перевыть и поднять голову. Знаешь, что он прошептал, умирая? Бегите. Всего одно слово. Бегите. Вот так просто, Раф, и никто из вас этого не услышал.       — Я не верю! — немедленно рыкнул темперамент. — Ты умом тронулся!       — Да, в тот самый момент, — согласно кивнул Микеланджело. — Вам говорить это было нельзя, иначе вы бы чокнулись тоже. Для Леонардо отец всегда был тем самым стержнем, который удерживал его от падения. Для Донателло — примером для подражания. Для тебя — надеждой на то, что однажды наша жизнь изменится. Кто из вас спокойно смог принять бы позорное: «Бегите?» Я все время размышлял, почему мастер сказал мне это. Именно это. И понял, что он не верил в нас, в то, что у нас достаточно сил. Но желал уберечь, потому что чувствовал ответственность и любил — каждого из нас. И тогда у меня появился план, как заработать денег и сбежать, пока мы вместе, пока мы живы. Но, пока я исполнял свою задумку, играя ночами в притонах Бруклина, зрела другая мысль. Отец говорил, что мы непобедимы, но сам в это не верил. Он говорил, что мы — воины, но умолял отступить. Выходит, все, что говорил мне мастер, было ложью. Во спасение или нет — не важно. И то, что я — хороший парень, тоже была ложь.       — Ты сейчас все выворачиваешь наизнанку, — грубо оборвал брата Рафаэль. — Лео и Донни это расскажешь…       — Ну дай ты мне договорить, — усмехнулся Микеланджело. — Не так много прошу же! — и, видя, что хулиган готов слушать молча дальше, кивнул. — Спасибо. Так вот. Одним днем Шреддер не только лишил нас отца и наставника, он лишил меня опоры. Разума. Куска сердца, самоуважения, подселил в душу страх. Я понял, что я — ничтожество, слабое, неспособное защитить ни себя, ни свою семью. И тогда стало ясно — пока Ороку Саки жив, никому из нас не будет покоя. Я не мог ждать. Ночами мне казалось, что по тоннелям шлепают десятки ног, что клан Фут лавиной наступает на наше убежище, я оттерт от вас, и по одному на моих глазах… — Майки замолчал, глядя мимо Рафаэля. — Ночами мне снились кошмары, такие, что я просыпался с криком, в слезах. Стало ясно, что так продолжаться не может. Я пошел к Шреддеру сам, чтобы вызвать его на поединок. Но он отказал мне и вместо этого предложил либо нарушить слово, данное отцу, и напасть, либо быть умнее и поступить к нему на службу.       — И что ж ты не нарушил обещание? Если и так все вокруг тебя рухнуло, пока ты милосердно скрывал от нас правду? — в голосе Рафаэля неразделимо смешались жестокая насмешка и безутешная, несдерживаемая боль.       — Потому что это последнее, что у меня осталось, — просто ответил Микеланджело, взглянув на него. — Как бы наивно и смешно это ни казалось, но мои собственные слова были тем последним звеном, которое связывало маленького, беззаботного, веселого черепашонка с тем, кем я стал. Я понимал, что от себя прежнего пора избавляться, как от балласта, но мне было невыразимо жаль прошлого. Себя и вас — тех, какими мы никогда больше не будем. Я не оправдываю своего поступка, просто хочу, чтобы ты знал — я делал все, чтобы уберечь вас. Как можно дольше.       — Как тебе удалось? Я, хотя бы я должен был заметить! — воскликнул Рафаэль.       — Достаточно было пару раз пустить тебя по следу, чтобы ты точно знал, где я и с кем. И потом, ты так занят был своими байками, что, начни небо падать на землю, едва заметил бы. Сложнее всего было с Леонардо — он стал угрюм и подозрителен и следил за каждым из нас, таскался по следу, как тень. Но мне везло. Иногда я думал, что это дух мастера Сплинтера помогает мне, и что я на правильном пути. Но, когда я оказывался у каменного надгробия, меня охватывал брезгливый ужас, и я понимал, что то существо, что сидит на траве — уже не очень-то я…       — Ты соображаешь хоть приблизительно, как звучат твои слова?       — Жутко, наверное, — усмехнулся Микеланджело. — Так вот, мне поразительно везло. Даже тогда, когда я выполнял поручения Шреддера и возвращался нашинкованный, что твоя капуста, мне и тогда улыбалась удача. Вы тоже приходили домой мятые, злые, скрытные настолько, что оставалось только молчать и понимающе кивать каждому из вас. В ту ночь, когда ты разбил мотоцикл, на Донателло погорели проводки от дронов, а Леонардо ввязался в уличную драку… Если бы хоть один из нас вернулся целым, у него было бы железное алиби. А так оставалось подстраиваться под ситуацию. И потом — вы не брали меня в расчет, так что болтаться без присмотра было проще простого, тем более, что в последнее время Шреддер дергал меня до отвращения часто.       — Что ты делал для него? — глухо спросил Рафаэль.       — Разное, — уклончиво отозвался Майки. — В ночь, когда Донателло готовился накрыть убежище Стокмана, это я перевез ученого в безопасное место. Выполняя приказ, разумеется. Бешенство Донни ты видел собственными глазами. Только ученый мыслил поверхностно. Благодаря тому, что они с Леонардо накануне повздорили, и тому, что только Лео (якобы), был в курсе его планов, подозреваемый остался только один. Кроме того, фантазия нашего домашнего гения подкинула вам еще одну идею — клон, на которую он так удачно отвлекся. Все читал бумажки Стокмана, забывая о поисках реального мутанта.       — Хорошо, допустим, — Рафаэль недоверчиво нахмурился. — Но почему ты просто не присоединился к Донателло, когда тот обвинил во всем Леонардо? Тем более, что я тоже думал о лидере…       — Потому что тогда все бы очень быстро разобрались в ситуации. Держали бы Лео за руки и за ноги, а кто-то в это время продолжал бы выполнять грязную работу на Шреддера. И стало бы сразу ясно, что едва ли это спеленатый, как младенец Леонардо. Нужен был второй подозреваемый, и кто, как не ты, подходил на эту роль просто идеально? Леонардо всегда следил за тобой с повышенным вниманием, надо было только его подстегнуть, показать, что есть союзник. Что я тоже думаю так же. Вот и все, вы остались один на один, и каждый пытался доказать вину другого и свою непричастность.       — А Лео считает, что он один в доме стратег, — протянул хулиган с печальной усмешкой.       — Когда ты начал сопротивляться — не захотел ездить по каким-то гипотетическим точкам, местам былой силы, я готов был возмутиться вместе с тобой. Потому что идея была глупая — в высшей степени. Мы бы бесцельно носились по городу, изматываясь и ругаясь. И ничего бы не происходило. Больше того, за это время вы могли наступить мне на хвост, случайно или все-таки по какой-то особенной логике. Поэтому я выдал свое убежище, точно зная, что, если поеду туда я — то я там ничего не найду. Как будто. Если туда поедет кто-то из вас, подозрения только укрепятся. Но вышло, что Леонардо потащил меня с собой, да еще и завел на крыше поезда какой-то странный разговор о смерти. Он что-то чувствует, наш Лео, какую-то откровенность, суть происходящего, без прикрас и громких слов.       — И ты не выдал себя? Там, в доме? А как же отпечаток, из-за которого лидер накинулся на меня?       — Мне не стоило труда разыграть растерянность и смятение. Я уже так привык притворяться, что такой спектакль для меня — детский утренник. Благодаря твоей сентиментальности, долго недоумевал, почему это ты выбрал мою комнату из всего дома. Леонардо — он любит такие вещи и, как ему кажется, понимает, поэтому только утвердился в подозрениях. Оставалось делать вид, что я сам не верю, и изо всех сил защищать тебя.       — Ну ты и дрянь! — не без восхищения протянул Рафаэль.       — Редкая, как оказалось, — Микеланджело тихо, невесело рассмеялся. — У меня появилась возможность избавиться от черной маски, которую я носил, выходя на задания Шреддера. Носить ее с собой становилось опасно — вытащил и долго сокрушался по поводу того, что перебежчик избрал черный цвет. А вот на могиле отца я за малым не попался. Тогда, когда я приложил ладонь к надгробию, был сам не свой после жестокой битвы, плохо соображал, что творю. И даже не заметил, что остался след. Леонардо достаточно было взглянуть на мою руку. Но мысль о том, что я прикоснусь к кровавому отпечатку, вызвала у него отвращение, а я… я пошел ва-банк. Тянулся к отпечатку, собираясь доказывать свою непричастность. Он оттолкнул меня. Даже не сообразив, что мы с тобой с возрастом все больше похожи. Меня спасло чудо, не иначе.       — Ты не открылся Леонардо, но теперь все рассказал мне. Что, несколько часов что-то значат для тебя? — фыркнул Рафаэль недоверчиво. — Или это высшая степень доверия?       — Сейчас объясню, потерпи, немного осталось, — улыбнулся Майки. — Доверие — само собой. Но неужели ты думаешь, что я прошел бы такой путь, чтобы почти в самом конце сесть на парапет, разреветься, излить тебе душу? Да, у нас семейство придурковатых чувственных идиотов, но не настолько все-таки. И не озирайся, врагов вокруг нет, мы одни. Это было бы совсем подло — скормить тебя футам.       — За твою откровенность хочется вмазать, — искренне признался хулиган.       — Мне жаль, но тебе не придется, — вздохнул Майки. — Шреддер в последнюю нашу встречу предложил мне сделку. Он с самого начала знал, для чего я нахожусь подле него и чего жду. Он предложил мне, не нарушая слова, данного отцу, получить возможность отомстить.       — Как? — Рафаэль напрягся, ожидая. Вот оно что. Не случайно Майки так подробно говорил с ним. Значит, он наконец-то нуждается в помощи, в семье. Значит, все, что было — было.       — Не так уж сложно. Осталось только убить одного из вас.       Рафаэль не ожидал. Он вообще ничего из того, что услышал, не ждал, но нападения — тем более. Почти успел увернуться, но метко пущенная младшим стально сверкнувшая звезда сюрикена успела оцарапать бедро. Опустил голову, глядя на царапину, и нехорошо усмехнулся, приготовившись к бою. Но Микеланджело не сделал попытки подняться, только печально глядел на брата, прищурив глаза.       — Не двигайся. Я еще не все сказал. Просто постой спокойно.       — Ты что, рехнулся?! Пока ты еще чем-нибудь в меня не кинул?!       — Больше нечем, да и незачем. Чем меньше ты будешь двигаться, тем медленнее будет распространяться яд. И мы еще успеем договорить.       — Яд?! — Рафаэль почувствовал, как сердце замерло, а потом дико заколотилось, разгоняя кровь все быстрее и быстрее. Сконцентрировавшись, понимая, что, если младший не лжет, времени — в обрез, попытался успокоить сердцебиение, выравнивая дыхание. Все могло оказаться шуткой. Нелепой и жестокой. Но слабое онемение кожных покровов вокруг глубокой царапины на ноге давало понять, что ниндзя едва ли шутил.       — А ты думал, я что, отсеку тебе голову, что ли? — Микеланджело криво усмехнулся, наблюдая. — Шреддер оказался гуманен и снабдил меня ядом, приготовленным Стокманом. Обещал, что ты не будешь мучиться. — Глядел в переполненные ужасом глаза Рафаэля. — Прости меня. Это, собственно, — то, что я хотел успеть сказать. Я не могу выбрать никого другого, потому что ни Донни, ни Лео не способны понять. Только ты и я всегда готовы были стоять на краю и глазеть в пропасть, получая от этого удовольствие. Я думал о Леонардо, когда мы остались один на один, но он бы не дал ничего объяснить. И не сообразил, что к чему. Хотя убить именно его в старом доме было просто. Пойми, то, что я сделал — только для того, чтобы развязать нам руки. Я вчера говорил Лео — ты прекрасный боец, но слишком медленно принимаешь очевидные вещи, Раф. И лучше ты погибнешь от моей руки, чем Ороку Саки прикончит тебя. А у Леонардо и Донателло есть шанс, они все-таки — самые сильные в нашей команде.       Стоять было тяжело. Но Рафаэль из последних сил крепился. Чувствовал, что ноги наливаются свинцовой тяжестью, но при этом становятся мягкими, безвольным, подгибаются. Немели кончики пальцев на обеих руках. Он не знал, что умирать придется так. Глядел на Микеланджело и не отдавал себе отчета, чего больше — ненависти, страха или… понимания. Наконец, сдаваясь, опустился на крышу. Медленно и неумолимо неведомый состав подчинял его, делая беспомощным, слабым, таким усталым. Мелькнула мысль о том, что, возможно, он снова увидит отца. Если там, за чертой, есть что-то кроме холода и темноты. Если там кто-то ждет. Жаль, он не сможет никому рассказать об этом. Взглянул на младшего и слабо усмехнулся.       — Я бы тебе помешал.       — Да, ты бы мне помешал, — Микеланджело поднялся и, подойдя, присел рядом. Протянул руку, и Рафаэль спокойно вложил в его ладонь свою, сжал пальцы младшего.       — Обещай, что ты уничтожишь этого гада! Только на такой обмен я согласен.       — Можешь не сомневаться, — младший кивнул. — В противном случае, я скоро тебя догоню. Не уходи далеко.       Рафаэль опустил на крышу голову. Она внезапно стала такая тяжелая, точно была окована железом. И у ослабевшей шеи не было сил ее держать. Лежал, глядя в светлое бледно-серое небо. Странно, но то, что он уже не увидит солнца, не вызвало в нем ни тревоги, ни огорчения. Обидно было только, что он пропустит всю заваруху, пропустит гибель Шреддера — то, ради чего столько времени они воевали друг с другом. Микеланджело потихоньку, ласково гладил брата по плечу.       — Ты скажешь Лео, что я ни в чем не виноват? — голос звучал совсем тихо, утомленно.       — Он знает, — уверенно отозвался Микеланджело. — В этом можешь не сомневаться.       Рафаэль прикрыл глаза. Темная мягкая мгла увлекала его в теплый, равнодушный покой. Рваные, остаточные мысли — какие-то отголоски желаний, планов и обрушившихся перспектив, еще кружились, но становились все мутнее, размывались, гасли. Поднялась и с последним вздохом медленно опала грудь мутанта. Микеланджело глядел на него молча, сухими, тревожными глазами. Горячечный взгляд скользил по лицу брата, по его безвольно лежащим рукам. Вот и все.       — Спи, братишка. Сладких снов, — мутант вздохнул прерывисто, так, точно ему не хватало воздуха.       Стянув с лица оранжевую маску, привязал ее на ближайшую телевизионную антенну. Из-за пояса достал кусок черной материи. Склонившись, не без труда поднял отяжелевшее, податливое тело брата, закинул на плечи. Предстояло добраться с нелегкой ношей до штаб-квартиры Ороку Саки, пока старшие в доме не подняли тревогу и не взяли след.